Полное собрание

Александр Курушин
 Техникум связи стоял на горе, возле телестудии города Алма-Ата. Телестудию и телебашню высотой 140 метров ограждал высокий дувал с колючей проволокой. И вдоль одной стороны этого дувала мы, учащиеся техникума, ходили вниз по грунтовке в столовую. Эта грунтовка имела название - улица Фурманова. Где-то там, внизу прямоугольно рассеченной Алма-Аты, улица Фурманова, начинающаяся у нашего техникума, пересекалась с улицей Чапаева, создавая, таким образом, известный альянс.

 Мы, голодные пацаны, шаркали по улице Фурманова по крайней мере 2 раза в день, но только если "есть деньги". Это наши вечно голодные желудки вели нас в столовую Зооветеринарного института, который находился на 1 квартал ниже нашего техникума и стоял на проспекте Абая.

 Абай - поэт и мыслитель Казахстана. Считалось, что он высказывал народно-освободительные и революционные идеи, поэтому его гранитный монумент стоял на пересечении проспекта Абая и улицы Ленина: где-то там, правее от нас. Улица Ленина уходила в горы, и с ней начиналась трасса на Капчагайский перевал, не доезжая который километров 20 шло знаменитое ущелье Медео.
Заходили мы в столовую не с парадного входа, а с заднего, хотя отличались они мало. И тут и там стояли какие-то бочки, сараюшки, навесы, рамы от автомашин на бревнах, свалки песка и гравия, утрамбованные годами. А тропинка между этими экспонатами вела в подвал, в столовую, которая работала до 8.45 вечера. Наша-то столовая в техникуме работала до 6 вечера, а желудки хотели переваривать пищу, и давали приказ ногам: "Иди и ищи".

 Сразу, как спустишься вниз по десяти ступенькам, идешь к кассе и выбиваешь чеки, тщательно подсчитывая, сколько копеек что стоит, и хватит ли на полпорции первого, котлету с гарниром, а то и с двумя гарнирами, если есть деньги, и чай. И на 2 кусочка хлеба. Обычно это стоило 30 копеек. Были, конечно, варианты – гуляш или бефстроганов; гуляш - это то же мясо, но с костями, а бефстроганов стоил подороже, около 28 копеек, и поэтому его мы брали редко.

 Общая задача была уложиться в 1 рубль в день. И, значит, нужно было 30 рублей на месяц. Но стипендия была 20 рублей, да из неё еще 84 копеек на общежитие забирали. Да нужно было еще рублей на 11 купить абонементы – талоны на еду (это очень удобно было, поскольку абонементы редко сдубливали (или "входили"); «Войди – говорит амбал салаге, - в абонемент», т.е. попросту выпрашивали без отдачи). Недостающие деньги, 15, а то и 20 рублей в месяц присылала мне из Киргизии мать, которой и самой-то несладко было жить.
Еще была королевская пища - дунганская лапша. Она стоила 33 копейки. Но её можно было брать только на обед, на который мы оставляли по 40 копеек. К этой дунганской лапше прибавлялось так называемое кофе (оно) за 6 копеек и один кусочек хлеба, но этого хватало. Дунганская лапша была сытная и заменяла и первое (заливалась сытным наваром), и второе (лапша, да и кусочки мяса и овощей).

 Ходили мы в столовую зооветеринарного института, как и по другим местам, вдвоем с моим другом – Санькой Сивожелезовым.

 Мы с ним держали коалицию хотя бы потому, что оба относились к классу "салаг", т.е. не обладающих достаточной напористостью, наглостью и силой, курящие " не в затяжку", пока не пьющие помногу, и не обладающие еще многим чем, что причисляло бы к классу "амбалов".
И вот однажды после столовой, приняв внутрь по красной котлете с помятой картошкой, напополам с крахмалом, пошли мы с Сашкой на разведку – на первый этаж Зооветеринарного института, посмотреть, что там есть интересного, тем более, что сделать это со стороны столовой нетрудно. Да и не стояло тогда нигде никаких охран: одна тетка-казашка носки вязала из верблюжьей шерсти.
Вдоль стен по мрачным и никогда не освещаемым коридорам висели плакаты с коровами, баранами и лошадьми. Стояли ящики и масса эдаких стеллажей со стеклянными дверцами, закрытыми на такие маленькие замочки, в которых за стеклом часто стояли книги. Книги были в основном на казахском языке, и назывались, например, "Бурсыкей камалы", с нарисованными контурами, напоминающими лошадей и баранов. Они нас, конечно, не привлекали.

 Но вот на одной из дверей, в каком-то темном углу мы увидели такой черный небольшой замок, и у нас созрел план, посмотреть, что там находится, в этой комнатенке, из которой доносился какой-то сырой запах. Конечно, ни о каком особом воровстве речь не шла, просто мы хотели провести разведку.
И для этого надо было, конечно все организовать серьезно. Разобраться, во-первых, как открыть замок. Вариант был – отмычкой. Это стальная проволока, согнутая на конце под прямым углом. Замок был так называемый контрольный. Т.е. захлопывается он без ключа, а открывается с ключом. Долго пришлось поковыряться в этом замке. По очереди с Санькой стояли на шухере , как бы осматривая плакаты с коровами, дающими по два ведра молока, и кашляя в глухом коридоре, когда шел какой-нибудь казах или казашка, студенты, или еще кто.
Не с первого раза, а, наверное, с третьего, с особо сделанной плоской и пружинистой отмычкой, открылся, наконец, замок в эту секретную потайную дверь. Сашка крикнул мне шепотом: "Идем!". Я прытко добежал на двери, оторвав глаза от вымени коровы, дающей 2 ведра молока, и мы вместе забежали в комнату. Быстро закрыли за собой дверь, и прислушались, не увидел ли кто нас. Тихо было в коридоре Зооветеринарного института, только где-то хлопала дверь и слышались крики "Кайда барасым! ".

 Мы прислушались, руки дрожали. В комнатушке было сыро и сумрачно, только метрах в трех видно было решетчатое мутное оконце. В эту сторону здание имело подъем, и оконце было сверху, явно обозначая нам наше будущее.
"Ну что здесь?" - шепотнул Санька и протянул вперед руку "Что-то теплое, мягкие доски, что-ли".

 Я тоже неосторожно протянул руку, нащупал какую то мягкую коробку, обнял её и потянул на себя, несколько преодолевая её сопротивление. Вдруг где-то сверху заурчало и такая же коробка упала на меня сверху. Я без звука принял на себя удар, на нас посыпались одна за другой эти тяжелые, как кирпичи коробки, которыми, как оказалось, была забита комната до потолка и только оставался небольшой проем возле двери, в котором стояли мы.

 - Что это - это книги! - не выдержал Сашка Сивожелезов - да какие здоровые. - Ну наберем книг, сколько сможем.

 -Но что это за книги, хоть выбрать какие, а то вдруг про коров, да еще на казахском языке - засвистел я.

 -Ни хрена, на казахском таких нет толстенных, и мягкий переплет, - переползая вверх по куче, и подминая под себя связки книг, кашлял Сашка Сивожелезов, – смотри, ну тяжеленные, аж придавило. У тебя сумка далеко?

 -Да тут сумкой не обойдешься - мешок надо.

 -А в окно не пролезут.

 -Не, и до него еще не доберешься.

 Мы сняли с себя наши пальтишки, насовали в них книги, наугад, разные, завязали крест-накрест рукавами.

 -Потом еще придем, - довольно сказал Сашка, - нужно будет, все вытащим.
Уже стемнело. Наше зарешетченное оконце стало совсем тусклым. Вокруг стояла сырость и запах сырой плесени, смешанный с книжной пылью. Где-то внизу, похоже, возились мыши, в чье царство внедрились два большущих животных. Мы еще немного поковырялись, стараясь найти еще что-нибудь интересное. Но нет, вокруг нас, и даже сверху, лежала масса книг, в которых, видимо, скрывались идеи, накопленные столетиями.

 Завершая операцию, мы щелкнули контрольным замком на двери, и на коленках поползли к задней двери Зооветеринарного института, благополучно пробежали её, обнимая свои пузатые польта. Сторожиха закричала: "Кайда барасым!", но мы уже неслись по темной улице Фурманова, не хуже, чем сам Фурманов когда-то на своем коне.

 Запыхавшись, мы прибежали к свой общаге - двухэтажному покосившемуся корпусу номер 5 и забежали за высокое крыльцо.

 - Никого нет? - продолжал шепотом Сашка, - Давай пока оставим их здесь, под крыльцом, а то вдруг за нами погоня!

 С испуганными горящими глазами мы добежали по коридору до комнаты номер 25 и заскочили в свой закуток с двумя кроватями-нарами.

 В комнате стоял дым сигарет. В тусклом дыму резались в «Буру» трое студентов старшего курса: Рыба, Паук и Сава.

 Сава держал на коленях гитару, в зубах сигарету, а в руках три карты.

 -Больше! - Сава перевернул карты и стал отбивать аккорды.

 -Мы за пагтией идем, славя Годину делами..."- заголосил Паук и просипел: " А я тгидцать!".

 -Пас - прошептал Рыба тонким свистящим голосом потому, что другого у него не было.

 "Ну что, может пойдем за польтами? Вроде все спокойно" - спросил я шепотом у Сашки Сивожелезова.

 - И во всей стр-р-ране большой в каждом деле Лянин с нами! – подхватил песню Сава - карты!

 - Ге - н - нин - всегда с тобой!" - ударно продолжил припев популярной песни Паук, раздвигая свои 3 карты и радостно скаля малозубый рот - Могя взятка!

 - Эй, это вы, салаги, пришли? - крикнул Сава в нашу сторону, - Сашка, войди в рубль, а то игра остановилась!"

 - Нету. Только из столовой. Прожрали.

 - А за хлебом сходишь?

 - Пойду, если денег дашь.

 - Давай - на рубль - беги, возьми две чернушки и кильки килограмм. И пачку «Памира».

 Мы с Сашкой Сивожелезовым побежали за своими польтами, лежащими под крыльцом. Затащили их на свои кровати, и под вопли Паука:

 - Генин, всегда со мной - в гоге, надеги и га-а-а-а-дости!, раскрыли нашу добычу.

 Что это было! Это были тома. Большие тома, красивые бордовые книги, обмятые и проплешивевшиеся временем. На мягком дорогом переплете стояли номера томов: 4, 7, 10, 9.

 - Лен – н - нин в твоей мечте, каждом щасливом дне! - продолжали орать Паук, Сава и Рыба, но Рыбу не было слышно.

 Мы разложили эти толстенные книги на своих кроватях и разбили на две кучки, прикидывая, чтобы каждый получил поровну. К сожалению 13, самый толстый том, был один. На обложке его был выпуклый учетверенный профиль, как на ордене.

 - Лен-н-ин в тибе и в мине! - Заканчивало исполнение трио.

 "Сашка, смотри что это" - заорал Сашка Сивожелезов! - "Это же полное собрание сочинений товарища СТАЛИНА!"

 Не зная, огорчаться или радоваться такой добыче, мы надели свои простуженные пальтишки и побежали за килькой.

3.11.2002