В Бережках – февраль
Лида торопилась домой. По небу ползла черная туча и, казалось, что вот-вот ударит гром и застучит дождь. Ее сапожки утопали в подтаявшем, словно творожном, снеге и скользили по матовой корке льда. Через минуту действительно грянул гром, сверкнула молния, и посыпался воздушными хлопьями мокрый снег. Лиде хотелось плакать от какой-то жалости к себе, к своим окоченевшим ладоням, к зиме, которая была уже на исходе. И смеяться от того, что несколько часов назад переполнило счастьем ее душу и заставило сбежать пораньше с работы, чтобы попасть под этот дурацкий снегопад.
-Мишка возвращается! – выпалила Лида с порога.
Отец сидел за столом на кухне, а мать вынимала из печки горшочек с ароматной запеченной картошкой.
-Знать, до апреля не дотянем, кончается картошка – ничегошеньки в погребе не осталось, - бубнила Прасковья, Лидина мать.
-А что это ты так рано вернулась? – искоса посмотрела она на дочь.
-Мишка возвращается! – Лидино лицо сияло от радости.
- Отслужил, значит, этот шалопай. Ума армия-то прибавила ему или нет? – недовольно ворчала Прасковья.
-Ну, что ты так про него! Парень как парень, ну, молод еще, - защищал Мишку Лидин отец.
-Представляете, он телеграмму прислал, - тихо, почти шепотом сказала Лида.
-Неужели тебе телеграмму-то! – усмехнулась мать.
-Да нет же. Он тетке Мане пишет, чтоб встречала завтра, а я приняла эту телеграмму по телеграфу. Маринка побежала ее относить Мане.
-Ну и шустрая девка эта Маринка! Ей всего двадцать, а уже – двое ребятишек, муж Сашка работящий, да и сама-то на почте подрабатывает.
-Мам, да причем тут Маринка?
-Да притом. Работаете вместе, дружите. Вот с кого пример надо брать! А то стыдно сказать – Лидке двадцать шестой пошел, а у нее ни детей, ни мужа, так себе, все в девках ходит, - не унималась раздосадованная Прасковья.
-Что скажешь, старик? Не права я?
-Что ты Лидку совсем в краску вогнала – и зять у тебя будет, и внуки пойдут рано или поздно – это ей самой, Лиде, решать. Да, дочка?
Лида кивнула и пошла в свою комнату. Зная сварливую натуру своей матери, Лида ничуть на нее не обижалась. Да разве об этом ей сейчас думалось?
В ее комнате, светлой и просторной, было два окна: одно выходило в сад, другое – на улицу; там, через дорогу напротив жила одинокая Маня, Мишкина тетка, в стареньком бревенчатом доме с покосившейся набок террасой. Лида бывала там нечасто, зато Прасковья заходила к Мане каждый день.
Мишка рос без отца, без матери. Маня его кормила и одевала, да и соседи немного помогали – кто курочку зарубит, принесет, кто – квашеной капусты. В школе Мишка едва успевал, малограмотная старуха Маня в учебниках ничего не понимала и отправляла мальчишку заниматься к Лиде.
Лида помнила того курносого сорванца с синяками и ссадинами, неумытым лицом и серым воротником застиранной рубашонки. Он терпеливо выслушивал все, что она ему объясняла, а потом бежал сломя голову во двор к мальчишкам, забывая напрочь все, что ему рассказала его «училка».
Лида подошла к столу, пролистала пару книжек и нашла в одной из них Мишкину фотографию. У нее забилось сердце – неужели завтра по этой дороге пройдет Мишка, тот, кого она не видела целых два года. Да тот ли он будет? Она присела на краешек дивана и о чем-то задумалась.
Прасковья убрала со стола посуду, все чисто вымыла, накинула пальто и побежала к тетке Мане. «Вот погодка разыгралась! День ли, ночь ли – не поймешь – темнотища!» шептала она.
Тетка Маня выглядела уставшей.
-Сынок-то твой возвращается, рада, поди! – начала Прасковья.
-Рада! Хорошо, что жив-здоров, да и ладно.
-Лидка-то моя, первая узнала новость. Как на крыльях домой примчалась, дурочка!
-Да любит она его, разве не видно?
-Какая там любовь? Лидка – старуха для него, за ним полдеревни молоденьких, поди, ухлестывают.
-Ну и что же. Да разве он смотрит на кого. Никто ему не нужен. Да и не ухлестывает за ним никто…
-Лидка, можно подумать, ему нужна? – не унималась Прасковья.
-Лидка или не Лидка, кто его знает. Позову завтра деревенских – пусть погуляют. А сейчас за дело надо приниматься, сбегаю к соседям, гляди тоже помогут.
Лида легла спать. Но заснуть не могла никак. «Хорошо, что завтра суббота. На работу идти не надо». Она потянулась в сладкой истоме. Ей представлялось светлое теплое лето, некошеный колхозный луг за деревней.
В то лето и небо синей казалось, и солнце ярче. Бегала Лида каждое утро на луг с учебниками – усаживалась на опушке леса под деревом и читала, к экзаменам готовилась. Встретила она там однажды Мишку. Он катил на велосипеде с банкой сметаны.
-Тетка послала в соседнюю деревню. Сметанки ей захотелось, - сказал Мишка Лиде.
Она подняла глаза, нехотя ответила «а-а» и продолжала читать.
-А чего ты тут одна сидишь?
-Здесь не мешает никто, я в училище связи собралась осенью поступать, в город поеду. Вот и занимаюсь, – пришлось ей ответить.
Мишка, казалось, пропустил это мимо ушей и, соскочив с велосипеда, уселся в траву. Где-то рядом жужжал мохнатый шмель. А ветер доносил сладкий аромат полевых цветов и молодой сочной травы.
Лида закрыла глаза – солнце падало на страницу, и буквы, казалось, расплывались от зноя. Потом она отложила книжку в сторону и сказала:
-Ну, хватит на сегодня.
Действительно ли ей надоело читать, или солнце слишком палило, а может, Мишкино присутствие ее смущало. Она сама не знала. Она чувствовала незримое притяжение к нему. Мишка сорвал травинку и покусывал ее:
-Ну, что еще у тебя новенького?
Таким чистым и прозрачным был взгляд его светлых глаз, настолько свеж был румянец его щек, а губы притягательны, что Лиде захотелось его поцеловать. На его вопрос она ответила коротким «нет, ничего», а сама не знала, что ей делать с этим наваждением. «Мишка совсем еще ребенок – оттолкнет он ее или нет? Вот стыдно-то будет!» Они были совсем одни. Тишина. Даже травинка не шелохнется.
Мишка поглядывал на Лиду исподлобья и ничего не говорил больше. А у Лиды стучало внутри: «Нет. Нет. Нет".
Мне в сентябре в армию идти, повестка вчера пришла.
Лида не могла говорить, все в ней переворачивалось. Эти кудрявые светлые волосы, такие послушные, мягкие, могли бы утонуть в ее ладонях, эта щека могла бы прижаться к ее щеке…
Мишка встал, взял банку, вскочил на велосипед и сказал:
-Ну, пока, что ли? Не буду мешать.
И уехал. А Лида тогда так и не поняла, что же с ней произошло.
Бережки лениво просыпались. Где-то на востоке в белесом небе догорала бледная луна, и все вокруг начинало золотиться под редкими солнечными лучами. На базар побежали старухи с кошелками, а кто – с бидонами к магазину за молоком, выстраиваться в длинную вереницу; где-то вдалеке хрипло кричал петух, и мычали сонно буренки. Дорога была покрыта рыхлым чернеющим снегом, перемешанным с песком, и расчерчена длинными переплетающимися полосками от следов автомобилей, где-то жалобно поскрипывала калитка, и лаяли псы. Деревья стояли жалкие, мокрые, с них стекала каплями студеная вода вчерашнего снегопада.
Лида поправила цветную занавеску и выглянула в окно. Тетка Маня с кем-то громко разговаривала у дома. И Лиде вспомнилось, какой сегодня день!
Она уселась у зеркала. На нее смотрели большие синие глаза, немного сонные и грустные, темная густая прядь волос падала на лоб и бежала ручьем до плеч, касаясь едва заметной ямочки на щеке. Лида собрала волосы на затылке, но они не слушались и рассыпались мелкими кудряшками. Потом она достала в шкафу светлое шелковое платье с оборочками – «вот это я и надену!», да еще ниточку белых бус и тонкий поясок с пряжкой.
-Лидка! Не пора ли вставать! – услышала она голос Прасковьи за дверью.
-Да иду, - ответила она.
Прасковья была одета по-праздничному – белая блузка из сундука да пара сережек в ушах.
-И что это ты, мам, нарядилась?
-Поди, сама не знаешь! Наверное, тоже платье какое достала, - недовольно ответила Прасковья.
-Как-никак у соседки праздник большой. У них с утра дым коромыслом идет – и парят, и жарят. Часам к трем и мы пойдем, поможем.
У Лиды запрыгало сердечко в ожидании чего-то необыкновенного. Она так соскучилась по Мишкиному взгляду, по редким с ним встречам, по его присутствию здесь. Она давненько в него влюбилась. Как часто украдкой она выглядывала из окна и ждала, когда Мишка появится на дороге. Про него говорили в деревне – хулиган, шалопай, тунеядец. А Лиде он еще больше нравился. Своей внешней грубостью и заносчивостью он не отпугивал ее, наоборот, за всем этим Лида чувствовала его ранимую душу и совсем не злое сердце. Лиде было жаль его – старшие парни смеялись над ним и в этом дурацком прозвище – «пуговка», которое они ему дали за маленький рост ли, за курносый нос ли, было что-то унизительное, что злило Мишку. Он постоянно с кем-то дрался, его часто били. Друзей у него почти не было – все его почему-то сторонились. И у Мишки ничего не ладилось ни с учебой, ни с работой. Поехал в город на завод устраиваться – в милицию угодил; вернулся в деревню, а тут – повестка в армию.
Лида помнила тот его последний день в деревне очень хорошо. Маня устроила проводы, но к Мишке почти никто не пришел – несколько малознакомых парней из соседней деревни, охотников до выпивки. Маринка да Светка, которая ни одной деревенской вечеринки не пропускала. Пришли за Лидой – стол ломился от закуски, а половина мест пустовала, да еще мужиков и баб деревенских позвали. Лида глаза боялась на Мишку поднять – у него было такое грустное лицо – вот-вот заплачет как ребенок. Ей хотелось прижать его к себе и приласкать как младенца.
Больше всех пила Светка. Она тянула визгливым голосом застольную песню без конца и без начала. В ее шестнадцать она выглядела тридцатилетней – тяжелые круглые серьги, пухлое лицо с круглым подбородком, короткие волосы, пропахшие сигаретным дымом, и пестрая юбка до колен. Она стучала кулаком по столу, требуя музыку, потом пустилась в пляс, да «пуговку» с собой прихватила. Мишка краснел и злился, а потом вдруг крикнул ей:
-Проваливай, дура безмозглая!
Светка в ответ покрутила пальцем у виска и ушла восвояси, удивленная таким поворотом дела.
Лидина подружка Маринка хохотала, не унимаясь, с каким-то пьяным парнем. Лида чувствовала себя неловко в этой компании. Все: коротенькое ситцевое платье, туго переплетенная коса, неудобные босоножки на высоком каблуке – казались ей некстати; картошка будто была недосолена, капуста – слишком кислая, водка – чересчур горькая. Лиде было настолько одиноко, что она собралась уйти. К Мишке она даже не подошла. Он сидел за столом, опустив голову, моргая светлыми ресницами, до крови кусая губы и сжимая кулаки.
Наутро Лида пришла на автобусную остановку проводить Мишку. У него на плече плакала тетка Маня. Он и глаз на Лиду не поднял. А она сбивчиво ему говорила:
-Два года пройдут, и не заметишь даже, как вернешься. И все будет еще лучше.
Маня махнула рукой, мол, что там говорить ерунду всякую.
Подошел переполненный автобус. Мишкино лицо было бело как мел, его завитушки на голове были приглажены, а в руках он мял шнурок от узла с вещами. Этот мальчишка смотрел куда-то вдаль наивным взглядом с застывшими в глазах слезами. Он протянул Лиде руку, Маню погладил по голове и вскочил на ступеньку отходившего автобуса.
Ходики на стене пробили три часа дня. Посыпался мелкий как крупа снег. Он слегка припорошил грязно-серую дорогу.
Прасковья волновалась:
-Что же это Манин сынок задерживается? – задавала она сама себе вопрос вслух.
Лида не знала, чем ей заняться – то принималась за вышивание, то бралась за книжку, то пыль смахивала с подоконника.
-Не пойдем пока к Мане, обождем.
Пришел Лидин отец со смены. Мать накрыла ему на стол, и Лида помогла – сил не было больше сидеть в своей комнате и ждать.
-Что вы суетитесь? – начал отец. – Прислал парень телеграмму, значит приедет. Ни сегодня, так завтра. Мало ли что там у них, может транспорт плохо ходит – вот на дорогах грязища какая! А путь-то не близкий!
Слова отца подействовали на Лиду успокаивающе. Прасковья ворчала:
-Сегодня, завтра! Закуска испортится. Вон, наготовили сколько! Раздавать кому попало, что ли?
Лида решила сходить к Маринке, чтобы хоть как-то скоротать время
Маринка встретила Лиду улыбающаяся. Ее тяжела я русая коса падала на грудь, веселые карие глаза светились.
-Вот здорово, что ты пришла. А я одна с ребятишками. Сашка позже придет.
Лида обрадовалась, что Маринкиного мужа нет дома – ей не хотелось лишний раз с ним встречаться.
-Везет же тебе, не работаешь завтра, а мне опять на рассвете вставать, да с тяжеленной сумкой за плечом тащиться по деревне – кому газетку, кому – письмецо. Надоело. Уехать бы куда-нибудь. На Гавайи, например, под солнышком поджариться.
-На Гавайи? Что же, неплохо. Хотя и у нас скоро лето будет. Весна не за горами. Я замечаю, что каждый год, в конце февраля, вот за той крышей, - Лида стояла у окна и показывала Маринке на горизонт, - да вон, там с трубой которая, не видишь? Там на небе облако маленькое появляется, чуть заметное, белое-белое, и медленно растворяется, а небо с каждым днем синее и синее становится, а силуэты деревьев – вон тех трех, видишь? – начинают обрастать бледно-зеленой дымкой.
-Ну и что? Ты, Лид, шутишь, что ли про облако-то? Я как-то не замечала его. Ой, ребенок проснулся, побегу!
Лида услышала хныканье младенца в соседней комнате. Потом ей показалось, что скрипнула входная дверь, и в комнату вошел Маринкин муж, Сашка. Он удивился, увидев Лиду одну в их доме.
-Привет! Ты – одна? – тихонько спросил он. А Лида как можно громче ответила:
-Нет, с Маринкой, но мне уже пора, передай ей, что я ушла.
Лида вскочила с места и пошла скорее домой.
Не понравился ей Сашка с первого взгляда, как она с ним познакомилась в городе. Он еще не был тогда женат, учился на каменщика, а Лида приехала поступать в училище. Жили они в соседних общежитиях и познакомились случайно на улице.
-Тебя, кажется, Лидой величают и ты из Бережков? – спросил Сашка слащавым голосом. Из-под мохнатой лисьей шапки смотрели на нее хитрые, прищуренные глаза.
-Да. А вы откуда меня знаете? – стараясь быть почему-то как можно вежливей, поинтересовалась она.
-Так я оттуда же! Не помнишь меня? Я – Сашка.
Лида, как ни напрягала память, вспомнить его не могла, но ответила почему-то «да».
Ей стало приятно и легко на душе. В этом городе она никого не знала, ей и поговорить-то было не с кем. А тут земляк как снег на голову свалился.
В училище она поступила. Темными зимними вечерами сидела за книгами, мечтая о теплом деревенском лете, о том, что однажды вернется Мишка, как она все-все расскажет ему о своей нежности, и они будут счастливы вместе. Но лето все никак не наступало, вечера становились длиннее и грустнее. И тут опять появился Сашка. Яркая коробка конфет, пенистое шампанское, цветы – все это тронуло Лиду. Начались ее частые свидания с Сашкой, день за днем, ночь за ночью. Лида опомнилась, когда, наконец, пришла настоящая весна.
Однажды она сказала Сашке, чтобы он больше не приходил, потому что она любит другого. Она засмеялся и ушел, а скоро она увидела его с другой девушкой. И Маринка дурочка ему попалась. Никто не знал о Лидином романе с Сашкой, и хотя бы это ее успокаивало
Начинало темнеть, когда Лида вернулась домой. О Мишке по-прежнему никаких новостей не было. Лидино платье с оборочками, такое свежее и отглаженное с утра, выглядело на ней уныло – складки все помялись. В доме через дорогу было тихо, только покосившаяся терраса светилась огоньком. Маня сидела одна за столом, дожидаясь своего сорванца. И Лиде было невыносимо грустно. На стене тикали ходики, и казалось, что время слишком торопится, а Мишки все нет и нет.
Прасковья послала дочь подоить корову. Накинув засаленную телогрейку на свое шелковое платье, Лида отправилась в коровник.
На Бережки опускалась темная, безлунная ночь – ни звездочки на небе. Вдалеке топили бани – белый дым клубился на черном горизонте, лаяли, не унимаясь, псы. Снег под ногами заледенел. Лида чуть не поскользнулась, неся в дом полведра горячего парного молока.
В Манином доме погасли все окошки, наверное, старуха пошла спать. И Лида подумала с надеждой: «Знать, завтра Мишка приедет».
Когда Лида встала утром, в доме было тихо. Она сходила на кухню, в комнаты – никого. «И куда мать с отцом запропастились?» - думала она. «Они у Мани!»
У Лиды даже в глазах потемнело от нахлынувшей на сердце радости. «Мишка пришел!» - вертелось у нее в голове. И, в чем была, в халате да старенькой кофточке, выбежала на улицу, через дорогу, к маленькой калитке, распахнутой настежь.
На пороге она услышала голоса – резкий Прасковьи да тихий Манин.
Видимо, никто не заметил, как она вошла. Лидин отец, Маня и Прасковья сидели за столом, спиной к двери, а напротив их – парень со стаканом водки в руке. Лида тихонько ойкнула, все увидели ее и обернулись с какими-то невеселыми лицами. Лида даже пошатнулась слегка:
-У вас все нормально?
Мишкины глаза сверкали, он поднялся из-за стола, подошел к Лиде, схватил ее за талию, приподнял и закружил.
-Здорово, Лидка! – воскликнул он каким-то чужим голосом.
Лида опешила. Перед ней стоял высокий парень в матросской тельняшке и смотрел на нее светлыми глазами с белесыми ресницами.
«Этот голос, такой грубый, эти волосы. Такие жесткие, где же те кудряшки, где курносый нос и эта улыбка – чужая улыбка, разве это – Мишка? – удивлялась Лида.
Мишка отпустил ее. У Лиды кружилась голова, она присела.
-Так ты сегодня вернулся? – спросила она.
-Да. Но точнее – вчера, - ответил он.
-Вчера надрался с деревенскими, еле до дома доволокли. Нет, чтобы сначала Мане на глаза показаться, мол, вернулся я, цел и невредим, - поучала его Прасковья.
Маня сидела за столом сгорбившаяся, вытирая около глаз краешком косынки.
-И поэтому вы все такие грустные сидите? – спросила Лида, – простили бы его.
Лидин отец потрепал Мишку за плечо и сказал:
-Лида права. А ты, Маня, накрывай-ка на стол, а Мишка с Лидкой побегут гостей звать. Праздновать будем.
Лида схватила Мишку за руку и потянула за собой. Они вышли на крыльцо. Мишка как-то вдруг погрустнел наедине с Лидой, и в его голосе появились какие-то грубоватые нотки:
-Что, так и пойдешь без пальто?
Лида взглянула на свой халатик. Надетые на босую ногу тапочки, и смутилась.
-Нет, я пойду и переоденусь. А ты меня подожди. Я мигом.
Когда Лида вернулась, Мишки уже не было. От досады она прикусила до крови губу. «Неужели я долго провозилась, и ему надоело ждать», - вертелось у нее в голове.
Она возвратилась к себе в комнату. Бросила пальто на кровать и уселась, закрыв лицо руками. Ей казалось, что мир перевернулся вверх дном – исчезло приятное чувство предвкушения близкой встречи, испарилась тайна Мишкиного взгляда, ничего не осталось от прежнего мальчишки, которого она так ждала; теперь ждать уже было нечего, ей даже не хотелось идти к Мане на праздник. Лида смяла свое платье с оборочками и засунула на дно сундука.
«А может он меня любит?» - спрашивала себя Лида, вспоминая, как Мишка обрадовался, увидев ее.
В эту секунду постучали в окошко. Это была хохотушка Маринка. Она махала Лиде рукой, показывая, что все идет к Мане.
Лида накинула на плечи шаль и пошла в дом через дорогу.
Гостей оказалось очень много. Лида уселась рядом с Маринкой. Та дала ребятишкам своим по прянику и повернулась к Лиде:
-Ты видела Мишку? Таким симпатичным стал, парень хоть куда!
-Но-но, я тебе покажу! – вмешался в их разговор муж, Сашка.
-Ну, тебя, - отмахнулась Маринка. – Так вот. Девки за ним теперь бегать будут! Высокий, кудрявый, сильный. А то был раньше – так себе. Как там его называли, «пуговка», что ли?
Лида кивнула головой, ей было невесело. Тосты шли один за другим. Лиде почти не было видно Мишку за чьими-то спинами, да ей и не хотелось встретиться с ним взглядом – он сидел во главе стола и свысока глядел на всех. Молоденькие девчонки шушукались между собой и глаз с него не сводили. Среди них Лида узнала Светку. В неизменном пестром платье, сережках-кольцах, с мальчишеской стрижкой, она отбивала чечетку маленькими звонкими каблуками и пела какие-то частушки. Мишка от душа хохотал.
К полуночи все разошлись. Лида осталась помочь убрать посуду. Маня с Прасковьей пошли спать, и без того утомленные подготовкой к застолью. В доме наступила блаженная тишина после нескончаемого шума и гама гостей. Лида перемыла гору посуды, перетерла вафельным полотенцем. Она ждала, что стукнем дверь на террасе и вернутся Мишка, ушедший провожать гостей.
Лида уже собиралась уходить, как услышала в прихожей шепот и скрип двери:
-Что ты! Маня давно спит. Не смущайся как девчонка, пойдем, - мишка упрашивал кого-то войти в дом.
У Лиды сердце стучало как бешеное. Потом зазвенела какая-то металлическая посудина, видимо, случайно задетая в темноте.
-Неловкая же ты, Светка, - шептал Мишка.
Лида замерла. Она не знала, что ей делать – то ли оставаться незамеченной на кухне, то ли поспешить домой.
Как только шаги исчезли где-то в глубине дома, Лида выскочила на улицу.
С неба падали блестящие снежинки, и мороз щипал за щеки. «Февраль – коварный месяц, то телом поманит, то ударит морозом», - крутилась в голове у Лиды какая-то фраза.
В понедельник утром Лида сидела на работе и смотрела в запорошенное окно. Тянулась бесконечная вереница старух с бидонами, где-то мычали коровы. За спиной стучал телеграф. Лиде было грустно оттого, что вчера вечером в отчаянье она порвала единственную Мишкину фотографию, ту, с которой смотрело на нее юное лицо парнишки. День проходил в обычных заботах, в голове по-прежнему шумел вчерашний праздник и вспоминался Мишкин шепот в тишине ночи. Работа отвлекала Лиду от невеселых мыслей, и вчерашнее не казалось ей таким уж горьким.
Придя домой с работы, она столкнулась у калитки с Мишкой. Как будто что-то кольнуло внутри от его пристального взгляда
-Маня к Прасковье послала посуду эту отнести, а у вас нет никого дома.
-Давай, я вчера вечером забыла прихватить ее, да, а мать с отцом еще с работы не пришли, - смущаясь, говорила Лида.
-Лид, - Мишка взял ее руку в мягкой перчатке, - мне у тебя кое-что спросить надо.
-Спрашивай, - в ее голосе слышалась робость.
-Ты меня любишь?
-Что? – чуть слышно спросила Лида, она не повела, что Мишка заговорил об этом. Она насторожилась и не знала, как ей отвечать – говорить правду ей показалось унизительным. А солгать – обмануть себя и Мишку
-Да, - решилась она. Лицо ее было спокойно, и глаза светились в темноте.
-Я догадывался. Что же ты раньше ничего не говорила. Хотя бы намекнула…Что зря страдать-то?
-Отчего ты решил, что я страдала по тебе?
-Ну, как… - замялся Мишка, - люди говорили.
-Какие такие люди? Мать моя или тетка Маня? Ты их слушай больше.
-Да нет. Сашка Маринкин мне все рассказал по пьяни. Как вы в общаге в пустой комнате запирались. Что не стала с ним встречаться из-за меня. Помнишь, я в субботу напился – Сашка меня и напоил, тогда-то я узнал все о тебе.
-Так ты все знаешь, - у Лиды поплыло все перед глазами – и фонари, и улица, и озлобленное Мишкино лицо
-Так вот как ты меня любишь… А я, сколько думал о тебе, так мечтал, был уверен, что ты святая. А оказалось, что ты, что Светка – никакой разницы.
Лида смотрела в Мишкины глаза. Полные горечи и слез. И не верила ни одному его слову. Ведь все не так, как он думает, все гораздо сложнее. Несмотря на те перемены, что в нем произошли за два года, он остался для нее капризным мальчишкой, который еще не научился ни любить, ни прощать.
-И не вздумай уехать из деревни, ты Мане нужен, а я постараюсь не попадаться тебе на глаза, если захочешь, спокойно говорила Лида, а на сердце был тяжелый камень.
Она пошла в дом, закрыв за собой калитку, сняла пальто, села на диван и о чем-то задумалась.
Она вздрогнула, услышав, как камушек попал ей в окно. Это была Маринка, нарядная, с туго переплетенной косой:
-Выходи, в клуб пойдем. Сегодня там танцы.
Лида усмехнулась:
-Ты что?
«Вот уж не подходящее время для веселья», - подумала она про себя.
-А ты что, - передразнила ее Маринка. – Сашка в ночную смену ушел, за детьми бабка присмотрит. Выходи! Не одной же мне идти!
Лида задумалась: «А почему бы ей ни сходить?»
-Чего дома сидеть, - не унималась подружка
-Иду. Уговорила, - ответила ей Лида и выскочила из дома.
Подружки бежали по мягкому, словно творожному февральскому снегу, утопая в нем тонкими каблучками, туда, к сверкающему огоньками деревенскому клубу.
.
В Бережках – февраль (деревенская история)
Лида торопилась домой. По небу ползла черная туча и, казалось, что вот-вот ударит гром и застучит дождь. Ее сапожки утопали в подтаявшем, словно творожном, снеге и скользили по матовой корке льда. Через минуту действительно грянул гром, сверкнула молния, и посыпался воздушными хлопьями мокрый снег. Лиде хотелось плакать от какой-то жалости к себе, к своим окоченевшим ладоням, к зиме, которая была уже на исходе. И смеяться от того, что несколько часов назад переполнило счастьем ее душу и заставило сбежать пораньше с работы, чтобы попасть под этот дурацкий снегопад.
-Мишка возвращается! – выпалила Лида с порога.
Отец сидел за столом на кухне, а мать вынимала из печки горшочек с ароматной запеченной картошкой.
-Знать, до апреля не дотянем, кончается картошка – ничегошеньки в погребе не осталось, - бубнила Прасковья, Лидина мать.
-А что это ты так рано вернулась? – искоса посмотрела она на дочь.
-Мишка возвращается! – Лидино лицо сияло от радости.
- Отслужил, значит, этот шалопай. Ума армия-то прибавила ему или нет? – недовольно ворчала Прасковья.
-Ну, что ты так про него! Парень как парень, ну, молод еще, - защищал Мишку Лидин отец.
-Представляете, он телеграмму прислал, - тихо, почти шепотом сказала Лида.
-Неужели тебе телеграмму-то! – усмехнулась мать.
-Да нет же. Он тетке Мане пишет, чтоб встречала завтра, а я приняла эту телеграмму по телеграфу. Маринка побежала ее относить Мане.
-Ну и шустрая девка эта Маринка! Ей всего двадцать, а уже – двое ребятишек, муж Сашка работящий, да и сама-то на почте подрабатывает.
-Мам, да причем тут Маринка?
-Да притом. Работаете вместе, дружите. Вот с кого пример надо брать! А то стыдно сказать – Лидке двадцать шестой пошел, а у нее ни детей, ни мужа, так себе, все в девках ходит, - не унималась раздосадованная Прасковья.
-Что скажешь, старик? Не права я?
-Что ты Лидку совсем в краску вогнала – и зять у тебя будет, и внуки пойдут рано или поздно – это ей самой, Лиде, решать. Да, дочка?
Лида кивнула и пошла в свою комнату. Зная сварливую натуру своей матери, Лида ничуть на нее не обижалась. Да разве об этом ей сейчас думалось?
В ее комнате, светлой и просторной, было два окна: одно выходило в сад, другое – на улицу; там, через дорогу напротив жила одинокая Маня, Мишкина тетка, в стареньком бревенчатом доме с покосившейся набок террасой. Лида бывала там нечасто, зато Прасковья заходила к Мане каждый день.
Мишка рос без отца, без матери. Маня его кормила и одевала, да и соседи немного помогали – кто курочку зарубит, принесет, кто – квашеной капусты. В школе Мишка едва успевал, малограмотная старуха Маня в учебниках ничего не понимала и отправляла мальчишку заниматься к Лиде.
Лида помнила того курносого сорванца с синяками и ссадинами, неумытым лицом и серым воротником застиранной рубашонки. Он терпеливо выслушивал все, что она ему объясняла, а потом бежал сломя голову во двор к мальчишкам, забывая напрочь все, что ему рассказала его «училка».
Лида подошла к столу, пролистала пару книжек и нашла в одной из них Мишкину фотографию. У нее забилось сердце – неужели завтра по этой дороге пройдет Мишка, тот, кого она не видела целых два года. Да тот ли он будет? Она присела на краешек дивана и о чем-то задумалась.
Прасковья убрала со стола посуду, все чисто вымыла, накинула пальто и побежала к тетке Мане. «Вот погодка разыгралась! День ли, ночь ли – не поймешь – темнотища!» шептала она.
Тетка Маня выглядела уставшей.
-Сынок-то твой возвращается, рада, поди! – начала Прасковья.
-Рада! Хорошо, что жив-здоров, да и ладно.
-Лидка-то моя, первая узнала новость. Как на крыльях домой примчалась, дурочка!
-Да любит она его, разве не видно?
-Какая там любовь? Лидка – старуха для него, за ним полдеревни молоденьких, поди, ухлестывают.
-Ну и что же. Да разве он смотрит на кого. Никто ему не нужен. Да и не ухлестывает за ним никто…
-Лидка, можно подумать, ему нужна? – не унималась Прасковья.
-Лидка или не Лидка, кто его знает. Позову завтра деревенских – пусть погуляют. А сейчас за дело надо приниматься, сбегаю к соседям, гляди тоже помогут.
Лида легла спать. Но заснуть не могла никак. «Хорошо, что завтра суббота. На работу идти не надо». Она потянулась в сладкой истоме. Ей представлялось светлое теплое лето, некошеный колхозный луг за деревней.
В то лето и небо синей казалось, и солнце ярче. Бегала Лида каждое утро на луг с учебниками – усаживалась на опушке леса под деревом и читала, к экзаменам готовилась. Встретила она там однажды Мишку. Он катил на велосипеде с банкой сметаны.
-Тетка послала в соседнюю деревню. Сметанки ей захотелось, - сказал Мишка Лиде.
Она подняла глаза, нехотя ответила «а-а» и продолжала читать.
-А чего ты тут одна сидишь?
-Здесь не мешает никто, я в училище связи собралась осенью поступать, в город поеду. Вот и занимаюсь, – пришлось ей ответить.
Мишка, казалось, пропустил это мимо ушей и, соскочив с велосипеда, уселся в траву. Где-то рядом жужжал мохнатый шмель. А ветер доносил сладкий аромат полевых цветов и молодой сочной травы.
Лида закрыла глаза – солнце падало на страницу, и буквы, казалось, расплывались от зноя. Потом она отложила книжку в сторону и сказала:
-Ну, хватит на сегодня.
Действительно ли ей надоело читать, или солнце слишком палило, а может, Мишкино присутствие ее смущало. Она сама не знала. Она чувствовала незримое притяжение к нему. Мишка сорвал травинку и покусывал ее:
-Ну, что еще у тебя новенького?
Таким чистым и прозрачным был взгляд его светлых глаз, настолько свеж был румянец его щек, а губы притягательны, что Лиде захотелось его поцеловать. На его вопрос она ответила коротким «нет, ничего», а сама не знала, что ей делать с этим наваждением. «Мишка совсем еще ребенок – оттолкнет он ее или нет? Вот стыдно-то будет!» Они были совсем одни. Тишина. Даже травинка не шелохнется.
Мишка поглядывал на Лиду исподлобья и ничего не говорил больше. А у Лиды стучало внутри: «Нет. Нет. Нет".
Мне в сентябре в армию идти, повестка вчера пришла.
Лида не могла говорить, все в ней переворачивалось. Эти кудрявые светлые волосы, такие послушные, мягкие, могли бы утонуть в ее ладонях, эта щека могла бы прижаться к ее щеке…
Мишка встал, взял банку, вскочил на велосипед и сказал:
-Ну, пока, что ли? Не буду мешать.
И уехал. А Лида тогда так и не поняла, что же с ней произошло.
Бережки лениво просыпались. Где-то на востоке в белесом небе догорала бледная луна, и все вокруг начинало золотиться под редкими солнечными лучами. На базар побежали старухи с кошелками, а кто – с бидонами к магазину за молоком, выстраиваться в длинную вереницу; где-то вдалеке хрипло кричал петух, и мычали сонно буренки. Дорога была покрыта рыхлым чернеющим снегом, перемешанным с песком, и расчерчена длинными переплетающимися полосками от следов автомобилей, где-то жалобно поскрипывала калитка, и лаяли псы. Деревья стояли жалкие, мокрые, с них стекала каплями студеная вода вчерашнего снегопада.
Лида поправила цветную занавеску и выглянула в окно. Тетка Маня с кем-то громко разговаривала у дома. И Лиде вспомнилось, какой сегодня день!
Она уселась у зеркала. На нее смотрели большие синие глаза, немного сонные и грустные, темная густая прядь волос падала на лоб и бежала ручьем до плеч, касаясь едва заметной ямочки на щеке. Лида собрала волосы на затылке, но они не слушались и рассыпались мелкими кудряшками. Потом она достала в шкафу светлое шелковое платье с оборочками – «вот это я и надену!», да еще ниточку белых бус и тонкий поясок с пряжкой.
-Лидка! Не пора ли вставать! – услышала она голос Прасковьи за дверью.
-Да иду, - ответила она.
Прасковья была одета по-праздничному – белая блузка из сундука да пара сережек в ушах.
-И что это ты, мам, нарядилась?
-Поди, сама не знаешь! Наверное, тоже платье какое достала, - недовольно ответила Прасковья.
-Как-никак у соседки праздник большой. У них с утра дым коромыслом идет – и парят, и жарят. Часам к трем и мы пойдем, поможем.
У Лиды запрыгало сердечко в ожидании чего-то необыкновенного. Она так соскучилась по Мишкиному взгляду, по редким с ним встречам, по его присутствию здесь. Она давненько в него влюбилась. Как часто украдкой она выглядывала из окна и ждала, когда Мишка появится на дороге. Про него говорили в деревне – хулиган, шалопай, тунеядец. А Лиде он еще больше нравился. Своей внешней грубостью и заносчивостью он не отпугивал ее, наоборот, за всем этим Лида чувствовала его ранимую душу и совсем не злое сердце. Лиде было жаль его – старшие парни смеялись над ним и в этом дурацком прозвище – «пуговка», которое они ему дали за маленький рост ли, за курносый нос ли, было что-то унизительное, что злило Мишку. Он постоянно с кем-то дрался, его часто били. Друзей у него почти не было – все его почему-то сторонились. И у Мишки ничего не ладилось ни с учебой, ни с работой. Поехал в город на завод устраиваться – в милицию угодил; вернулся в деревню, а тут – повестка в армию.
Лида помнила тот его последний день в деревне очень хорошо. Маня устроила проводы, но к Мишке почти никто не пришел – несколько малознакомых парней из соседней деревни, охотников до выпивки. Маринка да Светка, которая ни одной деревенской вечеринки не пропускала. Пришли за Лидой – стол ломился от закуски, а половина мест пустовала, да еще мужиков и баб деревенских позвали. Лида глаза боялась на Мишку поднять – у него было такое грустное лицо – вот-вот заплачет как ребенок. Ей хотелось прижать его к себе и приласкать как младенца.
Больше всех пила Светка. Она тянула визгливым голосом застольную песню без конца и без начала. В ее шестнадцать она выглядела тридцатилетней – тяжелые круглые серьги, пухлое лицо с круглым подбородком, короткие волосы, пропахшие сигаретным дымом, и пестрая юбка до колен. Она стучала кулаком по столу, требуя музыку, потом пустилась в пляс, да «пуговку» с собой прихватила. Мишка краснел и злился, а потом вдруг крикнул ей:
-Проваливай, дура безмозглая!
Светка в ответ покрутила пальцем у виска и ушла восвояси, удивленная таким поворотом дела.
Лидина подружка Маринка хохотала, не унимаясь, с каким-то пьяным парнем. Лида чувствовала себя неловко в этой компании. Все: коротенькое ситцевое платье, туго переплетенная коса, неудобные босоножки на высоком каблуке – казались ей некстати; картошка будто была недосолена, капуста – слишком кислая, водка – чересчур горькая. Лиде было настолько одиноко, что она собралась уйти. К Мишке она даже не подошла. Он сидел за столом, опустив голову, моргая светлыми ресницами, до крови кусая губы и сжимая кулаки.
Наутро Лида пришла на автобусную остановку проводить Мишку. У него на плече плакала тетка Маня. Он и глаз на Лиду не поднял. А она сбивчиво ему говорила:
-Два года пройдут, и не заметишь даже, как вернешься. И все будет еще лучше.
Маня махнула рукой, мол, что там говорить ерунду всякую.
Подошел переполненный автобус. Мишкино лицо было бело как мел, его завитушки на голове были приглажены, а в руках он мял шнурок от узла с вещами. Этот мальчишка смотрел куда-то вдаль наивным взглядом с застывшими в глазах слезами. Он протянул Лиде руку, Маню погладил по голове и вскочил на ступеньку отходившего автобуса.
Ходики на стене пробили три часа дня. Посыпался мелкий как крупа снег. Он слегка припорошил грязно-серую дорогу.
Прасковья волновалась:
-Что же это Манин сынок задерживается? – задавала она сама себе вопрос вслух.
Лида не знала, чем ей заняться – то принималась за вышивание, то бралась за книжку, то пыль смахивала с подоконника.
-Не пойдем пока к Мане, обождем.
Пришел Лидин отец со смены. Мать накрыла ему на стол, и Лида помогла – сил не было больше сидеть в своей комнате и ждать.
-Что вы суетитесь? – начал отец. – Прислал парень телеграмму, значит приедет. Ни сегодня, так завтра. Мало ли что там у них, может транспорт плохо ходит – вот на дорогах грязища какая! А путь-то не близкий!
Слова отца подействовали на Лиду успокаивающе. Прасковья ворчала:
-Сегодня, завтра! Закуска испортится. Вон, наготовили сколько! Раздавать кому попало, что ли?
Лида решила сходить к Маринке, чтобы хоть как-то скоротать время
Маринка встретила Лиду улыбающаяся. Ее тяжела я русая коса падала на грудь, веселые карие глаза светились.
-Вот здорово, что ты пришла. А я одна с ребятишками. Сашка позже придет.
Лида обрадовалась, что Маринкиного мужа нет дома – ей не хотелось лишний раз с ним встречаться.
-Везет же тебе, не работаешь завтра, а мне опять на рассвете вставать, да с тяжеленной сумкой за плечом тащиться по деревне – кому газетку, кому – письмецо. Надоело. Уехать бы куда-нибудь. На Гавайи, например, под солнышком поджариться.
-На Гавайи? Что же, неплохо. Хотя и у нас скоро лето будет. Весна не за горами. Я замечаю, что каждый год, в конце февраля, вот за той крышей, - Лида стояла у окна и показывала Маринке на горизонт, - да вон, там с трубой которая, не видишь? Там на небе облако маленькое появляется, чуть заметное, белое-белое, и медленно растворяется, а небо с каждым днем синее и синее становится, а силуэты деревьев – вон тех трех, видишь? – начинают обрастать бледно-зеленой дымкой.
-Ну и что? Ты, Лид, шутишь, что ли про облако-то? Я как-то не замечала его. Ой, ребенок проснулся, побегу!
Лида услышала хныканье младенца в соседней комнате. Потом ей показалось, что скрипнула входная дверь, и в комнату вошел Маринкин муж, Сашка. Он удивился, увидев Лиду одну в их доме.
-Привет! Ты – одна? – тихонько спросил он. А Лида как можно громче ответила:
-Нет, с Маринкой, но мне уже пора, передай ей, что я ушла.
Лида вскочила с места и пошла скорее домой.
Не понравился ей Сашка с первого взгляда, как она с ним познакомилась в городе. Он еще не был тогда женат, учился на каменщика, а Лида приехала поступать в училище. Жили они в соседних общежитиях и познакомились случайно на улице.
-Тебя, кажется, Лидой величают и ты из Бережков? – спросил Сашка слащавым голосом. Из-под мохнатой лисьей шапки смотрели на нее хитрые, прищуренные глаза.
-Да. А вы откуда меня знаете? – стараясь быть почему-то как можно вежливей, поинтересовалась она.
-Так я оттуда же! Не помнишь меня? Я – Сашка.
Лида, как ни напрягала память, вспомнить его не могла, но ответила почему-то «да».
Ей стало приятно и легко на душе. В этом городе она никого не знала, ей и поговорить-то было не с кем. А тут земляк как снег на голову свалился.
В училище она поступила. Темными зимними вечерами сидела за книгами, мечтая о теплом деревенском лете, о том, что однажды вернется Мишка, как она все-все расскажет ему о своей нежности, и они будут счастливы вместе. Но лето все никак не наступало, вечера становились длиннее и грустнее. И тут опять появился Сашка. Яркая коробка конфет, пенистое шампанское, цветы – все это тронуло Лиду. Начались ее частые свидания с Сашкой, день за днем, ночь за ночью. Лида опомнилась, когда, наконец, пришла настоящая весна.
Однажды она сказала Сашке, чтобы он больше не приходил, потому что она любит другого. Она засмеялся и ушел, а скоро она увидела его с другой девушкой. И Маринка дурочка ему попалась. Никто не знал о Лидином романе с Сашкой, и хотя бы это ее успокаивало
Начинало темнеть, когда Лида вернулась домой. О Мишке по-прежнему никаких новостей не было. Лидино платье с оборочками, такое свежее и отглаженное с утра, выглядело на ней уныло – складки все помялись. В доме через дорогу было тихо, только покосившаяся терраса светилась огоньком. Маня сидела одна за столом, дожидаясь своего сорванца. И Лиде было невыносимо грустно. На стене тикали ходики, и казалось, что время слишком торопится, а Мишки все нет и нет.
Прасковья послала дочь подоить корову. Накинув засаленную телогрейку на свое шелковое платье, Лида отправилась в коровник.
На Бережки опускалась темная, безлунная ночь – ни звездочки на небе. Вдалеке топили бани – белый дым клубился на черном горизонте, лаяли, не унимаясь, псы. Снег под ногами заледенел. Лида чуть не поскользнулась, неся в дом полведра горячего парного молока.
В Манином доме погасли все окошки, наверное, старуха пошла спать. И Лида подумала с надеждой: «Знать, завтра Мишка приедет».
Когда Лида встала утром, в доме было тихо. Она сходила на кухню, в комнаты – никого. «И куда мать с отцом запропастились?» - думала она. «Они у Мани!»
У Лиды даже в глазах потемнело от нахлынувшей на сердце радости. «Мишка пришел!» - вертелось у нее в голове. И, в чем была, в халате да старенькой кофточке, выбежала на улицу, через дорогу, к маленькой калитке, распахнутой настежь.
На пороге она услышала голоса – резкий Прасковьи да тихий Манин.
Видимо, никто не заметил, как она вошла. Лидин отец, Маня и Прасковья сидели за столом, спиной к двери, а напротив их – парень со стаканом водки в руке. Лида тихонько ойкнула, все увидели ее и обернулись с какими-то невеселыми лицами. Лида даже пошатнулась слегка:
-У вас все нормально?
Мишкины глаза сверкали, он поднялся из-за стола, подошел к Лиде, схватил ее за талию, приподнял и закружил.
-Здорово, Лидка! – воскликнул он каким-то чужим голосом.
Лида опешила. Перед ней стоял высокий парень в матросской тельняшке и смотрел на нее светлыми глазами с белесыми ресницами.
«Этот голос, такой грубый, эти волосы. Такие жесткие, где же те кудряшки, где курносый нос и эта улыбка – чужая улыбка, разве это – Мишка? – удивлялась Лида.
Мишка отпустил ее. У Лиды кружилась голова, она присела.
-Так ты сегодня вернулся? – спросила она.
-Да. Но точнее – вчера, - ответил он.
-Вчера надрался с деревенскими, еле до дома доволокли. Нет, чтобы сначала Мане на глаза показаться, мол, вернулся я, цел и невредим, - поучала его Прасковья.
Маня сидела за столом сгорбившаяся, вытирая около глаз краешком косынки.
-И поэтому вы все такие грустные сидите? – спросила Лида, – простили бы его.
Лидин отец потрепал Мишку за плечо и сказал:
-Лида права. А ты, Маня, накрывай-ка на стол, а Мишка с Лидкой побегут гостей звать. Праздновать будем.
Лида схватила Мишку за руку и потянула за собой. Они вышли на крыльцо. Мишка как-то вдруг погрустнел наедине с Лидой, и в его голосе появились какие-то грубоватые нотки:
-Что, так и пойдешь без пальто?
Лида взглянула на свой халатик, надетые на босую ногу тапочки, и смутилась.
-Нет, я пойду и переоденусь. А ты меня подожди. Я мигом.
Когда Лида вернулась, Мишки уже не было. От досады она прикусила до крови губу. «Неужели я долго провозилась, и ему надоело ждать», - вертелось у нее в голове.
Она возвратилась к себе в комнату. Бросила пальто на кровать и уселась, закрыв лицо руками. Ей казалось, что мир перевернулся вверх дном – исчезло приятное чувство предвкушения близкой встречи, испарилась тайна Мишкиного взгляда, ничего не осталось от прежнего мальчишки, которого она так ждала; теперь ждать уже было нечего, ей даже не хотелось идти к Мане на праздник. Лида смяла свое платье с оборочками и засунула на дно сундука.
«А может он меня любит?» - спрашивала себя Лида, вспоминая, как Мишка обрадовался, увидев ее.
В эту секунду постучали в окошко. Это была хохотушка Маринка. Она махала Лиде рукой, показывая, что все идет к Мане.
Лида накинула на плечи шаль и пошла в дом через дорогу.
Гостей оказалось очень много. Лида уселась рядом с Маринкой. Та дала ребятишкам своим по прянику и повернулась к Лиде:
-Ты видела Мишку? Таким симпатичным стал, парень хоть куда!
-Но-но, я тебе покажу! – вмешался в их разговор муж, Сашка.
-Ну, тебя, - отмахнулась Маринка. – Так вот. Девки за ним теперь бегать будут! Высокий, кудрявый, сильный. А то был раньше – так себе. Как там его называли, «пуговка», что ли?
Лида кивнула головой, ей было невесело. Тосты шли один за другим. Лиде почти не было видно Мишку за чьими-то спинами, да ей и не хотелось встретиться с ним взглядом – он сидел во главе стола и свысока глядел на всех. Молоденькие девчонки шушукались между собой и глаз с него не сводили. Среди них Лида узнала Светку. В неизменном пестром платье, сережках-кольцах, с мальчишеской стрижкой, она отбивала чечетку маленькими звонкими каблуками и пела какие-то частушки. Мишка от душа хохотал.
К полуночи все разошлись. Лида осталась помочь убрать посуду. Маня с Прасковьей пошли спать, и без того утомленные подготовкой к застолью. В доме наступила блаженная тишина после нескончаемого шума и гама гостей. Лида перемыла гору посуды, перетерла вафельным полотенцем. Она ждала, что стукнем дверь на террасе и вернутся Мишка, ушедший провожать гостей.
Лида уже собиралась уходить, как услышала в прихожей шепот и скрип двери:
-Что ты! Маня давно спит. Не смущайся как девчонка, пойдем, - мишка упрашивал кого-то войти в дом.
У Лиды сердце стучало как бешеное. Потом зазвенела какая-то металлическая посудина, видимо, случайно задетая в темноте.
-Неловкая же ты, Светка, - шептал Мишка.
Лида замерла. Она не знала, что ей делать – то ли оставаться незамеченной на кухне, то ли поспешить домой.
Как только шаги исчезли где-то в глубине дома, Лида выскочила на улицу.
С неба падали блестящие снежинки, и мороз щипал за щеки. «Февраль – коварный месяц, то телом поманит, то ударит морозом», - крутилась в голове у Лиды какая-то фраза.
В понедельник утром Лида сидела на работе и смотрела в запорошенное окно. Тянулась бесконечная вереница старух с бидонами, где-то мычали коровы. За спиной стучал телеграф. Лиде было грустно оттого, что вчера вечером в отчаянье она порвала единственную Мишкину фотографию, ту, с которой смотрело на нее юное лицо парнишки. День проходил в обычных заботах, в голове по-прежнему шумел вчерашний праздник и вспоминался Мишкин шепот в тишине ночи. Работа отвлекала Лиду от невеселых мыслей, и вчерашнее не казалось ей таким уж горьким.
Придя домой с работы, она столкнулась у калитки с Мишкой. Как будто что-то кольнуло внутри от его пристального взгляда
-Маня к Прасковье послала посуду эту отнести, а у вас нет никого дома.
-Давай, я вчера вечером забыла прихватить ее, да, а мать с отцом еще с работы не пришли, - смущаясь, говорила Лида.
-Лид, - Мишка взял ее руку в мягкой перчатке, - мне у тебя кое-что спросить надо.
-Спрашивай, - в ее голосе слышалась робость.
-Ты меня любишь?
-Что? – чуть слышно спросила Лида, она не повела, что Мишка заговорил об этом. Она насторожилась и не знала, как ей отвечать – говорить правду ей показалось унизительным. А солгать – обмануть себя и Мишку
-Да, - решилась она. Лицо ее было спокойно, и глаза светились в темноте.
-Я догадывался. Что же ты раньше ничего не говорила. Хотя бы намекнула…Что зря страдать-то?
-Отчего ты решил, что я страдала по тебе?
-Ну, как… - замялся Мишка, - люди говорили.
-Какие такие люди? Мать моя или тетка Маня? Ты их слушай больше.
-Да нет. Сашка Маринкин мне все рассказал по пьяни. Как вы в общаге в пустой комнате запирались. Что не стала с ним встречаться из-за меня. Помнишь, я в субботу напился – Сашка меня и напоил, тогда-то я узнал все о тебе.
-Так ты все знаешь, - у Лиды поплыло все перед глазами – и фонари, и улица, и озлобленное Мишкино лицо
-Так вот как ты меня любишь… А я, сколько думал о тебе, так мечтал, был уверен, что ты святая. А оказалось, что ты, что Светка – никакой разницы.
Лида смотрела в Мишкины глаза. Полные горечи и слез. И не верила ни одному его слову. Ведь все не так, как он думает, все гораздо сложнее. Несмотря на те перемены, что в нем произошли за два года, он остался для нее капризным мальчишкой, который еще не научился ни любить, ни прощать.
-И не вздумай уехать из деревни, ты Мане нужен, а я постараюсь не попадаться тебе на глаза, если захочешь, спокойно говорила Лида, а на сердце был тяжелый камень.
Она пошла в дом, закрыв за собой калитку, сняла пальто, села на диван и о чем-то задумалась.
Она вздрогнула, услышав, как камушек попал ей в окно. Это была Маринка, нарядная, с туго переплетенной косой:
-Выходи, в клуб пойдем. Сегодня там танцы.
Лида усмехнулась:
-Ты что?
«Вот уж не подходящее время для веселья», - подумала она про себя.
-А ты что, - передразнила ее Маринка. – Сашка в ночную смену ушел, за детьми бабка присмотрит. Выходи! Не одной же мне идти!
Лида задумалась: «А почему бы ей ни сходить?»
-Чего дома сидеть, - не унималась подружка
-Иду. Уговорила, - ответила ей Лида и выскочила из дома.
Подружки бежали по мягкому, словно творожному февральскому снегу, утопая в нем тонкими каблучками, туда, к сверкающему огоньками деревенскому клубу.
март 1996 г.
.
.
.