Старый ткацкий станок. Он долго стоял в темной чулане, где не было света. И вот однажды туда принесли лампу, от одного света пыль вздрогнула, и зазвенев, упала в обожженное светом пространство. Его начали крутить, бережно проверять отекшие временем крючки, машинное масло обливало сталь, струилось по каждому каналу. Это как капля дождя, умывающая онемевший асфальт, как глоток холодного воздуха при изнуряющей жаре, как любовь. Материнская, нежная, та, где не бывает хлама и разрухи. Та, где царит лишь блаженство и раскаяние… Станок перенесли в дом, поставили на против дубовых ставень. Иногда серый ветерок заполнял маленькое комнатное пространство, веселясь с лохматыми занавесками. На пару с нежными руками чинившими что-то, прохладный ветер топтался по обуглившейся краске станка, заливая в него мирное дыхание жизни.
Так было каждый день. До тех пор пока в станке не забился огонь: желаний, тревог, предстоящих потерь. Все те же руки натянули нити. Тонкие, хрустальные паутинки. С каждым днем они превращались в девственное полотно. Станок был готов соткать километры полотна, закутать весь мир в нелепую ткань… Но в него добавили жесткие, темные веревки. Сплетаясь с накрахмаленными нитками, полотно превращалось в грязь. Ни кто этого не видел даже когда на пол упала черная тряпка и станок перестал озвучивать движение времени. Он утих и погас. Растворился во мраке собственного негодования. Нежные руки делали, крутили, вертели, но так и не смогли затушить пожар, испепеливший даже непослушный металл…