Аннотация
В консолидированном и сплочённом обществе всё контролирует спецслужба под названием Надзор. Армия держит в осаде таинственный Город, из которого пытаются прорваться танки. На передовой сражается отличник боевой и политической подготовки с ником Сержант, который влюбляется в служащую батальона психологической разгрузки офицеров. Общение с любимой заставляет Сержанта поменять свои представления о войне, но ненужные размышления ломают ему карьеру и создают смертельную угрозу...
Глава 1. Передовая
– Малыш, ты отличный парень, но почему ты в них не стреляешь?
– Никак нет, я стреляю, но не могу же я каждым выстрелом убивать их.
– Малыш, ты отличный парень, но не ври. В ячейке мы сидим почти целый день, и не разу ты не убил никого. Убивал только я, – поморщился Сержант.
– Я старательно целился и мне не понятен ваш разговор.
– Малыш, давай начистоту: почему ты не хочешь их убивать? Не держи меня за дурака.
– Вообще-то я плохо вижу. Может быть, поэтому, если вам, в самом деле, кажется, что я не убил никого.
– Не ври, Малыш, неделю назад в учебке, ты неплохо стрелял, я видел. Давай начистоту, без брехни и вообще ...
Близкий разрыв заглушил конец фразы. Малыша и Сержанта чувствительно встряхнуло, так, что Малыш даже ойкнул, а затем обсыпало градом земляных комьев, вырванных взрывом. Сержант чуть приподнялся над бруствером, сразу же защёлкали пули, смачно впивающиеся в землю возле приподнятой головы.
Мгновения хватило ему рассмотреть, что делается впереди, снова присев на дно, он обратился к солдату:
– Расчехляй свою пушку. Танк и, кажется, прёт на нас.
Малыш вытащил из под себя гранатомёт, он сидел на нём, и с меланхоличным видом принялся готовить его к бою: снял чехлы и быстро, не смотря на свой заспанный и недовольный вид, вставил гранату. Рёв танка, казалось, стоял над самым окопчиком, закладывая уши и заставляя вибрировать сухие стенки ячейки.
– Ну, давай, Малыш, не промахнись хоть сейчас!
Солдат поднялся, мгновенно загрохотал пулемёт, но пулеметчику в танке, видно, было трудно хорошо прицелиться, и поэтому Малыш успел выстрелить и опустится на дно невредимым. До этого нарастающий гул застыл на месте.
– Куда ты его?
– Вроде, как в гусеницу.
– Ну, давай ещё одной по бакам, пусть поджарятся сволочи!
Малыш, тяжело вздохнув, снова поднялся. Танк стоял удачно: боком, повернувшись по инерции, когда слетала гусеница. Так, что ничего не мешало солдату как следует прицелится. Со вторым выстрелом со дна ячейки поднялся Сержант, щелкнув затвором своего автомата, пристроился рядом с напарником, и стал наблюдать, как огромная махина, уже нестрашная, постепенно покрывается сине-красными языками пламени.
Люк на башне откинулся, на броню вылез танкист. Показались голова и плечи второго. Сержант начал стрелять короткими очередями. Помедлив секунду, принялся палить Малыш. Тот, который полностью вылез, упал в пылающее горючее, на разбитые баки, второй, вскинув руки, высунувшись из люка по пояс, повалился на крышу башни, комбинезон на нём загорелся.
– Сейчас похаркают оставшихся два голубчика дыму и полезут тоже. Вот тут-то мы их и замочим, а ты, Малыш, опять палил в белый свет, кончай. Тех двоих убьёшь ты, а я посмотрю, – Сержант говорил весело, на душе у него стало хорошо, опасность миновала, он сейчас охотник, и, даст бог, до утра их никто тревожить не будет, а значит, до утра они доживут, уже и это хорошо, а там, конечно, сменят. Тогда неделю отдыхать на базе: жратва, сон до отвала и бабы. А что потом, его не интересует – война это война – главное чтоб не убили.
Из люка показался третий, вот он уже высунулся по пояс.
– Малыш, огонь! – Сержант толкнул напарника.
Малыш выстрелил. Танкист на мгновение замер, и неожиданным рывком выскочил из люка за спасительный метал танка.
– Что же ты, гад, делаешь! – заорал Сержант, вскидывая автомат и, почти не целясь, дал очередь по показавшейся голове последнего. Голова раскололась, маленьким вулканчиком выбрасывая в чёрный дым жёлтый мозг.
Сержант огляделся по сторонам. После грохота боя было по-новому тихо. Заходило солнце, краем опираясь на теряющуюся за спиной кромку горизонта. С трёх сторон простиралась голая и ровная, как крышка стола равнина, покрытая темно желтой, потрескавшейся от жары глиной. Небольшие бугорки брустверов ячеек слева и справа - до горизонта, вытянутые почти в линию. Искорёженные остовы танков и бронемашин – так много, что вдали, пустыня кажется сплошным маслянисто-чёрным скопищем металла. На три ячейки правее, метрах в семиста, догорал дутой танк. «Кажись, работа Кота с напарником,» – мелькнуло в голове. Совсем далеко на чей-то окоп пёрла ещё одна машина – «и эти голубчики поджарятся». А впереди, в голубоватой колышущейся дымке, за бесчисленным металлоломом техники, чернел загадочный, воинственный Город. Пахло гарью.
Сержант опустился на дно ячейки, стряхнул комочки земли с дерюжки, на которой сидел, поудобней уселся, привалившись к стенке. Малыш апатично, опять сидя на уже зачехлённом гранатомёте, щепкой ковырял сухую глину.
– Малыш, хочешь, я никому не скажу, что ты стреляешь мимо и не хочешь убивать этих. И, вообще, буду молчать, но только скажи, почему ты в них не стреляешь? Вот и этого из танка ты упустил. Сейчас он наверняка сидит в дыму за своей вонючей коробкой и ждёт ночи, чтобы смыться, а может, заодно прикончить нас, а может, и ещё кого-нибудь. Ты вообще понимаешь, что ты сделал. Кретин! Вместо того, чтобы спать ночью как все умные люди, мы будем караулить этого идиота. Ну, говори, Малыш, почему ты в них не стреляешь? Почему?! – Сержант медленно раскалялся, больше всего его раздражало молчание напарника, даже больше, чем его унылая физиономия.
– Я уже говорил, Сержант, что я плохо вижу, Клянусь, я не виноват,- Малыш всё так же водил щепкой по стене. Вид у него был больной и усталый.
– Малыш, что ты плохо видишь расскажешь ребятам из Надзора, но я то, Малыш, учил тебя стрелять в учебке, там ты классно стрелял. Я, Малыш, лучше тебя самого знаю, как ты видишь, да и тут большого ума и зрения не надо - попасть в двухметрового кретина из автомата с альфа прицелом. Так что, если хочешь найти себе оправдание, придумай что-нибудь ещё. Я тебе даже не верю, не говоря уж о многоопытном Надзоре, - он подчеркнул это слово,- но обещаю, что я не буду стучать, если ты мне объяснишь, почему ты в них не стреляешь.
Сержант завел этот разговор от нечего делать, пытаясь раскусить, что же напарник артачится. Не стреляет врага и всё тут, хотя танки жжёт за милую душу – за сегодня два танка подбил с первого раза – не каждому новичку это удаётся. К тому же он хотел расшевелить чересчур спокойного и меланхоличного солдатика, а заодно чуть-чуть его припугнуть – это полезно. И за болтовнёй время проходит быстрее.
Малыш бросил щепку, поднялся, привалился грудью на стенку, и смотря на перекорёженный, догорающий танк, из которого высоко в воздух поднимались клочья душного черного дыма, тихо, одними губами, боясь своих слов, но убеждённо произнёс:
– Они же тоже люди, – а потом погромче, смотря сверху вниз на Сёржанта, – да, они люди, как и мы.
От услышанного Сержант подавился слюной. Такого он никогда в жизни, даже в самом страшном сне, не ожидал. Он долго кашлял, хватаясь за горло, и вскочил, заорав прямо в лицо Малыша:
– Ты абсолютно обалдел что ли?! Это как люди?! Это они что ли люди?! Да ты – козёл, если так и вправду думаешь!
Сержант раскраснелся и даже не от гнева, а скорее от удивления - это ж надо такое сказануть, да ещё так убеждённо. Вместе с тем, он услышал что-то своё, что иногда крутилось на задворках его сознания. Но, всё равно, это ж надо такое сказануть! Да так можно докатиться черт знает до чего, хотя после таких слов и катиться уже некуда.
– Плевал я на ваш рапорт, да и на вас тоже, а они люди, – тихая, без выражения фраза доконала Сержанта.
Он чуть отклонился, намереваясь врезать по угрюмой морде Малыша, но боковым зрением скорее почувствовал, чем увидел бегущую от танка фигуру. Чувство долга взяло вверх над злостью. Схватив автомат, он дал очередь вслед. Бегущий человек упал головой вперёд, высоко вскинув ноги и слабо вскрикнув. Тут же у Сержанта прошёл гнев, но обычного удовлетворения от сделанной работы не осталось, хотелось тоже чем-то задеть, уколоть солдата, а не дать по мордам – это просто и за ним не задержится.
– Ты лопочешь что-то про людей, а только сегодня их увидел. Подумай своей пустой башкой – разве настоящие люди из года в год будут выпазить из подбитых танков через верхний люк, словно утки для охоты, и никогда не воспользуются нижним? Наверное, даже бы ты, Малыш, годика через полтора догадался бы, что это верная смерть. А уж если бы ты у них был военноначальником, ты бы когда-нибудь всё-таки допёр, что их тактика танковой войны, такой войны, которую они ведут, никогда их к победе не приведёт, а ведь они уже, шут знает, сколько времени прут своими жестянками на ячейки и, заметь, Малыш, ни один, за столько лет войны, ни один танк не прорвался. Я могу продолжить, если хочешь, но и этих всем известных фактов достаточно, чтобы не кричать про этих, что они люди, а если они и люди, то форменные кретины вроде тебя, а значит и подавно их надо всех перестрелять. Правильно я говорю?
– Сержант, на всё должна существовать своя причина. Это закон. Вы, или кто-нибудь ещё, пытались докопаться до этой причины?
– Ты дурак! Кто же докапывается до причины врага. Ты подумай, дебил, врага, развязавшего войну, да ещё в которой гибнут тысячи ребят. Так что, какого хрена нам доискиваться, зачем они на нас нападают, бить их - и всё тут! - Сержант победоносно посмотрел на Малыша. Он чувствовал, что спор он явно выиграл, припёр оппонента к стенке. Хотя удивляло то, что солдату пришлось говорить очевидные вещи, которые каждый знает с пелёнок. Малыш, в самом деле, дурак или...
– А вы откуда знаете, что именно они хотят воевать. Конечно, это нам долдонят каждый день на политзанятиях, но вы, Сержант, слышали хоть раз от кого-нибудь, что он видел или ещё как, - я не знаю, - что Город начал войну первым. Может быть, война больше нужна нам? И если уж мы такие пацифисты, то, что ж мы не уничтожим Город своими суперракетами. Ведь внушают же, что Город источник опасности и наших бед, и там обитают нелюди. Да и потом, мы не лучше тех, которые в танках, Сержант, сидя в этих ячейках, - Малыш снова сел, поджав колени, и принялся щепочкой выводить на стене узор.
Сержант тоже молчал. Проклятый солдатик опять затронул очень и очень затаённое, 0б этом даже с самим собой нельзя говорить, а этот вслух. Хотя говорит он не то, не так, но с каким убеждением. Даже ему по морде смазать расхотелось. А спорить с ним не надо, а то ещё докатишься чёрт знает до чего.
Ночь они провели, устроившись на дне ячейке и подрёмывая. Спать на рубеже не полагалось, но и разговоры, подобные дневному, вести не полагалось ни на рубеже, ни на базе. Нигде. Но порядки на то и даны, чтобы их втихаря нарушать, а вот Надзор на то, и дан, чтобы следить, и за порядком, в частности. Если Надзоровские параболоиды направлены на ячейку, то Малышу пришел конец, ну и, конечно, Сержант попадёт в опалу, но, наверное, это дело его мало затронет, если он, как положено, отобразит всё в рапорте, но это – если параболоиды. А, если ячейка не прослушивалась, то, написав в рапорте про Малыша, тому опять конец, но и Сержант будет проверяться и перепроверяться – прощай звание «лучшего сержанта части» а с ним масса поблажек, привилегий, прав, выгодных знакомств.., а не написать – всё останется по прежнему, и параболоиды, говорят, не прослушивают передовую – слишком шумно из-за звуков боя, а они, вроде, выходят от этого из строя, но это только говорят. А, вообще, этот очкастый ботаник не трусил, а что болтал, так другие по первому разу и в штаны накладывают. Сержант всё ворочался, размышляя, урывками проваливаясь в сон и опять пробуждаясь. Проклятый Малыш затронул очень скользкую тему, о которой вообще не следовало задумываться.
Малыш тоже не спал. Сержант это чувствовал, не смотря на то, что солдат лежал тихо, сжавшись, и равномерно дышал. Наверное, думал о том же.
Утром, в затишье, когда ни слева, ни справа, насколько различает глаз, не видно ни одного наступающего танка, на позиции прилетели вертолёты со сменой - закончились сутки дежурства. Когда брюхо машины нависло над ними, Малыш впервые за всё утро посмотрел на старшего. Сержант почувствовал в этом взгляде затаённый страх напарника.
- Всё отлично, Малыш, ты храбро принял боевое крещение,- сказал Сержант солдату, и рывком, ухватившись за поручни по краям раскрытого люка в днище вертолёта, забросил своё тело в отсек. Дождавшись, когда на место командира из машины в окоп выпрыгнет сменяющий, Малыш полез вслед.
Глава 2. Красотка
На базе, как обычно первым делом, Сержант напечатал рапорт, оставив вчерашние рассуждения Малыша без внимания – даст Бог пронесёт, и, как обычно, спешно отправил рапорт электронной почтой. Ну, а затем – спать. Это неписанный закон – выспаться после мандража передовой.
Вечером, всё по заведённому порядку, Сержант отправился в кафетерий. Предчувствие ночных развлечений привело его в прекрасное настроение, тем более, всё тихо – к начальству не вызывают, значит, бредни Малыша вчера не прослушали. Всё как обычно, а значит хорошо. Всё идёт своим чередом.
Сержант зашёл в кафетерий следом за Капитаном, который, войдя в зал, обернулся и ласково похлопал его по плечу, улыбнулся в знак особого расположения.
– Ну что, Сержант, отвоевался?! Слышал, ты вчера два танка подбил, не зря тебя все хвалят!
– Стараюсь, Капитан, - улыбнулся Сержант в ответ. У него исчезли последние сомнения насчёт того, что он поступил верно, не написав в рапорте про рассуждения Малыша. Настроение поднялось до упора, и даже почему-то захотелось петь. Они подошли к стойке бара, сели на мягкие табуреты.
– Позволь, Сержант, я тебя угощу, - сказал Капитан, и обратился к бармену. – Две водки c томатным соком.
Офицер снова улыбнулся Сержанту:
– А у меня для тебя хорошие новости, не зря ты так лихо воевал вчера, но, об этом потом, – он поднёс палец к сжатым губам, показывая, что это оставляет пока в тайне, – а сейчас я тебе сделаю один сюрприз.
Обернулся и крикнул:
– Эй, Красотка, пожалуйста, займись сегодня психологической разгрузкой с Сержантом, – и кивнул на него.
Красотка, одиноко сидела за столиком в конце зала. Услышав фразу Капитана, она удивлённо вскинула глаза, но продолжала так же непринуждённо, нога за ногу, откинувшись на спинку кресла, сидеть и потягивать через соломинку оранжевый коктейль в высоком стакане.
– И, милая, не отказывайся, будь умницей, - весело добавил Капитан, обращаясь через весь зал к женщине.
Затем шепотом обратился к Сержанту:
– Мне уже несколько раз сообщили, что ты на неё поглядываешь.
0н хлопнул собеседника по плечу, подмигнул и, подвинув бармену две мятых десятки в уплату за напитки, встал и удалился, не оглянувшись на вскочившего с табурета и вытянувшегося Сержанта.
Проводив взглядом спину офицера до выхода, Сержант допил свою водку, купил бутылку коньяка, взял две пустых рюмки и подошёл к Красотке. Та сидела всё в той же позе, откинувшись в кресле, и цедила через соломинку коктейль, не сводя с Сержанта не мигающего прищуренного взгляда. Сержант молча сел в кресло рядом, и спросил, не хочет ли Красотка коньяка. Женщина молча медленно покачала головой, отвергая предложение. Сержант закурил, налил в свою рюмку напиток, пригубил. Некоторое время сидели молча.
– Простите, – наконец сказал он, – это не моя затея, я не о чём Капитана не просил. Он просто заметил, что вы мне симпатичны и сам предложил. Так что я не в чём не ...
– Не продолжай дальше, Сержант, я тоже заметила, что тебе симпатична, я же всё-таки женщина, хоть и из роты «психологического обеспечения офицеров». Если бы ты, сынок, не рассматривал меня раньше, я бы тебе, конечно, отказала, ведь как-никак, я пока что только для офицеров.
– И всё-таки вы меня извините, тут, право .., – Сержант совсем смутился, он не был готов к саркастическому тону женщины, и к тому, что она назовёт его «сынком», его боевого сержанта, видевшего не раз смерть.
Красотка перебила его:
– Лапушка, ты так же вежлив и с девочками из обеспечения младших чинов? И так же с ними краснеешь и теряешься? Что же ты вояка? – она допила свой коктейль, и тут же, налила в пустую рюмку коньяк и выпила его одним глотком.
Сержант полностью смешался, он ушами чувствовал, что краснеет, но не находил что сказать.
– Ну что же, ты вояка, – наверное, это слово ей очень понравилось, и говорила она его, растягивая и впечатывая каждую букву, – ну начинай. Покажи, что ты лучший здесь. А может, сразу погладишь мне коленку и обнимешь? Лифчика у меня нет, так что другой рукой расстегни пуговку на кофточке, да потискай грудь, а она у меня просто прелесть. Правда? Ну, начинай! Или ты забыл, как надо обращаться с армейскими женщинами. Начинай! – последнюю фразу Красотка почти прокричала и, нервно дыша, стала изучать пристальным взглядом лицо покрасневшего и онемевшего Сержанта. Он не выдержал её взгляд, опустил глаза, увидел, как её пальцы сильно, так, что побелели костяшки, сжимают поручни кресла. Сержанту было неловко и неприятно. Вроде начали нормально, а тут почти истерика, а что сказать непонятно, и всё её поведение не понятно. Она не такая женщина, к каким он привык, это сразу видно, и ведёт себя не так, вообще не так, и что делать не ясно.
– А может, ты импотент? – вдруг тихо и хрипло произнесла женщина.
Сержант больно прикусил губу, чтобы сдержаться и не грубить в ответ. После секундного замешательства он сказал ровным голосом:
– Ну ладно, я выйду, подышу воздухом, может, вы тогда и успокоитесь, и, чёрт возьми, на вас я никаких прав не имею, и ещё не хватало, чтобы имел. Прощайте!
Он встал и быстро прошёл к выходу, стесняясь взглядов посетителей из-за других столиков. Вышел, хлопнув дверью. Вечер был безнадёжно испорчен. На пороге остановился, несколько раз глубоко вдохнул сухой и теплый воздух вечерней пустыни, чтобы успокоиться. Постоял. Медленно, не торопясь, пошёл в сторону казарм – спать, больше никуда не хотелось. Неожиданно вспомнился Малыш с его дурацким мыслями. Где-то солдат был прав, но в это лучше не вникать. Может, они в Надзоре и мысли читать научились. А если мысли и не читают, не дай Бог что лишнее скажешь – может выйти боком.
А эта девка испортила весь вечер, а ведь настроение было отличное, а сейчас и податься некуда – поздно. Но какая бы она стерва не была – в ней что-то есть, не поймёшь что, но как с другими с ней нельзя. Залезла, блин, в душу, и думать о ней не охота, а вот невозможно не думать. И красива она до чего ...
Сержант закурил. И раньше, бывало, девочки из роты «психологической поддержки нижних чинов» выпендривались. Но с ними было всегда всё просто. Либо они сразу ясно и коротко отказывали, объясняя отказ физической непереносимостью данного служащего, либо соглашались и сразу становились весёлыми, только просили побольше выпивки и разрешенных наркотиков. А сейчас непонятно, но прищуренные глаза Красотки он никак не мог забыть.
Сигарета догорала. Было душно, не весело. До смерти не хотелось идти в казарму.
За спиной стукнула дверь кафетерия.
– Сержант, коньяк забыл, – это был голос Красотки.
– Иди ты знаешь куда, – почти про себя, так чтобы она не услышала, беззлобно сказал он, а сердце забилось веселей, не всё ещё потеряно.
– Куда же ты пошёл, надо хоть с дамой попрощаться! – ещё раз крикнула с порога Красотка. Сержант продолжал медленно идти, по инерции, и чтобы показать, что он тоже не простак, тоже носом вертеть умеет.
Сзади послышались быстрые шаги. Она его догнала и, зайдя вперёд, опять глубоко и, как показалось, тоскливо-ненавидяще посмотрела прямо в глаза:
– Куда ты пошёл? Не подводи меня, знаешь же, что за необоснованное невыполнение приказа – карцер.
Немного помолчала, подстраиваясь под шаги Сержанта:
– Ладно тебе, что ты дуешься как девственница перед женихом?
– Красотка, ты, как мне кажется, красивая, умная, хорошая! Достаточно комплементов? Но зачем ты меня унижаешь?
– Ладно, Сержант, мир. Давай всё-таки вернёмся за коньяком, не пропадать же добру, а потом пойдём ко мне, если тебя, конечно, пропустят на офицерскую территорию. У тебя же нет письменного разрешения?
– Я им не пропущу. Пошли.
До длинного пятиэтажного здания батальона «психологического обеспечения» было идти не далеко, и это спасло Сержанта, иначе он сбежал бы. Разговор не получался, всю дорогу спутница молчала, и время, от времени изучающее смотрела на него своими красивыми, чуть прищуренными глазами. Он тушевался от её взгляда, чувствовал себя неуютно и не мог сообразить, что можно было бы сказать, и уже начал жалеть, что Капитан инициировал их знакомство. Любоваться Красоткой на расстоянии казалось теперь более привлекательным, чем быть с ней рядом.
В женскую казарму они прошли удачно, часовым там стоял Бегемот из штабной роты и за полтинник он пропустил Сержанта в офицерское расположение. Поднялись на третий этаж, прошли по длинному, узкому коридору, мимо множества одинаковых белых пронумерованных пластиковых дверей. Немного пахло хлоркой и запахом больницы. Сержант и чувствовал себя, как будто строгая молчаливая медсестра ведёт его на прием к врачу. В такт шагам стучало сердце.
Вошли в одну из дверей. Красотка включила свет. Белые стены, маленькое окно, столик, рядом стул, полутороспальная кровать, заправленная серым уставным одеялом. Женщина села на стул, откинулась на спинку. Сержант достал из кармана бутылку, повёл головой в поисках стакана или ещё какой ёмкости, не увидел, и отхлебнул из горла. Сел на кровать и хрипло выдавил:
– Я тебя люблю, шёл и думал: что так, почему так, но не сказать не могу. Непонятно, но вот полюбил и всё тут. Ты красивая и не похожа на других. Я тебя люблю.
Красотка удивлённо и серьёзно, чуть откинув голову, посмотрела на него, и по-новому, без сарказма, спросила:
– Ты, правда?
– Да, ты непохожа на тех, кого я видел прежде. Я люблю тебя.
– Странный ты, то тушуешься как мальчишка, то в любви объясняешься, - она достала из ящика стола два маленьких пластиковых стаканчика, разлила по ним коньяк.
Глава 3. Ночь
К Сержанту сон не шёл. Он лежал в постели и думал, что всё шиворот-навыворот. Как вчера началось, так и продолжается. Странно всё. Мелодрама какая-то, или как еще назвать это по-умному.
Он тихо, чтобы ни встревожить мерно дышащую женщину, встал, нащупал на стуле скомканные бриджи, одел их. Босиком подошёл к открытому окну. Закурил.
Проклятый Малыш. Ведь он прав, это у них у всех в душе. Малыш первый, ведь надо же кому-то быть первым, ведь надо же всё-таки кому-то сказать. Странная война. А по-другому? А как там оно по-другому? По-другому и не бывает…
За раздумьями он не услышал, как встала Красотка. Поэтому вздрогнул от неожиданности, когда она, встав сзади, раздетая прильнула к нему, обняв за плечи.
Чувство одиночества: сейчас он здесь и она с ним, а завтра он не известно где, а она с очередным клиентом.
– Красотка, может, пройдёмся?
Она молча отошла, в темноте натянула комбинезон, а он в это время застегнул рубашку. Молча прошли по коридору, спустились по лестнице, тихо прошли мимо вахты, где, сидя на стуле, крепко спал Бегемот. Взялись за руки, и пошли в пустыню, за офицерские казармы. Молчание сейчас не было тягостным, они просто шли, и им было хорошо. Во всяком случае, так казалось Сержанту.
– Знаешь, Красотка, мы с тобой встретились можно сказать впервые, а я влюблен в тебя по уши. И наверняка это не мимолётно. Я уверен, что это надолго. Не знаю почему, но я уверен. Прости за наивный и глупый вопрос, смешной тем, что мы знакомы с тобой очень мало, но мне это необходимо. Скажи, что ты обо мне думаешь?
– Ты дурачок. Кто же задаёт такие вопросы женщинам, и не просто женщинам, а профессионалкам, повидавшим, может не одну сотню, – она замолчала, горько усмехнувшись.
Сержант так же молчал. Он просто шел и ждал, что она скажет дальше. Он сейчас любил эту женщину, ему было хорошо с ней, он хотел вечно быть с ней, и реальность сейчас его не интересовала.
Сплошной слой бетона, застилающий территорию базы, кончился. Они вышли за расположение части. Пошли по окаменевшей от засухи, растрескавшейся глине. По сторонам виднелись редкие силуэты чахлых кустов акаций. Из кустов слышался громкий треск цикад. Ночь и яркое звёздное небо.
– Знаешь, ты, в самом деле, странный. Солдафон, а на солдафона не похож. За что ж тебя загребли, что такого романтика-солдата сделали аж сержантом? – Красотка пристально, в который раз, посмотрела на спутника и быстро пошла вперёд. Сержант, чуть замешкавшись, отправился следом. Несколько минут шли друг за другом, на небольшом расстоянии – очередная блажь Красотки: она убыстряла шаг, когда он начинал ее догонять. Когда, наконец, они поравнялись, она села прямо на глину, которая еще не остыла от дневной жары, по-турецки сложила ноги, и просто, без обычных выкивоков, попросила:
– Расскажи мне о себе.
– Рассказывать то собственно нечего, – Сержант сел рядом. – После интерната, посмотрел на предложенный список специальностей, тыкнулся в одно место, да опередили другие, с более высокими балами, да и решил пойти защищать родину.
– Защищать родину? – Красотка ухмыльнулась и посмотрела на собеседника, – интересно, ну и?
– Для офицерского училища происхождение у меня не то, родители простые работяги. Так что сразу после интерната в офицерское училище поступить я не мог. Значит, предложили мне набрать стаж, а потом уже учиться в военном колледже. Прошёл учебку, как и все новобранцы, правда, в нашей учебке были только добровольцы и все после интерната. Уже там присвоили звание сержанта, ну и стал я сержантом номер сто тысяч девятьсот семьдесят пять. В основном учу новобранцев. Время от времени отправляюсь на передовую. Это так, скорее, для разминки. Был на южном фронте, на западном. Немного в боях участвовал, раз тридцать. Двадцать два танка уничтожил. Сейчас, сама видишь, здесь.
Красотка слушала внимательно, смотрела на него, следя за его губами.
– А что, в офицерский колледж не взяли? Стаж-то, наверное, набрал.
– Да, стаж набрал, уже почти, как четыре с половиной года в армии. Но мне что-то расхотелось. Знаешь, мне и так неплохо было – почти вольная птица и ответственности никакой.
– А почему было? – Красотка закурила, жадно затягиваясь. Прищурено, согнув губы в усмешке, посмотрела на собеседника. Сержант опустил глаза, и на несколько секунд замолчал, решая, стоит или не стоит говорить про разговор с Малышом. И вдруг вырвалось, даже неожиданно для самого себя:
– Знаешь, Красотка, только тебе. Я тебе верю. Верю в тебя. Ты, конечно, пишешь рапорта, но я тебе верю. – Сержант закурил и, играя зажигалкой, продолжил, – Тут парень один сказал то, что мы все время от времени чувствуем, а он сказал.
Он замолчал, глядя на сигаретный огонёк. И снова подумал о том, что надо же кому-то верить, как и Малыш поверил ему. Надо с кем-то выговориться, на то и язык, ведь всё-таки люди мы.
– Он сказал, что они, те в танках, – люди. Люди, а не что-то другое. И война странная, только танки с их стороны, а с нашей – только пехота. Только танки и люди. Люди и танки. Всё это, как игра. Обыкновенная игра. Хотя, а как оно может быть по-другому? – Сержант замолчал. Закрыл руками лицо и начал пальцами тереть лоб.
Прошло несколько мину, прежде он продолжил:
– А ведь у нас есть и самолёты, и ракеты и ещё черт знает, что у нас есть. А кругом люди, которых убивают. И на нашей стороне, и на их.
Сержант замолчал окончательно, неподвижными глазами наблюдая за пропадающим и снова возникающим огоньком зажигалки. Красотка все так же, не меняя позы, сидела напротив Сержанта. Нервно раздувающимися при вздохе ноздрями ловила воздух, низко опустив голову. Наконец она встрепенулась, бросив быстрый взгляд на мужчину.
– Ну, тебе Сержант, наверное, тысячи раз вдалбливали в голову, что если мы применим нашу супертехнику, то неизвестно, что предпримет Город в ответ на это.
– Тут не в этом дело. Гибнут изо дня в день десятки ребят только в нашей дивизии. И те, которых я знал, и которых не знал. И хорошие, и плохие. Каждое утро, когда прилетают транспортные вертолёты, они на четверть пустые, а на рубеж уходят набитыми до отказа.
Красотка в очередной раз ехидно улыбнулась, но Сержант уже научился не замечать это.
– Я вижу, что этот парень сделал из тебя пацифиста. Обратил бравого вояку в монахиню.
– Пожалуйста, Красотка, не смейся. Не надо над убитыми смеяться, ведь они были как ты и я, ведь они тоже хотели жить. Не надо над этим смеяться.
– А над этим никто и не смеётся, – сказала она с вызовом, – просто понятно теперь, почему ты такой не солдафонистый солдафон. Ты просто стал понимать правду.
Она выкинула окурок. Встала на колени перед сидящим Сержантом, обхватила ладонями его затылок и опять принялась сверлить его глазами – глаза в глаза. Он, чтобы уйти от её взгляда, и просто он хотел этого, принялся её целовать, нежно, как невесту, которой у него никогда не было. «…А будет ли невеста вообще? Вряд ли…Красотка – невеста. Поцелуи десятки раз с разными, а Красотка одна и никого больше, кроме Красотки. Красотка в сердце. Мальчишка! Влюбился. И в кого?»
Они лежали под ярким ночным небом, на скомканной одежде. Сержант, опёршись на локоть, заговорил тихо, но горячо о том, что ему сейчас казалось самым важным:
– Красотка, милая, любимая. Я честно, без всяких штучек люблю тебя. Давай уедем, убежим от всего этого. Я свободнонаёмный контрактник. Подам в отставку, увезу тебя. Это ж можно сделать. Тебя отпустят вместе со мной. Поедем куда угодно, я буду работать кем угодно, лишь бы тебе было хорошо со мной. Убежим от этого бреда. Я клянусь, тебе будет хорошо со мной. Забудем весь этот ужас. Забудем и Город и дивизию. Забудем всё, и начнём сначала. Нам правда будет хорошо…
Красотка, вдруг, с силой и зло оттолкнула от себя Сержанта. Села.
– Неужели можно быть таким наивным! Как ты живёшь, Сержант? Ведь ты только что мне рассказывал. Я думала, ты понимаешь! Я думала ты гораздо умнее. Да, как ты, глупый, не поймёшь, что отсюда нет выхода. Здесь люди не просто так, об этом запрещено говорить, но мы весь вечер говорим о запрещенном. Ну, не будь таким наивняком, ведь ты, в самом деле, не мальчишка. Уедем, Увезу! А куда? Не всё так просто. Очень многие здесь не по собственной воле. Кроме, разве что некоторых офицеров, да наивных простофиль вроде тебя. Как ты не поймёшь, что все мы люди, посланные сюда Надзором, и возможно посланы на смерть. Сержант, все, представляешь все, все с кем ты общаешься, разговариваешь, командуешь, уже мясо. Неужели ты почти за пять лет службы не понял это. Разве ты не сумел прикинуть, что весь рядовой состав за год исчезает, превращается в пыль. Не зря ты торчишь в учебках, муштруешь и учишь этих парней и мужичков стрелять. Ты посылаешь их на смерть. Многим из тех кто тут, предназначено в течение года погибнуть. Кто не понимает этого, тот кретин, а кто понимает – молчит. Ведь есть выбор: ждать неожиданной и безболезненной смерти, ведь ты заметил, что раненных в бою не бывает – танковые снаряды разрывают всех в клочья. Или за слишком длинный язык погибнуть сразу и мучительно в Надзоре, – она замолчала, глубоко дыша после такой длинной тирады, произнесенной от сердца, на одном выдохе.
Отдышавшись, продолжила:
– Или ты, дурак, не видишь как много тут разных людей. Людей разных специальностей, возраста и интеллекта, но объединённых одним – все они тут чтобы убивать, или быть убитыми…
– Красотка, тише. Ты почти кричишь. Вдруг нас кто услышит, – Сержант оглянулся по сторонам, – если сюда не направлены параболоиды.
– А мне плевать, не морщись, плевать. Почему бы мне, брошенной на самое дно, не говорить так. Кого мне боятся? И терять мне более нечего. – Она достала очередную сигарету.
– Дай прикурить.
Вспыхнул огонёк зажигалки, осветив шею и грудь женщины, от возбуждения, покрытые красными пятнами.
– А ты, мальчик, любящий женщин, не задумывался откуда взялась эта куча баб, обслуживающая всю армию, – продолжала уже без надрыва Красотка, – или ты думаешь, что все мы потаскушки, пришедшие сюда спать с вами по собственной воле. С вами, половина из которых импотенты от наркотиков и страха. С вами, грязными и вонючими солдафонами. Или ты думаешь, что все мы женщины, откликнувшиеся на развешенные кругом призывы помочь в психологической разгрузке защитникам родины.
Кстати, а над этим ты не задумывался, что это за родина, которая постоянно принуждает людей делать многое против их воли и идти на смерть. Много ли ты видел здесь счастливых людей?
Ты правильно сказал, что мы люди. Люди и те, кто в блокадном Городе. Мне кажется, что в танках тоже люди, которые не понравились Надзору, как и те, которые сидят в ваших ячейках. Так что одни люди убивают других людей. Или накладывают на себя руки, что и делает добрая половина женщин, возведённая в ранг шлюх из рот психологической разгрузки.
Она стала пускать кольца сигаретного дыма, будто вся поглощенная этим делом. А Сержант всё включал и выключал зажигалку. Неожиданно Красотка продолжила.
– А я, вот не смогла. Не смогла убить себя. Ведь это страшно, а там ничего нет. Нет и освобождения после смерти, потому что там пустота. А кто не убил себя, деградируют и проходят ступеньки этой позорной лестницы: от псих разгрузки старшего командного состава до обеспечения солдат. А там хоспис и безвольное ожидание смерти от инфекций и наркотиков. Хотя бывает и похуже: тут вот окрезевший офицер издевался над одной, пока та не отдала Богу душу, точнее чёрту.
Подумай над этим, Сержант, это никто не говорит. Нельзя. Но хоть об этом не говорят, об этом можно догадаться, это нельзя не понять. А ведь каждый, кто не свинья, начинает понимать, но все молчат. И правильно молчат, потому что кроме смерти есть ещё и боль. А вот боли, да ещё неизвестной, боятся все. На то и Надзор. Но раз начистоту…
Красотка поднялась, подхватила свой комбинезон, встряхнула его, разминая складки, быстро вскользнула в одежду, застегнула молнию.
– Что-то мне стало прохладно, – она посмотрела на Сержанта, задумчиво продолжающего играть со своей зажигалкой. Женщина нагнулась над ним, нежно провела рукой по его щеке.
– Что приуныл? Ты захотел про жизнь и про правду. Вот и она. Вставай Сержант. Пора возвращаться на базу.
– Да, в самом деле, светает. Но ты, Красотка, слишком мрачно смотришь на вещи. Не может быть такой страшной правды. А вот, что Надзора все очень боятся – это точно.
Красотка не ответила. Повернувшись, она медленно пошла по направлению к базе.
На горизонте появилась розовая полоска, звёзды стали блекнуть, а небо светлеть. Рассвет. Из чёрных, кусты акаций стали превращаться в охристо-серые, под цвет растрескавшейся почвы. Всклокоченные деревца с серо-жёлтыми колючками. Изредка под ноги попадались сухие травинки. Опять шли молча: она впереди, он – чуть сзади. Сержант был взволнован и напряжён. В голове сумбур. Ему ужасно хотелось пить. Сегодня ночью он впервые столкнулся с новым объяснением привычной жизни, которая, казалось, не могла быть другой. Его мир, банальный и привычный, а главное не обсуждаемый, зачем обсуждать то, что есть, был смят, перетасован и нагроможден в его сознании по-новому, а как по-новому – попробуй, разбери.
Под длинными ногами Красотки слегка поскрипывала пыль, и изредка шелестели сухие травинки об ткань её штанин. Сержант смотрел на её стройные ноги, бёдра, плавно покачивающиеся при ходьбе, и ему было приятно просто идти вслед за ней. Шёл бы вечно. Вдали, в рассветной, чуть колышущейся дымке, показалась башня блока старших офицеров.
– Ну ладно, Сержант, я к себе – прямо, а к вашим казармам, по пойму чуть правее, – не оборачиваясь, сказала Красотка, – Давай разойдёмся. Не надо, чтобы нас сейчас видели вместе.
Сержант поравнялся с женщиной и взял её ладонь в свою:
– Как хочешь, но только, любимая, давай сегодня вечером снова встретимся. Ты будешь в кафетерии, где и вчера?
– Я-то буду в кафетерии, но только не забывай кто я, – снова зло и ехидно заговорила Красотка, – лучше нам с тобой больше не видеться. Ну, а потом, я тебе почти в матери гожусь. Так что не увлекайся мальчишка, который вдруг задумался, почему и за что он несколько лет кого-то рекал, – она улыбнулась.
– Ладно, до встречи, которой, поверь мне, лучше бы никогда больше не было, – сказала она и побежала, на ходу обернувшись и помахав Сержанту рукой. Тот смотрел ей вслед, в надежде, что она обернётся ещё раз. Но женщина скрылась за кустами.
Глава 4. Боевая подготовка
К своей казарме Сержант подошел, когда загудела сирена подъёма, так что ложиться спать не имело смысла. Решил сразу пойти в столовую и там дождаться солдат своего отделения, а пока ждёшь, можно попить компоту – он любил этот напиток из сухофруктов, тем более, ему сильно хотелось пить.
Завтракая вместе с солдатами, рассматривал их всё ещё заспанные лица и думал о том, что неужели вся эта дребедень разыгрывается только для того, чтобы человек подошёл к своей смерти, не замечая её. « Это ж надо, второй день сплошные откровения. Это что ж получается, мы все для мяса здесь, как коровы?». Красотка! Её черты, контуры её губ, глаз, бёдер, груди,– постоянно присутствовали в нём. Ему казалось, что он ещё физически ощущает её тепло. Вместе с тем сознание рождало неконкретный, нестабильный образ, заставляя его мозг постоянно вспоминать и детализировать её черты. «Волосы – жёлтые, отливающие под электрическим светом рыжим, чуть длиннее, чем того требует устав. Нос чуть с горбинкой, хотя нет – ровный, идеальный нос. Губы, немного пухлые и сладкие. Наоборот – губы тонкие, потому что она их часто поджимает, уголки чуть-чуть опущены вниз. Жёсткая складка над подбородком. Глаза немного с прищуром, глаза оценивающие, всё знающие. Красивые и страшные глаза. Зелёные. Они столько раз смотрели друг другу в глаза, и он уже не может долго не видеть их. Пальцы длинные, нервные, тонкие…
После завтрака, всё по заведенному порядку, отсчитав пятнадцать минут, отведенных распорядком на мытьё и туалет, Сержант повёл солдат на утреннюю тренировку. Он смотрел на бегающих по полосе препятствий рядовых, но не мог сконцентрироваться на службе. Его мысли, его сознание были поглощены образом Красотки, той единственной, которую он так вот сразу полюбил. Прошло всего-то чуть-чуть, после их расставания, а он уже начал тосковать без неё.
«…и будем мы жить в городе где-нибудь на юго-западе. И не в этих домах-гигантах, а купим себе маленький домик. Если в рассрочку, да далеко от хороших дорог, денег можно наскрести. Устроюсь на какую-нибудь работу, а вечером скорее к ней, а она будет дома с детьми. Какие дети? Они же все стерилизованные. Впрочем, говорят, деторождение, после стерилизации, можно восстановить. Только, вот опять надо будет операцию сделать. Ещё немножко денег надо. Ну и что? Достану…Скорее бы её увидеть. Белые, ровные зубы, чуть показывающиеся при улыбке...»
Между кустов пустынной акации показалась фигура Капитана.
– Хруль, потряси живее задницей, Малыш, переставляй костыли резвее, – немедленно заорал Сержант, заметив приближающегося командира.
– А ты, что, Жека, пыхтишь, как откормленный поросёнок!
Быстрее!
Быстрее!
Быстрее!
– Филонишь? – подойдя, спросил Капитан. Наверное, он издалека заметил отсутствующую позу своего любимчика. – Ну, и как Красотка? Понравилась?
– Красотка – прелесть, Капитан, – вытянувшись перед офицером и, улыбаясь, ответил Сержант.
– Значит, услужил я тебе. А то вот думал, как бы тебе мой подарок не обернулся боком. Ведь она такая – пошлёт, и катись куда хочешь. Но по тебе я вижу, что вы с ней сошлись. Не зря ты лучший сержант дивизии. Ты и к бабам подход имеешь, – рассмеялся Капитан.
– Так точно, – Сержант для дипломатии улыбнулся.
– Теперь о деле, – офицер стал серьёзным, – завтра поедешь в учебку. У ребят пришло время поучиться у такого опытного бойца, как ты, – Капитан подмигнул, – как ты на это смотришь?
– Капитан, огромное вам спасибо. Вы всегда очень добры ко мне. Но, Капитан, позвольте неофициально, – и не дожидаясь одобрения на свою реплику, быстро, чтобы не раздумать, Сержант продолжил, почти скороговоркой, – я хочу уволиться из армии. Что мне надо для этого сделать? На чьё имя писать рапорт?
У Капитана реально отвисла породистая нижняя челюсть:
– Если ты, серьёзно, Сержант, то ты дурак! Не дури, это во-первых. А во-вторых, ты ничего не говорил, я ничего не слышал! – он немного помолчал, глядя на застывшего по стойке «смирно», с пунцовыми щеками Сержанта. – Кстати, в дивизионную канцелярию на тебя пришло представление на чин прапорщика, подписанное и Полковником, и его замом по воспитательной работе. Так, что, учитывая всю бюрократическую волокиту, через месяц ты – прапор. Быть прапором и проситься в отставку – это надо быть идиотом, по меньшей мере. А если ты в отставку из-за передовой, то, сам знаешь, самая опасная у прапора работа – сидеть в вертолёте и распределять отделения и двойки по ячейкам. Так, что, Сержант, как другу, – не делай глупостей. Но это между нами. Я тебе ничего не говорил. – Капитан развернулся и пошел обратно по тропинке.
Сержант остался в растерянности. С одной стороны, об отставке сказал он искренне. С другой – всё-таки заманчиво стать прапорщиком, у них и привилегии, как у младших офицеров. В общем, прапор – это круто, хотя армия уже надоела.
От неразберихи в мыслях и чувствах, Сержант до обеда, гонял солдат по полосе препятствий и сам вместе с ними тренировался. Пообедав, он отправил своих на политзанятия, а сам позвал Малыша и пошёл вместе с ним на стрельбище – потренировать солдата в стрельбе и пострелять самому. На стрельбище Малыш хорошо стрелял по мишеням, и не вспоминал, о своей дурацкой философии. Сержант с удовольствием пострелял из всех видов автоматов и пистолетов, имевшихся на местном оружейном складе. Дострелялся до того, что притупился слух, а в голове уже звенело и без выстрелов. За этим развлечением угрюмое утреннее оцепенение прошло, все тревожные мысли исчезли, в душе осталось только волнующее ожидание вечера, когда можно будет снова увидеться с Красоткой.
Глава 5. Вечер
Красотка неспешно, к семи, как и предписывало боевое расписание, вошла в кафетерий. Села за незанятый столик у дальней стены, в углу, за которым обычно привыкла сидеть, и стала сонно ждать, когда официант-рядовой, как обычно принесёт ей стандартный оранжевый коктейль. Из дремоты, неожиданно, её вывел Капитан, который вдруг, проскрежетав свободным стулом у её столика, сел напротив.
– Как дела, – улыбаясь, спросил Капитан.
Красотка медленно подняла глаза на усевшегося напротив неё мужчину:
– Как моя дочь?
Лицо Капитана сделалось серьёзным:
– Нормально. Катя гордится своей матерью, ушедшей на передовую. Она каждую неделю получает от тебя письма. Ты знаешь, Надзор сочиняет ей действительно нежные и добрые письма. Немножко патриотичные, конечно. Иногда она даёт почитать эти письма своей новой маме, так та рыдает. От счастья, конечно. Моя тётушка всегда была слезливой, сколько я её помню. Катя собирается поступать в университет, она хочет быть журналистом, как и ты.
– Не надо, отговори её, – тихо сказала Красотка.
– Не могу, не имею права, Красотка. Тем более вижу я семью своей тётки от силы раз в полгода.
Капитан замолчал, глядя на халдея-рядового, подошедшего к их столику и поставившего перед Красоткой стакан с оранжевым коктейлем, а перед Капитаном кружку с пивом. Когда официант удалился, Капитан продолжил:
– Слушай, давай больше об этом не будем. Если однажды в постели я рассказал тебе о своей любимой тётушке, а ты вычислила, что она удочерила именно твою дочь, это не значит, что каждый раз ты должна спрашивать меня о них. Хватит и того, что я не отразил в рапортах об этом. Я ведь понимаю, что после повторного стирания памяти, люди превращаются в обыкновенных дегенератов.
– Не обо мне ты пёкся, в этом случае, а о себе любимом. Так ведь, будущий майор? – произнесла Красотка, взяв двумя руками свой стакан и рассматривая жидкость на просвет.
– А что ты мне в укор ставишь мою карьеру, – смотря прямо в глаза Красотки, тихо ответил Капитан, – это ты ведь бурно делала свою карьеру. И бабло и связи наворошила. Захотелось большего, скандальной славы, перешла черту. Что ты там хотела разоблачить в своём последнем журналистском расследовании – я не знаю и знать не желаю, но то, что ты это делала ради карьеры, я уверен. Ты поплатилась. А теперь ставишь в укор другим их карьеру. Зачем, Красотка? Ты ведь уже перешла в другую категорию.
Пока Капитан говорил, Красотке хватило выдержки, не мигая смотреть в глаза Капитану. Она почувствовала, что её щёки покраснели и сделались горячими.
– Да, солдат, я уже не личность. Я уже никто, - тихо сказала она.
– Да ладно тебе, – мягко улыбаясь, сказал Капитан. – Я не хотел вообще об этом. Как бы там ни было, ты живёшь, а значит ты личность. К тому же очень красивая личность.
– Я уже не личность, – тихо ответила Красотка, втягивая через соломинку оранжевую жидкость из своего стакана.
– Перестань, Красотка. Довольно философии и самокопаний. Мы все здесь всего лишь солдаты. Кстати, а как тебе твой вчерашний знакомый? Я думал, он может развлечь тебя. Молодой, здоровый, исполнительный герой, и, как все говорят, он без ума влюблён в тебя.
Красотка чуть-чуть улыбнулась.
– Действительно, необычный мальчик. Мне было приятно увидеть, что здесь есть ещё и те, кто что-то чувствует.
– Ну и здорово, – вставая, сказал Капитан, – я рад, что он развлёк тебя.
Капитан оставил на столе недопитую кружку с пивом и пошёл к выходу из кафетерия.
Сдача оружия и подсчёт отстреленных патронов немного задержали Сержанта на стрельбище. Время шло к восьми, когда принявший душ и одетый в свежую форму, Сержант открыл дверь кафетерия. В заведении было полно народу, стояла серо-голубая дымка от множества выкуренных сигарет, и разговоры нескольких десятков подвыпивших людей служили низкочастотной шумовой основой для негромкой неторопливой ритмичной музыки. Никто не обратил внимания на вошедшего Сержанта. Ему это показалось хорошим знаком. В самом деле, не стоило афишировать, что он клеится к офицерскому персоналу.
Красотка, к счастью одна, сидела за самым дальним столиком в углу, где и вчера. Она сидела, подперев голову, и непрерывно смотрела в одну точку на стене справа от себя. Казалось, что у неё или передозировка, либо она в трансе от каких-то размышлений. Сержант купил в баре бутылку вина, взял стакан и подошёл к женщине. Она заметила его только тогда, когда он, наклонившись, подул на её волосы. Она вскинула на него глаза, сразу опустила их, двумя руками сжала стакан с оранжевым коктейлем и, взяв в рот соломинку, стала цедить жидкость. Сержант сел напротив и смущенно улыбнулся. Глупо и по детски вышло, что он дунул на неё, но сделанного не вернёшь, ему осталось только покраснеть. Красотка никак не реагировала на его приход, на него, медленно цедила сой коктейль, скосив глаза на стакан. Сержант молча сидел перед ней и рассматривал её волосы. Не такие уж они и золотистые, но всё равно красивые, потому что это волосы Красотки.
– Всё-таки пришёл? –изучая дно опустевшего стакана, тихо сказала женщина, как будто и не ему.
– Пошли на старое место. Я сейчас, а ты следом. Пойдёшь? – тихо, почти, что шёпотом попросил Сержант.
«…И не такие уж у неё золотистые волосы …»
Красотка, помедлив, кивнула. Сержант вышел из заведения. Воздух, как и вчера, не освежал. Чёрное небо с россыпями звёзд на нём и краешек луны, показавшийся из-за громадной башни радара. Он постоял, привыкая глазами к темноте, и быстрым шагом направился за базу.
Вчерашнее место он нашёл сразу. Заметил запомнившийся вчера куст с кривыми ветвями и сел под ним. «…Только бы Красотка не заблудилась. Только бы она не раздумала. Только бы она пришла…» – пульсировало у него в голове. Сержант зажёг зажигалку, укрепил её на ветке, хоть маленький, но маячок для неё. «…Хоть бы она верно нашла дорогу, хоть бы пришла…» – стучало сердце, и сам себе он твердил: «спокойнее, спокойнее…». Ему показалось, что он вечно сидит под кустом и слушает темноту. Чуть левее послышалось поскрипывание пыли под ногами.
– Красотка, – вполголоса позвал он.
Тёплые мягкие ладони закрыли сзади его глаза. Он притянул ладони Красотки к своим губам и принялся их целовать. Затем приподнялся, обхватил женщину за талию, усадил к себе на колени, нащупал губами её губы.
Они лежали рядом на спинах на сержантской униформе, тесно прижавшись друг к другу.
– Красотка, я долго думал над нашим вчерашним разговором. Как бы ни было, я хочу жениться на тебе, уволиться из армии и жить с тобой на гражданке. Красотка верь мне, верь в меня. Я тебя люблю. – горячо шептал Сержант лежащей неподвижно женщине. Её волосы, разбросавшись, приятно щекотали ему щёку. Красотка, как и вчера, будто проснувшись, отстранила его.
– Ну, скажи мне, от чего ты такой наивный. От чего ты так веришь в иллюзорность. Сержант, милый не надо больше затевать со мной подобные разговоры. Всё будет, как было. Всё будет, как есть. Довольно, я устала от философских и жизненных объяснений. Довольно! – она села, потянулась за сигаретой. Прикурила. – Мне скоро надо идти, назначен клиент на психологическую реабилитацию. Он ждёт, знаешь же порядки. Поэтому давай помолчим. Тебе сейчас хорошо и это сейчас самое главное для нас. Наслаждайся тем, что есть, – она опять задумчиво, сквозь табачный дым неподвижно зависшем в горячем душном воздухе посмотрела на него.
– Красотка, я не хочу молчать. Я сильный, я многое могу. Только скажи «да», я горы сверну для того, чтобы быть с тобой. Я клянусь, я обеспечу тебе полный комфорт и счастье.
– Сержант, забудь и успокойся, – Красотка притушила об землю окурок.
– Я не хочу успокаиваться, – ответил Сержант, – я просто хочу изменить жизнь и сделать её лучше.
Красотка тихо рассмеялась.
– Ты опять за своё, Сержант. Не надо. Жизнь не изменишь. Как пошло, так и пошло. Люди одинаковы, условия разные. Запрыгнуть в лучшие условия, на более высокий уровень очень сложно. Намного легче шагнуть вниз. В жизни один закон – за всё надо платить. А на гражданке не лучше, Сержант. За покой надо расплачиваться покорностью, – Красотка встала, задумчиво посмотрела на сидящего Сержанта, который, казалось, перестал её слушать, а любовался её телом, полной грудью вдыхал любимый для него её запах.
– А ты превращаешься в пацифиста, Сержант. Не зря ли? Пораскинь мозгами, может лучше тебе стать храбрым солдатом без сомнений и мыслей о гражданке. Ведь за всё придётся платить.
Сидящий Сержант, потянулся руками к её талии, чтобы снова прижаться к ней, но Красотка, сделав шаг назад, подобрала свой комбинезон и в секунду одела его на голое тело. Она шагнула в темноту, и удаляясь договорила:
– А моя жизнь в прошлом, Сержант. Мой совет – будь как все. Будет проще и лучше. И не ищи меня больше.
Сержант несколько секунд глядел, как качается случайная ветка, которую задела исчезнувшая Красотка. Поднялся и оделся.
«Всё, конец. Ну и правильно. На её месте он поступил бы точно так же. Хотя почему точно так же? Даже неизвестно, кто она такая. Откуда. И обо мне она так же думает: кто такой, откуда. Какая она красивая и как приятно пахнет …» – Сержант медленно шагал в темноте по направлению к базе.
В блоке своего отделения он встретил только Малыша. Малыш лежал не по уставу – одетым на кровати. Серая комната, серое одеяло, солдат в сером комбинезоне. Серый мир.
Увидев в проеме двери Сержанта, Малыш встрепенулся чтобы вскочить, но командир остановил его:
– Лежи, пока никого нет. Где все?
– Ушли смотреть новый боевик в кинозал. Сегодня премьера. А вы что не смотрите? Неужели вы не любите боевики.
– Да как тебе сказать. Сейчас не охота. Скажи мне лучше – что такое любовь? – спросил Сержант.
– По-моему это нельзя сказать словами, на то и любовь. Малыш встал с кровати, готовясь развить мысль, но Сержант перебил его:
– Выпить хочешь?
- Не откажусь, - Малыш радостно сверкнул очками.
Они прошли в малюсенькую личную комнату Сержанта. Из мебели там были кровать, стул и тумбочка. Малыш присел на стул, Сержант – на кровать и достал из тумбочки литровую флягу с водкой. Разлил по пластиковым стаканчикам. Выпили молча и сразу налитое. Закусить было нечем. Сержант только глубоко вздохнул, вдогонку выпитому, а у Малыша, видимо с непривычки, на глазах выступили слёзы.
– Малыш, тут слух прошёл, что меня опять отправляют в учебку.
– Поздравляю, Сержант, – сразу бодро вставил Малыш.
– Я не для поздравлений, Малыш, говорю тебе об этом. Я о том, что тебе придется воевать, а другой напарник так же заметит, что ты не попадаешь во врага.
Малыш посмотрел прямо в глаза Сержанту, отвёл взгляд и ответил:
– Я был не прав, Сержант. Теперь я буду попадать в них.
– С чего бы, вдруг такое изменение во взглядах, – удивленно спросил Сержант и потянулся за фляжкой, чтобы разлить по второй порции.
– Никаких взглядов, Сержант, – Малыш на секунду замолчал, выпив вторую порцию, – я просто хочу выжить, хочу жить. А вы мне дали шанс, не доложив о моём поведении на передовой позавчера.
– Шанс я тебе точно дал, – сказал Сержант уже немного заплетающимся языком, наливая по третьему разу, – значит, ты понимал, что рискуешь жизнью, не убивая врага.
– Это было умопомрачение, Сержант. Если хотите, протест. Жил я себе жил, имел дом, семью. Ведь у меня двое детей. Работал с удовольствием, был сисадмином при префектуре. И вдруг на тебе, призывают в армию, и это в сорок лет то. Да любой впадёт в тоску от этого.
– Это точно, в тоску, – повторил Сержант, протягивая новую порцию водки солдату, – но, как известно, армия это не только оплот обороны, это и цитадель перевоспитания. Верно, я говорю, солдат? Ну-ка, признавайся, за что тебя перевоспитывать надо? Спёр, видать что-нибудь?
– Да нет, Сержант, наверное, за философию. Я действительно считаю, что те из Города люди, люди, как и мы. Просто придумали враждебный Город со всеми людьми и инфраструктурой, чтобы создать угрозу. А есть угроза, можно через неё оправдать многое, можно добиваться абсолютной власти, бюрократию развивать и инакомыслящих убирать. Угроза может оправдать много всяких начинаний, Надзор, например.
Сержант выпил ещё водку, поудобней растянулся на кровати, накинув на ноги край одеяла. Он вспоминал Красотку и засыпал под говор философствующего Малыша.
Глава 6. Утро
Утро наступило неожиданно. В голове Красотка, а за окном солнце и нудный гудок подъёма. В голове, больной от выпитого вчера, возникло радостное осознание того, что ему дают прапора и он уезжает в учебку. Он вдруг понял, что ему непременно надо попрощаться с Красоткой перед отъездом. Иначе невозможно.
Сержант повёл своих бойцов на плац для зарядки, потом мылись, затем завтракали, а он все томился мыслью, как бы встретится сейчас с Красоткой.
После завтрака он попросил Хоря, сержанта смежного отделения, объединить их бойцов для боевой подготовки, так чтобы Сержант мог заняться подготовкой бумажек и сборами для выезда в учебку. Хорь побурчал немного насчёт того, что всяким филонам везёт, что кому учебка, а кому уготовлена передовая, но согласился. Он был неплохим парнем.
Освободив себя от текущих обязанностей, Сержант по дороге в канцелярию решил зайти в кафетерий, в надежде, что Красотка может быть там. Он отметил, что сегодня чудесный день. Небо далеко в высоте подернулось почти прозрачными облаками, которые немного гасили яркое, горячее и беспощадное солнце. Впервые за много дней появился небольшой ветерок. Жара немного спала, и Сержанту показалось это хорошим предзнаменованием.
В большом зале кафетерия народу было совсем немного. Несколько человек, сидело за разными столиками. В эти утренние часы в кафетерии чувствовался крепкий запах кофе. Красотки не было. Сержант не любил кофе, но почему-то сел на табурет у стойки бармена и заказал себе чашку эспрессо. Когда кофе был готов, он зачем-то спросил у подошедшего бармена, о том может ли быть шанс, что Красотка утром зайдёт сюда. В ответ бармен испуганно оглянулся по сторонам и, нагнувшись к уху Сержанта, не слышно прошептал:
– Её больше нет, Надзор.
– Как так? Вы ошибаетесь. Откуда вы знаете? – ошалело, не до конца воспринимая смысл услышанного, спросил он.
Бармен вытаращил глаза, затряс руками:
– Тише, тише..
Опять, посмотрел по сторонам, нагнулся к Сержанту и прошептал:
– Это правда, только тише. Вон в углу сидит летёха, он последний видел её.
Бармен отвернулся и, как все бармены испокон веков, стал протирать рюмки. Только теперь до Сержанта дошло. В голове, в том месте, где находится душа, тягуче и больно защемило. Окинув взглядом унылую и пьяную фигуру лейтенанта, он решил подойти к нему.
– Простите, лейтенант, – сказал он, подойдя к офицеру, – я слышал, что вы последний видели Красотку.
– А тебе, что за дело, Сержант, – офицер пьяно встрепенулся.
– Понимаете, я должен был ей сто рублей, недавно не хватило расплатиться за выпивку. В общем, долг чести.
– Можешь забить эти деньги себе в задницу. Вряд ли они теперь ей пригодятся. Да, и хороший совет: поменьше трепи, что ты знал её. А то плакала твоя карьера, малый.
– А всё-таки, лейтенант, что вы знаете, – умоляюще спросил Сержант, не обращая внимания на грубость. Лейтенант с интересом посмотрел на него, заметив величайшую растерянность сержанта.
– Да, собственно, я ничего не знаю. Спал я с ней вчера ночью. Утром проснулся – её нет. Вещей её тоже нет. Ничего, что связано с ней нет. Вообще. Дежурный по блоку клятвенно меня заверил, и уже написал официальный рапорт о том, что ночью она никуда не выходила. И, вообще, он её не видел. А так тихо, как известно, действует только Надзор. Чтобы было до конца ясно, не успел я ещё разобраться с её поиском, в их блок прибыла новенькая служащая по псих реабилитации, и прямиком её стали заселять в бывшую комнату Красотки.
После своего рассказа лейтенант перестал обращать внимание на Сержанта. Он углубился в себя: лёг грудью на стол и принялся рассматривать наполненный водкой стакан. Сержант нашёл в себе силы улыбнуться офицеру и поблагодарить его. Ощущая частый стук своего сердца, и пульсации в голове, возникшие от пустоты и бессилия, он вышел из кафетерия. Белое солнце нестерпимо резануло по глазам. Он прислонился к косяку двери, провел рукой по карманам в поисках сигарет. Не нашёл. Пошёл, не понимая куда, по дорожке. Свет нестерпимо давил на глаза, соперничая по боли со стуком в висках.
Сзади его кто-то толкнул. Он оглянулся, не понимая, что от него хотят. Издалека, из под самого солнца донёсся голос:
– Ты что, спятил или перепил?
И опять кто-то стал тормошить его. В какой то момент до Сержанта дошло, что перед ним стоит Хорь.
– Что орёшь, чего надо? – спросил он хриплым, не узнавая себя сам, голосом.
– Спятил? Я уже две минуты надрываюсь, а ты ноль внимания. Тебя Капитан вызывает. Бегом к нему.
Сержант лёгкой трусцой побежал к штабу. Он вышел из ступорозного состояния и в его голове сразу возник вопрос за что же забрали Красотку. « …бедная Красотка, она так боялась боли…»
– Что так долго? – спросил Капитан, когда сержант, наконец, достиг кабинета начальника.
– В кафетерии сидел, кофе пил, простите, – сказал по обыкновению бодрым голосом пришедший в себя Сержант.
Капитан до этого сидевший за столом, встал, прошелся по кабинету.
– С кем ты находился в ячейке в последний раз?
– С Малышом, Капитан. – Сердце Сержанта опять учащенно забилось. Не выражая своим телом и лицом ничего, он стал готовиться к вопросу о том, почему он скрыл бредни солдата. Вместо этого, Капитан спросил:
– Ну, как, хорошо он воюет?
– Так точно!
– Ну, так вот, бери Малыша и в вертолёт. Через семь минут летите на передовую.
Сержант стоял, и оторопело глядел на офицера. Ведь тот говорил давеча совсем другое. Почему опять с Малышом на передовую, а что остальные семь бойцов его отделения?
– Позвольте вопрос, Капитан?
– Никаких вопросов. Время пошло. Ты едва успеваешь на вертолёт. Опоздание на вертолёт, это дезертирство, боец, ты же знаешь! Выполнять приказ!
– Есть, – Сержант ловко повернулся, не смотря на то, что ноги казались немного ватными. Печатая шаг, он пошёл к выходу из офиса.
Он уже открыл дверь, собираясь согласно приказу найти Малыша и успеть с ним к вертолёту, как услышал:
– Поверь мне, я тебя не обманул. Полковник сам справлялся у меня по поводу твоей кандидатуры в учебку. Видимо компьютеры в отделе управления что-то перепутали и расписали тебя и почему-то Малыша с тобой сегодня на передовую. Так что не таи на меня зла. Через сутки ты вернёшься, а я к тому времени разберусь. Будет тебе учебка, прапорщик!
Глава 7. Передовая
Экипаж вертолёта уже раскрутил лопасти, когда Сержант и Малыш, преодолевая напор воздуха, создаваемый работающим винтом, вбежали на взлётную площадку и нырнули в салон машины. Вертолёт немедленно поднялся, а Сержант ещё с пол минуты пытался отдышаться и только потом обратился к разводящему с докладом, что он, мол, с напарником в срок прибыл для несения боевого дежурства.
Разводящим был Бегемот, старый знакомый Сержанта. Он прервал его уставной доклад, махнув рукой, и, достав из папки, которая лежала у него на коленях, бумаги несколько секунд рассматривал их.
– Ну, ты даешь, Сержант. Мне сказали, что ты сегодня умотал в учебку, а ты, оказывается, в патруле. Я-то думал, что кто-то другой, типа твой однофамилец, а это ты, – он дружески хлопнул по плечу Сержанта, севшего рядом с ним.
– Я тоже так думал, – усмехаясь, сказал Сержант, – но раз начальство сказало надо, мы отвечаем есть.
– Это всё потому, что начальники зашустрили сверх меры в последнее время. И таких заслуженных дедушек, как мы с тобой трахают по полной программе.
– С чего бы? – искренне удивился Сержант.
– Ну, ты даешь! Опять до тебя доходит всё в последнюю очередь, – Бегемот поднял защитный, из поляризованного пластика, щиток своей каски, чтобы получше рассмотреть Сержанта, – позавчера дивизионные особисты узнали, что в дивизии уже несколько недель действует инспекция офицеров Надзора. Они тотально проверяют службу. Шуму было, когда они доложили о своём открытии генералу. Материл он их страшно за нерасторопность. Говорят, одному даже по уху дал.
– Что-то я не видел никаких проверяющих.
– То-то и оно. Они не шумной ватагой начальников приехали, они как бы просочились сюда под видом различных служащих. И уже, типа, подготовили предварительный доклад о работе дивизии. Вот на этом этапе штабные и узнали об этом. Теперь, вот, подковёрная возня у них, чтобы окончательная версия доклада была в пользу нашего генерала. А пахать приходиться нам.
– Дела, – вмешался в разговор Филя, сержант третьего взвода. – Так это что ж получается, любой новенький – это проверяющий?
– Не любой, а некоторые, – многозначительно поднял палец Бегемот.
– А наш лучший сержант, который даже по нику Сержант, не постукивал ли им? – спросил Филя, не обращаясь ни к кому, и исподлобья обвёл окружающих своими карими косоватыми глазами.
– С чего бы ты это, Филя, взял? – недоумённо спросил Сержант, совершенно не понимая своё отношение к Надзору.
– А как по поводу тёлки из офицерской поддержки, недавно появившейся здесь?
– А она здесь причём? – спросил Бегемот, посмотрев изучающим взглядом на Сержанта.
– Притом, что офицерскую тёлку почему-то окучивал Сержант, при всех в кафетерии шушукался с ней. Вот вам и глава в отчете Надзора о дивизии. Девушка то, между прочим, пообщалась с Сержантом и исчезла. Как бы всё сходит… «ся» - суффикс Филя договорить не успел, кулак Сержанта врезался в Филин подбородок. Удар откинул Филю на стенку салона, от которой он оттолкнулся и бросился на Сержанта, Сержант на Филю. Между ними оказался Бегемот.
– Урою! – заорал Бегемот, и толкнул противников на сиденья.
– Ты первый начал, - обратился Бегемот к Сержанту.
– Я заступился за честь служащего из офицерского состава, – угрюмо ответил Сержант, обводя взглядом любопытные лица бойцов. Он заметил явно изучающие глаза Малыша. Умненькие глаза Малыша заставили Сержанта вспомнить, что Малыш здесь недавно и ведёт себя нестандартно. Впрочем, тут же эту мысль заглушила тоска по Красотке и борьба с желанием сломать челюсть Филе.
Из вертолёта высаживались под дымовую завесу. Иногда её делали ради безопасности вертолётов, случалось, что танки подбивали полностью загруженные людьми машины.
Пока расходился дым, устроились: Малыш сел на гранатомёт, а Сержант на дерюжку, которую всегда захватывал с собой на дежурство, как талисман. Когда дым развеялся настолько, что стало возможным различать пустыню впереди себя, Сержант выглянул из ячейки. Было тихо. Лишь далеко справа догорал танк, а в их секторе, до самого города - ничего. Бездействие с новой силой заставило его вспомнить о Красотке. Его мозг вспоминал её тело, губы, тепло. Он стал вспоминать их разговоры. Взгляд его упал на Малыша, который сидел, подперев голову руками, и, казалось, дремал.
– Всё же, скажи мне, Малыш, почему ты тогда, в первый раз сказал, что они люди?
– Если откровенно Сержант, кто бы они ни были, они живые. И они хотят поработить нас. Навязать свою чуждую систему. И я буду их сейчас убивать. Мы два общества, просто очень разных, поскольку воюем. Раз мы общество людей, то и они общество людей. Просто они не хотят жить как правильно, ведь мы живём правильно, а они нет. Наше правительство заботится о народе, хоть нам и тяжело, но от голода почти никто не умирает. Ведь если много бедных, так это только из-за войны. А в Городе точно хуже. Просто у них есть цель заменить наши ценности своими, отобрать нашу свободу. – Малыш перевёл дух, а Сержант выглянул из ячейки.
Вдали, от чёрной громады Города отделилась маленькая, почти неразличимая точка. Он знал, что через несколько минут эта точечка превратится в танк, который может оказаться в их секторе.
Неожиданная мысль пришла Сержанту. Настолько неожиданная и вздорная, что он сперва отогнал её, как отгоняешь внимание от блеснувшего на солнце предмета на пыльной дороге, понимая, что не всё золото, что блестит, но, затем, всё равно разглядываешь то, что привлекло внимание. Точно так же его разум принялся рассматривать мелькнувшую искорку сознания, и, чем дальше, тем отчетливей возникало у него в голове, что угрозы нет, что воинственный Город – фикция. Он молча размышлял, и неожиданно для самого себя обратился к Малышу:
– Что вы там в Надзоре, пытаетесь пускать пенки про людей, не людей и страшный Город. Откуда этому взяться? – Сержант увидел, что лицо Малыша сделалось удивлённым. – Верно только то, что угроза нужна, тогда и порядок вещей будет незыблем, будет патриотизм, а командиры останутся командирами. Откуда взяться чуждому Городу? Да ниоткуда. А есть большая, мегакомпьютерная стрелялка, «мегашот», в которой реально можно убивать тех, кто против вас, и сохранять необходимый уровень угрозы и порядка.
– Ну и что? Что может измениться, даже, если представить, что вы докопались до правды? – спросил Малыш, поднимаясь со дна ячейки и строго смотря на Сержанта и силуэт Города. – Вообще, вы всё это к чему?
– Врага нет, – ещё раз произнёс Сержант, – есть просто искусственная, надуманная угроза, только для того, чтоб сохранить систему и её командиров. Мы здесь просто часть армии, которая обороняется от Города из которого сами же и прибыли, а другая часть армии обороняет Город, атакуя нас в этой пустыне. Убиваем друг друга на потеху Надзору, который через эту войну поддерживает угрозу, а значит страх у штатских. Сохраняет незыблемость системы и подчинения.
Внезапно черные зрачки Малыша расширились. Сержант перевёл взгляд туда, куда уставился солдат и увидел, как чёрный жучок танка изрыгнул из своего хоботка-пушки белое облачко дыма. Взрыв в ячейке возник прежде, чем мозг довёл увиденное до сознания. Молекулы тела разорвали свои связи и, разлетаясь друг от друга, прекратили чувства и мысли. Рассеялись в пространство. Прозревшие должны исчезнуть.