Губы одна к другой прилипли,
Чтобы зубы изо рта не выпали.
Замотал, а ресницы связал,
Чтобы не вывалились глаза. (с) АукцЫон
Брезжит 7.30. Удивительная двойственность четвёртого измерения. Время просвистывет мимо одним электрическим мигом, приходится ухватываться за каждую минутку, чтобы успеть взнуздать её и использовать по назначению. И время тянется томительной бесконечностью, всё сосредоточившись в утренних мелочах. Реснички и тушь стремятся непременно склеиться друг с другом. Кошка вьётся у ног, мяукает несносно, ждёт вкусненького. В сапогах замок вдруг злится, клинит, не желает закрываться. И минуты убегают-убегают с торжественной зловредностью. Зимнее утро – маленькая пропасть, из которой надо карабкаться вверх-вверх, выше-выше, напрячь каждую жилочку, чтобы убедить себя в том, что всё то насилие, совершаемое сейчас над нежным, тёплым, беззащитным организмом, прикрытым одеялами и безмятежным сном, для чего-то нужно в этом мире. Руки-ноги – мои лианы, ими я цепляюсь за окружающую действительность. Вместо тела – пустота. Вместо головы – космос. Есть что-то ещё, встроенный мотиватор, реагирующий на внешние раздражители, но где он находится территориально – трудно сказать. Утром нет меня такой, какой меня знают днём.
А днём в зависимости от обстоятельств я весёлая, трагическая, философская, вредная, строгая, игривая. Главное, плотная. Я себя ощущаю. Космос, сконцентрированный в упругом полёте мысли. Где я? Вот я. Вот вся целиком в штанах и сапогах, в свитере и пиджачке, утеплившаяся, с мытой головой, неслипшимися ресницами, с руками на клавиатуре, с попой в кресле, с готовностью воспринимать этот мир и быстро на него реагировать. Всё понимаю, раскладываю по полочкам, изучаю, улыбаюсь или грущу. Я, что называется, адекватна, и всё тут!
Вечер наступает незаметно. Вечером я рассеиваюсь по молекуле, готовлюсь к ночному небытию. Вечер это творчество, даже если можно ничего не делать. Ничего не делать тоже можно творчески. Например, творчески поужинать и творчески лежать на диване, творчески глядя в телевизор. Тогда в голову просачивается космос, наполняет её мыслями и идеями, которым не время и не место днём, а уж тем более утром. Мысли набегают шумною толпою, как цыгане с медведями, гитарой и песнями. Можно закрыть глаза и прислушаться к ним. Иногда это бывает полезно, а иногда приятно. Если внутри накопились тревоги, осторожно, их время – вечер. При расслабленном состоянии ума и души они начинают плодиться сине-зелёной водорослью, нашёптывать себя мне в уши, наматывать мои нервы на невидимый кулак. Я не хочу их, я их гоню, я кричу: «Я сильнее». Ухмыляются, гады. Не поддаются. Если не прогнать до ночи, то… да уж, я знаю, чем это грозит. Они воплощаются: вылезают из головы, рассеиваются змеями вдоль голого тела и начинают извращённую пытку ожиданием. Они до того реальны, что скручивают мои мышцы, колотят моё сердце, выжимают из глаз слёзы. Я знаю их в лицо: многоликий Домысел; узкоглазый Страх; тихая тягучая Тоска; завихрения Жалости к самой себе, бедненькой, несчастной, никому не нужной… стоп, стоп! Знаете что? Утро… вечера мудренее.
Сквозь бесстыжее хлёсткое утро, словно трезвому после пьянки, расплодившиеся вечером радости и тревоги видятся не более чем жалкими фантомами. И ничто уже не имеет значения, пока я неплотная и в голове моей – космос.
А я уже похоже не могу молчать -
От молчания лопается кожа на плечах.
Забываю знакомые имена.
Ощущение под превращается в ощущение на. (c) АукцЫон