В этом море нет рыбы

Свердлов Андрей
Диплом я защитил на отлично. Мой научный руководитель не верил в благоприятный исход, поэтому моя оценка стала для него удивительной радостью. Впрочем, у меня на свой счет сомнений не было. Синяя корочка – к красной меня никогда не тянуло – легла в модный портфель, и я отправился искать себе работу.

Соблазнительные предложения с достойной зарплатой и могучим соцпакетом, к сожалению, меня не волновали. Чтобы не служить в армии, причем законно, я решил идти работать по специальности в сельскую школу – учителем. Для молодого человека, только что вырвавшегося из смертельной хватки ученической парты вернуться в тюрьму образовательной системы - это очень отважный, смелый поступок. По крайней мере, так я успокаивал свою мужскую ипостась.

По прошествии некоторого времени я вспоминаю себя, пытаюсь понять, что же на самом деле повлияло на меня в выборе этой работы: угроза армейской жизни, желание продолжить родовое дело (я педагог в пятом поколении), либо обычная неуверенность современного студента перед миром Дарвина. Сейчас я склоняюсь к тому, что все указанные причины, так или иначе, повлияли на мой выбор.

 Я отправился на поиски подходящей школы. Как оказалось, по закону далеко не каждая сельская школа способна открыть свое лоно молодым педагогам. Точнее, открыть-то она может, да только бравые служители Марса легко тебя изымут, причем законно. Чтобы этого не случилось, надо выбрать школу, в которой официально действует закон об отсрочке от службы в армии для молодых учителей.

Два месяца по области: шахматные поля, зеленые кроны сосен, бесконечные ухабы дорог, убогие, но милые населенные пункты, живые коровы – так мне виделась провинция. Школа сменялась школой. Бесконечные разговоры с директорами. Наконец, в поселке Б. я обрел рабочее место в качестве учителя МХК (мировой художественной культуры).

Первое сентября. Я стою в отутюженном деловом костюме на линейке во дворе обычной сельской школы. Радостные дети, уставшие родители, старые учителя, цветы, растущие в каждом дворе, много собак, музыкальный марш из динамиков дешевого магнитофона, чувство нереальности происходящего – калейдоскоп картинок с которых началась моя жизнь в качестве учителя.
После праздничной линейки, меня познакомили с учителями, среди которых оказался Рома – молодой учитель, который, как и я предпочел болотному мундиру и автомату, штатский костюм и указку. Рому взяли биологом. Через минут знакомства я сразу понял, что мы либо очень крепко подружимся, либо быстро возненавидим друг друга.

Рома мой настоящий антипод. Если у меня черные кучерявые волосы, темная кожа и вольный стиль в одежде, то Рома одевался строго, его арийский череп обрамляли прямые, светлые волосы, а бледной коже позавидовали бы все аристократки Российской Империи. Я рассказывал детям об искусстве. Рома учил биологии. Я никогда не готовился к урокам, поэтому атмосфера на моих занятиях была творческой и непредсказуемой. Рома педантично вел подготовительную работу, а потом методично кормил информацией о пестиках и тычинка ребят из поселка Б.

Другие школьные учителя, мои коллеги, не вызвали у меня никакого интереса. Абсолютно провинциальные, замкнутые на своем мире, они были яростными противниками всяческих перемен. В первый же день на меня хотели свалить самый трудный класс. Учительница даже не знаю какого предмета так мне и сказала:
- Возьми 7в под свое классное руководство!
- Спасибо. Пожалуй, я не готов быть чьим-то классным руководителем.
- Бери-бери. Тебе доплату сделают.
- Так ведь все равно небольшую.
- А дети тебя так полюбили. Так хвалили.
- Что, правда?
- А то! Говорят очень интересный… Возьми их.
- Эх… я подумаю.

Я подумал и отказался. Раскусить обычную манипуляцию старой учительницы не составило для меня особого труда. На самом деле я бы взял это руководство, да только… Только жить-то как? Вот работаю я в школе, хоть и два раза в неделю, получаю тысячу рублей в месяц. Что бы заплатить за бензин, ухаживать за машиной и кушать в эти дни у меня уходит полторы тысячи рублей. Предположим, за классное руководство я бы получил надбавку в двести рублей. Получается минус триста. Так ведь еще и время. Вместо двух дней – все шесть. То есть, либо переехать жить в поселок Б. на зарплату в тысячу двести рублей, либо отказаться от идеи быть классным руководителем. Я выбрал второе.


Я хорошо понимаю школу – им нужны брюки, но за брюки надо платить, а где взять денег? Негде. Вот и пускаются они в мелкие интриги. Главное, что все это понимают, но ничего поделать не могут. Обидно. Это все мрачная реальность, причем не раскрытая мной в полной мере.

На самом деле отношения с коллегами меня интересовали меньше всего. Основное время я проводил в классах, пытаясь донести до ребят от одиннадцати до семнадцати лет, простую, но важную мысль: каждый человек уникален. Почему я не рассказывал им о Рембрандте, Паганини, Чайковском, других известных футболистах (шучу – деятелей искусства)? Потому что в этом не было никакого смысла. Ребята воспринимали себя как неудачников и серых личностей. Разве им было до искусства? Нет, конечно, мы рассматривали картинки, слушали музыку, путешествовали по мультимедийным просторам художественной культуры. Но вы ведь понимаете, что искусство – это не аннотация к произведению, это не отсканированная миниатюра и не скрип старой аудио пленки.

Пока я пытался сделать их уникальными, они сделали меня похожим на кого-то. Этим кем-то стал Пушкин. Так про меня и говорили:
- Пушкин идет!

Я не обижался, в тайне даже гордился таким сильным прозвищем. Это вам не «грымза», «вонючка» или «зануда».

Прошел месяц. Мы с Ромой обвыклись. Посещения школы по понедельникам и субботам вошло в приятную традицию. Дети провели все испытания прочности, какие могли – мы выдержали. Все шло замечательно. И вот тут… никогда этого не забуду… ко мне подошла девочка из десятого класса, подозрительно посмотрела на меня и сказала:
- Вы ведь скоро уйдете?
- Почему ты так думаешь? – я несколько опешил.
- Все вы уходите! – от подозрительного ее взгляд перешел к презрительному
- Не понял? – совсем оторопел я
- Вы же от армии косите! Вам на нас-то наплевать. – Уже с обидой сказала девочка.
- Нет! Я здесь не ради откоса от армии! И с вами я не просто так. Мне это интересно. – Я так сильно оправдывался, что не поверил сам себе. И понял, что девочка права – уйду.


И я ушел. Не потому что я поверил девочке. Не потому что мне
стало не интересно. Я ушел, точнее постыдно убежал, потому что встал перед выбором. Либо остаться в поселке Б. навсегда и отдать жизнь детям, помочь им встать на ноги. Либо бросить все, не обманывать их ожиданий. Не дать им влюбиться в образ демократичного учителя. Уйти, что бы поставить на ноги свою жизнь. Я очень долго не мог простить себя за этот поступок. И хотел было вернуться, что бы все исправить… но отменили закон об отсрочке от армии для молодых учителей сельской школы. Теперь вернуться в школу для меня значит пойти в армию. И каждую ночь далекие предки посещают мои сны и строго качают указательными пальцами.
Я не герой. Но я сделал свой выбор. И с этим выбором мне жить. Вполне возможно, что на этом история не заканчивается…