Полночь.
Наедине с жалким электрическим светом, забившись в угол кровати, меж спутанных одеял. Внимаю волшебной лампе телевиденья. Врагов у полночи немного, и самый первый – сон. Прогнав таящуюся негу, устало кликаю компьютер. И телевизор бормотал. Надежно заперта входная, на два замка советской сборки. Моих надуманных героев накрыл спокойный сон, мне нечего их опасаться. Ночь приютила мой огонь – два глаза шторенных окон, и тени мечутся за ними. Она царит во всей стране – преодолев пространства. Полночный час – и королева Ночь. Крадусь, все выключаю. Уходят в мрак мои огни. Последним выключу усталый, забитый насмерть монитор. Во тьме так обостренно я чувствую подушечками ног холодный мрак паркета. Шаг, другой. Нелепо сторонюсь стола и табурета. Не зацепить бы.
Темно. Круги мелькают розовые, красные. Не тьма – подобие тьмы. Без света тьма живет воображением. Воображение рисует то, что здесь никак не может быть…
Все краски прожитого дня перед глазами вьют узор. Угрюмо скалится подлец, и сумки женщины в метро полны. Все стойко отразилось в памяти. Её я бережно храню, и вспоминаю перед сном, ведя неспешный разговор. С собой. Всегда один – наедине с собой. Лишь темнота беззвучно строит рожи на те расспросы, что во мне удушливой волной назрели. Вопрос – ответ. Часы на стенке нагло стрекотали. Зачем повесил их над ухом?
Апельсины… горькие плоды