К нам приехал Томас Андерс. Я была одной из поклонниц, и сидела очень близко. Он постоянно смотрел на меня. Он был так близко – форева, и мои глаза отводили белки, в то же время взгляд намертво пригвождался к его телу.
Он разглядывал меня, и пел для меня. После концерта я бежала к нему, и он ждал меня. Его глаза жадно впились в меня, и, раздавая автографы, он не смотрел, куда ставит подпись, и мир ушел из-под ног, и принадлежал лишь ему.
Постепенно я приближалась к нему, и моя голова уже была на уровне его губ. Его взгляд по-прежнему устремлялся вдаль.
- Девушка, вы заплатили за съемку? – Одна моя рука все еще сжимала фотоаппарат, а другая рука неуклюже сжимала его белую рубашку.
- Девушка, - настойчиво повторял голос. – Так вы получили разрешение на съемку?
Взгляд Томаса неотрывно следил за светом юпитера.
Томас был восковой, но я все равно хотела заполучить его.
- Уже ухожу, - буркнула я, и, не оглядываясь, вышла.
Ночью я уже стояла около плохо освещенного здания, и меня не покидала мысль, что там за стеной он. Восковой и холодный, готовый задымить от моих прикосновений.
Утром, входя в здание, я была первая.
- Скажите, где ваш администратор? – обратилась я к билетерше.
- Этот администратор я, - вырвалась из толпы экскурсантов молодая девушка со спутанными светлыми волосами.
Я громогласно заявила ей, что эту фигуру я покупаю.
Она греет теперь меня на улице, прямо у моего дома, где я когда–то жила, пока не продала квартиру, чтобы расплатиться за Томаса Андерса.
И если просунуть руки фигуре под мышку, то можно снова включить свет юпитеров, где ни будь в далекой Швейцарии, он зовет меня:
- Хельга, - и скатываясь с горных Альп, летит ко мне в объятья.
Я ежусь от холода. Скоро совсем сильные морозы, а в моей бывшей квартире живет почти Аль Пачино, и в отличие от Томаса, на которого уже никто кроме меня не хочет смотреть, он настоящий.