Солнечный денек… Раннее утро… Прохладный воздух немного жжет голые руки, а ладошка плотно зажата в громадной бурой ладони. И кто-то родной, любимый, сильный, тянет меня, словно на буксире. Я тянусь и от нечего делать верчу головой, то и дело пытаясь поднять голову настолько, чтобы увидеть лицо своего отца. Шея начинает болеть и я утыкаюсь в землю, разглядывая гранитные плиты тротуарчика. Плиты старые, кое-где пробитые тонкими стеблями травы, но привлекает меня не это, а то, что рядом идущие ноги в черных ботинках перелетают через четыре плиты, а я едва успеваю наступать на каждую…
Вечер… Солнце садится. Я сижу под турником. Ногу время от времени пронзает боль, но от суетящихся рядом воспитателей и детей мне смешно. А в зеленые ворота влетает отец. Он такой огромный, спокойный, надежный. Одним махом подхватывает меня на руки и я лечу над землей, забывая о вывихнутой ноге, о суетящихся воспитателях, обо всем…
Почти ночь. Смеемся, счастливые до какого-то неприличия. Нас трое – мать, сестренка и я, а он один занимает собой весь громадный диван и тоже смеется, громко, раскатисто. А мы разбегаемся втроем и пытаемся забраться на бедный диван. Но, словно мы все – крохотные куколки, он подхватывает нас на руки, сгребая в одно большое теплое объятье, и теперь уже мы все падаем на диван, который жалобно скрипнув, поджимает одну из ножек и мы с грохотом, смехом, счастьем скатываемся на пол…
Глубокая ночь. Мы с сестренкой мостимся у материнского бока, в самых дверях, распахнутых на встречу пряной, хрустящей сотнями сверчков ночи. Свет, как всегда, когда отец уезжает, словно по волшебству гаснет. Но он нам и не нужен. Мы сидим втроем и говорим об отце.
Сидим с сестренкой за большим, грубым, сделанным в ручную кухонным столом. Старая дверь распахивается, и входит отец. Как обычно чуть не чиркает лбом о потолочную балку, нагибается, раскрывает объятья и улыбается… Только он умел так улыбаться…
Я гордо иду по знакомому с ясель тротуарчику – я школьница. Я впервые иду в школу. Косички затянуты жутко туго, гофрированный бант вечно норовит развязаться, а белый фартук то и дело скользит с плеча. Но я горда, почти бегу, и мать едва успевает ловить меня за руку у самой дороги. Но что-то уже не так. Мать не так счастлива, да и я не очень. Впервые меня куда-то ведет мать…
Какой-то хмурый день. Сестра плачет. Она напугана. Я сижу на коленках и держу за руку отца. А он смотрит на меня и говорит:
- Я знаю, что я тебя обидел. Прости меня…
По щекам начинают катиться слезы…
- Ты сможешь меня простить?
Обычный день. Опять сильно избили в школе. Болит грудь и плечи. В голове дико крутятся мысли, перемешанные злобой, отравленные желанием отомстить. А глаза до боли сухи. Слез нет. Я учусь жить без отца…
Жаркий день. В мареве взрослой жизни прошло несколько нет. Стою посреди своего двора. Плечи ломит, по лицу струится пот, а ладони жжет деревянная рукоять косы. Без мужчины двор быстро начинает ветшать, дом стареет и разваливается без хозяина. В старые, покосившиеся ворота входит высокий, но будто искривленный человек. В его фигуре, чертах, есть что-то до боли знакомое, любимое… На какой-то миг его лицо озаряет та самая улыбка, какую я храню в сердце…
Все суетятся, бегают. Мать похудела и осунулась за месяц. У сестры свадьба. Много незнакомых людей, неулыбчивых лиц. И в какой-то миг открывается дверь и вводят человека. Он сух, глаза пусты, рот с почти отсутствующими зубами улыбка уже не в силах оживить. Я подхожу к нему. Слышу, как где-то за спиной стонет мать и начинает сползать по стене. Рядом кто-то охает. Я смотрю на человека, стоящего передо мной и не вижу его. Я вижу ноги, летящие в черных туфлях через тротуарные плиты, я вижу громадного, уверенного, сильного мужчину, влетающего в зеленые ворота детского сада…
- Здравствуй, папа!
* Все, что здесь написано, посвящено одному человеку – моему отцу. Я уже почти не помню его лица, я совсем не помню его голоса, запаха, смеха. И я не знаю почему я решила о нем написать. Просто я захотела, чтобы этот день стал днем моего отца. Я верю, что ты где-то так же как и я бредешь по своей дороге. И я верю, что ты счастлив, пусть и без нас.