Сначала тебя нет в этих сутках. Потом ты потерян в этой неделе. Вскоре ты исчезнешь в этой зиме. Это внешне незаметно. Но когда внутри становится пусто, и ты понимаешь: «Я исчез», становится не то, чтобы страшно, но как-то непривычно оттого, что никто не говорит тебе, куда идти, что делать. Ты понимаешь, что внутренний голос заглох, дальше ты один на один с судьбой. И вот тут становится по-настоящему страшно, потому что никто из нас не готов к столь глобальному одиночеству: когда даже душа уходит от тебя.
Эта зима проела мне нервы.
С меня сошёл последний слой дешёвой краски, показав всем окружающим нечёткость грифельных линий. Возьмите ластик – сотрите.
Я бы предложил вам краски, да это нынче дорогое удовольствие.
Я теряю мысли. Теряю слова. Я, кажется, потерял её.
Я мог бы сказать, что потерял себя, но как факт: меня никогда не было.
Мне хочется отражаться в стёклах, зеркалах, лужах. Но я каждый раз натыкаюсь на стену.
Конечно, это легко: подойти к зеркалу, что висит в коридоре моей маленькой квартирки, и честно посмотреть на себя. Но честно не получается.
А когда хочется честно, по-настоящему, перед глазами нечто прочное, непрозрачное.
Опусти глаза. Неужели ты надеешься увидеть там что-то новое?
Я хотел бы отражаться в этом небе. Но, кажется, я ещё не готов к тамошним порядкам.
Но больше, чем ребёнку хочется чего-либо (а как известно детское желание – самое сильное. Впрочем, и самое бесполезное…), мне хотелось её. Её – такую мандаринно-медовую. Пахнущую летом и морем. Её – любящую читать вслух чужие стихи, плачущую от нежности к любимым людям. Она носила длинные белые бусы на руке и пышные юбки, которые каждый раз, вставая со стула, она поднимала на манер модниц 19 века.
Она терпеть не могла духов, боясь перебить этот свой неповторимый запах – смесь мандаринов и мёда. Я слизывал этот запах с её запястий, жадными глотками выпивал, пьянея через несколько секунд.
Нигде более я не слышал такого запаха.
А её я, кажется, потерял.
Я стуками бродил по сонному, холодному городу. Натыкался на старых знакомых, приветствовал, поддерживал беседы в шумных кафе, что-то говорил в телефонные трубки – и всюду был не я. Словно кто-то за меня произносил какие-то слова, курил, выпивал, спорил, пожимал руки. А я лишь наблюдал со стороны. И не испытывал ровно никаких чувств. Мне не было интересно, мне не было грустно – мне было абсолютно всё равно.
Эта зима проела мне нервы, джинсы и, кажется, внутри темнеет сделанная ею дыра. И если вдруг выпадет сердце, я даже не остановлюсь подобрать.
Это так надо. Это я исчезаю.
Однажды я встретил её запах. Внутри меня вдруг что-то снова зашевелилось, предательски подступили слёзы. «Да-да! Я вернулся! Я снова здесь!» - с этими мыслями я нёсся за этим запахом. Я знал, что она непременно вернёт меня к жизни. Она заботливо напоит собой.
Мандарин и мёд. Руки на плечи. И не надо слов: хорошо хорошо хорошо хорошо хорошо хорошо хорошо хорошо… ХОРОШО, чёрт подери!
Только бы успеть. Только добежать. Кажется, за тем поворотом я, наконец, обрету себя…
За углом стояла толстая женщина с лукавыми глазами и торговала мандаринами. Я растерянно остановился около неё и, смотря куда-то вдаль, тихо спросил:
- А где же она?
- Кто она? – удивилась женщина, перекидывая мандарин из одной руки в другую.
- А мёд?..
- Опоздали, молодой человек! Только что последнюю банку забрали.
Я грустно ей улыбнулся и пошёл прочь.
Я не ощущаю себя. И это уже стало привычным.
Я позволил себе смелый поступок: включить звук мобильного телефона.
И это всё на что я способен: не бежать от неизбежности. Вы уж простите за каламбур.
Я теперь всё слышу. Но, кажется, слышать уже нечего.
Тишина страшнее звука: за ней кроется одиночество.
На кухне, в блюде, - мандарины. На полке – мёд. Я ничего не придумал. Я никогда не лгал.
Но я потерял её…
И мне это уже не кажется.
_______________________
Так случайна оставшаяся в цвете фотография.
Так случайна упавшая ресница.
Так случайно касание рукой соседа в метро.
Так неслучайна тишина.
Меня всё чаще тошнит от счастливых людей.
Аминь.