Они долго бежали по лесу, острые шипы от колючего кустарника вырывали из одежды куски ткани, превращая ее в рубище, на теле кровоточили царапины, казалось, еще немного, и сил не хватит даже на то, чтобы выкарабкаться из очередного рва с прошлогодней листвой на дне. Панкрат специально выбрал длинный путь, чтобы уменьшить случайность встречи с сородичами Айсет, он подумал о том, что Муса и дагестанец обязательно растянут линию секрета вдоль реки. Родственники девушки, наверное, давно хватились беглянки и теперь погоня вооруженных людей со злыми овчарками могла не заставить себя ждать. Сидевшие в засаде соплеменники, скорее всего, тоже были оповещены об исчезновении сестры самого Мусы. Несмотря на неторопливый на первый взгляд уклад жизни, горцы были быстры на принятие важных решений, на разбои в чужих селениях и на расправы хоть над чужаками, хоть над своими вероотступниками. И когда между ветвями заблестели железные струи горной реки, Панкрат украдкой смахнул со лба пот, словно одной ногой успел стать на родной берег, где каждая собака протягивала ему лапу для приветствия.
- Еще немного, любимая, и нас уже никто не догонит, - поддерживая девушку под локоть, старался подбодрить он ее. – Нам осталось лишь переплыть реку.
- Я пытаюсь, мой возлюбленный, но силы мои на исходе, - задыхалась от бега Айсет., воскликнула с отчаянием в голосе. – Боюсь, нам с тобой свободы не добыть.
- Почему? – замедлил движение Панкрат.
- Ты не спросил, а я постеснялась признаться, - девушка подняла на казака печальные глаза. – Я совсем не умею плавать.
- Я перетащу тебя на себе, там не так уж глубоко, - заторопился с объяснениями Панкрат. – Чтобы ни случилось, я не оставлю тебя никогда.
Она тихо засмеялась,довольная его признанием,забросила за спину копну растрепавшихся волос:
- Даже если меня схватят, я приму смерть спокойно, потому что полюбила джигита, которого выбрала сама, - она гордо вскинула голову. – За это и с жизнью расстаться не страшно.
- Ты у меня единственная на всем белом свете, - только и смог произнести Панкрат, вновь набирая скорость.
У кромки леса казак с девушкой остановились, пристально осмотрелись вокруг, но природную тишину не нарушало ни одно чужеродное вторжение, видимо, самые крайние чечены из засады остались за изгибом русла реки. Беглецы тенями выскочили из-за деревьев и сразу заторопились в заросли камыша, не раздеваясь, бросились в бурные волны вечно мутного Терека. Мощными ударами тугих струй стремнина швырнула их в водоворот, попыталась оторвать друг от друга, чтобы затянуть на дно, но влюбленные сцепили пальцы намертво. Дарган работал корпусом и ногами, стремясь подрезать блестящие на солнце косы как бы вскользь. В глаза, в рот, в уши заливалась вода, рев стихии заглушал остальные звуки, ощущение было таким, словно казак с девушкой попали под жесткие мельничные жернова, которые готовились перемолоть их в муку. Панкрат дотащил возлюбленную почти до середины реки, до того места, на котором и дна уже было не достать, и потоки воды превратились в безжалостные валы. Дорога назад была отрезана. Он выпрыгнул наверх, чтобы захватить ртом побольше воздуха и собрался воткнуться плечом в очередную волну, когда вдруг заметил нескольких чеченов на только что оставленном ими берегу. Абреки направили ружья и готовились произвести выстрелы, со всех сторон к ним спешила подмога. Панкрат посмотрел на захлебнувшуюся девушку, он понимал, что сейчас они оба как на ладони. Прижав любимую к себе, нырнул под волны, стараясь опуститься поглубже и пытаясь удержаться с нею под водой как можно дольше. Он сам сумел бы доплыть в таком положении до противоположного берега без особых проблем, но Айсет забилась в его руках, стремясь вырваться наверх. Девушка потеряла достаточно сил, когда бежала по лесу, ко всему, ей мешало длинное платье. Панкрат вытолкнул ее на поверхность, пробкой вылетел из глубины вслед за ней, и тут-же раздался залп из нескольких ружей одновременно. Пули засвистели со всех сторон, они ударялись о гребни волн спереди и сзади, прошивая их насквозь, оставляя после себя уходящие на дно белые хвосты. Свинцовый ливень наступал все ближе, грозя накрыть беглецов смертельными струями. Айсет выплюнула воду изо рта, хотела глотнуть воздуха и как-то странно замерла, закатывая зрачки под верхние веки. Панкрат заметил, что от ее правого плеча потянулась извилистая струйка крови, он зашарил глазами по спутнице, но ее лицо и шея оставались чистыми. Значит, надежде дотащить ее до берега живой умирать было рано. Он оседлал один из стремительных потоков, стиснув зубы, прокатился на нем несколько сажен, перескочил на другой, такой-же непокорный, проехал на гребне с девушкой еще какое-то расстояние. Нужно было спешить, пока противник перезаряжал оружие, к тому же, до более-менее спокойной воды было не так уж далеко. И хотя отдельные фонтанчики продолжали возникать вокруг, они уже не казались опасными, Панкрат понимал, что преследователи стреляют из пистолетов, а из этого вида оружия попасть в цель, успевшую пересечь середину реки, мог лишь искусный стрелок.
Неожиданно над водой снова пронесся гром выстрелов, в голове у казака мелькнула мысль, что времени для новой перезарядки ружей у чеченов прошло слишком мало. Он невольно обернулся назад и увидел, что собравшиеся на берегу горцы прыснули в кусты как потревоженные волком зайцы. Сердце у него учащенно забилось, заставив усерднее заработать всеми частями тела, он осознал, что таким дружным залпом могли встретить врага только его братья-казаки.
- Панкратка-а, правь на отмель, мы тебя прикро-оем, - донесся до него приглушенный ревом воды голос. Наверное, это беспокоился друг Николка.
Снова вокруг беглецов вскинулись фонтаны от пуль, каждая из которых пророчила оказаться последней. Прятавшиеся в камышах чечены пришли в себя, они не в силах были смириться с тем, что с ихней территории живым и невредимым уходит враг, прихвативший с собой, словно в насмешку над ними, первую в округе невесту. Ярость сжигала их сердца, заставляя беспорядочно лупить из ружей наугад. Преследователи понимали, что добыча ускользает из их рук, они давно бы бросились в реку, чтобы поймать влюбленных и предать их суду гор, но на другом берегу продолжали собираться неизвестно откуда возникшие казаки. Они ни в чем не уступали горцам, мало того, за ними стояла огромная и неприветливая Россия.
Панкрат упорно тащил девушку на отмель, наконец ему показалось, что он коснулся ногой дна, подгребая одной рукой, он продвинулся вперед еще на несколько вершков и зацепился чувяками за скользкие камни на дне. Бешеные струи пытались столкнуть обоих снова в круговерть воды, но казак цепко продвигался вперед, не выпуская из рук потерявшей сознания возлюбленной. Снова из камышей послышался волевой голос:
- Станичники, а ну прикрой, отцу и сыну...
Из зарослей навстречу Панкрату рванулся сухопарый Ермилка, вдвоем они подхватили девушку под плечи, укрылись с нею за плотной стеной высоких стеблей с коричневыми метелками. У берега их уже поджидали казаки с кордона, остальные станичники не переставали посылать пулю за пулей в сторону врага. Иногда оттуда прилетал испуганный гортанный вскрик, говоривший о том, что заряд нашел свою жертву. Под защитой братьев-казаков Панкрат с Ермилкой пробежали до близкого леса, положили девушку на заранее расстеленную Николкой бурку. Лицо ее по прежнему оставалось бледным, губы изредка прошивались судорогой, но на шее под тонкой кожей упрямо пульсировала жилка, она будто заявляла, что ее хозяйке умирать еще рано. Панкрат упал на колени перед возлюбленной, разорвал за воротник на ней платье до предплечья. Пуля вошла чуть выше правой лопатки и застряла под плечом, но ключица оказалась целой. Казак поманил к себе Николку, забрав у него кружку, молча заставил нацедить в нее из баклажки чихиря, затем вытащил из ножен кинжал, смочил конец, расширил края раны. Плеснул вина и туда, принудив девушку передернуться, и только после этого как заправский коновал вогнал острие под кожу, моментально выковырнул пулю из-под ключицы. Девушка вскрикнула, вытаращила огромные черные глазищи, вряд ли она понимала, куда ее занесло, но когда зрачки сошлись на лице Панкрата, губы ее дрогнули:
- Любимый.., - негромко произнесла она по татарски. – Разве аллах пощадил нас и мы не вознеслись еще на небо?
- Пока мы на земле, моя возлюбленная Айсет, - прижал ее голову к груди казак. – Самое страшное осталось позади, мы с тобой дома и нам предстоит начать новую жизнь.
Девушка улыбнулась и вновь закрыла глаза, но теперь для того, чтобы окончательно придти в себя. Собравшиеся вокруг казаки переглянулись, молча разошлись в разные стороны, бой с абреками еще продолжался и надо было применить немало искусства, чтобы заставить противника навсегда забыть об уведенной прямо из-под его носа первой на правом берегу Терека красавице.
В хате сотника Дарганова готовились к большому событию, неожиданно для всех глава семьи объявил о предстоящей на днях свадьбе. Второй день на подворье находилась девушка-чеченка, украденная старшим сыном Панкратом из аула за рекой. И столько же времени мирные с немирными чечены не давали покоя станичникам, переправляясь небольшими группами на левый берег, затевая кровавые стычки, стреляя с той стороны из ружей днем и ночью. Цель у них была одна – отбить соплеменницу, во чтобы то ни стало вернуть ее под крышу родительской сакли, чтобы сами родители выбрали ей правоверного жениха. Как раз эти женихи и собирали отряды, нападали на кордоны, грозясь уряднику стать его кровниками, они надеялись, что казак побоится прикоснуться к девушке, оставив ее честь не тронутой. Но они не учли характер урядника. Уже на второй день, ближе к вечеру, Панкрат вывел возлюбленную на крыльцо хаты и громогласно объявил собравшимся во дворе станичникам, что чеченская девушка Айсет стала его женой. В подтверждение этого заявления его тетка Маланья развернула и показала всем окровавленную простынь, и когда урядник с новоиспеченной женой спустились по лестнице на землю, окружающие в довершение увидели у нее на голове повязанный по бабьи платок, а под глазами огромные темные круги. Несмотря на то, что рука у девушки висела на перевязи, лицо ее источало умиротворение, оно выражало полное согласие со сказанным. Дело было сделано, оставалось осветить союз в церковке и закрепить его свадьбой, которую и объявил глава рода Даргановых сотник Дарган.
- Все-таки Панкратка увел от чеченов ихнюю девку, лихой казак, - накручивали усы собравшиеся на базу станичники, бабы со скурехами, лукаво щурясь, еще быстрее начинали щелкать семечки. – Да и то сказать, у Даргановых, кого ни возьми, все на иноземных кровях перемешанные, нашей казацкой доли наберется едва с четвертинку.
- Там одних русских только не хватает, - со смехом подхватывали подходившие служивые, и тут-же предупреждали. – Слух идет, что брат девки Муса обещался вырезать весь род Даргановых, не пощадит он и свою сестру.
- Тут поневоле на дыбы взовьешься, из всего чеченского рода Ахметки из мужчин один этот Муса остался, а теперь Даргановы принялись за ихних баб.
- Наш урядник тоже не промах, сказал, что главарь абреков у него на первую очередь в расход записанный, а он брехать не станет.
- Посмотрим, чья возьмет, нам главное себя в обиду не давать, а то полезут прусаками... изо всех щелей.
Свадьба должна была состояться через день. Родственники забегали по погребам, вытаскивая наружу оставшиеся с зимы разносолы, кто-то пошел в лавку за пополнением запасов вина, кто-то договариваться со священником – невеста сама изъявила желание принять христианскую веру. Хозяйка дома, удерживая чувства при себе, умело руководила подчиненными. Пока суета набирала обороты,Панкрат прошел с возлюбленной в отдельную комнату,присел на стоявшую у стены лавку:
- Айсет, я и моя семья тебя ничем не оскорбили?– ласково спросил он. – Все ли правильно делается, любимая?
- Я приму правила обряда такими, какими решишиь провести их ты со своими близкими, - потупив глаза, покорно кивнула головой невеста. Подтвердила не раз сказанное. – Я люблю тебя, для меня это является главным.
- Я тоже люблю тебя, - привлекая девушку к себе, заверил казак. – У нас все будет хорошо...
Немного подождав, он посадил суженую рядом с собой, заглянул ей в темные омуты зрачков:
- Я хочу, Айсет, чтобы ты была готова ко всему, потому что твой брат Муса поклялся вырезать весь наш род, он решил, что у него на это есть веские причины, - негромко объявил он, добавил, притихая в ожидании ответа. - Тебя он тоже записал в свои кровницы,
- Я все знаю, любимый, Муса мой старший брат, до последнего момента он был мне как отец, - еще ниже угиная голову, едва слышно ответила невеста.
- Если твой родственник придет к нам в дом, что ты станешь делать?
Панкрат решил выведать мысли возлюбленной, оброненная ею фраза, что она все знает, заостряла внимание на том, что девушка чего-то не договаривала. У водопада под скалой она как-то обмолвилась о подслушенном ею разговоре между Мусой и его другом о какой-то кровной мести, но тогда до конца так и не раскрылась. В этот раз она вдруг сама твердо посмотрела ему в глаза.
- Если мой ближайший родственник переступит порог этого дома, я приму смерть спокойно, но от своего решения не отступлюсь, - с внутренней убежденностью сказала она. – На правой стороне Терека есть много достойных джигитов, но ни один из них не сравнится с тобой, с моим единственным на всю жизнь избранником. Ты мужчина и я тебя люблю.
Казак молча притянул хрупкую фигурку невесты к себе, зарылся лицом в светлорусые шелковистые волосы, которые волнами выпали из-под платка на голове и расплескались по едва заметно подрагивавшей спине. Он понимал, как трудно было Айсет принять это решение, и еще он осознал, что с таким ответом все вопросы должны быть исчерпаны. Ведь она фактически отрекалась не только от ближайших родственников, но вместе с ними и от своих свободолюбивых и жестоких соплеменников, начиная заново целую жизнь. Впрочем, Панкрат чувствовал и сам, что ступил на доселе неизведанную дорогу, и куда она приведет, зависело теперь только от них.
За предпраздничными хлопотами незаметно подкрался вечер, принесший всем домашним радостную усталость, старики, тетки с дядьками, братья с сестрами разошлись по комнатам. А ночью, когда вся станица погрузилась в сон, тишину взорвали звуки выстрелов за околицей, они приближались по лугу со стороны одного из кордонов со скоростью конного вестового. В ответ с поста из русских солдат за окраиной ударил винтовочный залп, закружилась карусель, в которой трудно было уяснить, кто противник и что ему понадобилось. По освещенным луной улицам уже дробил топот копыт, лошади взвизгивали и снова несли неизвестных грозных всадников вперед. Их было много, не меньше казачьей полусотни, и все они завывали дикими голосами. В куренях зажглись керосиновые лампы, казаки выскакивали за ворота кто в чем, обязательно при оружии, они лупили в воздух, стараясь угадать, кого из врагов занесло к ним на этот раз. Ведь по Тереку разбойничали не только чечены, но и дагестанцы, и до сих пор не укрощенные ногаи с черкесами, просто банды абреков из разных племен. К хате Даргановых подскакали сразу два десятка верховых, вскинув ружья, они выстрелили по занявшимся светом окнам, затем забросили винтовки за спины, достали из-за поясов пистолеты. К пляшущим у дома всадникам добавился еще один отряд конников, новый гром прокатился по крышам куреней, ушел за раиновую посадку. Стало ясно, по какому поводу затевался кровавый хоровод, видно, главарь абреков Муса решил исполнить данную им клятву. А верховые грудями лошадей уже выбивали деревянные воротины, двое из них соскочили с седел, перепрыгнув через забор, помчались к крыльцу. Раздался звон стекла, из одного из окон показалось дуло винтовки, отрыгнуло пучком яркого пламени. Первый из нападавших скорчился на ступенях лестницы, второй кошкой метнулся под наличники, попытался достать стрелявшего концом сабли и получил пулю из пистолета в середину обритого лба. В этот момент ворота не выдержали, затрещав досками, они разлетелись в разные стороны, давая возможность напиравшим извне оказаться сразу на середине просторного двора. С десяток всадников спешились, ловкими зверями заторопились под стены дома, застучали каблуками по ступеням лестницы, в двери ударили приклады вместе с рукоятками сабель. В тусклых отсветах от керосиновых ламп стали видны крашенные хной бороды и ногти, из-под заломленных на затылок папах дико сверкали выпученные глаза. Это были правобережные чечены. Картина представляла страшное зрелище, она словно утверждала, что начался объявленный Шамилем газават против неверных гяуров и теперь спустившиеся с горных круч правоверные мусульмане жаждали мести за перенесенные ими от захватчиков оскорбления.
Дарган разрядил винтовку с пистолетом в центр танцевавшей на лошадях в ярком в свете луны банды, привычно передал оружие на перезарядку стоявшей позади него жене. Он словно не ощущал прошумевшего годами времени, сейчас он снова возвращался из боевого похода в ту далекую страну, на обратном пути из которой разбойников так и не убавилось. И на душе у него, как тогда, царило спокойствие. Софьюшка шомполом ловко затолкала заряды в дула, хотела было передать оружие супругу, но тот приготовился действовать шашкой. Тогда она прилегла на край подоконника, прицелилась и спокойно потянула за курок, она тоже из прошлого не забыла ничего. Из других окон пальба велась так-же размеренно, в голове у Даргана пронеслась мысль, что он с Софьюшкой сумел воспитать достойных детей.
Между тем Панкрат взмахнул шашкой вровень с показавшимися в проеме окна плечами, голова разбойника наклонилась набок и вместе с телом свалилась под бревенчатые стены дома. Ему не пришлось, как батяке, разбивать стекло, он успел поднять раму и закрепить ее колышком. За спиной у него прижимала руки к груди молодая жена, сейчас она молила аллаха лишь об одном, чтобы среди штурмующих хату джигитов не оказался ее брат Муса, которого она любила ничуть не меньше своего суженного. Айсет с суеверным трепетом вглядывалась в лица лезущих напролом абреков, но среди них брата не было. И вдруг она увидела его посреди двора, он сидел на лошади, держа одной рукой поводья, другую с нагайкой опустив вниз, и как бы равнодушно наблюдал за осадой. Папаха была сбита на затылок, открывая лоб с покрытой щетиной из светлых волос залысиной, за воротом черкески отливала жарким пламенем красная рубаха, синие штаны были заправлены в собранные на ногах в гармошку ноговицы. Весь вид его говорил о том, что он главарь банды из отъявленных абреков, тех самых, которым не в диковинку перерезать горла хоть взрослым людям, хоть их детям, отбирать у них имущество и перегонять их скот в Большую Чечню. Но Айсет не в силах была подумать о брате плохо, для нее он до сих пор оставался самым надежным и добрым в их семье мужчиной. Вот и сейчас она с трудом отвела взгляд от Мусы, но только для того, чтобы осмотреться вокруг и узреть, не грозит ли родному человеку опасность. Неожиданно краем глаза она заметила, что Панкрат воспользовался передышкой в бою, он успел забить заряд в пистолет и приготовился выбирать новую жертву. Грудь ее пронзила тревога за брата, фигура которого на подворье была как на ладони, сейчас девушка не сумела бы сказать с точностью, кто для нее являлся дороже – так оба походили друг на друга отвагой и хладнокровием.
Тем временем казак, хоронясь за стенами, ждал появления в поле его зрения очередного разбойника, но те сами выжидали удобный случай, затаившись между столбами внизу. Рядом без перерыва стрелял из винтовки батяка, ему помогала мамука, в следующем окне держала осаду тетка Маланья с младшим братишкой Петракой, лишь малые девки Аннушка с Марьюшкой закрылись в спальне и не подавали оттуда голоса. Все взрослые были при деле и каждый понимал, что бой продлится недолго, станичники опомнятся и обязательно придут на помощь. На улице уже звучали слаженные выстрелы, направляемые резкими командами урядников с подхорунжими. Панкрат поднял голову и сразу заметил всадника, гарцующего посреди двора на выгибавшем шею скакуне. В бледных лучах луны он так отчетливо выделялся на фоне темных построек, что казак невольно выругался, удивляясь, что не рассмотрел разбойника раньше. Впрочем, до этого момента абреки не давали опомниться, норовя достать его острой саблей. Бандит кого-то напоминал, скорее всего, он был главарем отряда чеченов, потому что держался дерзко и независимо. Казак согнул левую руку в локте, пристроил на нее пистолет и уже приготовился дернуть за курок, когда сильный удар в плечо едва не выбил оружие из пальцев. Выстрел прозвучал, но заряд прошел далеко от верхового, и не подумавшего поменять места. Панкрат обернулся, увидел умоляющие глаза возлюбленной и сразу все понял. Он попытался взять девушку за плечи, затолкнуть вглубь комнаты, но та неожиданно вырвалась и высунулась из окна. Женский отчаянный возглас заглушил остальные звуки, обложившие хату со всех сторон:
- Муса, мой родной брат, заклинаю тебя покинуть этот дом, - по татарски закричала девушка. – Все уже кончено, я стала женой любимого мною человека.
Во дворе установилась тишина, даже на улице, показалось, замерло всякое движение, видно было, как всадник старается сдержать поводьями норовистого скакуна.
- Ты стала женой Панкрата, сына кровника нашей семьи Даргана, а тот убил твоего деда, твоего отца и двоих сестер твоей матери, - наконец последовал надменный ответ. – Твой похититель тоже убил двух наших братьев по крови – Атаги и Бадая. Разве ты не знала об этом, и разве этого мало?
Некоторое время были слышны лишь стоны, вместе с приступами глубоких рыданий рвущиеся из женской груди, словно плакала не сама Айсет, а ее душа выплескивала неизбывную боль. Панкрат боялся сделать лишнее движение, он понимал, что сейчас решается их судьба.
- Я об этом знала, - девушка воздела руки вверх, подняла залитое слезами лицо к небу, она будто сама казнила себя за свои и чужие грехи. Гортанный возглас рванулся к луне, к звездам. – Но ты тоже должен осознать, мой дорогой брат, что убить в себе любовь невозможно. Она превыше всего на свете.
Восседавший на прекрасном скакуне молодой джигит наверное ожидал от самой близкой своей родственницы именно такой ответ, он не ударился в бешенство, он даже не удивился. Бросив поводья, главарь абреков поднял ладони вверх, омыл воздухом лицо и уперся жестким взглядом в Айсет:
- Ты права, моя младшая сестра, любовь убить нельзя, она может уйти лишь вместе с жизнью. Ты самая любимая и умная из уважаемого всеми тейпа Даргановых, ты знаешь, что говоришь, - Муса подергал тонкими ноздрями, и сразу непримиримо сдвинул брови. – Если ты не в силах сама избавиться от этого чувства, тогда с любовью к неверному умри и ты. Аллах акбар!
Абрек выдернул из-за спины пистолет и выстрелил в успевшую распять себя на окне младшую сестру, затем поднял коня на дыбы, вытаскивая саблю из ножен, бросил скакуна к дому. В лунном свете оружие мелькнуло серебряной молнией, оно глубоко вошло в раму от окна. Но за мгновение до этого выпада Панкрат сумел оторвать девушку от пола и отшвырнуть ее за себя, она без звука распласталась на полу. Главарь опять занес клинок над головой, готовясь теперь поразить казака, но тот успел подставил шашку, звон булата прокатился по комнатам. Снова и снова скрещивались лезвия, осыпая узкое пространство между поединщиками снопами искр, ни один из них не желал уступать другому своей правоты. Вокруг стояла мертвая тишина, никто не решался вмешиваться в кровавый спор, Дарган застыл у стены с приготовленной для стрельбы винтовкой, его жена сжимала в пальцах рукоятку пистолета, тетка Маланья осаживала младшего Петрашку, с шашкой рвущегося на подмогу старшему брату. Снаружи дома разбойники с неослабным вниманием следили за поединком, они считали, что их главарь обязан подтвердить звание лучшего среди них воина. За воротами усадьбы накапливались пешие и конные казаки, они пока не понимали причины, по которой прекратилась стрельба, но по первой команде были готовы броситься станичникам на выручку. Наконец Муса заставил жеребца отскочить от стены, он понял, что сражаться через проем окна бессмысленно. Сверкнув в воздухе саблей, абрек воскликнул:
- Выходи, поганый гяур, мы продолжим бой на твоем дворе.
- Паршивый горный баран, я уже перед тобой, - не заставил себя ждать с ответом Панкрат.
Он бросил пристальный взгляд на невесту, девушка по прежнему лежала на полу и не подавала признаков жизни, ярость исказила мужественные черты его лица, она вытеснила из груди остатки добрых чувств ко всему живому вокруг. Казак прыгнул в окно,перекувыркнувшись в воздухе,предстал перед обидчиком. Папаха слетела с головы, обнажив взбунченный светлорусый чуб, тонкие ноздри трепыхались от гнева, полы черкески разметались в стороны, в этот момент он походил на летящую над землей хищную птицу, готовую булатным клювом и железными когтями разорвать жертву на куски.
- Пако.., - раздался из хаты взволнованный голос матери, рядом с ней с посеревшими щеками напрягся Дарган, он по прежнему сжимал в руке приклад винтовки. Не в силах справиться с волнением, Софьюшка сложила руки на груди. – Пако, сынок, будь мужественным, я люблю тебя...
Материнский призыв добавил Панкрату ярости, теперь казаком владело лишь одно чувство – жажда крови своего врага. Раскрутив шашку, как учил его в детстве батяка, он образовал перед собой блестящий круг, призывая противника спешиться. Но Муса не торопился покидать седло, абрек с беспокойством оглядывался на прибывающих со всех сторон казаков, он понял, что из станицы вырваться его отряду вряд ли теперь удастся.
- Слезай с седла, бараний выпестыш, - рычал разъяренный Панкрат. – Мой батяка уже доказал, кто из казачьего рода Даргановых был прав, пришла моя очередь скручивать вам рога.
- У нас неравные условия, - огрызнулся главарь абреков, провел рукой вокруг, – Посмотри, у тебя объявилось слишком много помощников.
- Ни один из станичников не прикоснется к тебе даже пальцем, и ты это знаешь, - крикнул казак, приближаясь к противнику еще ближе. – В твоем нутре заговорил племенной страх, он не покидал тебя никогда. Вы способны нападать только стаей, как бирюки, а сейчас пришла пора отвечать за себя.
Муса обернулся к жавшимся по углам подворья и к стенам дома своим подчиненным, гортанно выкрикнул команду. Сидящие на конях абреки направили ружья на казаков, успевшие спешиться вскочили в седла. На некоторое время установилось тревожное ожидание развязки. Панкрат понял, что главарь призывает разбойников приготовиться к отходу, но дать им возможность спокойно уйти означало признать свое поражение, даже не попытавшись отомстить за лежащую в хате без движения возлюбленную. Этого нельзя было допустить, сделав резкий выпад, он подцепил концом лезвия сбрую на голове лошади бандита и рассек ее. Ремни порванными лентами расползлись по морде скакуна, железные загубники выпали из пасти.Муса суетливо подергал поводьями, натаскивая снасть на себя, он ошалело закрутил зрачками, теперь уже ясно осознавая, что от боя с казаком ему не отвертеться:
- Эй, казак, что плохого сделал тебе мой конь? – стремясь сохранить достоинство, закричал он. – Зачем ты так поступил, ведь не моему арабскому скакуну драться с тобой.
- Я твоего коня не трогал, а тебе отсюда уйти не удастся, - принялся снова джигитовать шашкой Панкрат. – Слезай с седла, тем более, что ты сам предложил мне поединок.
- Хорошо, Панкрат, ты получишь то, чего просил, - абрек швырнул под копыта лошади бесполезную сбрую, снова огляделся вокруг. – Жаль, что рядом с тобой не стоит твой отец, было бы неплохо перерезать горла сразу вам обоим.
- Вот ты и есть кровожадный бирюк, - успел ответить казак.
В следующее мгновение Муса уцепился пальцами в гриву лошади, вильнув телом, перебросил винтовку со спины в правую руку и, нырнув под брюхо скакуна, в упор выстрелил в Панкрата. Все произошло настолько быстро, что никто из следящих за драмой даже не пошевелился. В проеме окна застыла с прижатыми к груди руками Софьюшка, рядом стискивал в ладонях винтовку ее муж Дарган, вокруг ожидали развязки, подняв дула ружей вверх, станичники. Панкрат охнул от мгновенного ожога в левое бедро, он успел увидеть, как абрек снова взвился в седло, намереваясь послать коня к забору, за которым его ждало спасение. Теряя сознание, казак полоснул шашкой по собранной в гармошку ноговице противника, выше поднять оружие он уже был не в силах. Последнее, что схватили его мутнеющие зрачки, это дикий прыжок лошади по направлению к ограде и будто самостоятельно выпадающая из стремени голень бандитской ноги почти до колена.
Вокруг разом загремели выстрелы, раздались жуткие вскрики вперемешку с проклятиями, вслед за главарем с места рванулись остальные разбойники. В свете луны они взялись носиться по двору сорвавшимися с цепи чертями, нацепившими на гибкие телеса черкески и обвешавшими себя оружием. Абреки отстреливались, отбивались саблями от забиравших их в круг станичников, они поднимали коней на дыбы, взмывали в воздух и пропадали за оградой, высота которой была около двух сажен. Но не всем удавалось преодолеть этот барьер, многие из джигитов вместе с лошадьми на лету переворачивались на спину и грохались на землю, суча ногами и руками в предсмертной злобе, застывая под жердями навечно. Дарган с Софьюшкой как заведенные посылали пулю за пулей вдогонку шайке бандитов, лица их окаменели, глаза остекленели, они походили на украшавших степные курганы проснувшихся истуканов, решивших прибрать под себя побольше человеческих жизней. Позади родителей плакали навзрыд младший из братьев Петрака и покинувшие спальню девки Аннушка с Марьюшкой, им вторила тетка Маланья. Стоявшая в проеме двери бабука мелко крестилась, шептала синюшными губами молитвы господу. Праздник смерти гулял по подворью до тех пор, пока последний из разбойников не издал животный всхрип и не сложился под забором прикрытой тряпками падалью. Мать бросилась к лежащему посреди двора старшему сыну, а Маланья в доме метнулась к девушке, припала ухом к ее груди. И снова непривычная тишина зависла в воздухе, она словно выполняла роль переходного состояния от печали к радости, и наоборот.
- Живой, - донесся с улицы взволнованный голос Софьюшки, положив голову Панкрата себе на колени, она повторила, обращаясь к замершему на крыльце Даргану. – Наш сын живой...
- Живая невестушка! Пуля ударилась под первую рану, - заполошно закричала и Маланья, отрываясь от груди возлюбленной родного племянника. – Наша девка, будет жить...
Прошло два с половиной года, в предгорьях Большого Кавказа подходило к концу знойное лето. Со стороны вечно белых вершин далеких гор все чаще налетали прохладные ветра, с другой стороны, из ногайских степей, все так-же накатывали валы суховея. Обе стихии сталкивались над неизменно мутным, гремучим Тереком, превращаясь в благодатный климат с хрустальными осадками, напитывающими живительными соками овощи и ягоды, насыщающими силой людей и скотину. Жизнь шла своим чередом, в отличие от развлекающихся разумом людей, она не менялась веками. И в этом, казалось бы несложном процессе, похожем на библейское - плодитесь и размножайтесь - был весь смысл бытия на земле.
Из церковного храма по пыльной станичной дороге шагал ровной походкой Панкрат, на руке у него сидел светлорусый и темноглазый мальчонка. За ним в окружении близких и дальних родственников спешила опять с большим животом его жена Аленушка, видно было, что женщина за мужем не поспевала.
- Куды ты несешь как оглашенный, - останавливаясь передохнуть, с казачьей нахрапистостью одернула она супруга, воткнула руки в бока. – Ишо поспеешь на свою цареву службу, никуда она от тебя не убегить.
Панкрат смущенно улыбнулся и остановился, он заигрался с мальцом, подсовывая ему под руки деревянную свистульку, но тому игрушка успела порядком надоесть. Через время процессия двинулась дальше. Как двадцать с лишним лет назад глава рода Дарган, его старший сын подошел к углу забора вокруг родовой усадьбы, показал сначала назад, на бескрайние просторы матушки России, которой верой и правдой служили он сам и его предки, потом вперед, на ледяные пики недосягаемых гор и слово в слово повторил наказы своего отца. Только что покрещенный в православного казака мальчик впитывал сказанное с неподдельным интересом, словно передаваемые по наследству древние заветы обладали чудодейственным свойством. Когда языческий обряд был закончен, он отобрал у отца свистульку и забросил ее на дорогу.
- Ну правильно, - засмеялся кто-то из родственников. – Пришла пора не свистом баловаться, а службу служить.
В хате за праздничным столом собралась вся большая семья,поздравить со значимым событием заскочили станичники. И завертелось казацкое веселье, на котором что ни движение, то услада себе или угроза противнику. Рядом с Панкратом примостился долгожданный Захар, за ним крутил белобрысой головой тоже ставший редким в доме Петрака. Новые черкески сидели на них как на корове седло, они смущенно поправляли мешавшие движениям широкие рукава,передвигали кинжалы на бока, в который раз принимались надраивать набор газырей - обыкновенных гильз для ружья - сверкавших латунью в кармашках на грудях.
- Совсем от рук отбился, - сокрушался по поводу среднего сына успевший пропустить не одну чапуру с чихирем Дарган. – Гутарить по казацки ишо не разучился?
- Батяка, разве родная кровь даст о себе забыть? – отбивался Захар. – В университетских аудиториях я как был терским казаком, так им и остался.
- Не женился там, в столицах? – не отставал Дарган, подмигивая захмелевшим гостям, казаки понимающе ухмылялись.
- Ну как тебе сказать.., - начинал подминаться средний из братьев.
- А как есть, так и скажи, Петрака, вон, в Москве кацапку уж подцепил.
Младший из сыновей косился на отца и смущенно начинал теребить крылья тонкого носа.
- И у меня невеста имеется, - не отказывался Захар. - Но до помолвки дело пока не дошло.
- О как, не спросясь отца-матери, - в который раз заводился глава семейства, он уже был осведомлен о жизни Захара в северной столице Российской империи, но казачья привычка выставлять на показ заслуги отпрысков и собственное своеволие заставляли поднимать вопрос заново. – Ты бы прояснил родным ситуацию, кто она, какого роду-племени.
Сидящая на противоположном краю стола Софьюшка сияла счастливыми глазами, она давно одобрила выбор среднего сына учиться дальше, радовалась и за стремление его к наукам. Благо, стежкой Захара заторопился и младший из братьев Пьер, скоро год как одолевавший науки в Москве. В голове у нее неустанно строились планы о продолжении учебы Захара в Париже и вхождении его в наследство французским замком,выкупленным на добытые в свое время сокровища. За Пьера она не беспокоилась тоже,заодно с получением знаний тот приглядывал за приобретенной у Заславских усадьбой недалеко от московского кремля. Софьюшке не давали покоя лишь Панкрат да девки. Старший сын наотрез отказался от всяких учеб, выбрав отцовскую дорожку, пока на этом пути ему везло, о чем говорили есаульские погоны. А девки Анна с Марией росли как на дрожжах, всем видом заявляя о том, что за ними скоро хвостами потянутся женихи.
- Из шведок она, батяка, в Санкт-Петербурге голландцев, шведов с финнами много, почти все они несут службу при дворе его Величества императора Николая Первого, - еще ниже опускал причесанную макушку Захар. – Отец моей девушки профессор из Стокгольмского университета, работает в России по найму.
- А вот гляньте на дурака, ишо Петр Первый разгромил шведов под Полтавой, в той битве участвовали и твои прадеды, - притворно вскидывал руками Дарган. – А ты на побежденной решил жениться. Другой нации не нашлось?
- А где ты ее найдешь, такую нацию? – со смехом подхватывали разговор станичники. – Вряд ли какая выстоит супротив России.
- Опосля татаров с монголами русский дух, вишь ты, остался не сломленный.
- А теперь и вовсе железом покрылся.
- Сынок, какая девушка тебе понравится, на той и женись, - решилась вмешаться в разговор хозяйка дома.
Станичники сбавили тон в споре, им было непривычно, что в мужские рассуждения влезает женщина, но в доме у Дагана такой порядок был заведен со дня появления в нем иноземки, хотя привыкнуть к нему получалось не у всех. Некоторые казаки с интересом посмотрели в ее сторону.
- А свои скурехи пущай нетоптанными ходють? – как всегда в таких случаях, решил выправить положение Дарган. – Гляди повырастали, одна краше другой, любая не прочь с нами породниться.
- На девок последние годы урожайные, - поддержал кто-то добродушный настрой хозяина, посетовал. – Не дай бог к войне, братья казаки, перед большой битвой всегда так бывало.
- В наших краях война не прекращалась со времен прихода сюда наших предков.
- Все одно, пора бы укоротить ихний приплод, иначе от любушек деваться станет некуда.
- А посему, слава новоявленному православному казаку, сыну Панкратия Александру, - подвел черту под домыслами с пожеланиями соратник Даргана по военным походам Гонтарь.
- Слава, слава, слава!
Станичники подняли полные домашнего вина чапуры и выпили, застучали ложки по чашкам с наваристым борщем, захрустели корочки от свежевыпеченного хлеба. Когда на второе подали хорошо прожаренную баранину и казаки взялись рвать мясо руками, к другу Панкрата Николке живо обернулся секретчик Гаврилка:
- Слыхал новость с того берега Терека?
- Какую? – заинтересовался подхорунжий.
- У абрека Мусы, кровника Панкратки с его батякой, родился второй сын.
- Плохая весть, - нахмурился помощник есаула.
- А есть еще хуже, - не унимался урядник Гаврилка.
- Говори, - пристукнул кулаком по столу казак.
- У Кусамы, средней сестры Мусы, на свет появился тоже мальчик.
Среди гостей заметно стихли разговоры,непривычная тишина заставила их чаще поворачивать головы к обсуждающим проблему сослуживцам. Народу в дом набилось много, во время больших событий ворота у станичников были на распашку для всех.
- Перекроился род убиенного Ахмет-Даргашки, у него у самого были одни девки, а теперь и пацаны пошли, - подключился к разговору Николкин сосед по лавке кашевар Ермилка. – На Дарганов род сразу три новых кровника.
- Не считая покалеченного Мусу и сродичей двух убитых братьев Бадаевых, - дополнил счет вымахавший в доброго казака посыльный Пантелейка. – Большая сила собирается, недаром теперь на кордонах каждый вечер стрельба.
- И русские полки все никак не разомнутся, пора бы немирных покруче утихомиривать.
- Забыл про объявленный Шамилем газават? Сейчас все горцы взялись объединяться, так что, готовься к большой войне, брат казак, все только начинается.
- Вот когда скопом полезут, тогда и встретим.
- Твоя правда, брат. Отцу и сыну...
Сидевший по правое плечо от отца, Панкрат бросил на станичников внимательный взгляд, затем повернулся к главе дома, собираясь что-то сказать, но Дарган уже поднимался сам, хмель с него как рукой сняло. Огладив усы, он положил правую ладонь на кинжал и громко заговорил:
- Станичники, мы помним о непобедимых воинах Александра Македонского, в честь которого мой старший сын Панкрат назвал сына уже своего, мы слышали о походах Тамерлана – Тимура Хромого, многие из нас принимали участие в битвах с Наполеоном. Правителей, решивших овладеть миром, было много, они разоряли государства, топили в крови целые народы, но ни один из них не справился с поставленной перед собой задачей. Мусульмане считают себя правоверными, а нас, христиан, неверными, Шамиль тоже объявил газават всему христианскому народу. Скажу сразу, хотя Шамиль имеет духовный сан третьего имама Дагестана и Чечни, его песенка, как и других кровожадных верховодов, будет спета все равно, потому что кровью мира не завоевать, - Дарган бросил короткий взгляд на супругу, с которой в спорах на эту тему провел не одну бессонную ночь, Софьюша не сводила с него восхищенных глаз, впервые она оказалась свидетелем красноречия мужа. А сотник продолжал. – В молитвенном доме уставщик нам читает главы из Библии, и все мы знаем, что Иисус Христос никого не убивал, не грабил, не насильничал, как воины выше названных великих полководцев, он нес людям только слово правды. Лишь слово, и за это люди его распяли. Распяли одного, а не целые народы, внемлющие его устам. Эти народы по доброй воле бросились к его ногам, признав своим повелителем. Так что на земле сильнее – булатный клинок или всего лишь слово?
В комнате установилась долгая тишина, привыкшие в жизни измерять все силой, казаки предпочли промолчать, они понимали, что устами их вожака с ними сейчас говорила его образованная Софьюшка. Но станичники, в душе соглашаясь с правильностью выводов в прослушанной ими проповеди, категорически отказывались признавать превосходствм бабы над собой, потому что не мыслили жизни по иному. Наконец кто-то нерешительно согласился:
- Слово, конечно, главнее, но его не разглядишь. А сила видна.
- Казаки сильны единым духом, в этом наши крепость и сила, - заговорили гости разом.
- Сила в первую очередь, об чем разговор, хотя и слово бывает булатным.
- Куда там Шамилю с его одичалыми бирюками, пускай суется с зеленым кораном, а мы ему в ответ по обритому лбу золотым православным крестом.
- Слава казакам, защитникам Отечества!
- Слава, слава, слава!
- Отцу и сыну, аминь.
По Кизлярско-Моздокской линии объявили о предстоящем наступлении русских войск. По станице Стодеревской гарцевали на орловских рысаках щеголеватые столичные офицеры, они были расквартированы по куреням и занимали на подворьях небольшие саманные флигеля. Кого-то пускали и в комнаты, но редко какая казачка долго выдерживала запах вонючего табака, москальского одеколона и начищенных ваксой хромовых сапог. От атамана Кавказского войска Даргану пришла цедулка, в которой предписывалось, чтобы он собрал сотню и приготовился к походу на Большую Чечню. Вместе с русскими полками нужно было перевалить через Гребень, пополнить отряд гребенскими и сунженскими казаками, недавно влившимися в состав Кавказского соединения, и через крепость Грозную приблизиться к границе с Персией.
- А дальше дело само покажет, - прочитав цедулку, задумчиво поцарапал ногтями щеку сотник. - Одного не пойму, на кого перекладывать немирных чеченов с дагестанцами, на малолеток или на русских солдат? Что одних, что других сначала надо обучить ведению боевых действий в тылу врага, а потом уж оставлять на постах и заставах.
- Абреки Шамиля могут запросто ударить нам в спину, - продолжая собираться для несения службы на кордоне, обронил Панкрат. – Я уж намекал москальскому полковнику, что необходимо создать заградительные отряды и оставить их для прикрытия мирных населенных пунктов.
- А он тебе ответствовал, что казаки обязаны оберегать себя сами, так? – повернулся к нему отец. – Это мы уже слышали лет триста назад.
- Батяка, возьми меня с собой в поход, - вдруг попросился Захар. – А то я так и не научусь владеть шашкой.
- Тебе пора в дорогу собираться, чтобы ученье продолжать, - ловя на себе беспокойный взгляд Софьюшки, отмахнулся было Дарган. – Да и поздно уже, двадцать лет стукнуло.
- Я бы тоже хотел сходить в дальний поход, - неожиданно заявил и младший Петрака. – Что мы, разве не терские казаки?
- Что это с вами случилось? – забегал глазами по парням сотник, перекинул взгляд на старшего сына. – Панкрат, не ты их подначиваешь?
- Разбаловались они в отпусках, вот что, насмотрелись на военные действия и самим захотелось характер показать, - решил высказаться тот. – Пора отправлять по университетам, пусть себя в науках проявляют.
- Здесь свежий воздух, привычное с детства питание, вот силушка-то и взыграла, - снимая для каймака пенки с топленого молока, пояснила поведение сыновей Софьшка, обращаясь к мужу, добавила. – Ты как хочешь, а я против.
- В походе вам делать нечего, - сказал как отрубил Дарган. – Набивайте саквы припасами, будем собирать в путь-дорогу.
- Тогда пусть Панкратка возьмет нас в ночной дозор, - пристал как банный лист Петрака.
- А это уже у него спрашивайте, хотя и на кордоне неспокойно.
- Там спокойствия никогда не было, - передвигая горшки, вздохнула Софьюшка.
- Вот видите, вся семья против вашего участия в стычках, - развел руками Панкрат.
Какое-то время каждый занимался своими делами, потом Захар прошел на середину комнаты и упрямо произнес:
- Мы все равно проберемся на кордон, уже договорились.
- Что там делать! – вконец возмутился Дарган.
- Потому что мы терские казаки, - последовал жесткий ответ. – Не все время в науках застревать, пора и к военному делу приобщиться. У нас на Кавказе и Пушкин с Лермонтовым побывали, и убиенный в Персии Грибоедов, все дрались с абреками.
- А это ишо кто такие? – Дарган отложил наточенную шашку в сторону, хотя был наслышан о грамотных русских барах.
- Поэты и писатель, книжки надо читать, - подскочил с подковыркой Петрака.
Панкрат посмотрел на сотворенную им дурацкую фигуру, непривычную в здешних местах, и добродушно засмеялся:
- Совсем братья окацапились, уж театры разыгрывать научились, - затем высказал отцу свою догадку. – Они насмешек от станичных малолеток не выдержали, вот и запросились на войну.
- Тогда причина серьезная, - насупился глава семейства. – В роду Даргановых симулянтов и трусов отродясь не бывало.
- Дарган, они выбрали другой путь, более цивилизованный, - насторожилась Софьюшка. – Он для большинства казаков не понятен.
- Казаки разбираются во всем, - пристукнул ножнами по полу сотник. – А показать свою удаль для поддержки славы рода Даргановых никогда не поздно. На следующей неделе оба пойдете в отряд к Пакратке, пусть он вас там погоняет.
Видно было, что высказывание Панкрата о насмешках станичников над учеными братьями крепко зацепило старого вояку, больше он не желал слушать никаких оправданий. Софьюшке оставалось лишь развести руками.
Три чистопородных кабардинца вынесли за околицу станицы троих вооруженных всадников, где их уже поджидал небольшой отряд собравшихся нести службу на кордоне казаков. Наступало то время суток, когда день сходился с ночью, размывая очертания предметов, но дорога была знакома до мелочей, каждый бугорок или куст на ней успел впечататься формами в сознание служивых. И все-таки Панкрат выдвинул двух верховых саженей за сто перед отрядом, ему были известны повадки абреков, извлекающих выгоду из любого природного неудобства. Вот и сейчас, не успели разведчики подъехать к зарослям камыша, как один из них поднял руку, призывая станичников задержать движение. Подождав немного и не увидев успокаивающей отмашки, подхорунжий указал глазами, чтобы братья оставались с отрядом, сам рысью направился к ним. Казаки продолжали стоять на месте, не решаясь въезжать в густой лес тростника.
- Заметили что? – подскакивая, негромко спросил Панкрат.
- Кажись, засада, - ответил недавно призванный в строевые малолетка. – Со стороны берега махалки здорово качнулись.
- А ежели это кабан или другой какой зверь? – с сомнением посмотрел на подхорунжего другой из малолеток, не переставая выдерживать стойку. Постоянное напряжение принуждало казаков четко исполнять все команды, пусть даже угроза потом оказывалась ложной.
- Сейчас проверим.
Дав знак, чтобы малолетки приготовили ружья к бою, Панкрат тронул поводья, осторожно въехал в заросли по пробитой патрулями тропе. Он понимал, что постовые на кордоне ждут пересменки и разбросанные по берегу реки секретчики могли присоединиться к ним, чтобы вместе выкурить трубку или попить чайку. Такое случалось редко, только тогда, когда русские полки переходили на другой берег Терека и наводили порядок в чеченских аулах. Сейчас был именно тот случай, перед большим наступлением войсковое начальство решило нагнать шороху на немирных горцев, пытаясь отбить у них охоту в свое отсутствие нападать на мирные населенные пункты. Но и без секретчиков чечены устривали засады на этом участке в единичных сучаях – слишком близко на въезде в станицу располагались русские и казачьи посты. Казак сумел проехать до середины тропы, когда из сухостоя выпрыгнул одетый в рваный бешмет абрек и почти не целясь выстрелил в него из ружья. Панкрат едва успел спрятаться за холкой коня, в следующее мгновение он ударил лошадь каблуками под брюхо, на ходу вырывая шашку. Разбойник шмыгнул было снова в заросли, но конец клинка глубоко вспорол ему спину. Заваливаясь на валежник, абрек оскалил крепкие зубы, осыпая врага беззвучными проклятиями. Панкрат завертелся на месте, он знал по опыту, что чеченские бандиты по одному не ходят, значит, где-то прятались остальные. Вокруг ничего не указывало на присутствие людей, но ощущалось, что это обстоятельство обманчиво. Жестяной шорох прожаренного за лето камышового сухостоя нагнетал чувство тревоги, она заполняла грудь, призывая немедленно оставить это место. Хотелось крикнуть оставшимся на границе с зарослями подчиненным, чтобы они поворачивали обратно. Панкрат вдруг отчетливо понял, что его занесло в самый центр разбойничьей засады. По телу прокатился холодок от мысли, что секретчиков, скорее всего, в живых уже нет, их или неслышно сняли кинжалами, или накинули на шеи волосяные удавки и пустили тела по течению. Одного он не знал, почему разбойник выстрелил в него из ружья, глупым поступком привлекая внимание к себе. Лишь много позже выяснил, что чечены боялись сходиться с ним в поединках, считая его самым искусным воином на всей Кавказской линии. А сейчас он думал о том, что абреки решили, если обезглавят отряд, то победа полностью будет принадлежать им. Отчасти так оно и было на самом деле.
К сожалению, планы противника оказались куда коварнее. Пока Панкрат крутился на месте в поисках врага, отряд сорвался на выручку его самого, и это стало непростительной ошибкой всех без исключения.
- Назад, назад! – закричал подхорунжий, предвидя, какой конец ожидает станичников. – Стай-ять, твою дивизию...
Но было уже поздно, как только верховые ворвались в заросли камыша, с разных сторон по ним ударили залпы из винтовок и пистолетов, в ответ прозвучало лишь несколько суматошных выстрелов. Старые воины и малолетки падали с седел перезрелыми грушами, обезумевшие от грохота и свиста пуль лошади тащили за собой хозяев, не успевших выдернуть ноги из стремян. Впервые Панкрат наблюдал свое воинство в таком беззащитном состоянии, он готов был зубами вцепиться во врага, которого надежно укрывали длинные полые стебли, отзывавшиеся костяным стуком на каждое проявление загнанной в угол тишины. На какое-то мгновение сознание у него прояснилось, он бросил дикий взгляд на остатки отряда, заметил вдруг повисшего на холке лошади Захара и сорвался ему навстречу:
- Гони, боратка, на кордон гони, - выдергивая из-за голенища ноговицы нагайку, огрел он ею Захарова кабардинца. Брат оторвал плечи от лошадиного крупа, поддернул уздечку, а Панкрат не уставал стегать его коня по бокам. – Уходи отсюда, братка, богом заклинаю...
Средний из братьев встрепенулся, воткнул каблуки сапог под брюхо коня, с места переходя в карьер, за ним едва не над тропой взвился на лошади рассыльный Пантелейка. Еще один малолетка на рысаке распушил полы черкески, норовя не отстать от ушедших вперед. А Панкрат продолжал крутиться на крохотном пятачке, бешенными зрачками пожирая каждого упавшего с седла на землю сослуживца, он искал младшего Петрашку. Среди убитых и подававших еще признаки жизни казаков на дороге его не находилось, не оказалось и между разметавшимися в последнем боевом рывке в камышевых зарослях. Из-за коричневых стеблей выскочили вооруженные до зубов абреки во главе с одноногим Мусой, восседавшим на арабском скакуне. Остановившись сбоку тропы, главарь бандитов сплюнул в сторону и нагло ухмыльнулся:
- Вот мы и встретились, Панкрат, - покривил он тонкие губы. – Если гора с горой не сходятся, потому что они каменные, то человеку это свойственно, человек – существо суетливое.
- Если случай свел нас вновь, то почему бы нам не продолжить поединок, - ощущая, что начинает превращаться в настоящего зверя, откликнулся казак. – Прикажи своим подчиненным расчистить место, Муса, и приступим.
- С поединком ты опоздал, казак, - злорадно ухмыльнулся абрек, видно было, что он доволен теми обстоятельствами, при которых его честь не будет затронута. – Во первых, тут не место для выяснения отношений, а во вторых, ты прекрасно знаешь, что скоро здесь будут и часовые с кордона, и русские с казаками из станицы.
- Тогда что ты предлагаешь? – ощерился Панкрат, успокаивая пытавшегося подняться на дыбы кабардинца.
- Тебе ничего не остается, как сдаться на милость победителя, - хохотнул разбойник. – Мы наслышаны о сокровищах, которые твой отец привез из похода в страну, где правил Наполеон, вот пусть он и поделится с нами.
- Ты в своем уме? – опешил подхорунжий. – Даже я не знаю, что у батяки есть, а чего нет.
- А мы знаем, потому что есть люди и у вас, и у нас, которые помнят, на какие деньги Дарган выкупил дом у войсковой старшинихи, на какие содержал табуны лошадей, на какие конюхов с пастухами, - начал перечислять главарь. - Несколько лет назад он отправил твоего брата Захара учиться в столицу России, по нашим сведениям, за учебу с проживанием берут немалую плату. А сейчас на каникулы приехал твой младший брат Петрашка, тоже год как в университетах. На все про все нужны большие деньги.
- Батяка с мамукой оплачивают учебу вырученными от продажи лошадей ассигнациями, про это тебе никто не намекал?
- Кому на Тереке нужны лошади, их или разводят сами, или угоняют у ленивых, или отбирают у слабых силой, покупают только единицы. Состояния на лошадях не сделаешь, - покривился Муса, тут-же прищурил бесцветные глаза. – Мы считаем, что от того похода у Даргана остались сундуки, полные золота, потому что тратить сокровища здесь некуда и не на что.
- Тогда попробуй найти эти сундуки и забрать их себе, - взорвался подхорунжий. – Выходи на поединок и пусть твои подчиненные станут свидетелями, каким паршивым бараном ты был всегда.
- Я уже сказал, что с удовольствием сразился бы с тобой один на один, как повелевают законы наших гор, но у нас нет времени, - виляя глазами, процедил сквозь зубы главарь абреков. Добавил. – Твой брат находится у нас и цена ему определена, осталась очередь за тобой.
- Вы захватили его?.. – подался вперед Панкрат, его словно окатили ледяной водой, он вспомнил, что Петрашки нигде не оказалось. – Говори, где мой брат?
- Малолетку уже переправили на ту сторону реки, - сверкнул зрачками абрек, коротко приказал своим воинам. – Взять казака.
В одно мгновение Панкрат оценил обстановку вокруг, отбросив на потом мысль о мести, он рванул уздечку на себя и швырнул кабардинца на кинувшихся к нему разбойников. Боевой конь легко взметнулся над их папахами, позволив хозяину ударом шашки срубить голову самому назойливому, и опустился за спинами нападавших. Тело лошади распласталось над тропой в летящем галопе, унося всадника с перекошенным одновременно болью и яростью лицом.
- Стреляй! – донесся до него заполошный вскрик главаря. – Догнать гяура...
Но выстрелов не последовало, абреки не успели перезарядить свои старинные ружья с полками для пороха, а пистолетами купцы снабдили пока не всех. Панкрат старался не стегать нагайкой своего жеребца, сейчас же бока у лошади избороздились кровавыми полосами, и когда со стороны кордона показался отряд станичников, буланая шкура успела перекраситься в гнедую масть.
- К берегу... к берегу.., - еще издали закричал подхорунжий, разворачивая лошадь под прямым углом. – Николка, веди казаков на тот берег и лупи по абрекам со всех винтовок.
Небольшой отряд караульных сходу повернул к реке, бросился в крутые волны Терека, оставляя после себя пенные дорожки. За ними поспешал Панкрат, горло его перехватывала тревога за младшего брата и бешенная злоба на главаря разбойников, в который раз встающего на его пути и змеей успевающего ускользать в свою нору. Если бы сейчас Муса оказался в его руках, казак не задумываясь разорвал бы его на части зубами. Кони вынесли всадников из воды, помчали через камышовый сухостой к чинаровой роще, на одной из полянок их попытался остановить одиночный выстрел, станичники срубили оставленного в засаде абрека, словно это был кочан капусты. Вскоре тропа вылетела на дорогу к аулу, но на ней разбойников не было, клубок пыли поднимался далеко в стороне, по направлению к мрачным склонам диких гор. Муса уводил бандитов в неприступные скалы с узкими расщелинами между ними, там после набегов они укрывались и от преследователей из числа ограбленных ими жителей, и от русских солдат. Николка натянул поводья, с досады сплюнул под копыта скакуна:
- Не догнать, - ощерил он частокол крепких зубов. – В горах абреки как у себя дома, у них там в пещерах целые лежбища.
Панкрат закрутил кабардинца на одном месте, на губах у него появились клоки белой пены, он с трудом владел собой:
- Вперед, Николка, их надо достать, - зарычал подхорунжий, сейчас он был похож на разъяренного снежного барса. – Друг, они захватили моего младшего брата...
Урядник понимающе посмотрел на своего товарища, отвел взгляд на горные хребты вокруг. Подождав, пока Панкрат выплеснет ярость, пояснил:
- Они успеют проскочить в ущелье и оттуда встретят нас залпом из десятков ружей, ко всему, я уверен, что на склонах прячутся за камнями их сообщники, - виновато поморгав черными глазами, он закончил. – А нам и схорониться будет негде, потому что вокруг гольная равнина.
- Николка прав, - согласился еще не пришедший в себя от внезапного нападения с бешенной гонкой Захар, - Чеченов из пещер сейчас не выкуришь, надо дождаться, когда они выползут оттуда сами и порубить всех в капусту.
- А брата уже не будет в живых! – вновь взвился на дыбы подхорунжий.
- Все знают их повадки, - Захар с надеждой посмотрел на остальных казаков, словно заручаясь их поддержкой. – Сначала они предложат его выкупить.
- Выкупить... моего брата.., - совсем ошалел Панкрат, будто впервые услышал про чеченские уловки, придвинулся к Захарке. – Ты... ты... мой родной брат... Это ты подговорил Петрашку напроситься со мной на службу.
- Он сам кого хочешь уговорит, - не согласился Захар.
- Уезжай отсель на свои учебы, чтобы я тебя не видел, - не унимался Панкрат, вспыхнувший в его груди костер ненависти не желал гаснуть. – Как возвернемся в станицу, чтобы духу твоего не было.
- Как батяка скажет, так оно и будет, - набычился средний брат. – Не бери на себя много, постарше тебя найдутся.
Подхорунжий молча сапанул воздух ноздрями и отъехал в сторону, к нему приблизился Николка:
- Прав Захарка, хоть и променял наше ремесло на занудное учение, - как можно спокойнее сказал он. – Надо подождать, а там дело само повернет, куда следует.
Панкрат кинул на друга раскаленный взгляд, затем огрел кабардинца нагайкой и наметом пошел измерять пространство по направлению к аулу. Николка подал знак патрульной группе, устремился за ним, дерзкий нрав товарища был известен ему с детских соплей, и что он мог натворить на чужой территории, одному богу было известно. А Панкрат и правда не видел ничего вокруг, он торопился исправить ошибку любой ценой, пока не остыли горячие следы от нее. Лошадь ворвалась на улицу с низенькими саклями, осаженная всадником, взвилась на дыбы посреди дороги. Казак завращал зрачками, стараясь угадать, в какой из них жила Айсет и ее брат - разбойник Муса, но все сакли были похожи одна на другую. Прошло несколько лет с того момента, когда он единожды увидел, из какого подворья девушка выбежала к нему на свидание, мало того, за аулом он наблюдал со стороны одинокой скалы, а ворвался в него со стороны горных хребтов. Поняв,что если вломится не в тот дом, исполнить задуманное вряд ли удастся, Панкрат помчался дальше. Лошадь донесла его до небольшой площади и закрутилась на ней волчком, всадник заметил сидевших у глинянной стены стариков, подскочил к ним:
- Аксакалы, мне нужна сакля Мусы Дарганова, - понимая, что старейшины могут притвориться глухонемыми, на родном для них языке обратился он к ним.
- А кто ты такой? – отозвался седобородый старик в татарской тюбетейке на лысой голове.
- Я Панкрат из казачьего рода Даргановых, - не стал скрываться подхорунжий. – Замужем за мной младшая сестра Мусы Айсет.
- Что тебе нужно от Мусы? – после долгого молчания задал вопрос все тот-же аксакал, скорее всего он был главным среди старейшин. Остальные старики искоса и недружелюбно рассматривали всадника, от них несло лишь угрозой.
- Захотел посмотреть на свою тещу, - едва удерживаясь, чтобы не сорваться на грубости, пристукнул ручкой ногайки по луке седла казак. – На свадьбу не приходила, внуков еще не видала.
- Вы ее на свадьбу не приглашали.
- Если бы и послали сюда гонцов, их бы все равно не приняли.
- Тогда что тебе нужно от Мусы с его матерью?
Панкрат соскочил с седла, подлетел к старейшине и с ненавистью прошипел:
- Ваш Муса захватил моего младшего брата в заложники, хочу извести весь его поганый род, чтобы их духом не пахло.
- Вряд ли тебе это удастся, - зрачки у старика налились животным бешенством, они помутнели, скоро от глаз остались одни латунные бляшки. – В доме уважаемого Мусы сейчас находятся мужчины, они свернут шею тебе первому.
- Где этот дом и где твои мужчины? – захлебнулся слюной Панкрат, он перестал владеть собой окончательно.
- Оглянись назад, поганый гяур, мужчины собрались за твоей спиной.
Панкрат вырвал шашку из ножен, медленно развернулся лицом к площади, то, что он увидел, принудило его опомниться. Перед ним, расставив ноги, столпились местные джигиты в рваных черкесках и бешметах, в залатанных рубахах, заправленных в синие полосатые штаны, которые в свою очередь были всунуты в овечьи носки до голеней, с турецкими чувяками с загнутыми носами на ногах. Несколько мгновений назад их здесь не было, но теперь этот нищий, зато вооруженный до зубов, сброд, возник как из-под земли, на лицах у каждого без исключения горца лежала маска презрения к чужаку, граничащая едва не с отвращением. И это ничем не оправданное выражение высокомерия, одной ногой стоящих в развитии в каменном веке, членов племени вызывало нестерпимое раздражение, заставляющее с удовольствием ощущать тяжесть клинка в руке, увесистую ребристость пистолета за поясом. Хотелось порубить возомнившую себя людьми толпу как лозу на пустыре.
Но казак помнил, что точно так-же смотрели на него самого с его собратьями-станичниками столичные русские офицеры, для них он тоже был как бы говорящей собакой, умеющей только охранять добро Российской империи и ничего более. Ни ткацкого станка изобрести, ни паровоза, ни даже сапоги ваксой начистить, чтобы голенища лучше блестели, только, как те же чечены, жрать, срать, да плодиться. Самое страшное, что доказать таким людям - как и себе - их ущербность не представлялось возможным – убивай всех скопом, они не поймут, за что с ними так поступают. Передернув плечами, Панкрат прошел к лошади и взобрался в седло, оставалось покинуть негостеприимное место, чтобы в следующий раз объезжать его дальней дорогой. Он и правда почувствовал себя презренным зверьком, попавшим в середину стаи вечно голодных волков. Стало противно и за себя, неученого.
- Эй, казак, тебя отсюда еще никто не отпускал, - раздался гортанный голос все того же аксакала, наверное, кровожадность его с годами не утихомирилась. – Мы хотим поговорить по поводу убитых тобой братьев Бадаевых.
Панкрат взвесил шашку в руке, он прекрасно понял, что означает предложение старейшины чеченского аула. В этот момент со стороны окраины, откуда он прискакал, прилетел торопливый топот копыт, на другом конце прозвучал выстрел из ружья, там показались всадники в высоких киверах. Скорее всего, русский разъезд заметил погоню и торопился разрядить обстановку в считающемся мирным селении.
- Братьям Бадаевым уже никто, никогда и ничем не поможет, - под уничтожающими взглядами их соплеменников нагло ухмыльнулся казак. – Они мирно беседуют с аллахом на небе.
- Скоро и ты присоединишься к своему богу, - крикнул кто-то из толпы. – Когда вознесешься, передай ему, что аллах велик, но прощать грехи он не привык.
- Постарайся не вознестись первым, - не оборачиваясь обронил Панкрат.
Прошел месяц с того дня, когда абреки захватили младшего из братьев Даргановых Петрашку, в просторном доме станичного сотника поселилась все возрастающая тревога. Никаких вестей ни от похитителей, ни от похищенного не было, словно ничего не произошло, и это обстоятельство казалось самым страшным. Мужчины не могли прямо смотреть в глаза женщинам, а те не знали, куда девать себя от бессилия. Несколько раз вместе с русскими солдатами Дарган с сыновьями посещал чеченский аул и возвращался оттуда ни с чем. Ответ был один – похищенного казака никто в глаза не видел, а Муса ушел в горы с отрядами имама Шамиля. Захару давно пришла пора отправляться на учебу, но он противился упрекам матери, считая себя виновным в исчезновении брата. Станица опустела едва не в половину – вместе с русскими полками часть казаков ушла в поход, в который отца со старшим сыном решили не брать, остальные продолжали нести службу на кордонах и в секретах. Набеги абреков не прекращались ни на один день, они даже усилились в связи с ослаблением военной силы по всей Кавказской линии от Кизляра до Моздока. Ко всем неурядицам добавился сезон дождей, принесший с собой промозглую погоду, окончательно испортивший настроение.
В один из вечеров вернувшийся с кордона Захарка поставил винтовку в угол, сбросив мокрую бурку на лавку, стряхнул с папахи воду и подсел к перебиравшему упряж отцу. За небольшой отрезок времени после исчезновения Петрашки он превратился в настоящего джигита с обветренным, прожаренным солнцем, лицом, с потемневшими усами и отросшей светлой бородой. Он сутками не вылезал с казачьей заставы, удивляя всех своим упорством. Правая рука постоянно ласкала рукоять кинжала, за поясом на спине торчал пистолет и можно было не сомневаться, что оружием Захар овладел в полной мере. Вошедший следом Панкрат молча прошел в свою комнату и там начал переодеваться в сухую одежду, размолвка между братьями еще не угасла, но службу они несли вместе. Заметив рядом с собой Захарку, Дарган поднял вверх здорово поседевшую голову:
- Снова о Петрашке никаких известий, сынок? – в первую очередь спросил он у него.
- На этот раз кое-что разведать удалось, - принимая из рук мамуки кружку горячего чая, ворохнул белокурыми кудряшками средний из братьев. – Взяли горного чечена, он встречался с нашим кровником Мусой.
- И что? – сотник поспешно отложил сбрую. – Про парня, говорю, спрашивали?
- Спрашивали, батяка, но абрек сказал, что в высокогорных аулах рабов из пленных русских с казаками и другими нациями достаточно, - студент отхлебнул из кружки. – В равнинных селениях тоже, но в них держать заложников опасно из-за частых проверок царскими патрулями.
- Это мы без него знаем, - перебил Дарган. – Ты скажи, по нашему делу хоть какая-нибудь зацепка объявилась?
- Горец утверждал, что в селении Цахтуры он сам видел похожего на меня заложника, тот казак принял мусульманскую веру и был приставлен чабаном к отаре.
- Им сбрехать, что воздухом подавиться. Цахтуры.., я про аул что-то слышал, - сотник посмотрел на среднего сына. - А где находится это селение?
- За перевалом, на склоне горы со снежной вершиной, она от нас видна как на ладони.
Дарган задумчиво огладил бороду, вытащил из кармана чинаровую трубку без табака, когда он волновался, то всегда тянулся к ней.
- Петрашка похож на тебя мало, младший копия мать, только глаза темные, - начал он рассуждать как бы с самим собой. – Но это если присмотреться, а издаля вы сыновья от одних родителей.
- Панкратка тоже на меня не смахивает, вообще почти русый, - пожал плечами Захарка – А секретчики с кордона нас всегда путают.
- Ежели папахи пониже спустить, то близнецами станете, - усмехнулся сотник. – Глазами с губами вас наделила мамука, а носами с подбородками я, только цвет глаз не голубой, а темный, как у предков со стороны вашей бабушки.
- Мамука рассказывала мне так-же.
- Но дело не в этом, если абрек видел Петрашку издаля, то мог заметить и вашу схожесть.
- Батяка, они с бандой проходили по склону горы, а тот казак как раз чабанил.
- А почему горец решил, что чабан казак?
- На нем была наша одежда.
- Вы того абрека в комендатуру спровадили?
Захарка повертел кружку в руках, поставив ее на лавку, отвернул голову:
- Ты же знаешь, с тех самых пор мы пленных не берем.
Из своей комнаты вышел Панкрат, присел по другую сторону от отца, Аленушка тут-же сунула ему тоже кружку с чаем:
- А ты что скажешь? – повернулся к нему Дарган.
- Надо идти выручать брата, - спокойно отозвался подхорунжий.
- Откуда известно, что это ваш брат?
- В том ауле не один казачий чабан, Шамиль сделал из него неприступную крепость с крупным гарнизоном, приказал пригнать заложников и обратить их в мусульманскую веру. Кто отказывался, тем перерезали горла, остальные согласились воевать против русских на его стороне.
- Вот почему Муса не требует с нас выкупа, с него самого шкуру давно спустили, - машинально трогая пальцами рукоятку кинжала, протянул сотник, поднял на сыновей подернувшиеся тревогой глаза. – Наш Петрашка вряд ли станет принимать басурманскую веру, но если Муса намекнул Шамилю, что за казачка можно запросить большой выкуп, то сын должен быть еще живой.
- Я тоже об этом подумал, - Панкрат взбунчил густой чуб. – Одна незадача, русские полки ушли на Персию с Турцией, а нам ту крепость не одолеть.
- Как все великие нации, русские маленьких крепостей не замечают, - с печалью в голосе сказала прислонившаяся к дверной лудке Софьюшка. – Вряд ли войсковое начальство дало бы разрешение на штурм этого аула, думаю, и сейчас полки просто обошли его стороной.
В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь агуканьем недавно родившегося пацаненка, с которым возилась жена Панкрата Аленушка. За окном который день подряд лил дождь, тугие струи стучали в окна, хлестали по стенам, под сваями журчали мутные потоки воды.
- Самая та погодка, - вдруг хлопнул себя по коленям Дарган, вскинув голову, подкрутил литые усы. – Собирайтесь, сыновья, пришла пора выручать Петрашку из неволи.
- В такую непогоду! – ахнула Софьюшка, из комнаты выглянула встревоженная как птица жена старшего сына.
- Не впервой нам грязь месить, и не своими ногами, мать, - сказал как отрубил хозяин дома. – Кони у нас добрые, недаром вся округа на них засматривается.