Один мужик, его Ваней звали, колбасы купил. Без жира. Пахла очень хорошо. Выбил 400 грамм на 80 рублей. Взвесили. На весах, конечно, не 400, а 390. Черт с ними, ругаться не стал. Взял. Уж очень есть хотел. Но в магазине есть не стал, сдержался. Пришел домой, нарезал тонко, как жена любит, разложил на тарелочке и... съел. Все. Сразу все съел, даже жене не оставил — уж очень есть хотел.
Потом вызвал скорую. Скорая приехала. Не то, чтобы очень скоро, но приехала, когда жена с работы пришла — часа через два. Он уже, откровенно говоря, задыхаться начал.
Скорая приехала и говорит: «Мы вообще-то бастуем, бюллетеня не будет, госпитализировать не можем — бензина нет, лекарств тоже нет, сутками работаем — времени нет даже телевизор посмотреть. Что пили?»
— Колбасу. Без жира. пахла хорошо. 400 грамм на 80 рублей. Нет, 390.
— Пили что? Самогон на улице у лиц кавказской национальности брали? Мы вообще-то бастуем...
— В магазине брал, колбасу, без жира...
Тут жена вмешалась (жену Маня звали): «Все сам съел, нам с сыном даже не оставил, жадюга. А то б, может, не отравился».
— Пили что? Учтите, мы бастуем, получаем 800 в месяц, спасаем всех подряд, а самим семью кормить нечем, лекарств нет, бензина нет...
— Помогите, доктор! Я насквозь отравлен! Колбасой! Пахла хорошо, сволочь! Вы клятву давали... этого... партократа, мне реанимация нужна.
— Реанимация бастует, мы колбасу за 200 рублей не едим и самогон у лиц кавказской национальности не покупаем, оклад — 800 в месяц, ваты нет, шприцов нет...
— Вы спирт пьете медицинский, а я колбасы съел докторской, без десяти четыреста грамм.
— Это которая без жира?
— Без жира.
— Рвало?
— Рвет.
— Сколько лет
— Всю жизнь. Температура — врагу не пожелаю. 43.
— 43? Как зовут?
— Докторской. Раньше два девяносто стоила.
— Краснухой, желтухой, белой горячкой не страдали?
— Страдаю. Чернухой.
— Так... Вы — супруга?
— Нет, жена.
— Бредит давно?
— Как поженились. Напьется и бредит. Хорошо хоть не бьет.
— Что принимали?
— Да что попадется, то и принимал.
— Ношпу принимал?
— Не знаю. Анашу, дурак, в армии пробовал.
— Ложитесь.
— Куда? Мне-то зачем, доктор?
— Вы что — больная? Муж, ложитесь.
— Меня лежа рвет, доктор.
— Так... Так... Ого, печень какая, богатырская! Здесь болит?
— Нет.
— Плохо. А здесь?
— Ой, ой, доктор, сволочь!
— Так, не дышите... А что мы все-таки пили?
— Утром — чай, на работе — воду из-под крана, а потом колбасу. Вашу... докторскую, без десяти грамм и жира... Надоел ты мне доктор. Это не гуманитарно, умираю я.
— Так, больной. Организм у вас здоровый. Бог даст все само пройдет. Лекарства — дефицит; вам вколишь — другому не достанется. Рекомендую отвар крапивы и лебеды, в нос мочу закапывайте — от всех болезней помогает! У вас телевизор работает?
— Да, включить?
— Если можно. Сейчас футбол вообще-то. «Спартак». Я посижу. Если вам совсем плохо станет, так и быть, вколю лекарство. У вас шприцы одноразовые есть?... Ого... уже второй тайм... счет-то какой?... так... так...
— Маня, Мань! Все! Бежать надо! Уезжать!
— Куда? В Рязань к матери?
— К чертовой матери отсюдова! В Америку!
— Не смеши людей, Ванек, там своих негров хватает.
— Тогда в Израиль! Евреев туда без разговоров берут.
— Вань, ты бредишь, у тебя в роду — сплошь староверы.
— Маня, мне реанимация нужна... Еврейкой будешь ты, а я — при тебе, ошибкой молодости. Девичью фамилию мы тебе наврем — никто не подкопается.
— Ваня, ты очухайся сперва, потом одумаешься. Я вся — из Рязани. Мордва, татары в деревне были, но Израиль?
— В Рязани синагога есть?
— Ваня, я любила тебя.
— Маня! Мария! На 10 грамм обманули, без жира отравили, очень есть хотел, самогонки не пил, реанимация бастует, на работе — безработица, демократы — в проруби. Уедем. Дети как люди заживут. Я никакого труда не боюсь, а хочешь, на фронт пойду за еврейское дело сражаться, говорят, платят хорошо, ты в море купаться будешь, лимоны есть... Петьке велосипед купим...
— Ваня, ты все это — серьезно?
— Мария, кучерявая ты моя, помнишь, как мы с тобой на танцах познакомились?
— Не на танцах, на дне рождения, Ваня. А то что я кучерявая и нос крючком, так это от цыган. Они у деда лошадь до революции украли, табор стоял, веселые, песни пели...
— Мария, ты — Гольденмейер!!!
— Ваня, может лучше в Германию? Там тоже реанимация есть. Я немецкий в школе учила. Их либе майн колхоз. Давай немцами будем. Они аккуратные и ехать не так далеко.
— Гольденмейер, ты с Зинкой танцевала, а мы с Лехой вас разбили.
— Вань, ты в комнату вошел — я обомлела. Чистый немец! Штирлиц! А теперь так опух и облысел, бабы говорят: «Вон твой Мюллер пошел!» Ты, Вань, на немца похож.
— Гольденмейер ты, вот ты кто! Нельзя нам к немцам, не для того наши отцы и деды кровь проливали, чтобы Петька «яволь» говорил. Нас там сразу как «руссиш швайн» раскусят, а у евреев все — русские наполовину... или татары. Вот сосед наш Шамиль, директор базы, куда умотал?
— Штанга, черт. Шалимова за миллион итальянцы купили, а Дасаева — греки, кажется. С тех пор «Спартак» и лихорадит... Это не игра, а издевательство... ну... ну...
— Мария, здесь — издевательство, а там ты лимоны есть будешь, в море купаться, Петьку в математике натаскают...
— Да я ни одного слова из ихнего языка не знаю, кроме "тумбалалайки".
— Ты скажешь, что коммунисты тебя заставили родной язык забыть и на балалайке играть.
— Да ты на рожу свою посмотри, еврей! У тебя на ней 10 лет беспробудного пьянства написано.
— Я скажу, что меня коммунисты заставляли, чтоб в свою веру перевести и здоровье подорвать. Какую только гадость ни заставляли пить. Унижали вплоть до тормозной жидкости, страшно вспомнить, как издевались...
— Ваня, я Родину люблю, березки, осинки, Нечерноземье...
— Я тоже. Но оно нас не любит, Маня! Ох, плохо мне... Выручай, Гольденмейер. Едем ради детей!
— Каких! У нас Петька один. На большее ты оказался не способен.
— Мы их еще наделаем в Иерусалиме... руки ноги есть... я пить брошу... там выпить не с кем будет... О-ох... Все, Маня, попа зови, отхожу...
— Нашего или из синагоги?
— Из синагоги, Маня, из синагоги. Господи, прости, заодно и познакомимся. Скажу, что осознал под конец свою еврейскую сущность. Нет, не так. Просто скажу, что умираю настоящим сионистом... О-о-ох...
— Товарищ доктор, спасайте, умирает он.
— Подождите. До чего нетерпеливый народ. Сейчас пенальти пробьют... Ну... Эх!... Пенальти как следует пробить не могут! Черт побери, кроме футбола ничего не осталось. Раньше лекарства были, бензин, вата, спирт... Ну-с, как мы себя чувствуем, больной? Что это с ним? Часто это с ним бывает? Не хрипите, это вам не поможет. Придется лекарство вколоть. У вас шприц одноразовый есть? Ну, ладно, у меня — старый проверенный, для себя берег... Где же ампулы-то? Неужели кончились? Так... так... штрафного не было, ну судья... за минуту до конца...
— Маня, детей зови.
— Каких? Петька в метро газеты продает, а других ты в Иерусалиме наделаешь.
— Гол! Черт побери меня совсем... проиграли... Я тут краем уха слышал, вы Родину продаете, товарищи?
— Это — не я, это — он.
— Что проиграл «Спартак», доктор?
— Не в этом дело! Я говорю: тут кто-то Родину продать решил? Шалимов, Дасаев, а теперь — вы? Утечка мозгов?
— Где же ваша ампула, доктор? Найдите, я отблагодарю.
— Отблагодарю! Все так! Сперва — сволочь, а потом — отблагодарю! А ведь мы бастуем, я вас от себя лечу, я вас от души, по-русски, лечу. Бесплатно! А вы сразу в Израиль?
— Маня, ну, скажи ты ему...
— Чего говорить, он прав.
— Хотите, чтоб наш народ совсем обезлюдел? Колбаса ему наша не нравится! Народ крапиву-лебеду жрет, дети воруют, мечтают стать проститутками. Хотите сыну обрезание сделать?! Кстати, это очень полезно. Один мой знакомый хирург на этой простенькой операции себе целое состояние сколотил, подлец. Теперь он в Калифорнии ассистентом ветеринара работает. Меня звал. А кому я там нужен? Ведь на скорой я только подхалтуриваю, а вообще-то я — патологоанатом по специальности. Они там в Америке мрут в час по чайной ложке. Я — патриот! Я здесь нужнее. Страна — на пороге гражданской войны, а вы, дезертиры, запасную Родину нашли? Где наши потенциальные заклятые враги? Вы же там, вы же там... полы мыть будете!!!
— А здесь мы что, на скрипке играем?
— Через пять лет страна встанет, это я вам как врач говорю. У всех все будет! На каждом углу! Весь народ терпит и еще терпеть будет, терпеть и бороться, чтобы сбросить это антинародное правительство, за которое мы голосовали, и которое довело страну до того, что у врачей спирта нет!... Где же ампула? Нет ампулы! Не хрипите, ренегат. По совести на таких, как вы клятва Гиппократа не распространяется!
— О-о-о-о!
— Ваня, родненький, это я, Маня твоя! Ты меня слышишь?
— Да все он слышит! Видите, моргает, глаза закатил, Иуда. Через 20 лет здесь будет город-сад! Как до перестройки. А вот и ампула нашлась. Правда не совсем от отравления, но тут важнее психологический момент — проявлена забота. Где у нас вена? Черт, что-то руки дрожат сегодня... Так... хорошо... Сколько же я спас вашего брата! Видите хрипеть перестал... Не дышит... Вы искусственное дыхание умеете делать? У вас что, в школе курсов медсестер не было? Ну, народ! Искусственное дыхание — это первое, что должна уметь делать жена! Так, пульс... Пульса нет... Видите как бывает...
— Доктор, вы совсем заврались, делайте хоть что-нибудь! Вы же врач, а не сапожник!
— Я сделал все, что мог... Я — не бог. Медицина тут бессильна... Мужайтесь, Маша!
— Зачем? Я не хочу мужаться. Ваня, ты что, умер что ли?
— В милицию надо звонить. Засвидетельствовать. Неприятные формальности, но они вас отвлекут.
— Ваня, да как ты смеешь? Как тебе не стыдно?
— Не беспокойтесь, он не откликнется. Ну, ладно, я сам позвоню. Але, дежурная? Это ты, Катюша? А это опять я... ну да... теперь колбасное... адрес я тебе диктую... давайте скорее... «Спартак» проиграл... я жду.
— Ванька! Вставай!
— Соболезную. Горе-то какое! Единственный кормилец! Всю жизнь черти-какую гадость лакать, а погибнуть от колбасы... У вас выпить ничего нету?
— Ваня, я на все согласна, куда хочешь поедем, только вставай. Это я — Гольденмейер твоя... Да, пейте, что хотите, доктор. Там, в бачке в туалете — бутылка, ему на день рождения берегла... Господи...
— Спасибо, а то за день столько горя видишь, нервы не выдерживают... ого, коньячок? Не беспокойтесь, стакан у меня есть, а вот закусочки?
— Колбаса была, да Ваня всю съел... Ваня, встань!
— Ну, ладно. Так. Вы со мной не будете? Понимаю. Ваше здоровье... светлый путь... горе-то какое... Ух... Что это за коньяк? Да не поможет ему искусственное дыхание, не старайтесь.
— Ваня, живи. Ды-ши, ды-ши...
— И еще мензурочку с вашего позволения, а то что-то не распробовал. Ух... хорошо!... Пока милиция не подъехала, а то они все выпьют. Что-то глаза режет... Вы где коньяк-то брали? Что же это? Не вижу ничего...
— Ваня, вставай, вставай... Доктор, он дышит, ей богу! Дышит!!! Ожил!
— Да бог с ним, что дышит! Я на него последнюю ампулу потратил. Сапожник без сапог. Господи прости грешного. Ноль-три наберите, скажите, что я ничего не вижу. Отравление метиловым спиртом... о...
— Ванюша, родной! Сокол мой!
— Где я? В вытрезвителе?
— Дома, Ваня, дома. А это — милиция подъехала, а это — доктор наш, хрипит, как ты давеча, а это я — Маня твоя...
— Маня, жена. Где я сейчас был! Я такое сейчас видел и слышал... Переход длинный, вроде как в метро между проспектом Маркса и площадью Свердлова. Темно. А вдали, где эскалатор должен быть, — свет, и народ идет разный. Туда — еле — еле и много, а обратно — мало, но весело, чуть не вприпрыжку... Влечет меня что-то к эскалатору, а там вроде контролера мужик стоит бородатый, седой, немного похож на этого... писателя, который про зэков писал...
— Братья Вайнеры?
— Да нет. Один... Ну, этот — отщепенец, который в Америке живет... штат Вермут, который обещался приехать и всю Россию обстроить...
— Я не знаю, Ванюша. Может, из "Огонька" Коротич?
— Да нет, бородатый... Не важно... Так вот, иду я к нему, как телок к ножу, а он смотрит на меня строго, головой качает и говорит по-русски: «Сукин сын ты, Ваня...» и кулачищем своим громадным мне в лоб как жахнет! Я удержался, не упал, а ответить сил никаких нет. Он все смотрит. Я думаю: сейчас опять вдарит, а он говорит: «Иди, дурень, туда, откуда пришел». А я сам не знаю почему говорю: «Землю брать в колхозе, ссуду — в банке, трактор — на паях, пасека, коровы, козы?» А он кивает. Я говорю: «Не хочу на эскалатор. Рано мне». Он кивает... Я теперь все понял, Маня! В Рязань надо ехать, срочно, к матери!
— Ваня, какая Рязань? Мы же в Израиль собрались, я согласная Гольденмейером быть, лимоны кушать, в море купаться, Петька компьютером станет...
— Я еще не все рассказал... Смотрит он на меня дурака, и, не поверишь, улыбнулся и говорит опять по-русски, я сейчас вспомнил, что-то про хозяйство, маслобойку, заводик колбасный. А через 40 лет... Да, чуть не забыл... Жена, говорит, у тебя золотая...
— Вот так всегда: что-то хорошее про меня — в последнюю очередь...
— Да, золотая! Еще пятерых тебе нарожает!
— Иди ты?
— А через 40 лет всем семейством и с внуками, и с компаньонами какими-то — в Иерусалим ко гробу Господню, грехи замаливать... Еще говорил что-то... плохо помню... Да! Петька президентом станет... То ли Америки, то ли Жмеринки... не помню... а Зинаида...
— Это Зинка? Жена Лехина?
— Да нет, дочь наша младшая, у нас еще дочь будет младшая...
— Господи...
— Она, Маня, королевой будет.
— Господи! Неужто красоты?
— Великобритании, Маня, Великобритании... Но, по-моему, брехня — это... Вот и все, вроде... Потом дед тот светиться начал. Я развернулся по-военному и, как будто пинка получил, назад по переходу... Доктора нашего видел... и, вообще, столько там народа разного туда-сюда ходит, которого обычно в метро не встретишь...
— А что доктор-то? Неужто на эскалатор?
— Да нет, пожалели... Но, видать, говорили с ним круче, чем со мной... ведь он, бедолага, ослеп временно, я ему потом, на обратной дороге, идти помогал, плакал он...
— Все! Собирайся! Сперва в Рязань, а потом, через 40 лет, сразу в Иерусалим! Консервов закупай, колбасы без жира! Срочно! Выручай, Гольденмейер!
1992г.