Боря любил спиртное и красивых женщин. В молодости было наоборот. В молодости Боря любил красивых женщин гораздо больше, чем выпивку. Борина жена, красивая и умная, сквозь пальцы смотрела на многочисленные Борины романы. Но как только в Борином списке предпочтений на первом месте все чаще стала оказываться бутылка, жена ушла. Она развелась, разменяла Борину квартиру на Мясницкой и забрала дочь.
Боря оказался в коммуналке и с горя запил. Ему было трудно одному, он привык, чтобы о нем заботились. Но бабушка умерла, мама была старенькая и не могла к нему ездить каждый день, а бывшая жена почему-то больше не реагировала на Борины истерики и угрозы повеситься. От полного отчаяния Боря научился варить сосиски и неделю хвастался этим перед редакционными машинистками. Он даже самостоятельно нашел прачечную и сам отнес туда белье, но на этом его хозяйственная жилка иссякла, и Боря позвонил бывшей жене и атаковал ее стихами:
У меня увели дочку,
Я долго смотрел вслед!
Увели за тоненькую ручку,
А я не сказал: «Нет!»,
Не заголосил дико,
Не выпрыгнул из окна,
У меня же была дочка,
Единственная, одна…
Жена бросила трубку, а стихи неожиданно понравились секретарше шефа Аллочке, весьма привлекательной барышне. По счастливой случайности, бывшую Борину супругу тоже звали Алла. Боря покопался в памяти и продекламировал секретарше хорошие, проверенные временем стишки, которые покорили в свое время его жену, тогда еще будущую. Особенно хороша была концовка:
Нагадай мне, цыганка Аллу,
Только Аллы мне в жизни мало!
Глаза секретарши сияли, и в их расширенных зрачках Боря уже видел домашние котлеты и глаженые рубашки, но… Боря был еще и романтиком.
Его романтичность питали семейные предания. Дело в том, что Боря был внучатым племянником Кагановича. Того самого. У Бори даже была ксерокопия газетной статьи одна тысяча девятьсот мохнатого года под названием «В царстве мрачного Аида», в которой живописались прелести первой ветки метрополитена, имени его знаменитого предка.
Судьба Бориной семьи была тесно переплетена с историей страны и с биографиями людей, чьи имена можно легко найти в любой энциклопедии. В этом переплетении Боря видел нечто, отличающее его от простых смертных. Это нечто давало ему право смотреть на всех свысока. Даже в такой ситуации, как теперь: семья развалилась, на работе грозят увольнением, деньги кончаются, а ты, в довершение всего, вдруг оказался на чужой унылой вечеринке, где тебе дали понять, что напиваться тут не принято. Небритый, в несвежем свитере, Боря гордо повернулся к обидевшему его лощеному типу и высокомерно спросил:
-А ты знаешь, кто я? – и, выдержав паузу, с достоинством произнес: Я – племянник Кагановича.…
-Ну и что, - ответил тип: А вон там, у окна, внучка Микояна!
В глазах у Бори уже двоилось, ноги плохо слушались, но романтик в нем не дремал: «Внучатый племянник Кагановича и внучка Микояна! Это судьба!» - успел подумать Боря и ринулся к даме у окна.
Внучка Микояна сводила Борю в ЗАГС безо всяких стихов: девушке давно пора было замуж. Неумная и некрасивая, но очень практичная, она сделала из Бориной комнаты и своей однокомнатной хрущевки вполне приличную двухкомнатную квартиру в Новоедренёво и срочно забеременела.
Потом она села на новый диван и стала готовить младенцу приданое. Она вязала тоненьким крючочком розовые чепчики, большая и сосредоточенная, как курица-наседка, и нудно пилила Борю за пьянство.
Теперь Боря пил беспробудно. Вторая страсть окончательно взяла в Бориной душе власть над первой. Это случилось в тот день, когда Боря узнал, что внучка Микояна стояла у другого окна.
__________________
Иллюстрация
Галины Заславской,
то есть - моя
(первая публикация рисунка
была в журнале "Крестьянка").