Я увидела ее в первый день своего пребывания в Париже. Перелет в самолете, набитом пасхальными туристами, был позади, сумка брошена в номере маленькой гостиницы, и я одна
брела по широкой улице Ваграм, стараясь осознать, что я действительно нахожусь в Городе Мечты, а не дремлю в тель-авивском автобусе под песни Джо Дассена из наушников.
Да, передо мной на самом деле был Этот Город и Триумфальная арка призывно светила проемом на фоне серенького апрельского неба.
Я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и остановилась. Она была великолепна. Смуглая кожа тепло бронзовела, серо- стальные глаза смотрели прямо на меня, ровные острые зубы приоткрылись в хищной усмешке. Мы смотрели друг на друга, как во сне, не шевелясь, редкие в этот час прохожие вежливо обтекали мою застывшую фигуру.
Ее взгляд, казалось, прожигал толстое витринное стекло и я решила зайти внутрь. Французcкие слова на вывеске ничего не говорили мне (остатки школьного английского давно были вытеснены ивритом), но, судя по развешанным на стенах картинам, это было что-то вроде художественного салона.
Звякнул нежно колокольчик на двери, она повернулась ко мне.
И что я могла ей сказать, кроме "Бонжур"? Сакраментальная фраза из "12 стульев" была явно не к месту... Молчание затягивалось, и я ляпнула первое, что пришло в голову из иностранных фраз: "Даст ист фантастиш"!
Она продолжала смотреть на меня, не переставая иронично улыбаться. Когда я поняла весь идиотизм сказанного, то повернулась и вылетела из магазина. Удаляясь быстрым шагом к площади Звезды, я чувствовала, как ее взгляд грел мне спину через кожаную куртку.
Так начался наш молчаливый роман. Каждый день после экскурсий с группой я приходила к этому зданию и стояла на улице, глядя на нее через стекло. Она, я надеюсь, ждала моего прихода, и, если в магазине не было посетителей, поворачивалась лицом к витрине и смотрела на меня.
Ее взгляд завораживал, но внезапно включался мой внутренний голос и начинал бубнить: -" Ну посмотри, кто ты и кто она. Ты - бедная израильская туристка, едва набравшая денег на путевку. А она - стильная парижская штучка, дарящая блестящую улыбку каждому, кто на нее посмотрит."
Но я не слушала эти причитания, желая только смотреть на нее еще и еще, стараясь не думать о дате отлета. Хорошо, что соседка по номеру не докучала мне просьбами походить вместе по магазинам, и я могла приходить к "моему" месту, когда хотела.
Заходить внутрь я уже не решалась, так как купить что-то в "ее" салоне мне было явно не по карману, сильно похудевшему после оплаты поездки. Но я не жалела ни о чем, ведь я увидела Париж и ее.
Наш самолет в Тель-Авив улетал ночью, и в последний день, придя к знакомой витрине, я отважилась зайти в салон. Мне повезло, дело было к обеду и покупателей там не было.
Я подошла к ней, выдержала стальной взгляд и сбивчиво заговорила: -"Сегодня ночью я
улетаю... я буду помнить о тебе...и очень постараюсь приехать через год. Вспоминай меня!"
Наплевать, что она не понимает ни слова по-русски, неважно. Слова в любви не главное, главное - интонация, женщины любят ушами, это я по себе знаю.
Через год я прилетела в Париж снова, и в первый же день, оставив мужа ворковать с его сестрой, у которой мы остановились, побежала на улицу Ваграм, холодeя от мысли, что ее там не окажется. Но мне везло, она, как прежде, была в том же салоне. И также, как год назад, улыбалась мне сквозь стекло, показывая безупречные зубы.
-Ты видишь, я вернулась, как и обещала, -говорила я через стекло, и она кивала мне в ответ...
В этот раз я не была связана оплаченными экскурсиями, и могла каждый день приходить и любоваться на нее. Соскучившийся по родне муж навещал многочисленных кузенов и дядюшек и не мешал моему паломничеству.
Накануне отлета я притащила мужа на улицу Ваграм.
-Посмотри на нее, ведь правда, чудо?
-Да, неплохая штучка- отозвался муж,
-Красивая и стильная, - продолжал он. -Но везти ее в Тель-Авив... Одного дерева килограмм десять, не считая металлических деталей. И во что ты ее упакуешь? Да и в ручную кладь ее не пропустят, с такими острыми зубами - примут за холодное оружие.
Я не слушала его. Смотрела на нее, на полированную полутораметровую деревянную рыбу с блестящими оскаленными зубами, качающуюся на толстой цепи в витрине.
-Не грусти, рыбонька, - прошептала ей, -K тебе я еще вернусь...
Мы медленно шли в сторону метро, и я все время оглядывалась. Моя парижская любовь, моя мечта уплывала от меня в жемчужные сумерки, позванивая латунными плавниками и поблескивая авторской подписью на гладком брюшке.