Футбольный матч начался.
Муж зарядился холодным пивом, врубил телевизор и сразу же отключился. Она поднялась к себе и подошла к окну. Снег все шел и шел, стараясь стереть все различия между небом, землей и людьми. Белые хлопья были похожи на заблудившихся овец: отколовшись от родного облачного стада, они падали на холодную и незнакомую им землю. Диана стояла, прижавшись горячей щекой к обжигающе ледяному стеклу, и смотрела, как город расплывается под снежной вуалью, теряя угловатость крыш и квадратность фасадов. Ей вдруг показалось, что ее тело становится легким и бескостным, отрывается от земли и стремительно несется вверх, наперерез плавно падающим снежинкам – словно шальной водитель, выскочивший на полосу встречного движения.
Телефонный звонок, как визг тормозов, прекратил ее дерзкий полет в прошлое.
Тот день начался с телефонного звонка. "Ты что, еще дома? Шефесса воет как полицейская сирена. Раз в сто лет она прикатила к началу рабочего дня, а тебя нет – кошмар! Включай первую скорость и сюда, а то будет авария…" – трубка старенького, неоднократно битого аппарата готова была расколоться от потока слов прекрасной Елизаветы. В научно-исследовательском институте, где Диана работала уже несколько лет, Елизавета выполняла функции правой руки директора, и по совместительству - прочих органов директорского тела.
Подбирая на ходу спадающие тапочки и разлетающиеся мысли, Диана ринулась на кухню. Но ни бодрящего кофе, ни успокоительного чая, одна лишь сопливая ржавая капля на кончике крана. Конец года, последний бой за экономию воды. Предусмотрительные жители с вечера заполняли водой все наличные емкости - ведра, кастрюли и даже ночные горшки, а она легкомысленно жила надеждой на грядущий день.
Холодильник морозно зевнул на нее пустотой. О, как ей сейчас хотелось иметь кухонный комбайн на полупроводниках, не зависящий от произвола коммунальных служб и прочих игр судьбы. Но благое намерение всякий раз упиралось в зарплату, которой, пожалуй, с натягом хватило бы только на бачок для отходов, прилагавшийся к комбайну.
Натянув скафандр рабочего костюма, она выбежала на улицу и нырнула в белое море. Море заволновалось и понесло ее к остановке. Метротрамвай причалил на удивление вовремя. Как обычно, его вагоны были забиты до отказа. Мимо проносились легкие и просторные аэромобили. Их владельцы, привыкшие к свободе и скорости, с жалостью смотрели на менее динамичных сограждан, осаждавших двери общественного транспорта.
Обхватив чью-то мощную, но вполне дружелюбную спину, Диана втиснулась в вагон. По пути приятный женский голос вещал последние новости и прочие полезные сведения, изредка называя остановки. На этот раз поездка оказалась неожиданно короткой: Диане пришлось катапультироваться, так и не узнав, с какими новыми планетами установились дружеские отношения.
Двери института раскрылись, как всегда, бесшумно и безучастно. На табло электронного вахтера загорелась надпись "Предъявите пропуск". Пробурив сумочный хлам до самого дна, Диана с огорчением поняла, что забыла карточку дома. Она попыталась проскользнуть через турникет, но мозги электронного стража не зря были проверены рентгеном. Оглянувшись вокруг, Диана достала рубль и кинула его в голодную пасть. Вахтер с энтузиазмом замигал всеми лампочками, турникет закрутился как водоворот и затянул Диану вовнутрь.
Отодвинув вечную табличку "идет совещание", Диана открыла дверь лаборатории. В коридоре, похожем на гигантский аквариум, трое младших научных сотрудников с голодными лицами совершали утреннюю медитацию по системе йогов. В рабочих комнатах все еще или уже никого не было, а над кабинетом Дианиного научного руководителя светилось "Ушла на другую зону". Как гейзер из-под земли перед нею взбурлила прекрасная Елизавета:
"Ну, наконец… Наша мадам кипятилась с самого утра. Когда я тебе звонила, то думала, ну все, сейчас выпадет в осадок. А теперь, как видишь, быстренько растворилась". И Елизавета, засунув за розовую щеку голубое витаминное драже, упругой походкой удалилась в фитнесс-зал.
Оставленная без руководящего присмотра Диана решила заняться делом. Но только она засела за библиотечные досье, чтобы узнать последние научные новости, как мимо стеклянной стены торпедой пронеслась шефесса. На ее новенькой норковой шубке блестели бывшие снежинки, а из сумки торчали мокрые петушиные гребни ананасов. Через несколько минут ученая дама, сменив норковую шубу на рабочий халат, казавшийся посторонним на ее плечах, материализовалась в дверях библиотеки.
"Вы подготовились к докладу?" – энергично выстрелила она в Диану сквозь прицелы аккуратно накрашенных глаз.
"Да, я продумала свое выступление" – ответила Диана неестественно высоким, натянутым голосом. Во рту ее неизвестно откуда возник привкус прокисшего молока.
"Скопируйте ваш доклад на дискету. Я дома все проверю и исправлю, чтобы не было любимых вами импровизаций" – и руководящий халат растворился в глубинах коридора.
Научные досье вдруг утратили всякую новизну, и Диана понуро побрела к себе. На пути она наталкивалась на разнообразные голоса и запахи, стекавшиеся со всех сторон в коридорный аквариум. Лаборатория наконец ожила. Зайдя в свой кабинет, она долго убирала стол, навязчиво переставляя предметы с место на место. Привкус прокисшего молока не исчезал. Она включила компьютер и вставила дискету, чтобы еще раз просмотреть свои записи, прежде чем отдать их на последний суд. Но вместо привычного меню на мутном экране монитора возник потусторонний голубой луч.
"Все, полетел компьютер. Нового мне не дадут до конца световой пятилетки" с тоской подумала Диана.
Экран пошел пятнами, пятна стали сливаться в какое-то размытое изображение. Так видится мир через ненастроенный бинокль. Вдруг, плавно, как в замедленной съемке, этот бинокль стал сам наводиться на резкость. Теперь и без очков стало ясно, что изображение объемно, как голограмма. На фоне странного дома – то ли средневекового замка в стиле модерн, то ли модерна под старину, стоял молодой мужчина с копной почти прозрачных кудрявых волос. Его лицо, на котором выделялся крупный нос и глубоко посаженые глаза, казалось необыкновенно одухотворенным и до боли знакомым. Он смотрел на Диану и улыбался, как когда-то улыбался ей только ее отец. Загипнотизированная этим взглядом, она слепо потянулась к нему, врастая всеми нервными окончаниями в экран….
Вдруг по экрану прошла дрожь, изображение стало нечетким и раскололось пополам. Половины поплыли в разные стороны, взаимно отталкиваемые невидимым магнитом. Несколько мгновений, и монитор опустел, как пустеет перрон после отхода поезда.
Придя в себя из зазеркалья, Диана стала искать ответ в реальном мире. Она листала все имевшиеся в компьютере файлы: среди них были отрывки из докладов на конференциях, статьи и иллюстрации – все не то, не так и не по тому поводу. Не иначе, как это очередная предновогодняя шутка Эрика, решила Диана.
В их малом коллективе Эрик слыл большим оригиналом. От него можно было ожидать чего угодно, кроме выполнения должностных инструкций. За пять лет работы в институте он ухитрился сменить десять лабораторий, подобно тому, как некоторые ухитряются сделать четыре ошибки в слове из трех букв. Нет, он вовсе не ошибался, а просто искал выход своим талантам.
Не успела Диана открыть дверь просторной, но уже порядочно забардаченной лаборатории - очередной стоянки Эрика, как ей в лицо ударил запах печеных яблок. Запах исходил из термошкафа, накаленного свыше всех научных (не говоря уже о разумных) пределов. Пока термошкаф в экспериментальном порядке осваивал яблочный пирог, старший научный сотрудник Эрик химичил в колбе свой фирменный напиток – знаменитый на весь институт "коферик". Вокруг него, словно синички вокруг сеточки с орехами, порхали прелестные лаборантки.
"А воробышек, " – радостно воскликнул он – " я уж и перестал надеяться, что ты залетишь к нам. Проголодалась, небось? Ну, садись, поклюй с нами". Увидев деликатесы, разбросанные на лабораторном столе, Диана нутром почувствовала, что хочет есть.
"Крошки, пошли к кормушке" - весело скомандовал Эрик. Гости вдохновенно заработали челюстями, хозяин же подкидывал в камин застольной беседы поленья институтских сплетен, сбрызгивая их чуть разведенным медицинским спиртом. От выпитого и съеденного Диана растеклась по кушетке и почти забыла зачем пришла. Только после чашки крепкого "коферика" ее память с трудом оттолкнулась от желудка и вернулась в голову.
"Воробышек, это глюки от голода, не иначе" – Эрик откусил кусок пирога и задумался. "Хотя, зайди к нашим старожилам, они наши глаза и уши, хотя и без мозгов" – и Эрик улыбнулся Диане на прощанье грустной улыбкой пожившего на свете мальчика.
Все комнаты отдела новейших технологий были забиты нераспакованным оборудованием, хранившимся с незапамятных времен. Две дамы неопределенного возраста, но с большим научным весом, роились вокруг очередного чуда техники, которое подозрительно напоминало вязальную машину.
"Позвольте мне прочесть инструкцию. Вам не с руки, а у меня на такие вещи глаз наметан", - квакала дама в буклях и со слуховым аппаратом, выдергивая листок бумаги из рук своей собеседницы.
"Ну что вы, какие могут быть разговоры ", - кудахтала ей в ответ дама в роговых очках с толстыми стеклами, пытаясь утянуть бумагу в свою сторону.
"Ну ввы жже ничего не увидите", - первая дама начала сердиться: одной рукой она еле удерживала во рту вставную челюсть, другой же – не отпускала злополучную инструкцию.
"Конечно, если я буду читать, вы ничего не услышите", обиженно ответила дама в очках. От обиды ее хватка ослабилась, куриная лапка разжалась и листок окончательно и бесповоротно перешел к первой соискательнице.
Диана уже хотела было незаметно удалиться, но острый глаз глуховатой дамы в буклях зацепил ее. "Садитесь, милочка" – дама поправила букли и царственным движением указала на кресло подле себя.
"Извините ради бога, что помешала вам", Диана вложила в свой голос столько сахара, что любой диабетик свалился бы в коме. "Вы не заметили, случайно, не работал ли кто на моем компьютере вчера вечером?"
"Что-что на гитаре?", переспросила дама в буклях.
Ее недавняя соперница усадила очки на переносице и поставленным голосом произнесла "Мы вчера, голубушка, до позднего вечера заседали на ученом совете. Чрезвычайно представительный совет, чрезвычайно! Профессор Кольвар, несносный мальчишка, разгромил новую книгу вашего научного руководителя. Все для сортира, сказал он, кроме одной главы".
"Ну что же вы такое говорите? Это же неслыханно" возмутилась дама в буклях и покосилась на Диану.
"Да, да, разгромил и еще назвал наш институт богадельней. У вас, коллега, видимо не только слуховой аппарат отключился".
Дама в буклях обиделась: "Зато вы задремали и не видели, как бедная Стефанская в слезах покинула зал. Ну разве же так можно обращаться с доктором наук и вообще с обворожительной женщиной".
"Скажите, а чем же это в итоге кончилось?" Диана стала потихоньку терять терпение.
"Это дело еще далеко не кончилось, книгу отправили на доработку" в голосе очкастой дамы звучало то ли облегчение, то ли разочарование по поводу так и не состоявшейся научной драки.
Диана очень хорошо знала профессора Кольвара. Он читал в их университете молекулярную биологию. Этот молодой, но уже всемирно известный ученый, с первой лекции обворожил Диану и увлек ее в науку. Сдав последний экзамен, Диана написала Кольвару письмо с просьбой взять к себе в лабораторию, но он сказал ей тогда "Замуж тебя бы я взял, но в лабораторию, извини". Диана не поняла его тогда и даже обиделась. В итоге она попала к Стефанской, которая сразу же загрузила молодую аспирантку большими надеждами и не менее объемными заданиями. За три года работы в лаборатории Стефанской Диана так и не поняла, чем она занимается. Название у лаборатории было заметное, оно часто фигурировало в официальных бланках, заявлениях об уходе и просьбах оказать материальную помощь. В отчетах к названию приписывали звучные эпитеты и глаголы совершенного вида, и эти словесные манипуляции создавали видимость деятельности. Шефесса тоже кипела энергией. Как комета Галлея она носилась по всей солнечной системе, собирая звездную пыль научных концепций и подарки для руководства института. Концепции блистали и рассыпались метеоритным дождем так быстро, что Диана не успевала вникнуть в них. Тогда она решила действовать самостоятельно. Когда из кубиков наблюдений и опытов стал строиться скромный, но свой научный домик, она побежала в лабораторию Кольвара, нетерпеливо перепрыгивая через ступеньки.
"У тебя голова что, только для макияжа?" Зная о своем шарме, Кольвар позволял себе быть резким с женщинами. Чем грубее он был, тем больше вешались на него аспирантки, лаборантки и даже докторши наук.
"Если ты решила влезть в науку, то сними шляпку и начни шевелить мозгами. Тренируй мозги и закаляй лоб, чтобы пробивать стены. Помнишь, чему я вас учил? Думать, строить эксперимент, бороться за идею и даже за право ее иметь", - Кольвар своим фирменным жестом взъерошил и без того мятежную шевелюру:
"Помни, ученик – это не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно зажечь. Смог ли я зажечь тебя? Или ты можешь гореть только от любви? Девочка моя, нельзя же жить только в ожидании чуда. Чудес не бывает, жить надо сегодня, хватать удачу и научиться наслаждаться достигнутым. Ау, очнись, Диана".
Этот разговор окатил Диану холодным душем сомнения в себе: "Если я не живу и не горю, то, что же, выходит я тлею? Что он от меня хочет? Из него энергия так и хлещет, но она опасна для жизни как лава вулкана. Нет, похоже, я в него просто влюбилась и из-за этого потащилась в науку, а теперь пытаюсь лезть из кожи вон, чтобы привлечь его внимание".
Две недели Диана зализывала душевные раны, а на третьей повторила опыт. Теперь она уже не прыгала через ступеньки, а чинно поднялась по лестнице в знакомую лабораторию. Кольвар взглянул на ее записи и, улыбнувшись одними глазами, сказал "Ну теперь можно попробовать опубликоваться". От соавторства он категорически отказался.
Когда начальница лаборатории вернулась на свою орбиту из очередного научного вояжа, работа была готова к печати. На руководящем столе лежала аккуратная стопка листов, увенчанная видеокассетой с записью эксперимента. Стефанская прокрутила кассету до половины: читать статью она не стала вообще, а просто вызвала Диану на ковер.
"Значит, вы опять занимались неизвестно чем. Я ведь просила довести до конца мои опыты. Два месяца ушли впустую", сухо проговорила Стефанская. По ее ухоженному, словно площадка для гольфа, лицу пробежала рябь - предвестница шторма. Но Диана, помня наставления Кольвара, смело вела свой кораблик дальше. Когда она изложила все выводы, шквал внезапно утих, и шефесса странно спокойным голосом произнесла: "Хорошо, я просмотрю текст дома. А сейчас займитесь делом".
Через месяц вышел журнал, в котором статья была опубликована под двумя фамилиями. Фамилия Дианы стояла второй и была напечатана стыдливым мелким шрифтом. Но дело было не в этом. Это была совсем другая статья. Вместо квадратных, но выверенных научных построений, был сооружен праздничный балаган, сверкавший мишурой научных и околонаучных эпитетов. Впрочем, статья имела успех. Но поздравления с первой публикацией только вгоняли Диану в краску. Иногда ей казалось, что статья – подкидыш, иногда – она чувствовала себя чуть ли не воровкой.
Несколько месяцев спустя Стефанская включила эту нашумевшую статью в свою книгу.
Почтенные ученые дамы угомонились и приступили к изучению инструкции по пользованию вязальной машиной. Диана поняла, что настал подходящий момент улизнуть. Она вернулась к себе, включила компьютер. Экран горел обычным серым светом, как ни в чем не бывало.
"Все, на сегодня пора отключиться", Диана провела рукой по клавиатуре, словно надеясь услышать музыку. Клавиши не зазвучали. И тогда она, повинуясь условному рефлексу, позвонила Алексу.
Алекс был хорошо упакован и укомплектован всем, чего не хватало Диане – начиная с твердости характера и кончая большой зарплатой. Дианина мама в свое время не без уважения окрестила его "Железобитон". Прочный и вместительный, он уже пять лет не изменял ни одной из своих привязанностей – ни Диане, ни должности ведущего программиста, ни старым махровым носкам.
Алекс причалил к подъезду института. Когда она увидела два блестящих шара – лицо Алекса и капот его аэромобиля, по которым текли бывшие снежинки, ей захотелось стать такой снежинкой и незаметно скатиться в подножную слякоть. Но вместо этого ее тело почему-то влилось в роскошное сиденье, а голос бодряцким тоном произнес: "Да здравствуют Алексы, вечно цветущие!"
Алекс бросил недоуменный взгляд в зеркало заднего вида "Все паясничаешь, а я, между прочим, скучал…"
"Между прочим скучал, между прочим любил… А ешь и спишь ты тоже между прочим?"
"Вечно ты придираешься к словам", теперь вид у Алекса был словно у побитого поросенка.
Диана размякла и сникла: "Прости, я больше не буду, давай съездим на вернисаж".
К музею они шли через небольшой парк. Диана любовалась огромными деревьями. Как Атланты, держали они мир на своих кряжистых плечах, служа верной опорой птицам, бабочкам, муравьям и прочим живым тварям. Даже теперь, зимой, они нежно поддерживали упавший на них снег словно особую, закодированную форму жизни.
"Ну где ты застряла?" голос Алекса сорвал с Дианы мечтательную шаль. "У нас и так времени в обрез. Давай, быстро пробежимся по выставке и поедем ко мне. Там уже все собрались и ждут нас".
"Мы что, на стадионе или в музее?", осадила своего галопистого спутника Диана. На музейных ступеньках, словно на лице стареющей примадонны, лежал основательный слой снежной пудры: видимо, посетителей в этот поздний час было немного. Толкнув истосковавшуюся по теплым человеческим рукам железную дверь, Диана переступила порог освещенного зала. Мир оживших полотен затянул ее и растворил в себе. Суета, вечные сомнения, научные споры и Алекс остались в другом измерении. Время расслабилось и взяло тайм-аут. Словно бегущую по волнам яхту несло Диану от картины к картине… пока она не натолкнулась на причальную тумбу. Это был Алекс. Он стоял у таблички, висящей на стене у входа в зал, и старательно переписывал названия картин в свою записную книжку. "Ну что, приняла свою дозу великого искусства? Тогда покатили", Алекс подхватил Диану под руку, вывел ее из музея и погрузил в верно ждавший их аэромобиль.
Престижная квартира Алекса находилась в самом центре города. Внутри она больше походила на затоваренный мебельный магазин, чем на человеческое жилище. Еще на заре их отношений Диана не удержалась и спросила Алекса, нет ли у него описи имущества, на случай, если что-то исчезнет после посещения гостей. Алекс серьезно посмотрел на нее и сказал "Ко мне кто попало не ходит. Описи я не делаю, но храню все чеки". И показал ей красную канцелярскую папку с хромированными защелками.
С тех пор Диана старалась назначать рандеву в других местах, при этом наличие авиамашины было весьма кстати. Но сегодня был особый день, когда наконец-то решился вопрос о заграничной командировке. Пусть пока в пределах солнечной системы, но лиха беда начало. В честь такого события на тусовку явились исключительно многообещающие люди. Важные гости говорили одновременно и мимо друг друга, при этом успевая засасывать еду и напитки. Их лица сливались с обоями "хамелеон", последним вздохом интерьерной моды.
Диана закрыла глаза. Словно изображение на фотобумаге, в ее мозгу проявилось утреннее лицо – неизвестное, но такое родное. "Боже, где я? Зачем я здесь? Скорее отсюда, куда нибудь. Домой, скорее…" Невидимый смерч сорвал ее с кресла, поднял, закрутил и понес прочь из квартиры.
"Диана, остановись, пожалуйста, нельзя же так. Я люблю тебя, не уходи! Хочешь, я все брошу, и мы поедем куда-нибудь… У нас на работе такой классный тур предлагают…" слова Алекса осколками разлетались по лестничной клетке.
"Все, Алечка, милый, спасибо за все. За то, что заполнил мое одиночество, за то, что ценил меня как дорогую вещь, но я больше не хочу, не могу. Я задыхаюсь с тобой, понимаешь!" Диана говорила на одном дыхании. Она боялась, что если Алекс перебьет ее, она, по своей дурацкой воспитанности будет слушать его – а это значит, даст себя уговорить. Только острые слова могли сейчас обрубить канаты привычек и условностей, державшие ее на приколе всю сознательную жизнь.
"Я не люблю тебя, прощай, будь счастлив". Диана выбежала из парадного на улицу. Швартовы лопнули и волны жизни понесли ее в снежную даль.
Сколько часов носило ее, как щепку, по ледовитому городскому океану, она не помнила. Пришла в себя она лишь в стенах своей квартиры. Стакан красного вина постепенно растопил комок рыданий в горле. Рыдания смешались с сигаретным дымом и кольцами вырвались наружу. Маленькая кухня с бабушкиной мебелью, освещенная огарком свечи и окурками сигарет превратилась в космический корабль: отделив от себя ступени квартиры, дома, улицы и города, она взлетела в ночное небо и затерялась в межпланетном пространстве.
Утром Диана тщательно убрала кухню, отскребла, ломая ногти, затвердевший воск, намертво спаянный с сигаретным пеплом. Исписанные за ночь листы отправились в малиновую папку.
Когда-то, в счастливом детстве Дианы, ее переживания выплескивались слезами.
"Мамочка, мне плохо", и маленькая Диана зарывалась носом в мамину юбку. Мягкая фланелевая юбка казалась ей большой губкой, способной впитать в себя всю мировую боль. Мама целовала ее, гладила ее волосы и рассказывала ей сказки с хорошим концом. Когда родителей не стало, сказки закончились и слезы затвердели как свечной воск. И тогда появилась малиновая папка рассказов, которая стала так же верно вбирать в себя Дианину боль, как мамина фланелевая юбка.
Межпланетная научная конференция проводилась в небольшом городке, слывшем научным центром галактического масштаба. Несмотря на такую славу, городок был вполне уютным - научный цвет галактики мог отвести в нем душу и побаловать тело. Желающих попасть на конференцию было предостаточно, но в числе избранных оказались только трое сотрудников института биологии: профессор Кольвар, Диана Вель и мадам Стефанская, без зияющего декольте которой не обходилась ни одна научная церемония. Доклад Дианы был назначен на второй день, Ренат Кольвар, как мировая знаменитость, выступал в день открытия. Во время его выступлений зал всегда густел и оживал. В этот раз доклад Кольвара был посвящен одной из самых актуальных научных проблем: выделению генов, отвечающих за человеческие и животные биополя. Много лет генетика биополей считалась сумеречной зоной. Гены биополей, как серые кардиналы, управляли миром, предпочитая оставаться в тени. Кольвару удалось не только открыть один из этих генов, но и размножить его в клетках бактерий. Ген, названный РК в честь своего первооткрывателя, должен был стать ниточкой, потянув за которую можно было вывести на свет божий всю сиятельную свиту. Однако лабораторный опыт оказался единственным и недоказанным. Не удивительно, что коллеги, тщетно пытавшиеся повторить его, теперь метали в Кольвара комья вопросов и копья возражений. Но он как всегда чувствовал себя всадником на коне: копья критиков разбивались о щит его веры в собственную гениальность и потенцию, а в ответ в противников летели стрелы язвительного юмора.
Диана слушала Кольвара и чувствовала, как его слова вливаются в ее уши; она пыталась удерживать их в голове, но они почему-то стекали вниз, скапливаясь внизу живота.
Прием был устроен вечером первого дня. Посреди роскошного ресторана была сооружена импровизированная сцена. Но на сцену, несмотря на наличие в президиуме декольте мадам Стефанской, никто не смотрел. После формального обращения к участникам, изголодавшиеся в научных боях ученые дружно ринулись к буфету, изобиловавшему трансгалактическими деликатесами.
Из динамиков хлынула сентиментальная музыка, способствующая пищеварению. Проглотив наспех суфле из фальмара, приплывшего аж с Тау Кита, Диана пригласила Кольвара на медленный танец. Два бокала терпкого красного вина стали последней каплей, и Диана почувствовала, как теплая струя стала разливаться по всему телу. Кудрявая голова Кольвара склонилась к ее плечу и он страстно зашептал: "Я хочу тебя, пойдем ко мне".
В первый раз между ними не стояло ничего: ни критика, ни уязвленное самолюбие, ни даже наука. У лифта Кольвар стал жадно хватать губами ее лицо, шею и волосы, как закуску в предвкушении горячего блюда. Когда, наконец лифт подошел, он, еле дождавшись пока закроются двери, нажал на кнопку "стоп" и с силой прижал Диану в угол кабины. Отключив голову, Диана открыла шлюзы и выпустила на свободу переполнившее ее желание.
На выходе из лифта они столкнулись с профессором Фурлендером. Колобок- профессор вкатился в Кольвара и жизнерадостно заблямкал по-американски: "Послушайте, какие рестриктазы вы использовали для выделения гена КР?" Кольвар поправил брюки, сдул с лица чуть влажные волосы и остатки страсти. Он стал воодушевленно рассказывать о своем последнем опыте, забыв об инциденте, происшедшем в лифте, и о существовании Дианы вообще.
"Какой восхитительный экземпляр гомо-сапиенса", подумала Диана. Она вздохнула, словно выпустив из себя пар, проскользнула тонкой струйкой мимо утонувших в научной беседе корифеев и пошла, постепенно ускоряясь, в сторону яркого пятна, сверкавшего в конце коридора. Пол коридора был сложен из паркетных квадратов и Диана, повинуясь стародавнему детскому суеверию, старалась не наступать на рыбные скелеты границ. Квадраты были довольно узкими, и под конец Диана уже не вписывалась в них обычными шагами. Тогда она запрыгала на одной ножке по квадратам наискосок.
Бар напоминал баню, в которой вместо пара столбом стоял сигаретный дым.
Разноцветные блики фонарей пробивались сквозь дымовую завесу, скользили по обитым сосною стенам, отражались в засиженных мухами зеркалах и устало приземлялись на замусоленную деревянную стойку бара. Диана заказала коктейль под названием "галактический чудак" и присела на краешек табурета, отполированного задами посетителей. В середине зала не без азарта играли музыканты. Их музыка сочетала в себе строгость классики, простоту фольклора и раскованность джаза. Отыграв программу, музыканты с жадностью набросились на пиво. Диана смотрела на их потные лица и влажные губы, взасос целовавшие пивные кружки. Ее внимание привлек высокий и смуглый аккордеонист, похожий на матадора. Блестящие черные брюки настолько облегали его стройные бедра, что он был вынужден расстегнуть ворот рубашки, чтобы не задохнуться. Прямые темные волосы были схвачены в пучок на затылке, по лицу пролегли тени трехдневной небритости. Аккордеонист излучал уверенность таланта, привыкшего смотреться в зеркало.
В зеленом платье, слившемся с ее телом без единой складки, с разметавшейся гривой рыжих волос и сверкающими глазами, Диана чувствовала себя неотразимой. События в лифте только разожгли ее голодную страсть, и теперь она ела глазами стройную плоть аккордеониста, запивая ее горьковато-приторным "галактическим чудаком".
От взгляда шикарной незнакомки, аккордеонист сперва застыл как автомобиль у светофора, а потом резко дал газ в сторону бара. Невольно подражая Стефанской, Диана смело закинула ногу на ногу, забыв о платье. Платье обиделось и поползло вверх. Тем временем аккордеонист стоял рядом с ней, и его тонкие пальцы теребили перламутровые пуговицы рубашки, словно клавиши аккордеона. Имея опыт обращения с носителями -хромосомы, Диана почувствовала, что химическая реакция пошла. Матадор не отходил от нее, их разговор разгорался и становился все интимнее.
"Ну, как тебе наш джем-сешн? Я тебя, кстати, сразу заметил. Ты слушаешь музыку, словно отдаешься. Играешь сама?"
"Чуть-чуть на фоно и немного на гитаре." Диане вдруг захотелось снять маску женщины-вамп, стать маленькой и самой собой. "А больше всего я люблю петь. Моя бабушка была певица и много занималась со мной в детстве. С тех пор я люблю музыку, неважно какую, лишь бы она была талантливой".
Аккордеонист посмотрел на нее растаявшими глазами, в которых играла уже только музыка. Он рассказал Диане, что прилетел вместе с коллегами-генетиками с соседней промышленной планеты. Музыка была его хобби, его существом и убежищем, где он скрывался от конвейерной ленты будней. Он говорил и говорил, руки его беспокойно двигались, словно искали что-то, и, наконец, нашли инструмент. Зазвучала мелодия, знакомая Диане с детства. Она стала покачиваться в такт и подпевать, сперва тихонько, а потом, вспомнив бабушкины уроки, выпустила голос на свободу и аккордеон, громогласно охнув, подхватил и понес его по опустевшему бару.
Уже светало, когда аккордеонист довел Диану до двери номера. Он галантно поцеловал ее руку и взял обещание прийти завтра вечером в бар.
"Приходи пораньше, за пару часов. Попробуем сообразить что-нибудь совместно, хорошо? Спокойной ночи, русалка".
Утро настало быстрее, чем обычно. Подвешенная между сном и реальностью, Диана полчаса отмокала в массажной ванне. Серебристые пузырьки нежно щекотали ее тело, и Диане казалось, что она парит в космическом пространстве без скафандра. Во всяком случае, так она представляла себе космос – без внутренних и внешних границ и защитных оболочек.
Вспомнив наставления Стефанской, Диана потратила еще полчаса на макияж. Затем она облачилась в черный, цвета космического неба, костюм, уже три года ждавший своего звездного часа. Широкоплечий пиджак с острыми лацканами выглядел как рыцарские доспехи и придавал уверенность.
Как всегда, слушая других докладчиков, Диана, засомневалась в значимости своего доклада и своей личности. Собственные формулировки казались ей тяжелыми и неуклюжими, а выводы – легковесными. Она нашла глазами профессора Кольвара, который ободряюще подмигнул ей и прошептал губами "Вперед". Диану вынесло на сцену, и тут, она неожиданно почувствовала свою невесомость. Стремительно взлетев ввысь, она сделала пару кругов над крошечным президиумом, над заполненным залом, пролетела мимо окон с яркими витражами, опустилась на трибуну, включила проектор и уверенно начала свое выступление.
Зал вначале затих, потом по нему прошла рябь интереса, перешедшая в волны вопросов. Но прежде чем грянул положенный по регламенту шторм аплодисментов, из последнего ряда поднялся высокий похожий на журавля молодой ученый и ошарашив всех прокричал: -“У меня есть еще один вопрос – а что Вы делаете сегодня вечером?” Диана не могла рассмотреть его лица, прожекторы ослепляли ее, но поняла, что выступление ей в той или иной степени удалось.
Словно школьница, получившая на экзамене пятерку, она отыскала в перерыве Кольвара. Он сидел на пухлом диване, зажатый между роскошными формами незнакомой блондинки и хорошо оформленным силуэтом Стефанской. Кольвар, не отрываясь от дивана и своего обрамления, ободряюще махнул рукой Диане "Мои комплименты. Это уже теплее, правда, пока еще не горячо, но для первого раза сойдет", и, бодрым голосом пионервожатого сказал "Милые дамы, а не отобедать ли нам всем вместе по этому поводу?" Блондинка жеманно повела плечами, что на ее языке значило "ну если вы так настаиваете, то я, пожалуй, не против". Стефанская неожиданно согласилась, и Диане некуда было отступать.
Блондинка оказалась одной из переводчиц. Видимо, она неплохо переводила чужие мысли, так как при ближайшем рассмотрении собственных не оказалось. Диана пыталась балансировать на грани светской беседы, но настроение предательски съезжало набекрень. Кольвар был занят блондинкой, Стефанская без умолку говорила о своих достижениях и перемывала косточки знакомых и незнакомых участников конференции.
После десерта Диана спешно распрощалась с коллегами. Захлопнув за собой дверь номера, она скинула боевые доспехи и достала из бара слегка початую бутылку красного вина. Какая-то безмозглая пустота прокралась в нее изнутри, забилась в горло и уши, запеленала тело в тусклый кокон. Телефонный звонок вывел ее из анабиоза. Звонил аккордеонист. "Привет, русалочка, ты меня просто поразила. Классный доклад, поздравляю. Мы вчера как-то все о лирике говорили, я и не ожидал от тебя такой четкой логики. Теперь слушай, мы начинаем разминаться в шесть. Придешь?"
"Да, конечно приду. Спасибо за похвалу", и Диана торопливо опустила трубку, словно испугавшись, что аккордеонист напросится к ней в гости. Она отхлебнула из бутылки, закурила и подумала, что одной бутылки будет пожалуй мало, чтобы залить все впечатления дня: полет во время доклада, скупые комплименты Кольвара и его щедрое внимание к блондинке.
Выбрать наряд для вечернего выступления оказалось несложно. Следуя проверенному правилу, Диана взяла с собой три платья на три дня. Два дня прошло, и неодеванным оставалось лишь одно, голубое пушистое платье. Краситься она не стала.
Бар светился сиреневым светом, словно только что включенный компьютерный экран. Ансамбль уже начал репетировать, музыка растекалась по стенам и собиралась под потолком. Диана примостилась в углу, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть звуковую завесу. Она, в который раз за последние сутки, почувствовала себя воздушным шаром, наполняемым потоком теплого воздуха. Веревки, привязывавшие ее к земле, ослабли и распустились. Стены бара растворились, и только дверь зияла пятном света. В дверном проеме возник он - длинноногий, похожий на журавля, парень из зала с причудливым футляром в руке. Свет упал на его лицо, разбрызгался каплями, и образ, преследовавший Диану с того памятного дня, наконец собрался воедино, словно мозаичная головоломка. Все в мире встало на свои места. Диана почувствовала, как ее отрывает от пола и несет к двери. Она приземлилась на расстоянии ладони от незнакомца, едва не врезавшись в его инструмент. "Ой, черт возьми… извините, пожалуйста", язык не слушался Диану, и она почувствовала как тело ее тает и исчезает в никуда. Они смотрели друг другу в глаза, словно друзья, наконец-то встретившиеся после разлуки длиною в несколько жизней.
Музыканты перестали играть и подошли к ним. Аккордеонист пожал руку вошедшему: "Как дела, Дино? Мы тут уже без тебя начали", затем обхватил Диану за плечи и без лишних церемоний представил ее: "Смотри, какую женщину я выкопал на этой биогенетической тусовке. Представь себе, у нее классный голос и к тому же есть мозги. Зовут ее Диана, и сегодня она будет петь вместе с нами". Дино улыбнулся Диане:"Вот мы и встретились, почти два дня я как заведенный ищу тебя"…
Диане хотелось рассказать о том, как она уже давно разыскивает его и о том, что его голос и каждая черточка лица хранились в потайной шкатулке ее души с рождения, а может быть, с еще более давних времен.
"Мы еще поговорим после концерта, хорошо?" и Дино стал распаковывать свой инструмент, похожий на валторну.
Диану охватила безотчетная эйфория. Окружающий мир преобразился: краски превратились в запахи, а звуки стали объемными и их запросто можно было потрогать руками. Диана вспоминала всю свою жизнь, и каждое мелкое событие казалось ей значительным. Каждый день был ступенькой к чуду, которое было обречено случиться. И оно случилось.
Концерт прошел на "ура": под самый конец Диана спела одну из своих любимых песен. В какой-то момент ее голос отделился от музыки и от земли, проник в зрителей и стал частью их самих. Когда песня стихла, ошарашенные зрители вернулись в себя и после короткой но бурной овации ринулись за автографами и видеодисками.
"Я еще никогда так в жизни не играл, спасибо тебе", прошептал Дино на ухо Диане.
Они сидели за столиком, зацепившись друг за друга взглядами, в своем мире, в котором не было
ни грохочущей музыки, ни потной толпы, ни законов физики.
"Ты как бы врезалась в меня в твоем инопланетном костюме, и меня словно током ударило. Я понял, что должен найти тебя во что бы то не стало. Твое лицо … Ты поразительно похожа на мою мать. Я видел ее только на фотографиях , она умерла, когда мне было два года. Я вырос с отцом, он воспитал меня, научил меня летать и стал моим лучшим другом. Моя планета крошечная и почти вся покрыта морем. Но мы народ трудолюбивый, мы ее очень любим и заботимся о ней. У нас почти каждый может летать, надо как-то было приспособиться к перенаселению."
Диана слушала его рассказ, словно знала его наизусть, ничуть не удивляясь невероятности происходящего. Потом она рассказала ему о своем видении, о боли, пережитой после трагической гибели родителей, о сходстве Дино с ее отцом, и о том, чем она жила все эти годы.
"Ты знаешь, я тоже летаю. Правда, об этом никто не знает, ведь у нас летать не принято. Но, в отличие от тебя, я летаю от боли, от безысходности, и только в последние дни я стала летать от счастья, как ты".
"От боли?", Дино удивленно наморщил лоб.
"Да, все это собрано в моей малиновой папке, вся моя жизнь. Когда-нибудь ты познакомишься с ней".
Дино неожиданно встал, взял Диану за руку и ничего не говоря, потащил ее к выходу.
Спрыгнув со ступеней, они свалились во взбитые сливки снежного сугроба, и как ошалевшие щенята с визгом стали барахтаться в снегу. Вдруг он поцеловал ее в мокрый нос, в щеку, в лоб и, наконец, в губы. Дианино платье промокло и ей отчаянно захотелось скинуть его и всю прочую шелуху, отделявшую их друг от друга. Она поднялась с земли и потянула его за собой, к теплу и комфорту – неизменным спутникам интима.
"Хочешь горячую ванну с холодным шампанским?", едва сдерживая волнение спросила Диана, когда дверь номера захлопнулась за ними.
"И с тобой вместе", заплетаясь в водорослях мокрых шнурков, ответил он.
Они вошли в горячую хвойную ванну как в лес, крепко держась за руки. Диана разлила ледяное шампанское. Бокалы звякнули, поцеловавшись друг с другом, но держащие их руки не решались сблизиться, словно боялись нарушить волшебство момента. Пытаясь продлить этот миг, неожиданно Дино попросил: "Расскажи мне сказку". Она сделал глоток, и снова почувствовав невесомость, стала рассказывать один за другим повести из своей малиновой папки. Он внимательно слушал ее, сжимая ее руку в своей. Когда она остановилась, чтобы перевести дыхание, он нежно прошептал:
"Я люблю тебя, девочка, поедем со мной, и я попытаюсь научить тебя летать от счастья.”
Диана потянулась к его губам
"Это так похоже на сон… О Господи, спасибо тебе… Дин-Дин, я люблю тебя".
Он поднял ее на руки и понес в спальню.
Погрузив их в свои крахмально-облачные просторы, кровать задрожала и потихоньку стала отделяться от пола. Кровать поднималась выше и выше, а под ней, словно в калейдоскопе прокручивалась вся предыдущая жизнь Дианы. Она увидела маленького черненького аккордеониста, размахивающего чем-то вроде дирижерской палочки и пытающегося взлететь, конференц-зал, похожий на детский автодром, где каждый из участников ездил на своем стуле. Потом под ними возник родной город Дианы. Они сделали несколько кругов над ее научно-исследовательским институтом, где старухи в буклях усердно копошились в детской песочнице, залетели подзаправиться к Эрику, переквалифицировавшемуся в завскладом, и, отдав салют профессору Кольвару, который пронесся мимо них на ковре-самолете в обществе неопознанной летающей блондинки, взяли курс на планету Дино.
Пролетев через невидимый, но вездесущий таможенно-паспортный контроль, они ворвались в прозрачную атмосферу. Посадка оказалась труднее взлета. Кровать то вставала на дыбы, то кружилась в восторженном вихре, пока, наконец, не плюхнулась деревянным брюхом на океанскую твердь.
Дино не обманул и не преувеличил. На его планете не было ничего, что хотелось бы сделать лучше. Плоскую гармонию ландшафта не нарушал ни один бугор или впадина. Водная гладь плавно переходила в похожую на ковер сушу. Хрустальный воздух звенел от каждого прикосновения, вода была бархатной на ощупь, а вокруг разливался аромат всех изысканных духов вселенной.
От этой душистости у Дианы закружилась голова. Чтобы придти в чувство, она вспомнила родные запахи – запах набитого битком метротрамвая, химико-биологические ароматы институтского коридора и ядреный дух лестничной клетки в ее старом доме.
"Полетели, я познакомлю тебя с моими друзьями", Дино с трудом удерживался на месте. За его спиной, словно парашют, со свистом раскрылись два крыла.
Их окружила стайка обитателей планеты. На красивых, лишенных возраста и каких-либо других дефектов, лицах играла безукоризненно правильная улыбка. Высокие и стройные, они парили над поверхностью, обнимая друг друга серебристыми крыльями.
"Это твои друзья, Дино?", спросила Диана.
"У нас на планете все друзья", и Дино защебетал что-то на своем родном языке, видимо, рассказывая друзьям о своей удивительной встрече. Те синхронно кивали головами и радостно улыбались.
"Это и есть праздник жизни, та гармония, к которой мы все стремимся", думала Диана, глядя на парящих людей-птиц и все еще борясь с тошнотой. "Они могут летать от этого перманентного счастья. По сравнению с ними я всего лишь курица, да еще и с подрезанными крыльями … с крыши на чердак". Ноги ее подкосились, и она опустилась на любезно подставившую ей себя кровать.
Недалеко от Дианы возвышалась искусственная горка, сверкавшая снегом девственной белизны. На ней Диана вдруг заметила фигурку шефессы в ярко-красном горнолыжном костюме: за ее спиной покачивался голубой парашют. И тут привкус кислого молока подступил к горлу, вызывая желание вырвать из себя этот совершенный мир…
Телефонный звонок вонзил в нее свое жало. Да что же это такое с телефоном, в конце концов? На широкоэкранном стереодисплее засветилось лицо мужа:
"Кисонька, чай готов, и я тебя жду. Футбол уже двадцать минут как закончился. Комбайн я уже запустил, на ускоренную программу. Ты не забыла, что мы сегодня обедаем у Кольваров?"
“Да, минуточку, Алекс, я уже спускаюсь.” Диана встала, энергичными движениями помассировала шею и сложила исписанные листы в толстую малиновую папку. Заглянув в детскую, она поправила одеяло, сползшее с острых лопаток спящей дочки, включила электронную няню и, с чувством выполненного долга, спустилась в розовую каминную гостиную.
Чай нетерпеливо дрожал в перламутровых чашках. "Тебе с молоком, дорогая?" заботливо спросил супруг.
"Какой странный вкус у молока", мелькнула шальная мысль, но Диана тут же сглотнула ее, засунула за щеку голубое витаминное драже и стала думать о том, какое платье надеть сегодня вечером.