Напротив дома, где жил Сергей Геннадьевич, располагался парк отдыха - с речкой, лодочной станцией, рестораном и центром аттракционов. Парк располагался с южной стороны, поэтому днем над ним постоянно висело солнце, а по ночам место солнца занимала луна. Вкупе с подстрижеными деревьями и газонами, дорожками на воде, соответственно лунными и солнечными, все это составляло весьма живописную каринку, которой Сергей Геннадьевич любовался и гордился. Поэтому Сергей Геннадьевич никогда не зашторивал окон, и тяжелые гардины висели на них разве что для красоты. Ну, еще для собирания пыли.
Что толкнуло Сергея Геннадьевича задернуть их в тот день вечером, когда он вернулся с работы, покормил разоравшегося кота и сел писать скрипты для своей виртуальной реальности... Это вопрос: что толкнуло в тот день Сергея Геннадьевича задернуть их... Сам он так до конца и не понял. Хотя позже много раз пытался мысленно воспроизвести, смоделировать ситуацию...
Подсознательно, окно с видом на парк ассоциировалось у Серегея Геннадьевича с прорывом в иную реальность, из пыльной душной и замкнутой вселенной квартирки в сияющую и теплую бесконечность улицы, согретой Солнцем. Даже не глядя на окно, Сергей Геннадьевич всегда ощущал его, Солнца, присутствие, и это придавало, как ему казалось, смысл всему его существованию. Неважно, шло ли от окна тепло или зябко тянуло сквозняком, он всегда его СЛЫШАЛ. В Древнем Египте он был бы поклонником - а может быть и жрецом - Ра, бога Солнца...
Да, так вот, зачем-то задернув в среду - а дело было именно в среду, хотя день недели тут имеет значение разве что, наверное, для астрологов - плотные пыльные гардины, он и не предполагал, что из всего этого в итоге получится в четверг.
А получилось в четверг вот что...
Утром было некогда. Едва продрав глаза и осознав, что на завтрак времени уже нет, Сергей Генна... да ладно, чего там, парню тридцатник только-только стукнул! - Серега ЛОМАНУЛСЯ. Ломанулся, как он это умел - весенним непроснувшимся медведем через бурелом мебели и косяков - сначала в туалет, потом ванну (в зеркале привычно неузнал себя, махнул по зубам щеткой, плесканул в глаза водой и вытерся "об чем попало"), потом в коридор (замшевые полуботинки определил ногой на ощупь), потом на остановку общественного транспорта, где отдышался, проклял в задний номер автобус и не приметил ничего непривычного.
Не то, что бы специально что-то примечал-примечал, да так и не приметил, а просто - не приметил ничего непривычного... в смысле, что ничего непривычного в тот день утром он не приметил, потому что иначе - наверняка, обязательно приметил бы... В общем, подошел следующий автобус, и он уехал. Из-за того, что накануне поленился поставить аккумулятор на подзарядку, но это уже никому ненужные подробности...
На работе, отколдовав положенные восемь часов над системой - начальство благоговейно помалкивало - он еще бодрей ломанул обратно. Потому что обычно с этого момента его жизнь только и начиналась.
Скинув ботинки у холодильника в коридоре, Серега в носках прочапал к компьютеру, на ходу нажал на нем кнопу включения и почапал дальше, к окну, чтобы раздвинуть гардины. По дороге сомневаясь, стоит ли, потому как монитор и солнечный свет не вполне "compatible". Но кровь поклонника бога Ра как всегда возобладала.
Закрою, если будет очень уж сильно мешать... - решил он.
Но еще не протянув руки к гардинам, он почувствовал, что что-то не так. И быстро понял, за гардинами было темно - там НЕ БЫЛО СОЛНЦА.
Солнца там не было, и это было странно. Потому что на улице он солнце видел, буквально минуту тому назад... И проходя мимо кухни, на полу, боковым зрением - тоже видел солнечные блики. А тут - как будто дождь на улице... Или вечер. Или...
Серега отдернул гардины в стороны.
Парк исчез. "А был ли парк..." Вместо него в окне открылся глухой двор-колодец. Желтовато-бежевые дома с ржавыми подтеками под подоконниками, прилепившиеся к стенам стеклянные шахты лифтов, грохот мусорных ведер, выколачиваемых о цинковые баки, мелкий долждик и детский гомон... Детский гомон...
"Домо-ой! Дождь пошел... Ну, ма-ам! Можно еще полчасика?!.. Ну, хорошо, но потом сразу домой. И чтоб без напоминаний!.. Ла-адно! Спасибо, ма-ам!"
У Сереги округлились глаза - это кричал он! Он прекрасно помнил тот вечер - двадцать лет тому назад...
Провал во времени. Или delirium tremens - на выбор...
Серега решил задернуть гардины, потом открыть их еще раз.
Решил и... ничего. Ничего не получилось, он остался стоять, как стоял, и смотреть в окно - на пацанву во дворе, на окна напротив, на маленький лоскуток неба над головой... Стоял и смотрел, тело словно бы не слушалось его. Вернее, даже не замечало.
Потом раздался звонок.
Он повернулся и пошел к черному телефонному аппарату, висевшему на стене с желтыми обоями. С ДИСКОМ номеронабирателя, на котором были написаны по кругу БУКВЫ - А ,Б, В, Г... Ему вспомнил старый домашний номер, Ж2-84-86. Надо же, сколько лет прошло, а все еще...
Он вспомнил про мобильник на поясе и захотел его проверить, но опять не получилось - руки не слушались.
Руки сами потянулись к аппарату на стене. И... ЭТО БЫЛИ НЕ ЕГО РУКИ!
Одна - здоровая, рыжеволосатая, с толстыми мощными пальцами - оперлась о стену, вторая утопила в ладони трубку.
- Да? - произнес он утробным басом.
- Слышал? У нас есть полчасика.... Или даже час - врядли он вспомнит раньше.
- Солнце, я тебя люблю! Через пять минут я у тебя!
Серега чмокнул в трубку. МАМА в ответ хихикнула...
Что комната изменилась, что в ней теперь нет компьютера, а есть черно-белый телевизор "Знамя", шкаф с толстым зеркалом, никелированная кровать с шишечками и стопокой подушек, укрытых кружевным покрывальцем - все это Серега замечал, но не осозновал, пока он... не он, они - словно во сне шли по длинному коридору коммуналки. Выходили во двор, трепали ЕГО, Серегу, по волосам, шли в ближайший магазин на углу, брали бутылку... "Ркацители", кажется... Потом поднимались в лифте к квартире в доме напротив - К ЕГО КВАРТИРЕ.
У Сереги защемило сердце, когда он увидел огромную, неприступную, коричневую дверь. На самом деле с выломанной штакетиной внизу, через которую они, дети, могли пролезть, когда не было ключей, и никого из взрослых не оказывалось дома...
Дверь открылась.
Сереге захотелось зажмуриться - крепко-крепко...
Потом открыть глаза и увидеть парк. С лунными или солнечными, соответственно, дорожками. Полюбоваться ими, и задернуть обратно гар... нет - и больше НИКОГДА НЕ ТРОГАТЬ ЭТИ ЧЕРТОВЫ ГАРДИНЫ! И забыть этот кошмарный сон. Точно, сон... Это СОН! Потому что этого не может быть - потому что этого не может быть никогда!
Но и зажмуриться - тоже не получилось.
В дверях стояла мама.
Господи, сколько же ей тут - двадцать восемь? тридцать? - выглядела она жизнерадостно и наивно, нынче. Как какая-нибудь двадцатилетняя деревенская дурочка. Смотрела на него, СИЯЯ ГЛАЗАМИ.
Сейчас он протянет к ней свои волосатые руки и начнет ее лапать... И целовать... И, и, и... А потом они пойдут в команту, и случится непоправимое. А может и уже случилось... А может уже и случалось, и не раз...
Случалось? СЛУЧАЛОСЬ??
Серега снова захотел зажмуриться и стряхнуть наваждение - увы... Придется смотреть все до конца, в ужасе подумал он.
И точно, ОН - выставил вперед свои руки. Свои волосатые пакши. Одна легла маме на плечо, вторая обняла за талию и притянула ее поближе.
Мама не сопротивлялась - наоборот, тоже обняла его за шею. Их лица сблизились, и он начал жадно целовать ее в губы.
Серега чуть не сошел с ума. ОН ЧУВСТВОВАЛ МАМИНО ДЫХАНИЕ. Какой-то мужик с рыжими волосатыми руками - моряк наверно, на правой, возле большого пальца, синел вытатуированный якорь - тискал и целовал его маму, а он... ОН ЧУВСТВОВАЛ МАМИНО ДЫХАНИЕ. Родное - то, что помнил еще со времен, когда сосал сиську...
Ему стало дурно.
Ему стало плохо, его затошнило.
Его вывернуло наизнанку, во времени и пространстве.
Он перестал существовать, он потерял веру в себя, а потому и веру в свое существование...
В глазах потемнело , и Серега потерял сознание.
- Что с тобой? - спросила мама из темноты. И встряхнула его, приводя в чувства.
Серега не видел ее, только чувствовал дыхание и руки, обвившие шею.
Говорить он не мог, мог только сопеть и по-щенячьи всхлипывать. Он тоже продолжал ее обнимать.
- Со мной? - судорожно выдавил он. - СО МНОЙ?
Как ты могла... КАК ТЫ МОГЛА! - думал он, не решаясь произнести вслух. - Ведь мы... все так любим тебя - я, папа... А ТЫ...
- Да, господи, что случилось-то... Такое впечатление, что ты черта увидел!
Мама взяла его за чуб и отстранила от груди.
- Ну-ка, рассказывай, что случилось, быстро! Опять у Елизаветы Петровны окно разбили?
Мама... Мамочка... Какая Елизавета Петровна! О ЧЕМ ТЫ ГОВОРИШЬ?!
Серега с трудом проморгал заплаканные глаза и посмотрел на маму - снизу вверх.
Он зажмурился, потом снова посмотрел - снизу вверх!
Лицо у мамы было озабоченное. Она придерживала его за чуб, одновременно роясь в карманах халата в поисках носового платка. Она выглядела взволнованной и озабоченной. Она искренне не понимала - она НЕДОУМЕВАЛА, что могло с ним произойти...
Серега перевел взгляд на свои руки - грязные ладони в ссадинах и царапинах, синяк на запястье (боролись с Юркой Романовым), так и не заживший ноготь на среднем пальце - придавил качелями неделю назад... Он внезапно вырвался.
- Да, мам, так получилось... я не хотел! - крикнул он. И добавил, уже убегая - Не подумай чего, я не хотел!!
- Да... разбил и разбил, господи! - мама только покачал головой. - Плохо, конечно, что разбил, но ты же не специально... Ладно, сейчас схожу к ней - извинюсь, заодно узнаю, сколько стоит новое... Через полчаса домой!
Первым делом Серега нашел подходящий камень. Размахнувшись, что было силы засадил им в окно Елизаветы Петровны, на свою беду проживавшей на первом этаже. Без всякой радости засадил, больше даже с неохотой...
Вторым - плотно зашторил окно в глухой двор-колодец.
Третьим...
Когда Эдуард Игнатьевич уже изрядно захмелел от Серегиной водки, он положил ему на плечо руку и вдруг расплакался. Он сотрясался огромным, обрюзгшим телом, и гримасы корчили его лицо, жалобное, в тот момент, как у пятилетнего ребенка...
- Серег, а ведь я того... любил я Ленку-то, мать твою! - после минутной паузы с трудом выдохнул он. - А она, вишь ты... Пошла она, короче, за отца тваво, пока я в плавании-то был, да-а... А ведь я готов был на руках ее носить, ноги ей целовать! А она - полюбила Генку... И мне осталось только на нее смотреть...
- Вот так вот! - Эдуард Игнатьевич неожиданно расмеялся. - А то ведь был бы ты сейчас МОИМ СЫНОМ... Наливай!
Он говорил, смеясь и плача, и роняя на пузо, обтянутое желтовато-бежевой майкой, пьяные слезы. Те растекались и ржавыми подтеками сползали вниз.
Серегу трясло. Ломая сигарету за сигаретой, он ободряюще трепал Игнатьича по плечу, разлилвал водку и всякий раз мысленно благодарил судьбу - что сдержался...