П О С Л Е Д Н И Е В С Т Р Е Ч И .
- А я говорил, что надо уезжать! Черт-те что творится. Я уже забыл, как выглядит приличный ужин, как выглядит приличный человек, как выглядит приличная жизнь!
Анна закурила. Владимир бросал в чемодан скомканные вещи, и они лежали в его бархатном нутре, похожие на чено-белую жевотину, чуть высунув языки рукавов и штанин. Анна закрыла глаза и томно выпустила жирную змею дыма из острых белых ноздрей.
- Прекратите суетиться, Владимир Анатольевич. Вы думаете, вас сейчас выпустят из России?.. Ничерта вас не выпустят. Пошлют на фронт или, чего доброго, расстреляют, как дезертира или десидента.
- Чего ж тут доброго... А ведь у меня, знаете, связи!
- Связи?! - Анна залилась звонким хохотом, от которого задребезжали стекла в буфете и в пенсне у Владимира. Он остановился посреди комнаты, протягивая скомканные подштанники чемодану, словно надеясь, что тот сейчас подпрыгнет и, как послушная собаченка, схватит такое угощение в красную пасть.
Чемодан не шелохнулся.
Владимир расстроенно опустил руку. Снял пенсне и подошел к бюро.
- Я напишу Андрееву. Он поможет мне выехать.
- Вы думаете, Адрееву есть сейчас до вас дело? Он большевик нынче. А они люди свирепые. Мало ли что...
- Бросьте! В крайнем случае, он начнет меня агитировать, - Владимир снова заметался по комнате, роняя стулья.
- А вы что же, хотите примкнуть к большевикам? - Анна опять расхохоталась. От ее смеха у Владимира все внутри запрыгало.
- Да хоть к самому черту! - Заорал он, силясь остановить этот дьявольский смех. В комнате сразу стало тихо. Анна запускала на него искры глазами из-за вуали сигаретного дыма. Владимир спиной чувствовал эти жалящие взгляды; ему даже оборачиваться не было нужно, он ощущал - Анна прожигает глазами у него между лопаток маленькую сигаретную дырочку.
- Прекратите так глядеть на меня, - Владимир бросил через плечо слезливые слова, с потугой к крепости духа. - Вы все время хохочете и глядите так, что мне становится страшно... - и, вдруг опомнившись, сказал очень громко и уверенно: - Соседи услышат. Мне за вас стыдно.
- Вам за себя стыдно! - Анна вспорхнула черным аистом на порог. - Прощайте, Володя, мне было противно знать вас. Пальто можете не подавать.
Владимир стоял, слушая, как ее каблуки метрономом считают ступени. И тут ему захотелось застрелиться. Он метнулся к буфету, достал оттуда графинчик с водкой и дал залп по горлу. Водка обожгла ему все внутренности и через секунду куда-то исчезла. Еще через секунду у него все поплыло перед глазами, и он упал верхом на свой раскрытый развороченный чемодан и заснул.
Ровно в полночь Анна явилась к нему в квартиру и забарабанила кулаками в дверь. Владимир поднялся с чемодана и поволок себя к двери.
От Анны пахло вином, сигаретами и мужскими одеколонами.
- С вами мне противно, а без вас скучно. Что за жизнь?!
- Парадокс, - Владимир пожал плечами. - Без вас мне вообще не живется.
Анна неуклюже стянула сапоги и прошла в комнату.
- Фу, да вы пьяны, лепший друг!
- Не правда! - внезапно визгливо ответил Владимир. - Я выпил всего один глоток.
- Зато какой, - меря на глаз графин с водкой, откликнулась Анна. - Здесь литр. Вы выпили ровно половину. Удивительный вы человек, Владимир Анатольевич. Сперва все чаи гоняете с генеральскими отпрысками, а потом вдруг водку глушить начинаете.
У Владимира вспыхнули уши. Отчего-то он почувствовал себя гимназистом, разбившим стекло в женской бане.
- Мне так нравится, когда у вас краснеют уши, - мурлыкая, произнесла Анна. - Я тогда чувствую вас мальчишкой. - Она подошла ближе и схватила его за полуразвязанный галстук, - Таким молодым и глупым, - подтащила к самим своим глазам, и теперь Владимир видел каждую морщинку, каждую родинку у нее на лице. - Знаете, я много юнцов соблазнила, - Он впился поцелуем ей в грудь и потащил к дивану. - Такая суетность, знаете ли, во всех движениях, - невозмутимо продолжала Анна. Владимир стал истерически расстегивать пуговицы на ее платье. - И такая буря, такая страсть, - платье свалилось им под ноги. Настала очередь корсета. Но тщетно Владимир по-ястребиному вонзался в узелки - корсет не поддавался. - Да черт с ним! - Анна мужицким движением швырнула его на диван.
Ночь взвизгивала огнями проезжавших пролеток и редких автомобилей, растягивая призрачный свет по потолку.
Небо швыряло в окна полные жмени дождя.
Двадцатый год свалился на Город жидким снегом. От Столицы наплывал голод.
Какая-то паршивая селедка стоила миллионы.
Владимир пригласил Анну в ресторан.
Сперва она решила, будто Владимир тронулся умом из-за революции. Два года она его не видала, и вдруг - ресторан. Уже сидя за ослепительно белой, накрахмаленной до смерти, скатертью, Анна стала гадать, откуда такие деньги. В голове ее одна за другой пролетали картины страшных и хитроумных преступлений, на которые Владимир пошел ради этих перепелов, вина, баритона за роялем. В конце концов, с какой стати он пригласил именно ее праздновать Рождество в ресторане. Но наполнившийся желудок задавил мозги, и Анна пьяненько хихикала историям Владимира о Троцком. Она ему не верила - ни единому слову! - потому ей было так смешно.
Владимир что-то нес. Зима за витринами тоже несла нечто невнятное: то ли дождь, то ли снег. Анна поежилась. Ей опять стало противно находиться Рядом с Владимиром и вообще - в Городе. И там, и там нужно было не жить, а выживать, казаться живой на фоне общей иллюзии жизни.
Анна немедля поднялась из-за стола и двинулась к выходу, немного покачиваясь при каждо шаге.
- Анечка! - срывающимся голосом, какой обычно бывает у пьяных, окликнул ее Владимир. - Куда же вы?
- Вы мне надоели до чертей, Владимир Анатольевич, - совершенно трезво ответила Анна. - Вы такой враль! Спасибо за ужин.
Анна выскочила на тротуар, на ходу застегивая мешковатое пальто. Улиза швырнула ей в лицо пригоршню мокрой мерзости. Тушь мгновенно потекла у Анны по лицу. Позади звякнула ресторанная дверь и голос Владимира, просивший остановиться пролетку. Он нагнал ее метрах в ста от ресторана. Пролетка шла медленно рядом. Анна старалась идти быстро, но никак не могла оторваться от надоевшего, мгновенно набивающему оскомину ухажера. Владимир высовывался из кабины пролетки, подставляя свои темные кудри мокрому ветру, и орал ей нечто визгливое.
Анна внезапно остановилась. Пролетка по инерции проехала еще пару метров и тоже стала.
- Подай-ка назад, братец, - попросил Владимир у извозчика.
- Пшла-пшла! - вскрикнул бородатый детина, и лошадь подала несколько мелких шажков назад.
- Анна, что ж вы... - начал было Владимир жалостным голосом, но Анна рывком отворила дверцу пролетки и бесцеремонно взгромоздилась на сиденье, подобрав подолы.
- Слушайте, - сказала она нагловатым тоном, - Что вам от меня нужно? Вы партийный, к вам барышни, небось, очередями стоят, а вы про меня вспомнили. Почему черт не дернул вас пригласить в ресторан какую-нибудь восемнадцатилетнюю телеграфистку, а, Владимир Анатольевич? Нет, вы мне несете всякий бред про Троцкого! Можно подумать, вы его хоть раз видели!
- Ну может быть... М-м... Мы же с вами дружим, - неуверенно промямлил Владимир. Анна разразилась тем самым стеклобитным хохотом. Владимиру стало отчего-то приятно слышать этот смех, который раньше так пугал и смущал его.
- Хотите правды? - задорно спросил он.
- Валяйте, - утирая слезы и дождь с лица и все еще благодушно посмеиваясь, оветила она.
- Я как вспомню вас, у меня все внутри переворачивается. Все те женщины, все те восемнадцатилетние телеграфистки - падаль перед вами, пыль у ваших ног. Я хочу только вас, только к вам уменя настоящая страсть.
- А вы, - ответила Ана улыбаясь, - Черт возьми, не один такой... Поехали!
Извозчик дернул поводья, и лошадь, дрыгнув хвостом, пошла галопом сквозь мокрую снежную морось.
Он сидел на нарах, весь скорчившийся и курил какую-то поганую раздавленную папироску. На плечи ему была накинута рваная шинель без пояса.
Анна подошла к решетке камеры. Владимира посадили за какую-то, как они любят выражаться, "контру". Она не знала подробностей. Владимир просто написал ей короткое письмо с просьбой прийти. Она и пришла.
Теперь она видела, как он стал жалок, тощ и угнетен. Владимир докуривал свою папиросу в полном одиночестве, сидя на жесткой кровати; на пол перед его глазами падал тусклый квадрат света из зарешеченного оконца в двух метрах от пола.
- Здравствуйте, Володя, - громко сказала Анна. Владимир встрепенулся. Увидев серьезное лицо Анны с брезгливой оскоминой, он испытал безграничную радость и неуместно заулыбался. Потом он посмотрел на свою левую руку (Анна внезапно с ужасом подумала - он левша), и улыбка стерлась с его губ.
- Вот этой рукой я убил одного важного человека... - Владимир сжал пальцы в кулак и жалобно посмотрел на свою гостью. - Я не хотел. Это вышло случайно.
- Конечно, случайно, - успокаиввающе, но не без иронии заметила Анна. - Я не могу представить, чтоб вы вдруг решили убить какого-то - да к тому же важного - человека и взялись бы продумывать такое убийство. Конечно, случайно, - повторила она.
- Вы мне верите, - утвердительно произнес Владимир и, резко поднявшись, подскочил к решетке. Анна от неожиданности отпрянула.
- А вот они мне ну ни капли не верят! К тому же я был пьян. Ну разве мог я... Я ничего не помню, честное слово... Это мог быть вовсе не я.
Владимир прислонил голову к холодному металлу прута и заплакал. Борясь с собою, Анна протянула руку к его голове. Не сумев побороть вспыхнувшую сентиментальную нежность, она погладила его черные волосы, уже немного побитые сединой - есть такие люди, которые рано седеют, подумала она.
- Меня расстреляют.
- Я тоже умру.
Владимир вскинул заплаканное лицо. Прямо перед глазами у него была рука Анны.
- Как - умрете? - глупенько спросил он.
- От болезни. Я очень больна, Володя.
Только сейчас он заметил, какая она стала немощная, скулы ее стали более острыми, губы - более тонкими, вокруг глаз залегли глубокие тени.
- У меня чахотка. Очень быстро таю. Я не лечусь - хочу, чтоб поскорее...
- Но почему? - Владимир был в замешательстве.
- Надоело. Такая бесплодная жизнь. Я ведь ничего не делаю. Это глупо: жить ради житья. Должна быть какая-то цель, а у меня ее нет... У вас, кстати, тоже нет, так что не бойтесь расстрела. - Анна снова погладила его по голове и ушла.
Говорили, в день расстрела Владимир стоял у стены и смотрел в небо. Он думал: там ли его Анна - единственная женщина, которую он любил.
Осень 2005 года