Евдокия Петровна Сушкова родилась 23 декабря 1811 года в Москве, на Чистых прудах, в доме своего деда по матери И. А. Пашкова. В 1829 году, при приближении к Москве наполеоновского войска, Пашковы перебрались в свое поместье в Симбирской губернии, в деревню Талызино.
С ними отправил жену и дочь служивший при московском комиссариате Петр Васильевич Сушков. Сам он по делам службы еще оставался в Москве, где ему было поручено, как о том говорилось в послужном списке, «заготовление вещей для резервной армии и построение их на действующие…».
Находясь вместе с армией, П. В. Сушков до середины 1815 года пробыл за границей, откуда вернулся в дом тестя. Жена его, Дарья Ивановна, не отличалась крепким здоровьем и в мае 1817 года, через два месяца после рождения второго сына Дмитрия (старший – Сергей Петрович стал впоследствии биографом поэтессы), двадцати семи лет от роду умерла от скоротечной чахотки.
Петр Васильевич, чтобы как-то отвлечься от горя, принимает поручение тестя и уезжает на принадлежащие тому Белорецкие железные заводы. Там он пробыл три года, а затем отправился в Петербург, поступив на службу в министерство финансов. И если сыновей он забрал в 1826 году к себе в Оренбург, куда получил назначение начальником таможенного округа, то дочь до самого замужества оставалась в доме деда.
Раннее сиротство отразилось на формировании характера Евдокии, которая обостренно реагировала на всё фальшивое, нравственно несовершенное.
Впечатлительная девочка с «пылким воображением» под присмотром сменяющихся гувернанток, под рассеянными взглядами двух теток, при добродушном невнимании бабушки и дедушки часто чувствовала себя никому не нужной, лишней. Да и жизнь в большом барском и по-русски гостеприимном доме Пашковых была шумной, неустроенной. Дни детства в стихах будущей поэтессы неизменно называются «грустными», «полными страданья», она вспоминает горькие ощущенья «сиротства, пренебреженья». Брат её, Сергей Петрович, писал: «Дед и бабушка были люди добрые, но уже состарившиеся и жившие исключительно только для себя».
Воспитывались дети на доход с капитала покойной матери, а отец у Пашковых появлялся довольно редко. Хорошую гувернантку найти было трудно. Француженка, госпожа Мариво, быстро сменилась воспитанницей Смольного института Натальей Гавриловной Боголюбовой, но и она недолго продержалась в доме, за ней появилась швейцарка, госпожа Пудре, а затем госпожа Дювернуа…
Обучалась Евдокия (или как её звали, и не только в домашнем кругу, Додо) языкам – французскому и немецкому (английским и итальянским она овладела позднее), арифметике, истории, географии, игре на фортепиано, рисованию, танцам. От природы она была одарена большим умом и любознательностью. Это помогло ей расширить круг своих познаний и выйти за пределы обычных требований тогдашнего воспитания светских барышень.
Одним из преподавателей русского языка, хоть и не слишком долго, был С. Е. Раич. Тот самый Раич, что преподавал в Московском университетском пансионе, где учился М. Ю. Лермонтов, а с ним и брат поэтессы – С. П. Сушков.
Раич был учителем Ф.И. Тютчева, под руководством Раича, по его воспоминаниям, вступили «на литературное поприще некоторые из юношей, как-то: г. Лермонтов, Стромилов, Колачевский, Якубович». И сам Раич занимался критикой, писал стихи, переводил Вергилия, Тассо и Ариосто. Какое – то влияние он оказал и на Евдокию Сушкову, рано начавшую писать стихи.
В «Автобиографической записке» она сообщает: «Начала слагать стихи 7-ми лет, по-французски; 13-ти, либо 14-ти, по-русски». Потребность сочинять, изливать свои чувства возникала и под наплывом жалости к себе, «мечтательному и хилому ребенку», и под впечатлением московских пейзажей XIX века.
В аристократических кругах, к которым принадлежало семейство Пашковых, не слишком приветствовали занятия литературной деятельностью, тем более женщины. Поэтому 11–летняя Додо тщательно скрывала свои увлечения от старших.
Круг чтения Евдокии Сушковой был широк. Из русских авторов она с увлечением читала Жуковского, Пушкина, Карамзина, Дельвига, из французских – Мольера, Ламартина, Бальзака, Альфреда де Мюссе, Деборд –Вальмор, де Сталь, из немецких – Шиллера, Гете, Уланда, из английских – Шекспира, Кольриджа, Байрона, Мура. «Книги заменили ей воспитателей», как она впоследствии писала о героине своего романа «Счастливая женщина».
Чтению Евдокия отдавалась со страстью, с восторгом, читая и тайком, по ночам, при свече оплывающей свечи. Она писала о библиотеке и книгах:
Здесь библиотека богатая, она
Давно составлена, полна старинных
И редких книг на разных языках.
Истории, романы и записки
С поэзией, с романами сошлись.34
В открытом доме Пашковых бывали многие литераторы: В. А. Жуковский, А. И. Тургенев, П. А. Вяземский, А. Мицкевич.
Любовь к стихотворству была передана Евдокии по наследству. Все в семье отдавали дань литературе. Бабушка, Мария Васильевна Сушкова, получила известность как переводчица на русский язык Мармонтеля и с русского на французский произведений М.М. Хераскова. Сын Марии Васильевны, родной дядя Додо, Н. В. Сушков, дружил с А. С. Грибоедовым, виделся с А. С. Пушкиным. Пробовал свои силы в литературе и отец, сочинял стихи брат Дмитрий, занимались писаниями кузины Е.А. Лодыженская и Е.А. Сушкова (Хвостова), оставившая бойкие «Записки». И в этом кругу первые стихотворения Евдокии Сушковой находили первых читателей и ценителей.35
Увлеченность девушки стихами нарастала. У дяди Евдокии, поэта и драматурга Николая Васильевича Сушкова, был литературный салон. Молва о талантливой девушке распространялась, как и её литературные опыты, в списках ходившие по рукам.
Юная Сушкова бралась и за темы, о которых следовало молчать. Всё героическое, возвышенное находило в её душе горячее сочувствие. Её муза была на стороне декабристов - тех, кто поменял мундиры с золотыми эполетами на каторжанскую робу, не желая изменять своим убеждениям.
Само название стихотворения «К страдальцам…» красноречиво говорит об отношении автора к сибирским узникам:
Хоть вам не удалость исполнить подвиг мести,
И рабства иго снять с России молодой,
Но вы страдаете для родины и чести,
И мы признания вам платим долг святой.36
Эти строки юная поэтесса читала только тем, кому доверяла, ближайшим друзьям – ученику Благородного пансиона Михаилу Лермонтову и студенту Московского университета Николаю Огареву. Оба они стали не только поклонниками поэтического дарования и доверенными сокровенных мыслей Додо, но и ценителями её необыкновенного очарования: Огарев томился безответной любовью, а Лермонтов написал её своё первое посвящение «Умеешь ты сердца тревожить…».
Однажды хороший знакомый Сушковых Петр Андреевич Вяземский, прочитав стихотворение Додо «Талисман», тайно переписал его и послал в Петербург А.А. Дельвигу, редактору альманаха «Северные цветы». Стиховорение сразу же было опубликовано, но авторство еще не указывалось. Но главное произошло: в 1831 году на страницах российской печати состоялся многообещающий дебют восемнадцатилетней поэтессы. Когда «Талисман» появился в печати, и в Москве сделалось известным имя сочинительницы, в доме Пашковых все набросились на девушку, упрекая её всячески за постыдный и опрометчивый поступок.
В первую зиму выезда в свет, на балу у московского губернатора, князя Д.В. Голицына, Евдокия познакомилась с А. С. Пушкиным. С. П. Сушков рассказывал: «Пушкин так заинтересовался пылкими и восторженными излияниями юной собеседницы, что провел с нею большую часть вечера и после того тотчас познакомился с семейством Пашковых».
Даже самой себе Додо старалась не признаваться, какое сильное впечатление произвел на неё великий поэт. Это было впечатление на всю жизнь.
Только в строках, написанных после гибели Пушкина, Евдокия приоткроет завесу своей тайны:
Слова его в душу свою принимая,
Ему благодарна всем сердцем была я…
И много минуло годов с того дня,
И много узнала, изведала я, -
Но живо и ныне о НЕМ вспоминанье;
Но речи поэта, его предвещанье
Я в памяти сердца храню как завет
И ими горжусь…хоть его уже нет!...37
Когда в жизни поэта появляется Натали Гончарова, Додо любящим сердцем угадывает, насколько нелегким будет это чувство. 31 марта 1831 года вместе с супругами Пушкиными она участвует в санном масленичном катании, которое устраивает её близкий родственник С.И. Пашков.
Так называемое «высшее» общество влекло молодую поэтессу не только балами с их особенной поэзией, но и неопределенными девичьими мечтами о новой, интересной жизни. Но свет встречал её равнодушно и чопорно, духовной пустотой, суетностью, лицемерными условностями, чуждыми её живому, не лишенному простодушия характеру. И уже в её первых стихотворениях как одна из главных лирических тем звучит протест против высокомерного света с его «толпой холодной». Евдокия Сушкова утверждает право на искреннее чувство, на духовную независимость.
Ноты разочарования и неприятия окружающего мира часто звучат в её строках с некой подчеркнутостью:
Ты знаешь, свет лукав, безжалостно насмешлив.
Язвит в отсутствии, в присутствии приветлив.
Боюсь двусмысленных допросов и речей!
Боюсь участия, обмана… и друзей.38
Свободолюбивые строки поэтессы, звучавшие открытой крамолой, соседствовали в её тетради со строками о любви, в которых она тоже восставала против «мнений света», хотя делала это с позиции возвышенных романтических идеалов. Она не могла уйти и от всех условностей общества, в котором воспитывалась.
И та идеальная любовь, что представлялась Додо Сушковой по романам, обернулась если не трагедией, то драмой.
Евдокия была увлечена князем Алексеем Голицыным, человеком благородным, наделенным душой возвышенной и поэтической. И он отвечал ей взаимностью. Но судьба сложилась иначе.
Биографы склоняются к тому, что не сама Додо, а заботливые родственники нашли для нее блестящую партию. А. Ф. Ростопчин, сын бывшего московского генерал-губернатора, был человеком непростым. Стройный и ловкий, очень неглупый, Андрей Федорович при желании умел понравиться. Преждевременно начавший лысеть, в свои 19 лет он выглядел мужчиной пожившим и казался чуть не вдвое старше жены, будучи моложе её на два года.
Девушка была в замешательстве: она влюблена в князя Голицына и не только в него. В феврале 1830 года она пишет стихотворение «Когда б он знал!»:
Когда б он знал, как дорого мне стоит,
Как тяжело мне с ним притворной быть!
Когда б он знал, как томно сердце ноет,
Когда велит мне гордость страсть таит!..39
И совсем горькое понимание, что
Не любит он…а мог бы полюбить!
Когда б он знал!40
Биографы повторяли слухи великосветских гостиных: то был князь Платон Мещерский. Говорили даже, что Додо вышла замуж за Ростопчина, чтобы вызвать ревность Мещерского.
Но она дала согласие на брак скорее всего из – за литературных интересов жениха (со временем А. Ф. Ростопчин станет известным библиографом, книжным знатоком и даже почетным членом Петербургской Публичной библиотеки). Он увлекается литературой и относится к числу поклонников поэтического таланта будущей жены.
В 1833 году Евдокия Петровна вышла замуж за графа Андрея Федоровича Ростопчина. Венчалась она 26 марта в церкви Введения на Лубянке.
«Свадьба, вспоминает её кузина, сладилась совершенно неожиданно для всех нас и грустно удивила меня. Кузина за неделю до решения участи своей писала мне с отчаянием о своей пламенной и неизменной любви к другому. Но как выразить мое удивление, я не верила глазам и ушам своим, когда меня встретила кузина моя, не бледная, не исхудалая, но веселая, цветущая, счастливая».
Додо радовало, что вся Москва завидовала ей, её бриллиантам, её красоте и удаче. Но ее муза будто онемела – ни слова о свадьбе - событии, столь значимом в жизни женщины. И лишь многим позднее Евдокия Петровна обмолвится о той весне, «весне без соловья, весне без вдохновенья». Устами своей героини она скажет грустную правду: «Она вошла в мужнин дом без заблуждений…но с твердой, благородной самоуверенностью, с намерением верно и свято исполнить свои обязанности – уже не мечтая о любви, слишком невозможной, но готовая подарить мужу прямую и высокую дружбу».41
Закончилась та пора её жизни, о которой она писала в стихотворении «Три поры жизни»:
Была пора: во мне тревожное волненье, -
Как перед пламенем в вулкане гул глухой,
Кипело день и ночь; я вся была в стремленье…
Я вторила судьбе улыбкой и слезой.
Удел таинственный мне что - то предвещало;
Я волю замыслам, простор мечтам звала…
Я всё высокое душою принимала,
Всему прекрасному платила дань любви, -
Жила я сердцем в оны дни! 42
28 мая 1833 года в Москве появляется поэтесса Евдокия Петровна Ростопчина. Под этим именем она и войдет в историю русской литературы.
Годы юности стали для Ростопчиной периодом надежд и разочарований. Поэтому «Детские стихотворения» (1829 - 1833) чаще всего имеют оттенок грусти. Но вместе с тем, это и период становления Ростопчиной как поэтессы, период её знакомства с известными поэтами: А.С.Пушкиным, Н.П.Огаревым, М.Ю. Лермонтовым.