«При старании мы укрощаем слонов и диких коней, значит, можем укрощать и свои страсти; человек может сделаться и ангелом, и зверем… Итак, если властвуешь над зверями, то властвуй и над внутренними зверями».
(И. Златоуст; V в.)
ВОЛКИ
«Таково уж свойство человеческой природы:
если опасность, повергшая нас в ужас, на наших
глазах превращается в пустое, ничтожное чучело,
это всегда вызывает недовольство. Мы радуемся,
когда мы счастливо избежали подлинной опасности,
а не тогда, когда спаслись мнимой».
(Э. Т. А. Гофман «Житейские воззрения кота Мурра вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листах».)
ххх
Прозвенело, извещая начало второго урока. В седьмом классе должен был начаться русский язык, но по небольшой сельской школе уже пронеслось известие: «русичка» - учительница русского языка – не приехала.
- Ольга Федоровна так и не появлялась? – директор прогромыхал сапогами в учительскую.
- Нет, Сергей Дмитрич, не появлялась. Не было ее…
И это было непонятное событие. За все тридцать лет работы Ольга Федоровна ни разу не опоздала; даже если и случалось ей приболеть, она в первую очередь приходила поставить в известность директора, а уж потом позволяла себе и поболеть немного. А уж о том, чтоб просто проспать, а, тем более, прогулять уроки, – никто и не помышлял думать так о ней… Однако же, приближалось к середине второго урока, а Ольги Федоровной по-прежнему не было. Стало ясно: произошло что-то, из ряда вон выходящее.
На большой перемене директор поинтересовался: кто вчера видел ее последней.
- Я, кажись, - ответил математик, - она в сани свои села и это… и уехала.
ООО
- Ну, до свидания, Михал Сидрыч.
- Всего и Вам, - математик кивнул в ответ. На сумрачном фоне темного неба и леса стали медленно удаляться чернеющие фигуры лошади и женщины в санях. Математик зачем-то еще раз оглянулся, провожая их взглядом, и захрустел валенками домой. На этот раз он не подумал привычное, что, пожалуй, пора бы уж дать учительнице дом поближе к школе; а то ездит каждый день в любую погоду за пятнадцать километров… Такая мысль часто приходила ему в голову, но за обыденной суетой как-то сразу забывалась, забивалась прочими, куда более насущными мыслями и проблемами. Тем более, что дома учителям не он раздавал… А нынче вот и совсем не подумалось. Дома ждала расчистка снега, проверка тетрадей и крики грудной дочери; так что Михаил Сидорович зашагал яростнее.
Ольга Федоровна выехала из деревни и прикрикнула на Машку; не очень резвая и пожилая рыжая кобыла, тем не менее, затрусила живее. Скоро лай деревенских собак, преследовавших сани до самой околицы, остался позади, и в ушах остались только звуки ветра да хруст снега.
Темнело. Как и всегда к концу декабря, ночь быстро надвигалась с востока. Еще полчаса – и будет вовсе невозможно различить дорогу, и только чутье Машки поможет не заблудиться в черноте зимнего леса. Была еще дорога напрямик, через озеро, но зима выдалась поздней, и лед еще не окреп. Дней через десять – может быть… Пока же приходилось проделывать не очень приятный путь километров в десять через ночной лес, пока дорога и Машка не выведут в родную деревню. Колея вела полем, и ветер ощутимо пробирался сквозь ненадежное пальтишко учительницы.
Ххх
К концу учебного дня Ольга Федоровна так и не появилась. нахмурившись, директор ходил по коридору, засунув руки в галифе, и нервно дымил папиросой, хотя прежде не только другому, но и самому себе ни за что не позволил бы курить в школьном помещении.
- Да ничего, Сергей Дмитрич, не случилось, - говорили все, проходя мимо; но, похоже, волнение директора постепенно начинало перекидываться и на остальных.
Вдруг он перестал курить, затушил папиросу и двинулся наперерез уже спешащему домой математику.
- Надо навестить, - сказал он коротко, и математик отчего-то сразу понял: домой сегодня он попадет не скоро. Решили прихватить с собой и физорга. Все трое встали на широкие охотничьи лыжи и двинулись по рыхлому снегу в сторону леса, вслед за уехавшей по той же дороге еще вчера Ольге Федоровне.
ООО
Машка припустила резво, только снежная пыль, сдуваемая ветром в сторону, летела из-под копыт. Вот и опушка. Утром здесь уже проехали мужики, и колея своими изгибами надежно указывала путь. Еще немного – и редкие деревца начали пробегать мимо все чаще. А черная стена глубокого леса уж надвигалась. Ольге Федоровне стало отчего-то не по себе, хоть и проезжала она этой дорогой уже много-много раз. Только ведь еще одно дело ехать через эти заросли, зачастую переходящие в настоящий бурелом, по утренним сумеркам, когда, несмотря на темноту, путь не кажется таким уж и страшным – утреет все-таки; но совсем иное – по сгущающимся потемкам глубокого вечера. Если б только это было возможно, она пустила Машку вскачь, укрылась пальто с головой – и не открывала бы до самого конца пути. Только и Машка – кобыла не из храбрых, в темноте от каждого куста шарахнуться может, а уж если филин вспыхнет с дерева – то только удерживай – не то и вовсе с пути снести может. Приходилось подбадривать; не совсем понятно, впрочем, кого больше – себя или Машку.
- Ну-ну, хорошая моя, не в первый раз. Пройдем, авось… Не трусь…
Но трусили обе. Да и было чего: чернеющий со всех сторон лес всегда был наполнен внезапными, непонятными, а потому и страшными – звуками. Шорохи, вскрипы, свист и подчас даже вой (!) слышались, казалось, отовсюду. Но самое жуткое – это за спиной. И прислушиваться не надо; явственно слышны чьи-то осторожные быстрые шаги вслед за санями. Но оглянешься – никого. И шаги не слышны больше. Отвернешься – опять.
Вот и теперь, когда Машка, замедлив бег, осторожно вошла в лес, который в этом месте как нарочно сразу же становился труднопроходимым, начало казаться: за спиной кто-то появился. Захрустел сушняк, нападавший на колею за день, лошадь тяжело захрапела, обдавая паром заснеженные лапы совсем близких елей.
- Но! Смелей! Смелей, Машутка! Вперед давай! – громко сказала Ольга Федоровна, стараясь разогнать обступившие тени.
Еще несколько метров – и стало совсем темно. Луна еще не взошла, а извивающаяся колея скрыла за спиной и последние просветы сумеречного неба. Ухнуло и раскатилось по верхушкам деревьев где-то впереди. Машка почти встала и фыркнула.
- Смелей, - повторила Ольга Федоровна.
Ххх
Физорг по дороге зашел домой и прихватил двустволку. Трое мужчин продолжили путь к лесу. Сначала пытались что-то говорить друг другу. Ободряя.
- Да не, не думаю, что что-то серьезное. Ну, приболела…
- Или кобыла ногу сломала. Тоже может быть.
- Да-а… телефона там нет.
- Если все в порядке будет, завтра же дом начну ей выбивать, - пообещал директор, и все вдруг отчего-то почувствовали себя неудобно. Виновато даже как будто бы.
- Ну да… - наконец, выдавил физорг, но разговор больше не продолжился.
Приблизительно через полчаса колея от санных полозьев привела к опушке.
Темнело.
- Вот что, Сергей Дмитрич, - предположил математик, - давай-ка завтра с утра прямо и продолжим. На ночь глядя – какие уж там поиски.
- И то верно, - подтвердил физорг, - все равно ничего не отыщем, а в такую темень и пропустить что-нибудь важное недолго. Вон, даже дорогу едва видать.
Директор призадумался. Закурил, наверное, двадцатую за день папиросу, хотя еще полгода назад положил себе не больше пяти штук. Но уж день сегодня был какой-то… муторный. Сергей Дмитриевич отчетливо чувствовал: с учительницей случилось что-то очень нехорошее и, быть может, как раз сейчас требуется их помощь; с другой стороны, и вправду уже темно. В ночном лесу вряд ли можно отыскать что-либо существенное, когда и смотреть придется больше вниз, чтоб лыжи или ногу не сломать.
- Ладно, мужики, - наконец, сказал он, - давай завтра. А то притащимся к ней затемно, назад идти будет невозможно, так не стеснять же ее…
И они повернули к деревне. Шли теперь уже не молча, наперебой убеждали себя и друг друга в правильности принятого решения. Только, кажется, никто из троих не верил ни собственным словам, ни доводам других.
И старательно опустили головы. Наверное, чтобы лучше в темноте лыжню видеть.
ООО
Прошло, наверное, с четверть часа, и со всех сторон Ольгу Федоровну окружило лесом – теперь уже наглухо. Впереди ожидал еще долгий путь, но она уже чувствовала, как противно заливало все тело липким потом – от страха. Несколько минут назад из чащи, совсем неподалеку, послышался долгий одиночный вой. Волки! А потом – и это уже не казалось – сзади раздались легкие прозрачные шаги, преследующие сани. Ольга Федоровна изо всех сил напрягала слух, и к чему-то припомнилось, что в критическую минуту у человека обостряются все органы чувств. Что ж, теперь ей приходилось испытывать это на себе; только вот знание это в данном случае несколько не могло помочь…
Учительница прикинула: до опушки еще никак не меньше часа, если пробираться по-прежнему медленно, а быстрее было никак нельзя – мешал сушняк и бурелом, который сегодня, казалось, был особенно непроходим. Час… Да для того, чтобы кинуться на них с Машкой и загрызть (какое страшное слово!), и пяти минут будет много. Ольга Федоровна решила убедить себя, что и на этот раз ее страхи напрасны, и остановила кобылу. Прислушалась. И тут поняла, что зря она это сделала. Потому что, вместо ожидаемой тишины, из темноты сзади явственно послышались шорохи по снегу. Кто-то и вправду шел по ее следу, и этот кто-то был сейчас очень близко.
Все еще не веря, что это – именно то, чего она так боялась, учительница окликнула в темноту в надежде, что это какой-нибудь припозднившийся лесоруб или охотник:
- Эй! Кто тут?!..
Звук ее слабого голоса утонул, увяз в заснеженной темноте. И – никто не отозвался, конечно.
- Нет, не волки, сказала она вслух, но теперь уже шепотом, - у волков глаза в темноте светятся, а это – так себе, что-то еще. Просто так себе что-то…
Но в этот момент Машка оглушительно всхрапнула, рванулась вправо и, не удержавшись в оглоблях, рухнула в снег. Затрещало, сани опрокинулись, и учительница оказалась в сугробе почти целиком. Снег моментально забился под одежду, заткнул нос и уши, но Ольга Федоровна не обратила на это ни малейшего внимания. Машка билась в оглоблях и тщетно пыталась встать, а из ветвей, казалось, со всех сторон, послышался утробный рык. Так мог рычать только зверь, готовый к броску.
И тут Ольга Федоровна – закричала! Пронзительный визг ее голоса отчаянно раскатился по всему лесу и отдался многократным эхом. Встрепенулась какая-то птица, хрипло заржала лошадь, душимая хомутом, и – вой. Отовсюду, со всех сторон – вой, долгий и тоскливый, он был совсем рядом, но невозможно было точно определить, откуда он доносился.
На несколько секунд собственный крик заложил ей уши, и в наступившей тишине Ольга Федоровна замерла, ожидая, что вот-вот на нее набросятся сильные неумолимые хищники.
Но – ничего не происходило. Тяжело дыша, стояла она по пояс в сугробе, рядом со сломанными санями.
И тут сразу две мощные тени метнулись из темноты. Послышался визг, похожий на собачий, а затем – крик убиваемой лошади. Эти твари почему-то напали на Машку первой.
Ничего не соображая, кроме того, что нужно спасаться, учительница бросилась вперед по колее, по колено увязая в снегу, падая и обдирая замерзшие руки до крови. А позади слышалась возня, хищный рык, хриплый крик разрываемой на куски Машки и – сочный хруст. Но что-то мешало. Она посмотрела и увидела, что это была связка книг, вероятно, инстинктивно взятая с собой с саней. Ольга Федоровна поняла, что эта связка и может спасти ей жизнь. Спички! Нужны спички! Волки должны бояться огня. Пока эти твари жрут лошадь, можно попытаться оторваться от них, а потом – пугать огнем.
Вдруг получится?
Спички были в кармане пальто и, кажется, не очень намокли. Ольга Федоровна попыталась зажечь лист какого-то учебника, но замерзшие пальцы одеревенели, так что весь коробок едва не упал в снег. Но со второй попытки это удалось, и яркий огонь на миг ослепил ее. Затем лист стал разгораться, так что можно было различить колею. Она двинулась вперед, высоко подняв пылающую бумагу. Ветер относил запах горелого прямо в сторону волков, и это ободрило Ольгу Федоровну.
Ххх
На следующее утро, едва рассвело, трое мужчин вновь вышли на поиски. Но рассудили заранее так, что, скорее всего, ничего особенно страшного не могло произойти, иначе кто-нибудь уже обязательно сообщил бы о найденных… останках. Но прошло уже больше суток, а ни о каком происшествии ни в лесу, ни в соседней деревне ничего не было слышно. Вряд ли несчастный случай остался бы незамеченным в деревне.
Свежевыпавший снежок практически скрыл след колеи, но они и сами без того неплохо знали дорогу. Когда вошли в лес, утро уж вовсю разгорелось. Легкий ветерок со снегом был направлен в спину, а потому даже помогал ходьбе, а среди деревьев и вовсе утих. Шли молча, никому не хотелось говорить. Да и нечего было сказать…
Шумело наверху ветром, присыпало небольшим снежком, и было все похоже на обычную воскресную прогулку, если бы… Если бы не это…
А потом они все-таки увидели то, что так боялись увидеть. Сначала даже подумали, что это – обыкновенный сугроб. Только из сугробов обычно не торчат санные полозья. И кости окровавленные не торчат…
- Вот это твою… - директор выругался, и все пошли быстрее. Когда приблизились к страшному сугробу, некоторое время стояли молча, каждый боялся высказать неизбежную и ужасную догадку.
- Почему же никто не сообщил… - выдавил физорг.
- Давай разгребать, - так же сдавленно велел директор.
Ххх
Но через полчаса, когда сугроб был расчищен, человеческих останков они не обнаружили. Только окровавленный изуродованный труп лошади, похожей на кобылу Ольги Федоровны, с замерзшими кусками мяса на обглоданных костях. Страшно смотрела на них изорванная голова Машки… Но и даже когда разгребли снег вокруг, ничего похожего на человеческий труп не нашли.
- Может, убежала, - предположил кто-то.
- Или оттащили в чащу. Занесло – и следов не найти.
- Сергей Дмитрич, давай-ка до ее дому, а там – если ее нет – уж и всех на поиски подымем. Только вряд ли… Занесло…
Они снова пошли, тревожно вглядываясь в снег, стараясь не упустить из виду ни малейшего намека на произошедшее здесь позавчерашней ночью.
- Постой! – сказал вдруг Михаил Сидорович, наклонился и извлек из снега обгоревший клочок бумаги.
- Учебник русского, - упавшим голосом произнес директор.
Неподалеку нашли еще один, точно такой же.
- Видно, бумагу жгла, чтоб отогнать их.
Кого «их» - директор не договорил, но и без того было ясно.
- Да, может, и отогнала?..
- Увидим.
Все чаще и чаще на пути попадались обгорелые остатки учебников, потом последовали целые пучки с вырванными корешками. Они были разбросаны в беспорядке; казалось, учительница плутала по лесу и специально запутывала следы. Мужчины шли по-прежнему молча, стараясь не смотреть друг на друга. Листы уводили их все дальше и дальше от спасительной опушки. Теперь становилось ясно, почему никто не забил тревогу: Ольга Федоровна слишком далеко отклонилась от основного пути, а тут еще и снег выпал… Но они шли и шли, упрямо вязнув в рыхлом снегу, все еще надеясь на то, что…
Вдруг директор глухо застонал и начал оседать в снег. Он шел впереди всех, а потому ему первому стало видно то, что, впрочем, сразу же увидели и остальные.
На небольшой поляне, там, где бурелом немного раздвинулся, были повсюду раскиданы обгорелые еловые лапы, припорошенные обугленные куски учебников; особенно много было их под одним деревом, а еще под тем же деревом – занесенная снегом, виднелась небольшая кучка из обрывков одежды (серенькое пальто Ольги Федоровны угадывалось безошибочно) и… спекшихся кровью ослепительно белых костей. Недоеденная нога учительницы стояла в снегу, будто кто-то нарочно поставил ее так.
Побледневший математик вцепился в жесткую ель и не мог оторвать глаз от этой ослепительной кучки костей и окровавленной ноги в валенке. Физорга вырвало.
ООО
Ольга Федоровна уже не знала, куда загнала ее эта стая, преследующая ее, кажется, уже целую ночь. Учительница жгла и жгла целые пачки бумаги, и это пока держало волков на расстоянии. По крайней мере, ей на глаза показался только один. Тощий, с провалившимися боками и свисающими кусками шерсти, он на секунду выставил свои желтые немигающие глаза – прямо в глаза ей. И Ольга Федоровна поняла: этот – не отступит. На помощь она давно не звала, так выбилась из сил. Насквозь промокшая одежда на морозе залубенела, но холода не чувствовалось; напротив, все тело горело липким жаром и невыносимо хотелось пить.
Когда в коробке осталась последняя спичка, стало ясно: конец скоро. Она попыталась разжечь костер из еловых лап, но пламя, продержавшись с полминуты, стремительно и неумолимо стало умирать. Как ни старалась Ольга Федоровна, костер, так и не разгоревшись, превратился в пару слабых угольков, и тогда тьма стала надвигаться безжалостно. И совсем рядом - мягкий хруст многих лап.
Собрав последние остатки угасающих сил, учительница полезла на какое-то колючее дерево, едва-едва ухватываясь обмороженными пальцами за жесткие скользкие ветки. Удивительно, но ей удалось взобраться довольно высоко. А прямо внизу – утробное рычание. Волки чуяли ее и не хотели упускать добычу. Они уже попробовали свежей крови лошади и теперь желали добраться и до человечины.
Поняв, что теперь волкам до нее не добраться, Ольга Федоровна практически на ощупь выбрала ветку потолще и уселась на нее верхом. Так и замерла. Через тучи на секунду пробилась луна и высветила несколько коротких теней, рыскающих внизу. Она даже сама удивилась, как высоко взобралась. Но луна вновь скрылась, и учительница осталась наедине с собой. Ночной мороз начал пробирать до самых костей, но это было уже ничего, терпимо. Это все ничего, главное – она теперь в безопасности. Теперь – продержаться до утра, а потом они уйдут.
Ольге Федоровне припомнилась ее теплая комната, слегка освещенная единственной лампой над столом, заваленным книгами и тетрадями. Как далеко теперь все это… как хорошо там… Но – ничего, ничего. Теперь она дождется утра, она вытерпит. Главное – не сорваться вниз. Главное – не сорваться. И тогда все будет хорошо.
(весна 2006)