Разные люди

Мария Михайлова
 РАЗНЫЕ ЛЮДИ.

 (Пьеса в двух явлениях)

 Я В Л Е Н И Е I.
 Голос в темноте: "Нет необходимости дотрагиваться до Вас рукой, достаточно лишь смутно это захотеть".
Становится светлее.
На сцене - двое: мужчина и женщина, молодой человек и девушка - возраст совершенно не важен
Она - сидит в черном платье внутри наполненной ванны со стаканом в руках.
Поливает себя, без энтузиазма, с отсутствующим лицом, набирая воду в стакан - из ванны.
У нее рыжие волосы, пухлые медоватые щеки, кошачьй глаза.
Он - сидит спиной к мольберту с недорисованным чем-то сюрреалистичным - одна половина полотна - в цвете, другая - нет.
Его внешность не важна, он просто острый. Тоже в черном.

О н (смотрит на ее действия; - позабавленно): Ты совсем сумасшедшая!
О н а (поливается; - без эмоций): Я сошла с ума, когда родилась и увидела мир...

Он поворачивается к полотну и ставит посеред него черную точку.

О н а (смотрит на его действие): Что это?
О н (довольно собою): Это - ты.
О н а: А вокруг?
О н: Мир.
О н а: Там половина не закрашена.
О н: Это, тогда, с одной стороны - хаос, а с другой - где бело - порядок.
О н а (устало читает): Безумье - и благоразумье,
 Позор - и честь,
 Все, что наводит на раздумье,
 Все слишком есть
 Во мне...
(пауза) Как это ты рисуешь?
О н: Так - сажусь и придумываю что-нибудь.
О н а: Без муз, ангелов и вдохновения?
О н: Без муз, ангелов и вдохновения. А какая между всем этим разница?
О н а: Муза - чувственный образ, Ангел - это форма. Муза говорит, что делать. Ангел - как делать. А когда они собираются вместе - это вдохновение.
О н: Мило, конечно, но как-то... Суеверно. (с пренебрежением) А! Они мне не нужны.
О н а (поднимается из ванны. Выходит. С нее течет вода): Глупые у тебя картины. Бездушные.
О н (вдогонку ей): Да ну!

Она шлепает за ширму. Переодевается там.
Выходит в новом - уже белом, но все равно мокро шлепает.
Оглянувшись, садится прямо на пол, ибо больше некуда.

О н а (сперва глядит на свои ноги, но потом садится в позу): Я не знаю... Как думаешь, есть такие женщины, которые оставляют детей в роддоме просто потому, что им не понравился результат?
О н (тычет кистью в пол): Думаю - нет. Оставляют или оттого, что не нужен, или забирают, от того, что не могут пересилить мать в себе.
О н а: Я бы оставила...
О н (перебивает): Конечно, ты же сумасшедшая.
О н а (продолжая): ... мальчика. Я имеюю ввиду - там. А забрала бы - девочку. (садится в другую позу) Если бы у детей была власть взрослых, мальчики положили бы мир в руины, а девочки - на пепелище - построили Рай Земной.
О н: Такого никогда не будет.
О н а: Будет. Мы уже к этому идем. Только наоборот: у властных взрослых - сознания детей: рушить, рушить, рушить... Дети жестокие. (молниеносно встает и начинает неистово, как-то исступленно кружиться) Люди - страшные существа - они рушат мир, чтоб познать его. Зачем познавать землю, если небо - важнее?
О н (бросив последний обреченный взгляд на полотно, бессильно кидает кисть под мольберт): Чтобы полететь к небу, нужно знать земные законы.
О н а (мечтательно; кружась уже медленнее): Если б можно было это обойти...
О н (шепотом; - зачем-то): Любишь меня?
О н а (громко; - зачем-то): Ну и что?


 Я В Л Е Н И Е I I.
Голос в темноте: "Когда мужчина захотел, женщина уже хочет".
Пустая их комната.
Из кулисы, запинаясь от того, что не смотрит под ноги, а в потолок, входит Она.
Чуть-чуть кружится. Без грохота падает на пол, раскинув руки и ноги.
Чуть погодя входит Он. В небрежно расстегнутой рубашке, руки в карманах - тоже небрежно.
Встает над ней.

О н: Опять ты на полу валяешься. Ведь простудишься, а лечиться не будешь. Будешь долго болеть и совсем забудешь настоящую жизнь.
О н а (задумчиво): Да-а... А в сумасшедшем доме настоящая жизнь?.. (переворачивается на живот и медленно поводит ногами в воздухе) Если б я тебя полюбила... вдруг... что б ты сказал?
О н (сварливо): Зачем ты спрашиваешь?
О н а (без интереса): Интересно. Что б ты тогда делал? Наверное, посмеялся бы надо мной и сказал, что я сумасшедшая, да? (не дает Ему сказать) Знаешь, как я проверяю - влюблена или нет?.. Если хочу поцеловать, хотя бы краем губ, то уже, значит, готова. (уже печальнее) Я так хочу тебя полюбить, если б ты только знал! Я так хочу засыпать на чьем-нибудь плече, кроме своего собственного!
О н (сварливо): Зачем тебе это нужно?!
О н а: Это станет средством для достижения моей благородной цели.
О н (еще сварливее): Какой же?
О н а (блаженно): Искусства.

Некоторое время молчат. Потом Он идет к старой облупившейся тумбе
 и достает отттуда багрово-зеленую бутыль

О н (задор в голосе): Хочешь вина?
О н а (флегма): Чаю...

Долгая темнота...
Шуршит дождь.
Она - без зонта, мокрая с головы до ног, в цветной одежде.
Проходит из одной кулисы в противоположную.
Через секунду - обратно. На третий раз останавливается посреди сцены.

О н а (говорит, смотря в зал): Такое чувство, будто я на сцене. Хожу, а все думают: Вот дура, чего расходилась? (идет в кулису)

За ней выходит он - весь в белом, под зонтом.
Идет до середины, останавливается и прыгает.
Смотрит вниз, а потом, вдруг опомнившись, отходит с того места в сторону
 и начинает отряхивать брюки, качая на себя головой.

О н (смотря в зал): Меня можно действительно полюбить? А я? Я могу действительно полюбить? Такого ведь не бывает: знаешь человека пол жизни и вдруг влюбляешься. Или бывает? (неуверенно улыбается) Меня как будто раскрасили. Был белый, а стал цветной. Так ведь... не бывает?
 
Уходит.
Опять темнота.
Когда становится немного светлее,
видно, что они оба стоят у края сцены.
Она - в черном и под зонтом, а он - в цветном - и мокрый с головы до ног.
Смотрят друг на друга, приближаясь. Когда уже почти касаются друг друга носами,
он пытается поцеловать ее, но она уворачивается, садится на край сцены, свесив ноги.
Достает из кармана блокнотик и начинает писать, придерживая зонт подбородком,
 и, то и дело поднимая голову к небу, будто ища слов - там.

О н (вдохновенно): Знаешь, я кажется совсем полюбил тебя! Так странно. Ты много говорила мне про картины, про искусство. Вчера утром я вдруг сел... и вдруг написал полотно, не отрываясь ни на что. Не ел, не пил. Только работал. Мне казалось, что это что-то божественное...
О н а (пишет в блокноте): Да-да...
О н: А потом я шел по улице, и мне вдруг захотелось прыгнуть в лужу, представляешь? И я прыгнул! Это было так по-детски. Я очень хорошо себя чувствовал, потому что из меня что-то выпорхнуло тогда... или - впорхнуло.
О н а (пишет): Да-да...
О н: И тогда я понял, что это из-за тебя! Из-за того, что ты такая ненормальная, из-за того, что ты все время учишь меня творить...
О н а (пишет): Да-да...
О н (расстроенно): Ты слушаешь, что я тебе говорю?
О н а (закрывая блокнот с облегчением, совершенно не догадываясь, что он ей только что говорил): Знаешь, у меня всегда такое чувство, что я на сцене. (вздыхает) У тебя картины все равно какие-то... платонические, потому что в них нет идеала, на который можно было бы оглядываться (поднимается и идет к кулисе).
О н: Я так ждал... Куда ты?!
О н а: Подальше. Остаточное чувство, знаешь ли, плохо пахнет.
О н (требовательно): Постой!
О н а (зло оборачивается): Я уже все. Ты что-то еще хочешь?
О н (делая попытку улыбаться): Я люблю тебя. Я от чего-то долго не мог понять этого, - то ты же знаешь - я же дурак. И теперь говорю: я люблю тебя.
О н а (дергая плечами): А мне уже не надо...

 З А Н А В Е С
 ________
 июнь - июль/ 2005 г.