Он никого не трогал, он просто жил себе и жил. И вдруг начал подавлять. Он подавлял всех: мужчин, женщин, детей и даже собак. Подавлял кошек, дворников, бутылки из-под пива и газировки, фонарные столбы, рваные тряпки и второсортных врагов, и прочее, и прочее, и прочее. Долго не мог он успокоиться, точно был в каком-то нелепом гневе. Он все подавлял и подавлял. Жизнь незаметно утекала сквозь немытые десять лет окна маленькой комнаты, а он подавлял. Друзья, один за одним, дружным дружеским шагом уходили прочь, а он подавлял. Кто-то не отдал старый долг, но он подавлял. Кто-то успел родиться, а кто-то даже умер - он подавлял. И однажды ему надоело подавлять. Мир стал неожиданно скользким и одновременно липким, как клей "Момент" на облупленной лавочке. Он шел в гастроном, резко остановился и перестал. И в этот самый миг, когда он прекратил свое гнусное дело, когда даже в протертой от кепки голове мелькнула мысль, что можно творить добро... кто-то одним, очень точным и сильным ударом по лбу заставил его упасть на наждачнобумажный асфальт. Асфальт заблестел, - по нему
посыпалось разбитое стекло, бывшее недавно очками, сквозь которые он видел весь
подавленный мир.
- Что, будешь еще подавлять? - раздался непонятно где писклявый голос.
Он не мог говорить. Он прекрасно знал, что жизнь теперь точно, как яблоко, разделилось на две половины. Асфальт продолжал хрустеть и переливаться, а он понял - Вселенная бесконечна. И еще понял, что подавлять теперь будут его.