Н.Бодров 6.01.05 НЛО-04
Статус «трутня»
(полу-эротический рассказ)
«Одуванчик»,- написал я еще вчера вечером, с утра подумал немного и добавил тривиальное,- «…белый и пушистый…. Подул ветер, и нет тебя…. Один стебелек остался. Тонкий. Никому не нужный».
Что из этого следовало? А ничего не следовало. Один из синонимов грусти. Хотя и не осенней. И уж тем более, не предзимней. Вечной. Я уткнулся в эту зарисовку, как локомотив в тупик и не мог двинуться дальше уже часов сорок. Я плохо спал. Свой час в сурдокамере возился, прислушивался к пульсации крови в висках, маялся, поглядывая на замок. Подбирал эпитеты, но даже удовлетворительные, постепенно оказывались нелепыми, банальными и нестройными. Не ложащимися в строку. В самом деле, под осень творческое мышление, как и все в природе замирает и цепенеет. Что ж еще можно написать такого неожиданного и в то же время точного и умного про цветок. Мир един. Все цветки имеют одинаковую судьбу. Но только этот исчезает так романтично. Так пронзительно-печально. И каждый раз любой художник слова, касаясь этого растения, невольно переводит мысль и на себя, и на все человечество. На Землю.
Тема не давалась. И потому манила, требовала работы воображения, сосредоточенности. Даже укутанный в теплом конверте после расслабляющей процедуры, я хмурил брови и старался не обращать внимания на резкий противный звук, сопровождающий каталку.
Колесико протии-ивненько так скрипело:
- Уи-уи-уи…
И это действительно, раздражало. Но стоило ли из-за этого раздражаться? Мне, лично, было «по барабану». Я на такие мелочи не смотрю. У того, кто хочет стать знаменитым писателем, или хотя бы рисуется, другое в голове. Ну в крайнем случае, обращаешь внимание на изгрызенный вишневый мундштук трубки, что никогда не знала табака, или утерю настоящего гусиного пера. Так и то, только с дополнительным сожалением и парой вздохов. А тот, кто считает себя «беглым из будущего» ,или «ссыльным в прошлое», кто мнит себя вырванным из невероятных приключений и отлученным от «настоящих событий»- тому прямая дорога в ворчуны и склочники. Наша «абзаковская лечебная» жизнь ему скучна и однообразна. Тем более- старику на которого не обращают внимания легкомысленные санаторские старушки на частых танцевальных вечерах «Для тех, кому за много-много…». Который мучим оздоровительным бездельем, и не знает, куда себя приложить. Он постоянно суетится, придумывает себе дела и делишки, которые, впрочем, тут же и бросает, едва начав. То ему надо восстановить оббитую эмаль на кастрюле, то пришить пуговицу на утепленный конверт. То колесико каталки заменить. Даже ремонт в палате затеял именно он. А главврач просто поддался на уговоры. Опять же, и это дело наш затейник бросил на половине. Забрызгав стекла известкой и ободрав вполне приличные обои. Вдобавок, пациент, по мнению окружающих (простите, и меня тоже), не совсем в ладах с головой…. Ну, процентов десять потери адекватности. Это патология? Да нет, конечно….
Я его не виню. Не порицаю. Наоборот. Очень даже понимаю. Хотя и не в восторге от жизненной позиции соседа по палате. Нет, он мне не мешает. Не храпит. Не пристает с разговорами, когда я пишу. Не приглашает совместно жаловаться главврачу на нашу медсестру Ларису. И за этот своеобразный такт я его даже ценю и уважаю.
Ну, мается человек. Ну, ищет, и находит развлечения в дрязгах и суете. Что поделаешь. Старые, что малые. Средне - взрослым остается только с этим мириться и относиться с некоторым снисхождением, как к шалунам в детском саду. Мягко окорачивая и терпеливо приструнивая.
Если он называет обрывок старой лисьей шубы шкуркой священного животного - шут с ним, не будем больше ею протирать пыль. Если он показывает секретную чайную ложечку с «Теллура» (это некий космический корабль), которая способна чай делать сладким без сахара(враки!)- ладно, не будем больше ее швырять куда попало. Если жасминовый чай - занюханную старую картонку с запахом грузинского веника, он называет «верняцким напитком любви», которым поили «трутней» в предпоследнюю ночь, не будем над этим смеяться. Если ржавую дверную пружину он хранит в тумбочке под названием «деталь настоящего фордыбака»- не будем заставлять его рисовать принципиальной схемы.
Хотя, я чувствую, он очень хотел бы. Мы б с Ларисой, а лучше, сам Андрей Александрович(это старший терапевт), умоляли его, рассказать, как некто Вася Глеминг, профессиональный люковой, сдавал инопланетные экзамены. А он, Оой Отрин, глядел бы на нас, как на рыбаков без клева, и «ломался». Однако, одно дело созерцать эти «выверты», другое- подыгрывать. А хуже того, издеваться. Увольте.
Лариса, рослая краснощекая девка в довольно белом, халате, проводит с нами весь день, сопровождая на лечение, следя за порядком и самочувствием. День- это все-таки много для дежурства. Сиделка словно излишне напитывается нашим с Ооем обществом. Незаметно мы ей надоедаем. Хоть она, зачастую и не отдает себе в этом отчет. И иногда выходит из себя. Преступает границы, допуская унижающие нотки в голосе и сарказм. Обличительный и вызывающий тон. Когда Оой Отрин(что поделаешь- так он назвался) доводит ее до крайности, она с легкостью опытного филолога конструирует некие устные построения. Неологизмы, от которых филармонический интеллигент сморщится, как сушеная груша и больше в исходное состояние не вернется. Но я - начинающий перспективный (да-да!) прозаик- исследователь «сердцевины жизни». Сосед мой - механик фотонной ракеты из будущего. «Кривить морду» некому.
Товарищ по лечению тоже, правда тщетно, пыжится, подражая и стараясь еще более поразить ее уже своими лингвистическими изощрениями. Я- просто мотаю на ус изобретательную речь конфликта. Эх, скольким отрицательным персонажам я обогатил лексикон! Конечно, Лариса в этом- фаворит. Она недоюбливает свою однообразную работу. Вообще, больных. Ненавидит процедуры. И тех, кто эти процедуры получает. Ее вывеска- скепсис и издевка. И она дает понять это. Хотя, подспудно, иногда чувствуется ее привязанность к тем, кем она недовольна. Это неуловимо. Но, человек, который раньше писал о людях, коллекционировал характеры, ситуации и манеры поведения, очень легко улавливает и тональность и неявные мотивы. Чаще всего наигранная грубость отшелушивается и сердцевина заботливости и доброты молодой русской женщины становятся очевидны. О, противоречивая дамская речь…. О, непостижимая для мужчин психология…. Забавно, иногда, например упаковывая Ооя в озонированной криокамере, она типично «сапожницкими» выражениями передавала столько ласки, сколько иная мать, баюкая ребенка.
Речь старшего поколения я терпеливо «фильтрую», но, увы, улов мой, кроме нескольких не очень цензурных банальностей, скуден - в основном междометия. Так что, читая мои «безмерные творения» не ищите там слов Ооя. Разве что предлоги «в», «на», «к». Обилие эмоций не всегда стимул к творческому началу речи. Впрочем, мы отвлеклись.
Колесико скрипело. И Иван Иванович (ну а как нам его, беспаспортного, еще называть?) ругался. Монотонно. Неоригинально.
- Лариса, дурища такая, взяла бы солидольчику на мизинец, да смазала…. Да хоть вазелинчику в процедурном! Ну, ведь по мозгам же «пилит»! Причем, каждый день! Тебе- то самой не противно!? А если я еще свистеть начну? Молчишь, какашка!? Черт тебя подери, ну, так хоть вези побыстрее (адаптировано)! Миш, а что если нам на досуге сколотить скворечник? Я видел пару хороших досок в хозблоке.
Мы полусидели на специальной широкой каталке с электромотором, насквозь пропитанные особыми соляными спелеоиспарениями. Оздоровленные «до немогу». Я, как уже говорилось, находился в задумчивости. Плотно сжимал губы, стараясь подольше удержать в легких благотворную ионизированную атмосферу. Мой друг атмосферу нигде в своих полостях не удерживал и преспокойно «проматывал усвоенное» громкими репликами на морозце и энергичным шевелением в полушерстяном конверте- стяжке.
- Лариса! Ты что, глухая? А если я начну пенопластом по стеклу!? Блин, это ж невыносимо! Там всего делов- то! Усики шплинта отогнуть, ось вынуть…. Что ты все время молчишь!? Ну оторви это колесико что ль? Бли-ин (адаптировано)…. Был у нас на «Теллуре» один такой люковой. Бородатый. Угрюмый, как лесничий с кордона. Все молчит- молчит, а сам делает все что- то, химичит. Жди беды. И нет, чтоб своими прямыми обязанностями заниматься, да следить…. Однажды во время стыковки несмазанная крышка так заскрипела! В машинном двадцать два человека без команды в скафандры впрыгнули. Один от испугу внутри оболочки сознание потерял- врач судовой пол- часа не мог добраться. Так и ты. Все молчишь- молчишь. А я- то вижу- себе на уме….
На самом деле, медсестра не молчала. Она шевелила пухлыми губами, сдерживаясь, и отдельные реплики я мог понять. Более других мне понравилась «немощь бледная». Я даже взял ее на вооружение, чтобы приписать какому-нибудь образу негодяя, или инопланетянина, страдающего насморком. Я нарисовал в воображении гигантскую марсианскую моль, питающуюся шерстяными скафандрами. Стал прикидывать фабулу сюжета, но вовремя вспомнил, что мое призвание- природа и на литературной повестке дня- летний цветок.
- Лариса! Заткните мне уши ваткой! Я отказываюсь двигаться дальше без звукоизоляции!- шумел склочник.
Колесико продолжало поскрипывать. Коляска наша катилась уже третий круг по периметру круговой веранды, который мы должны были всего- то обогнуть, а по бокам, стоило повернуть голову, открывались прекраснейшие виды, достойные пера Тургенева. Или Чехова, не упусти он тему природы.
В легкой дымке, оставшейся с ночи, темнели лесистые отроги Уральского хребта. Умытое солнце хваталось прозрачными руками за кряжи. И поднималось, точно больной «с положительной динамикой». На его открытом лице еще проступала краснушность, но цвет кожи стремился к естественному: празднично-желтому. Как у новорожденного одуванчика. Верблюды гор самой медленной в мире поступью уходили на восток, унося на своих спинах стройку «кемпинга жиркомбината», ограду санатория металлургов, горнолыжную базу с вечно сползающей канатной дорогой. Все казалось столь гармоничным, что даже тоненькая ниточка рельсов, вьющаяся меж склонов, воспринималась скорее блескучей узкой речкой. Или звериной тропой набитой миллионами лап, еще с Кайнозоя. А звуки тепловозов на станции- брачными криками диплодоков. Правда, синий рекламный дирижабль на западе «не лез ни в какие ворота» со своей сегодняшней надписью «Долой Кока-Колу!», но ведь «художник слова» имеет право и не обращать на него внимания. И даже отказывать в упоминании, слегка отступая от правды жизни. Я и не обращал. И кроме вас, дорогой читатель, никому не упоминал.
Мой приятель продолжал ругаться, почуяв неладное в череде бесчисленных поворотов. Лариса вяло поясняла свои действия, все больше переходя на личности и побудительные причины некоторых поступков. Я- вольный созерцатель, отрешился от эпитетов, и вволю наслаждался покоем и утренней красотой Рифейского октября.
Когда- то мой школьный друг, охваченный тягой к туризму и, как теперь говорят, экстриму, вытащил меня, домашнего мальчика, сюда. В Абзаковские горы. На ночевку в снегу. С палаткой. Зимой. Мы сказали мамам, что едем в спортивный лагерь и проведем темное время суток в теплых домиках, с вечера испив горячего чайку под присмотром опытных инструкторов. На самом деле все было по другому.
- Мы ж околеем,- сказал я Олегу, едва мы остановились на биваке. «Дубак» стоял отменный.
- Фигня. Ломай «лапник». Подстелем снизу- холодить не будет. Заберемся в спальники-согреемся. А нет- так разожжем «Шмеля», еще жарко будет.
Спальники- те же больничные «конверты», сшитые из двух толстых одеял.
Я вспоминал теперь, как мы тогда, окоченевшие в провисшей палатке, пытались скрюченными пальцами зажечь старый керогаз. Накачивали поршнем вонючую солярку, которая убегала в микроскопическую дырочку и зверели от невозгорания. Я думал, что хорошо бы сейчас накостылять «бродяге» пониже спины. Вот бы удивился. Спросил, бы, конечно, в чем причина. Но где его взять- Олега? В составе третьей экспедиции, он уже лет пять как приближается к «мерцающей Бетльгейзе». Возвращение не предполагается. Лишь через столетья люди получат научные данные- последний привет небольшой, склонной к подвигу, команды. Все, что касается живых организмов- информация от штатного биолога, моего, ушедшего в Бесконечность, друга. Какими удивительно мелкими и глупыми кажутся теперь наши мальчишеские ссоры и драки….Амбиции. Теперь, когда ничего не изменить….
Как ни странно, «Шмель» к утру разгорелся. Загудел. Потеплело. Мы обрадовались. Стали даже засыпать. Но нас подстерегала новая напасть- конденсат. Капли со скатов образовали целый дождь внутри нашего «теремка». Минут через сорок все промокло и мы окоченели «в дюпель». Однако, согреться удалось. Пешком. Помнится, я перестал ворчать во время «маршброска» до деревни. До станции. Где люди. Где тепловозы. Где грязь, жар, печка и уголь на полу зала ожидания. Да вообще, днем потеплело. Минус двенадцать. Это уже комфортно. Где он теперь, Олежка? В поле тяготения какой звезды попала их «Улитка»? Как же человек остро чувствует тоску, когда осознает сочетание слов «не увижу никогда»….
Мы уже подъезжали к своему корпусу, когда Иван Иванович, или лучше, Оой Отрин, сменил тему. Он иссяк. Его нападки более медсестру не раздражали. Точнее, она считала, что отыгралась на ворчливом старикашке, сполна, и что эта «усохшая осенняя муха» ее больше не волнует. Последним Лариса язвительно пресекла предложение сварить настоящий Детотамский борщ и сказала, что теть Фая обычные борщи варит лучше и экспериментировать с пищей не стоит. Она мурлыкала себе под нос какую- то песенку по-испански, прищелкивала пальцами, словно кастаньетой, казалась самодостаточной и нейтральной. Волей-неволей пришлось «неугомонному пытливо-критическому разуму» переключиться на меня. Точнее на то, что я пишу, и что он периодически почитывает.
-…Вопрос, Михаил. Вот вы написали «Воздух был свежим, холодным, каким-то хрустящим, точно с утра выстиранным»…. Из этого всего нагромождения реально только слово «холодным». Вы не думаете что пишете. А автор, я уж не говорю претендующий на звание писателя, просто обязан элементарно думать. Что это за «хрустящий воздух»? А «выстиранный»? Да еще «с утра»? Кто с утра стирает? У вас такая нелепая образность! Мастерство литератора не в том, чтобы сделать вычурней. Любой буйнопомешаный с пером в руке «переплюнет» вас в два счета.(Я улыбнулся). Мастерство в том, чтобы реальней. Понимаете, ре-аль-ней! Ближе к жизни то есть. Читающий должен верить! А эти все словесные побрякушки- удел стажеров. Еще раз говорю вам, бросьте-бросьте про природу. Пишите про людей. Образуйте характеры. Сочетания, противопоставления, конфликты. Придумывайте, черт вас возьми, ситуации, которые раскрывают природу(тьфу!) человека. Греоя. Антигероя. И тогда читатель вам поверит. Потянется. Будет искать ваши книжки…
- Книжку,- поправил я его.
- Один хрен…на прилавках. Не могу сидеть без дела. Хотите, я в два дня перепишу за вас ту рукопись, что вы читали нам намедни? Вся эта лабудятина….
- Простите, Оой. Я вас, конечно, уважаю. Но совету вашему не последую. И переписывать не позволю. Мои кумиры- Паустовский, Пришвин, Мамин-Сибиряк. Сюжет должен быть минимален. Вообще, на нем не нужно зацикливаться, обращать внимание. Он вовсе не обязателен. И в случае необходимости, возникает сам собой. Все высосанное из пальца, чуждо и негармонично. Что толку говорить о людях и их чувствах. Все уже сто раз сказали. Бери классику и углубляйся. Там все уже есть. Смысл писать про любовь в тысячный раз? То же самое, что у Шекспира, только хуже. Просто другие декорации. Иные названия персонажей. Смысл писать про честь, стойкость, отвагу. Все уже написал, ну, кто, допустим, Дюма, Островский, Вальтер Скотт. Получается простой пересказ той же темы в своей интерпретации. Талдыченье. Что я, попугай? Не-ет. Про людей писать не интересно. Природа- другое дело. Естество, которое окружает нас. Оно каждый раз новое, необычное. Каждый раз другое. Каждый раз особенное. Тонкости. Нюансы. Красота, наконец! Вот где настоящее творчество! Вот где может литератор еще сказать свой «золотой глагол». Вот где тьма тьмущая нехоженых путей. Паутинка на ветке. Голос удода в сумерках. Оттенки заката на озерной глади. Чебак на леске. Тот же самый одуванчик, на который подул ветер. Вот что интересно!
- Черт знает,- мрачно буркнул Оой,- Говорите вот вы убедительно, а пишете….- он выразительно пискнул сквозь плотно сжатые губы.- Отсебятины много. Су-бъек-ти-воз-ма.- Последнее слово он произнес осторожно. По складам. И вопросительно взглянул на меня. - Еще вопрос. Куда вы все время спешите? Почему не прорабатываете детали? Ведь читать же невозможно. Прыг-прыг-прыг….Штрихи создают образ. Вы не согласны?
- Пф…- скептически фыркнула Лариса.
Чуть ниже по склону, запряженная осликом поднималась крестьянская тележка на которой стояли какие- то полу-ящики, полу-коробки с наклонными крышками. Отсюда, с веранды, даже казалось слышно, как цокали по асфальту маленькие копытца. Я пребывал в легкой прострации и далее спорить был не намерен.
- Это уже дополнительный вопрос. Я на него отвечать не буду.
- Дополнительный?- неожиданно задумался мой товарищ,- Да-да, помнится, вернячка с овальной головой задала Ваське именно дополнительный вопрос. И мы на нем едва не погорели.
- Вернячка?- спросила наша наставница,- Что за дополнительный вопрос? К чему?
Но Оой игнорировал медперсонал, как класс. Его быстроиспаримое внимание переключилось на ослика.
- Ой, пони! Смотрите, пони! Антиквариат!- Отрин возликовал, будто туземец перед зеркальцем, И если б не согревающий конверт, наверное, выскочил бы и запрыгал в ритуальном танце.- Михаил! Настоящий живой пони! Я восемьсот лет не видел такого! Да еще что- то везет! Что там за кубики?! М?! Михаил!
Вместо меня ответила медсестра.
- Фу- ты ну-ты. Мы и отвечать- то не хотим…. Дед Салим своих пчел с пасеки в мшаник повез. Лето кончилось.
Ответ произвел впечатление. Так цепенеет троечник услышав свою фамилию в начале урока.
- И…. И трутней тоже…п-повез?
- Пф…- снова выразила пренебрежение наша медсестра. Правое ее румяное полуяблоко слегка сморщилось. Глаз прищурился. Взгляд дополнительно пополнился высокомерием. Но тут уже вмешался я, не позволив ей выразить очередную язвительность.
- Нет, Оой. Трутней пчелы уже прикончили. Да-с. У них так принято. Ребята проявили себя в размножении. Так сказать, оставили свой след в истории. Мавры сделали свое дело- мавры могут удалиться. Вот королеву пчелиную пчелы берегут. Там в середке она. В каждом улье своя. И всю компанию в теплое место.
- Ужасно! Это ужасно! В свое время, если б не находчивость одного люкового, которому, кстати, не собирались присваивать статус трутня, они бы всю команду…. Не-ет. Не даром я драпанул в нуль-кабину. Скажите, а точно, что это сладкое вещество….
- Мед!- рявкнула сиделка.
- Ну, да-да, м-мед. А точно, что он у них содержится в таких шестигранных маленьких емкостях, похожих на солнечные батареи? Как, то есть они называются?
Надо ж! Я просто чувствовал, что старик притворяется. Изображает из себя невесть что. Начал играть в космонавта, да заигрался. Вжился в образ. Привык, а возможно и на самом деле поверил, что он механик с «Теллура». Телепортированный сюда. К нам. Из другого времени. Ведь врет же! Сто раз говорилось ему: «мед-мед-мед». А он опять: «сладкое вещество». Переигрывает.
Я стал припоминать внешний вид этих самых батарей, а участница нашей беседы снова рявкнула. Да так, что даже дед Салим внизу вздрогнул, запахнул телогреечку, и от греха подальше, заспешил, потянув ослика за уздечку.
- Соты! Это соты! Со-о-оты!!!
Я видел, как девичий ротик беззвучно добавил «старый дуралей». Уж не знаю, почему, но за Ивана Ивановича стало обидно. Старые, что малые. Ведь к «закидонам» можно относиться снисходительно. А она…. Если побороть неприязнь было невозможно. Оставалось и мне не обращать на нее внимание.
- Да,Оой, мед содержится в сотах. Соты в рамке. Рамка в улье. А улей до весны- под землей.
Мы доехали до нашей палаты минуты за три. И все это время Иван Иванович покачивал головой, да цокал языком. Благополучно забыт оказался и ослик-пони, так удививший поначалу.
- Ну надо ж! Трутней! Всех трутней! Провели спаривание, и как фашисты…- твердил свое гость из будущего( или из прошлого).
За этим, определенно, что- то скрывалось. Но я, как человек тактичный, не проявлял излишнего любопытства.
Колесико скрипнуло, даже скорее, взвизгнуло, в последний раз и Лариса, точно большую куклу, стала вынимать бывшего космонавта за подмышки из конверта.
- Осторо-ожней! Ну осторо-ожней, же, корова неуклюжая! Ты мне ребра поломаешь! Михаил, скажите ей!
- Я сам вам помогу,- сказал я и ободряюще кивнул сиделке.- Сейчас высвобожусь и покажу, как правильно поднять человека.
- Ну уж- ну уж…. Лучше я сам. А то у нас один на Змееносце, ну в смысле, планета «Верняк»-4, объяснял, как правильно профордыбачить диграву. А сам эту диграву в глаза не видел.
- Что?- сказали мы с Ларисой разом, как-то неожиданно потеряв невозмутимость.- Какая такая диграва? Как это «профордыбачить»?- это мы уже произнесли порознь. А Иван Иванович ответил невпопад:
- Могло плохо кончиться.- и припечатал,- Назвался трутнем- полезай в улей.
Уже вечером мы сидели в нашей затемненной палате, пили терпкий жасминовый напиток из порванной пачки и Оой Отрин (теперь это был именно Оой, и уж конечно, не Иван Иванович) рассказывал о Первом Трекоте, «полезном инспекторе» и порядках на планете «Верняк-4». В углу на забрызганном известкой столике таинственно поблескивало нержавеющее ведерко с мороженым. Разноцветные шарики возвышались горкой. И, если приглядеться, понемногу начинали оплывать.
Дежурство у Ларисы давно закончилось, но медсестра не уходила. (О, противоречивость женской психологии!). Что- то неуловимо- привлекательное открылось в ее внешности. И что- то неуловимо отталкивающее исчезло. Девушка сидела, как обычно, в уголке, закинув ногу на ногу и закрыв глаза. Ее круглое красивое колено отсвечивало в полутьме матовым фонарем, и наблюдатель невольно продолжал сопряжения линий ноги под халатом. Мне думалось, что будь я художником, очень много бы уделял внимания обнаженной натуре. И впервые за все время нашего общения смутился. Впрочем, надеюсь, этого никто не заметил. Оой отвернулся к окну и, запинаясь на ненужных мелочах, повел свой путаный рассказ. А сама Лариса не столько глядела, сколько слушала. Даже выслушивала. Скептически хмыкала и вставляла едкие ремарки, мешая пенсионеру говорить. Я размышлял о том, что, оказывается, привлекательность, любопытство и вредный характер вполне совместимы.
Мягкие Башкирские сумерки дымчатым инопланетным животным проникли в комнату через щель, меж двух неснятых портьер и улеглись в ногах, тихо урча остывающим масляным радиатором. Невидимое, сразу за окном, словно огромное пугающее лицо, прильнуло к стеклам черное небо, сейчас спрятанное густеющей облачностью. Казалось, что мы трое, действительно несемся в своей маленькой палате- кубике куда- то вдаль. Среди звезд и пустоты. Среди бесчисленных лучей и частиц. Куда-то за «Улиткой» Олега. За исчезнувшим «Викингом» Толика. За «Искрой» Ивана, которая взорвалась на самом старте. А может, мы удаляемся в неизвестность, вдоль какого- то своего особенного вектора. Ищем разум, похожий на наш. Единственный наш иллюминатор зашторен. И жуткий ледяной космос обнимает наше уютное маленькое пространство, ограниченное свежеокрашеными стенами, да беленым потолком.
Оой Отрин говорит тихо, и чем дальше, тем больше его голос обретает уверенность. Будто, в самом деле, излагает правду. Он уже не воспринимает женские колкости. Да и самих колкостей все меньше. Прислушиваешься, и, поневоле, иссякает страх, поселившийся где- то в районе пупка. Эротизм матового фонаря незаметно тает. Уже не отводишь взгляд от замочной скважины, сквозь которую пробивается желтоватый коридорный свет. От «сверхновой» в двести ватт, которую, помнится, вкручивал собственноручно вчера после ужина.
*** *** ***
Мы несемся почти со скоростью света, и больше ничего не остается, кроме, как слепо довериться нашему престарелому проводнику. А он знает окрестности «Бета Змееносца», как свои пять пальцев. «Верняк-4» рядом. Вот он.
- Ну, а что дальше…. Ничего. Отгремел карнавал. И люди-пчелы вернулись к обыденной жизни. Кто строить. Кто делать машины. Кто варить сталь. Как- то интерес к нам- землянам, постепенно угас. Кстати, не сварить ли нам сталь?- Оой помолчал, и не получив поддержки малопрактикующих сталеваров, продолжил,- Необходимые сведения о планете нам «загнали на компьютер» сразу же. Чуть ли не при посадке. Смешно получилось. Оба вторых Трекота предложили заложить памятную стелу. И пока Первый рисовал эскизы, «верняки» сварганили кирпичное сооружение, наподобие гигантской этажерки. С табличкой. По- ихнему. На все- про все- два часа, сорок минут. Пожали руку вахтенному. Привет!
Мы скучали. Маялись. Радиус свободного перемещения был ограничен. А много ли найдешь интересного в пыльном грунте среди чахлой растительности. Какие- то насекомые, да кусочки породы. В гости к нам никто не приходил. Представляете, у них даже нет выходных и отпусков. Вся жизнь состоит из одних дел. Точат, пилят, режут, варят, пишут. И так всю жизнь. Мы в МИД ихний главному дипломату по официальной связи запрос «пуляем», мол, встретиться нужно. Мол, просим принять, выслушать и все такое. А он нам в том духе, что, извините, занят. Чищу кабачки. Цивилизация, помешанная на труде. Инопланетяне? Прекрасно! Отметили формальности, и опять за свое. Рыть каналы, бурить скважины, отдавать швартовы. Я даже иногда думаю, когда они находят время для размножения своими силами? Хорошо, тут целая компания лентяев с Земли приперлась. Или это суровая обязанность? Ненужная потеря трудового времени? Ну да ладно. Это их приоритеты.
Лариса нетерпеливо поерзала на стуле, кутая свой нос-морковку в потертый дзурикельский мех, накинутый на плечи. Поморщилась. С похолоданием у нее всегда обострялась детская травма. И ныла ключица, сломанная в десять лет. Я хотел включить ночник, и глотнуть акалуки (тьфу, водички) из графина, но рассказчик вялым жестом остановил меня и продолжил.
Улетать было рано. Верняк-5, Верняк-3, и особенно крупный Верняк-11, синхронно находились в перигее. Гравитационные поля накладывались в тугую невидимую сеть. Так что об отбытии не могло быть и речи еще месяцев восемь. Мы изнывали от безделья, изредка скрашивая время между «склянками» осточертевшим покером, кубическими шахматами и медвежьими дозами сна.
Но однажды из города приехал человек.
Невзрачный такой. Маленький. В очках и с прыщом на носу. Он вылез из своей черной глазастой машины и вполне доброжелательно произнес:
- Здрас-сь….
- И вы?...- не утерпела Лариса, сразу прикусив нижнюю губу.
- Нет. Не я. «И он».- сказал Оой ,- первым с трапа спускался люковой Глеминг со своим горшком. Он хотел попробовать высадить в местную почву побеги стелфикса болотного, а заодно поскрести лезвием выпирающие клубни бегоний высаженных на местную грядку. Он вообще, у нас такой неугомонный был. Пытливый. Все ему интересно. Везде свой нос сунет. Однажды на планете Лесов он влюбился в инопланетянку. Впрочем, это совершенно другая история и мы наверняка отвлечемся, если я начну….
- Ну,- перебил я,- «И он»….
- Ага, подтвердил Отрин,- Он. А что он? Да ничего. И он ответил ему, мол, привет.
- А тот?- снова вырвалось у Ларисы и от охватившего женскую натуру смешения побуждений скепсиса и любопытства, она аж ущипнула в полумраке себя за локоть. Впрочем, никто этого не видел. Даже я.
- А тот? А что тот- ничего…- как ни в чем не бывало, продолжал наш рассказчик,- Корочки предъявил.
- Что за корочки?- спросил я,- От чего?
- Ну, документ,- пожал плечами Оой,- ксиву по-вашему…удостоверение. Это, говорит, что? Растение? Куда несешь? Высадить в почву? Тэк-тэк-тэк….Эксперименты с растениями значит. Это хорошо. Как звать? Да не цветок- тебя. Глеминг Вася? Запишем. Тэкс-тэкс-тэкс. Чем занимаются другие?
Первый Трекот, сначала в виде молнии, а потом из скромности, пешим порядком, сошел по ступеням и протянул руку очкарику.
- Всевидящий,- с достоинством представился ХСЛ(хранитель собственной личности),- Консолидатор.
- Государственный инспектор труда Жужелица,- улыбнулся абориген,- Я тут успел пройтись бегло по объекту, а вы, я понимаю, главный здесь. У вас какой статус?
- Да как бы-ы…. Руковожу….
Во взгляде за линзами появилась некая хитринка.
- Не, это понятно. Передовик? Мастер? Победитель соревнования? - он вежливо взял Первого под локоть и повел в сторону,- Какова ваша квалификация? Ну, разрядность? Высшая? Что именно делаете? Ну, руками….
Инспектор с опаской оглянулся на большеголового сенбернара, неспешно ковыляющего за собеседниками в отдалении.
- А он…этот член команды…странный такой…он что непосредственно,э-э-э делает? У него конечности то есть…как бы…непонятно приспособлены….
- Фу, Тьерри,- буркнул через плечо капитан,- Сидеть! Оставь нас в покое!,- и добавил тише,- Ну, как бы домашнее животное. Ну, любимец. Хорошо бегает. Может гавкать. Но больше молчит.
- У-у,- понимающе кивнул головой инспектор,- Бегающий любимец. Это понятно. Так и запишем. Но, а делает- то он что? Конечностями.
Первый Трекот оглянулся.
- Ну, это…охраняет.
- Угу. Понятно. А он не на доске почета? Нет? Ладно. А когда никто не нападает, что он делает?
- Да ничего не делает,- капитан высвободился,- Сидит.
-Оу! Лицо чужеземца вытянулось.- А вот это хуже. Просто сидит?
- Ну глядит…в разные стороны. Да вам- то что за беда?
- Хорошо-хорошо. Вы только не волнуйтесь. Новые люди. Новые обстоятельства. Я ж понимаю. Все исправится. Все образуется. Бездельников перевоспитаем. Кстати, не все так беспросветно, как может показаться с первого взгляда. Например, пребывает в трудах люковой Глеминг- он проводит опыты с растениями.
- Что?!-глаза Первого округлились. В волосах промелькнули синеватые искры,- Какие опять у этого прид…э-э, люкового опыты? Прошлый раз чуть всех не …э-э-э…. Его дело у люка стоять во время стыковки, да следить, чтобы….
- Четверо ваших матросов, что тоже похвально, э-э Олаф, Козел, Сдавай Пиня, и Валет Бубен, очень подробно изучают карты методом преферанса. Я не понял какие, почвенные ли, звездного неба…. Мелкий формат. Да это и не важно. Важно, что весьма подробно штудируют. Вдумчиво. Да не по разу.
Кок Картошкин обед варит. Тоже очень хорошо. Работой занят человек. Филонов в погоне новую дырочку сверлит.
- Я приказ еще не подписал, а он уже сверлит!?
- Но есть и негативные факты.
Он на секунду вопросительно поглядел на Трекота и еще раз подтвердил:
-Есть!
- Что за факты?- искры в пышной шевелюре капитана теперь были многочисленны.
- Лодыри. Да-да-да…печально, но правда такова. Практически, трутни. Боюсь, некоторых ваших друзей придется направить на корректировку личности. С уклоном в трудолюбие. Если и в этом случае прогресса не будет, присвоение статуса…. Со всеми вытекающими из- под него последствиями.
Первый с ненавистью посмотрел на прыщ собеседника, но промолчал. А тот, как ни в чем не бывало продолжил.
- Один матрос на нижней палубе праздно лежит в гамаке. Отвечает грубо. Он, правда производит некие манипуляции с носом, но, боюсь, что действия его пальца нецеленаправленны, на медицину не похожи, а…по крайней мере непродуктивны. Другой, он назвался Занято Здесь Второго ранга…э-э…- инспектор заглянул в блокнотик,- да, так. Он заперся в тесном отсеке без номера с буквой «М». И несмотря на мои, гм,- он снова оглянулся на сенбернара,- увещевания, так и не открыл двери. Подозреваю, что этот господин Занято так же без пользы проводил время. Наконец этот ваш Тьерри. Правильно сказал?
- Правильно,- оторопело подтвердил кэп,- Только он- собака. Пес. Домашнее животное.
- Не важно, -сказал инспектор Жужелица,- Дармоед! У него безделье прямо на лице написано.
- На морде!- поправил Первый трекот.
- Один хрен.
*** *** ***
Сидели в главной кают-компании. Состав был расширенным. Вплоть до заместителей отделений. Летучие стаканы были пусты. Расшнуровывательные машины отключены. Рассеиватели внимания, оба, вообще вынесли в каптерку.
- Ну, сказал первый Трекот,- Какие будут предложения?
- А что, если мы вообще…ну, так и не будем дальше заниматься этим общественно-полезным трудом?- поднялся с места рыжий Завлаб,- Что они с нами будут делать? Осудят? Оштрафуют? Расстреляют?
Оба вторых Трекота постучали костяшками по лбам.
- Тебе же сказали, он имеет полномочия присваивать «Статус Трутня».
- Да и хрен с ним!- не унимался Завлаб,- Что у нас от этого статуса, настроение испортится?
- А в самом деле….В самом деле….-загудело собрание,- Ну и пусть….Черт с ними, пусть присваивают…. А мы им статус трудоголиков….
- Нет,- взял слово медбрат Ватрушкин,- Тут дело вот в чем. Если я все правильно понял, они станут нас лечить. Ну, если мы будем бездельничать. Понимаете, у них философия такая, мол, смысл жизни…. А лень- это особенная болезнь.
- Не лечить а перевоспитывать,- Первый воспарил под самый потолок, устроился поудобней, и не давая никому говорить, стал излагать сам.- Короче, по их взглядам, правда бытия- в труде, а не в духовном совершенствовании, как у нас. Приоритет- «бери больше, кидай дальше». А все халявщики- не нужны природе. То есть бессмысленны. То есть не имеют право коптить небо.
- Ну уж! Как же это!? Что ж получается!?- загалдело собрание.
- А получается, что они должны либо проваливать куда глаза глядят, либо участвовать в общественно-полезном труде. Приносить пользу. И, по его мнению, если, допустим, Картошкин на камбузе суп варит, то это польза. Если Вася Глеминг свою бегонию….
- Стелфикс,- вырвалось у бородача.
- Один хрен. Так вот, если он планету озеленяет, это тоже польза, а уж остальные, простите меня, лодыри и оболтусы. И он имеет полное право присвоить некий статус трутня.
Собрание удивительным образом замолчало, обдумывая услышанное. Бродячий раздвижной экран, с треснувшим басовым динамиком в третьем ряду, выкрикнул традиционное «Кау!», и стал транслировать видеоряд из жизни пчел. Показал пасеку. Цветочки. Гречиху. Липу. Клевер. Совсем не медоносные одуваны. Мшаник. Дымокур. Шляпу с сеточкой. Схему устройства улья. Соты, кстати, очень похожие на наши солнечные батареи. Самих крылатых насекомых. Суетливых, озабоченных, злых. «Не только мед, но и прополис!»- выкрикнул непонятный лозунг беззубый пластмассовый рот.
- Да чхать я хотел на все их номинации!- наконец подал голос кто- то с задних рядов.- Пусть попробуют сунутся! Я даже главный калибр использовать не стану…. Так врежу по мозгам вашему «полезному инспектору»- мало не покажется. По-крестьянски! Кулаком в зубы! Будет ходить-шепелявить!
Двое матросов в первом ряду стали закатывать рукава и меряться бицепсами. Глеминг оперативно продемонстрировал краткий курс боксерских уклонов и нырков. Маленький, словно подросток, кибернетик Агав многозначительно поиграл старинным кинжалом.
- Ну нет. Не в этом дело.- продолжил Первый Трекот,- Смотаться нам нельзя. Поля гравитационные, сами знаете. Еще месяцев восемь…. Гостеприимством хозяева не блещут. Мало того, после присвоения этого ярлыка, они дистанционно подкорректируют личность нерадивых. Мы и знать- то ничего не будем. Есть технология. В один прекрасный день некоторые,- он прикрыл глаза и покивал головой,- примутся работать- работать-работать. И на Землю им уже не захочется. Смысл жизни будет здесь. Пилить, строгать, строить, месить, варить, чертить. Хм, каналы копать. И так двадцать четыре часа в сутки. Аборигены изменят самую малость. Пару извилин и….
- И что? И что? Как изменят- то? В какую сторону?
- А кто ж знает? Станете работягами- трудоголиками. Сами не заметите. Обижаться будете, если передохнуть кто предложит. Фронт работ отвоевывать. Дополнительной нагрузки просить.
- Ну уж не-ет!- шум поднялся невообразимый,- На фиг на-адо! А не пошли бы они со своими каналами!!!- галдели со всех сторон,- Пусть рискнут здоровьем! Всю жизнь на таблетки будут горбатиться!
- Пускай работает двуручная пила! Не для работы меня мама родила!- процитировал один из низших Трекотов неизвестного классика и пхнул в бок молчаливого бородача.
Люковой поднялся и собрание как- то понемногу снова смолкло.
- Мы тут, конечно, пасеку не держим,- сказал Глеминг,- но, может, кто знает? Трутни в улье зачем? А? Для размножения.
- Это хорошо-о…- сказал коренастый Ватрушкин,- Я уже имел практику. Подкован, ежели что.
- У-у! И я бы запросто закрутил с инопланетяночкой,- Завлаб лихо тряхнул своими рыжими «патлами».
- А потом?- перебил галдеж Глеминг.
- Что потом?- хором спросили Вторые Трекоты.
- Знаете,- печально вздохнул Вася,- Был я в ихом городу. Недавно.
- Что значит был!? -вырвалось у Первого,- Когда? Самоволка?!
Матрос потупился, пожал плечами, но продолжил:
- Ну, так получилось…. Так вот, был я, значится в их городу. В самом деле, ни одного халявщика на улицах нет. Ни на лавочках в парке. Ни возле фонтана. Никто в парке «козла не забивает». Никто на травке не лежит. В жилища заходил, представляете- кровати отсутствуют. Опять же, диваны. Стулья, правда, есть. Но так…один-два. Стало быть что?
- Что?- вырвалось у Первого Трекота.
- Что-что…. Стало быть, трутней вообще нет.
- И что?
- А то, что если само понятие «трутень» в языке аборигенов осталось, если «полезный инспектор Жужелица», пусть один на всю планету, сохранился, то значит, лодыри когда- то были. Или бывают нынче, но не всегда. А теперь их нет.
- Ну….
- Вот те и ну. Иду по улице, глядь- плакаты. Три. Ну, может фрески. Аль реклама. Короче, наглядная агитация. Как раз по интересующему нас вопросу.
- И что? И что за плакаты?- засуетился миниатюрный Агав.
Глеминг почесал за ухом.
- Значит, один- неприличный. Другой- проблемный. А третий- ужасный.
- Что за неприличный?- снова сказал Агав.
Собрание напряглось. Повисла абсолютная тишина.
- Называется, «Весеннее использование трутней по прямому назначению». Пересказывать не буду. Не просите.
- Дальше,- сурово щелкнул белой искрой капитан,- Проблемный про что?
- «Летняя разнарядка. Почетная обязанность для граждан с низкой производительностью труда». Боже!- люковой схватился за сердце,- Какие у них кислые морды!
- Ясен перец.- громко подтвердил Ватрушкин и тише добавил,- А третий про что?
Вася пожал плечами.
- Третий называется «Осеннее избиение трутней». Лучше б я не смотрел.
-Ну…- прервал паузу Завлаб.
- Ну-ну….Думайте сами, решайте сами. Конец лета по-местному. Сентябрь на носу.
*** *** ***
Иван Иванович доел все мороженое. Незаметно облизнул запачканные пальцы и с сожалением поглядел на большую ложку, утопленную в ведерке. Печально вздохнул, кинув взгляд на наши с Ларисой нетронутые порции. Они действительно, совсем оплыли. За все время рассказа мы к ним даже не прикоснулись. Однако, наш Боян ничего не сказал, не спросил. Какая- то личина неловкости промелькнула на его физиономии, буквально на мгновенье. Затем он поднялся и начал, рукой, словно пинцетом выуживать столовый прибор.
- Иван Иванович,- сказала Лариса,- Хотите мое? Кушайте, пожалуйста.
Она сидела в низеньком кресле, ласково, словно кошку, поглаживая шкурку священной Дзурикеллы. Поглядывала, словно советуясь, то на меня, то на мех. Я даже чувствовал, как неведомое иноземное тепло лечит болезненную ключицу. «И вдобавок, скверный характер» - это уж я домысливал сам. Изредка были видны синие искорки, мелькающие в мехе. В полумраке это выглядело феерично. Как- то действительно по-внеземному. Все дело в том, что медсестра наша была, что называется, «своим человеком» на кухне и «трескала» обогащенный цинком, селеном и чем- то еще десерт в количествах близких к произвольным. Муки совести молодому медику были чужды, и она брала от жизни все. Жизнь, в свою очередь, подготавливала ей большей частью продукты питания из столовой. В том числе и это ведерко. Оно было получено без спросу из морозилки у «ТетьФаи». Сиделка иногда баловала нас с Ооем- своих, чуть не сказал «любимых» подопечных.
- Охотно. Охотно.- обрадовался старичок,- А вы…сами?
- Да я- то уж объелась,- снисходительно сказала она,- Не стесняйтесь. Если надо, то и Миша…свое…. Вы только рассказывайте, рассказывайте. Что там ваш Глеминг?
А я- то как раз собирался свою долю тоже «оприходовать», даже привстал, и потому ее «если надо, то и Миша» меня озадачили. Мягко говоря. Не собирался я отдавать этому престарелому фантазеру собственное лакомство. Тем более, что обычные больные видели это лакомство не чаще одного раза в две недели. Вместо прослушивания очередных бредней о несуществующей планете «Верняк-4», я с тем же успехом мог бы читать второй том Пришвина, или продолжать описание одуванчика, которое начал еще в понедельник. Начать- то начал,но далее, чем «белый, пушистый» пока не продвинулся. Исключительно, из уважения к компании я проводил время в потемках и внимании. К тому же я люблю, чтобы мороженое было слегка подтаявшим. Уже текущим, а не хрустким, как снег. И чтоб находилось в поле зрения. На него так приятно смотреть, предвкушать, и знать, что еще пять минут выдержки….
- Да я, собственно….
Мою реплику прервало распахивание двери. Желтый свет ударил в глаза. На пороге стоял старший терапевт в обычном своем стеганом жилете, наброшенном поверх белого халата.
- Кто здесь?- прищурился медик,- Михаил? Вы чего-й-т в потемках- то? Гайворонкова? А ты что тут делаешь? У нас там «Веселые старты»…заканчиваются. Иван Иваныч, что эт там у вас?
- Ничего. –соврал наш космонавт,- Ведерко с краской. Подмазать…хотел.
- В темноте?
- Андрей Александрович!- встрепенулась Лариса,- Ой, Андрей Александрович, а скажите, планета «Верняк-4» где расположена?
- Что?- он протянул свою руку к выключателю, и мы все трое дружно заорали:
- Не включайте свет!
Наш терапевт как будто под ток попал. Кисть отдернулась, плечи сжались, казалось, он даже немного подпрыгнул.
- Вы что тут затеяли- то?- сказал он уже шепотом,- Колдуете? Духов вызываете? Михаил! Что здесь происходит?
- Честное слово, Андрей Александрович, ничего предосудительного.- тут я слегка слукавил,- Мы тут все люди творческие собрались, порядочные. Побасенки рассказываем. Ужастики. А это лучше делать в темноте. Эффектней.
Андрей Александрович с сомнением покачал головой, настороженно поворачивая ее то ко мне, то к Оою, то к нашей сиделке.
- Ну да, ну да…. Лучше. Конечно лучше. Лариса, а ну, веди больных на процедуры.
- Андрей Александрович, а моя смена кончилась. Я уже….
- Как это кончилась? А что ж ты домой не уходишь?
- Рассказы слушаю.
- Рассказы? Про что рассказы?
- Андрей Александрович,- сиделка поднялась из кресла и спокойно убрала ооевское блюдечко вниз на пол,- А скажите, созвездие Змееносца существует?
Оой вздрогнул. Видно было, что лицо его напряглось. Губы поджались. Конечно, кому приятно недоверие?
- Существует созвездие Кассиопеи.- огорченно сказал старший терапевт,- Буква «Дубль-ве», или «М», как на туалете,- вышел и закрыл дверь.
После ухода Андрея Александровича повисло неловкое молчание, которое невозможно было объяснить рационально. Иван Иванович нервно покашливал. Лариса ждала. Я вздыхал, по привычке натуралиста вглядываясь за перекрестье рамы. Словно всех нас троих уличили в чем- то. Застукали. Осудили. Ооя Отрина- во вранье, меня в поедании мороженого, Ларису- в колдовстве. Хотя на самом деле все было не так. Ни девушка наша не колдовала, ни я мороженое не ел, ни Оой (а что?) не выдумывал.
Вечерняя горная природа за окошком, забрызганным известью, казалась сказочной. Чересчур приукрашенной невидимым добрым художником, который рисует только красивое. И он, чудак перестарался. Я совсем отвлекся от робкого стариковского голоса, который все ж таки возник после паузы.
- Послушайте, Михаил, а что если нам сложить здесь поперек кирпичную стенку? И эдак со стеклоблоками. Я на стройке жиркомбината видел. Оставим два- три проема. В них- цветы в горшках.
- Одуванчики…,- грустно сказал я, оперся руками о подоконник и словно стал впитывать в себя ночную красоту леса. Белый, буквально осязаемый поплавок Луны качался в медленных струистых веерах облаков, проливая сонный свет на стволы сосен. И кора деревьев тускло поблескивала старой благородной медью. Сыпалась мелкая снежная крупка, которую невозможно было уловить. Почему- то на глаза навернулись слезы и необъяснимая хорошая грусть о себе самом, о нас всех, живущих на этой планете, наполнила сердце серым, мягким, теплым и неизбежным. Хотелось просто смотреть и смотреть в пространство. В бесконечность темнеющего леса и ощущать живое. Штриховое движение невидимых белых крапинок. В сочетании с каплями извести на стекле, которые то и дело выходили из фокуса, получался настоящий снегопад. Уютный. Волшебный, в момент перехода поздних сумерек в прелюдию ночи. Незаметный, но ощущаемый и реальный ход бытия был вот он. Перед глазами. Один из бесконечной череды прекрасных и жутких фактов Космоса.
- Что там?- теплые ладошки нашей сиделки легли мне на плечи, и я почувствовал лопатками, как еще минимум, двумя точками соприкоснулись наши тела.
- Ничего…снег.
Лариса почувствовала, как дрогнул мой голос. Но не отстранилась. Рук не убрала.
Пушистые игольчатые лапы елей слегка покачивались на молочном фоне, собирая в свои пригоршни мелкие Башкирские снежинки. Они демонстрировали свое богатство с самодовольством банкиров, состояние которых навсегда застраховано от всех случайностей мира, включая весну. Я смотрел на их покачивание под слабым ветерком и думал, что так оно и есть на самом деле. Когда- нибудь будет такая же ночь. И я уже не буду глядеть в забрызганное стекло. И снова будет удивительный до трепетности снегопад. И снова будет луна. И ветерок, который крепчает. И снова в хвойных горстях будет покачиваться невесомое белое богатство. Жаль, только удивляться этому чуду не станет никто. По крайней мере, не я. Не мы, промелькнувшие тремя мимолетными штрихами на вечно живой картинке Вечности.
- Семнадцать сутпней….Семнадцать….- задумчиво сказал наш рассказчик,- Пять и одна десятая метра. Это ж сколько понадобится кирпичей полуторных? Если в два ряда…- он не довел мысли до конца,- Господин писатель, а вы штукатурить умеете? Кладку- то я беру на себя.
Я не ответил. Не хотелось ни голосом, ни движением нарушать нашего с Ларисой чудного касания. Лишаться нечаянного тепла. Вероятно, и она чувствовала нечто похожее. Ей было неловко, и в то же время желанно. Ее чувственный рот дышал мне в затылок и, наверное, мои нестриженные волосы задевали остренький нос.
Легкий молодой морозец снаружи стал прихватывать влагу комнаты изнутри. И пробуя кисть перед всенощным нанесением своих узоров, для начала замутил экран. От изображений остались размытые контуры, и волей-неволей, внимание вернулось к слабому повествовательному голосу нашего проводника во времени. Старичок уже забыл про строительство и повествовал теперь о рытье грунтов.
- Душно,- наконец сказала Лариса и, бесцеремонно потеснив меня, распахнула оконную створку, подсунув под низ второй томик Пришвина.
Сначала мы решили прорыть траншею к монументу в честь нашего приземления. Протянуть под землей кабель. Понавешать лампочки. Чтоб и ночью было видно. Иллюминация. Будем улетать- все смотаем. Все дела…. Но опять вмешался чертов инспектор.
- Н-дэ.- Сказал он,- Другое дело! Труд, тем более, коллективный, облагораживает, в том числе, и человека. Я рад буду зачеркнуть в своем блокнотике весь список из шестидесяти трех фамилий. Значит, красиво будет. Фонарики. Значит маяк наверху, чтоб самолеты не стукались.
Первый Трекот доверительно взял его за локоть:
- Обратите внимание Ж-жжужжж-желица, Тьерри подносит лопаты и кирки. Бегает на камбуз за питьевой водой.
- О! Даже бегающий любимец при деле?! Похвально. Одно только меня печалит….
- Что еще?- замер Первый. Где- то в районе лопаток треснул электрический сполох.
- Да все б ничего. Неаттестованы вы. Допуска по электробезопасности нашего, верняковского у вас нет. Как пить дать. А тут напряжение. Мало того- работаете без лицензии. Услуги несертифицированы.
- Чав-во-о!!!?- завопил Трекот, но вовремя сдержался и взял себя в руки. Лишь только дважды, как конь копытом, жестоко стукнул ботинком в землю. Наверняка с десяток кротов и землероек впали в кому от ужаса. Ноги и нижняя половина корпуса сами собой стали завиваться в гигантскую фигушку.
- А это ты в-в-в…,- однако капитан сдержался и до оскорбления не снизошел.
Легкий ветерок поднял спиральки пыли с насыпи. Она закурилась, завертелась маленькими смерчами, навевая тоску о бесконечном межзвездном пространстве, свободном от инспекторов. Выкопанная до половины траншея моментом обезлюдела. Всклокоченная, грязная команда обступила беседующих.
- Мой вам совет- возьмитесь сначала за простое. За самую неквалифицированную работу. Ну, там подсобные работы в продуктовом магазине.- Жужелица поправил кругляшки очков,- Конюшню подметать. Я не знаю…. На конвейере тряпочкой остатки клея с обуви удалять. Да мало ли. Там и экзамены сдать проще. Комиссия заседает по средам и пятницам.
- Экзамены!?
- Комиссия!?
- Да я!...Плазменные установки как дважды-два….Тонкую настройку….
- Да ваша комиссия сама у меня учиться должна!
- А я имею двенадцатый разряд по программированию, и ….
Потные землекопы обступили «полезного инспектора», наперебой выкрикивая собственные регалии, звучащие, как угрозы. Инструмент, сжатый их пухлыми, отвыкшими от грубой работы, пальцами тем не менее, выглядел как оружие. Даже носилки. А на брызжущие слюной лица лучше было не смотреть. Впечатление о миролюбии землян тускнело.
Траншея- неровное продольное углубление, безобразно разрытое, даже расшвырянное, в направлении «кирпичной этажерки», теперь выглядело абсолютно бессмысленным. И бесполезным, как будто неведомый раненый Дракон «чиркнул» когтем по траве, да и улетел куда- то за холмы на горизонте.
- Послушайте, вы…!- сказал Первый Трекот с металлом в голосе. Его правая рука, словно кобра, сделала стойку, поднявшись до уровня уха. Сложенные вместе пальцы были направлены прямо в лоб Жужелице. И я готов был поклясться, из этой щепоти то и дело высовывался тонкий раздвоенный язычок.
Слава Богу, непоправимого не произошло. Один из Вторых Трекотов упал в обморок и выпущенное из рук тяжелое кайло попало на ногу Второму Второму. Тот заорал, опустившись до нецензурщины.
Загавкал Тьерри. К Первому Трекоту вернулось самообладание.
- Я вас что- то не понимаю. То работайте. То не работайте. Что вам вообще от нас надо? Мы не с вашей планеты.
- Но находитесь- то на нашей планете,- вражонок скромно потупился,- Будьте добры соблюдать наши…гм, законы.
- Ну, так мы готовы! Законы- вещь полезная! И вы опять- тьфу-ты- ну-ты…!- чувствовалось, что Первый хотел использовать ту же лексику, что и зам. И команда понимала, каких усилий ему требовалось, чтобы сдержаться. Все брутально молчали.
- Пусть ваш представитель аттестуется за всю команду. Вам выдадут «корочки». Как вы не понимаете, я не могу допустить вас до работы без лицензии.
- Ну, так мы спать пойдем, да «Голос Юпитера» по радио ловить.
- Не-ет,- по- бараньи проблеял «полезный инспектор», этого я тоже допустить не могу. Вы должны трудиться.
- Тьфу!
- Скажите мне, кто будет сдавать экзамены? Кто будет представителем? Вам выправят допуск на весь экипаж. «Телер», кажется, вы называетесь?
- Теллур,- поправил Первый Трекот, взорвался шаровой молнией, и в виде слоистого дыма «втянулся по трапу».
- Ну,- снова подал голову иезуит,- На экзамены пойдет кто- то персонально, или весь экипаж?
Волосы его были раздерганы и торчали в разные стороны, как у кактуса. Тлел уголок воротника. Однако никто не смеялся. Все молчали. Потом подал голос малорослый Агав. Он поднялся на цыпочки, выглянул из-за чужого плеча и сначала робко, а потом громче, произнес:
- Пусть Васька идет…. Ага. Пусть идет.
И все загалдели:
- Пусть идет. Глеминга послать! Кому ж еще!
- Кто тут Васька?- сказал Жужелица,- Я выпишу направление.
- Я,- сказал бородач,- Василий Глеминг. Специалист по стыковке. Люковой- по нашему.
- А-а… Глеминг.- узнал его инспектор,- Как ваш стелфикс? Зеленеет?
- Шипами чего- то пошел. Климат тут у вас что-й то не для него.
- Ага-ага. Так вот, Глеминг, ратушу знаете? Второй проулок направо. Высо-окое такое здание. Третий этаж. Кабинет номер восемь. Среда. Пять утра. Подготовьтесь хорошенечко.
………………………………………………………………………………………………………………………
- Ну, тяни,- говорят,- билет.
Это председатель комиссии сказал. Он за столом сидел. Ничего себе такой. С виду умный. Делово-ой. Тиски на краю приспособил и знай себе, напильнички перебирает. Тут подпилит. Там подточит. Были еще двое. И тоже в трудах. Худая скуластая дама в розовом и слегка «кагтавый» мужичок с некрасивыми ушами. Дама практиковала вязанье. Все время что- то шептала себе под нос. Изредка примеряла на свою вытянутую голову проект зимней шапочки с торчащими спицами. Сосед- субъект эконом-комплекции в потертом пиджачке паял. В жестянке желтела канифоль, да свернутый загогулиной пруток олова лежал на краю.
Глеминг не долго думая, цап- третий слева. И обомлел. Пробежал глазами еще раз. Еще. Затем прошептал.
- Типы, классификация, характеристики и область применения Ю-образных двигателей, типа «Буран- прикол» и «Кильдык- бета». Принципиальное отличие в ремонте. Профилактика и техобслуживание.
И это был только первый вопрос.
- И что же? И что же он?- зачастила Лариса.
Она как- то удивительно по-новому улыбнулась мне. И интимно прошептала:
- Хотите еще чаю, Михаил?
Я кивнул и уже через минуту мы сидели, словно в яме, в продавленной панцирной сетке кровати и пытались укрыться полами моего мехового плаща.
Оой Отрин тоже поглубже запахнулся в стеганый халат, зачерпнул «с горкой» шестую ложку янтарного башкирского меда и, размахивая ей, как дирижерской палочкой, запел что- то печальное….
- Эт, еще что такое?- спросила Лариса.
- Реквием. Верняцкий.
- Только что придумали?- поинтересовался я, с обидой поглядев на пустое ведерко с молочными потеками.
- Да ну вас, Михаил!- толкнула меня плечом сиделка,- Сами ничего такого рассказать не можете, так хоть не мешайте!
Запах повторно заверенного чая сразу напомнил хорошую русскую парную, но я смело прихлебнул горячей терпкой жидкости. И как- то невольно получилось, что рука моя скользнула по девичьей талии. Сиделка наша вздрогнула и сказала «Ой!».
- Что?- шепотом спросил я.
- Н-ничего,- так же тихо сказала она,- Чай сладкий.
Я пожал плечами и уже уверенно приобнял красотку.
- Есть многое, мой друг Горацио, что и не снилось…,- хотел я блеснуть цитатой, но она перебила меня:
- Вы какой ложечкой размешивали?
Я снова пожал плечами и руку с чужой талии убрал. Смысл вопроса дошел до меня лишь наутро, когда я закрывал тему одуванчика и, томимый жаждой тупо смотрел в пустую сахарницу. «Песок» закончился еще два дня назад. А салимовский мед Оой «оприходовал» по факту появления. Да и не было в кружке меда. Однако, до утра было еще далеко. Послушав наши перешептывания, горе-механик обиженно замолчал. Правда ненадолго. Для пущей важности Отрин выдержал еще минут пяток. Однако, чувствовалось, что ему самому нравится вот так по наглому врать. Лепить свои «нескладухи». Его распирало. Можете поверить, стоило начать затыкать ему рот, он бы стал отбиваться, да выкрикивать. Ладно, я- скептик со стажем. А наивная медработница- прекрасная клумба для посева любой галиматьи. Бредятина впитывалась, как чернила в промокашку. Иван Иванович поковырял ногтем брызги известки на стекле, упомянул о снегопаде, достойном пера хорошего, он выделил это слово, натуралиста, и продолжил:
- Идите. Готовьтесь,- говорят. Да так ехидненько, словно считают тебя обреченной сосиской и приглашают в кастрюлю. На плиту.- Бумаги,- говорят,- хватит?- И опять, словно с намеком нехорошим….
Это второй сказал. Мочки ушей у него были необычные, как говорится. Будто все детство на них прищепки висели. Он тоже без дела не сидел- паял что-то. Дым канифольный. Радиодетальки по столу разбросаны. Схема….
Но, слава богу, не на того напали. Глемингу- то палец в рот не клади. На «Теллуре» уже с десяток человек справочники листают, сведения с мониторов конспектируют. В местную автомастерскую звонят.
А у Глеминга в микро- наушнике Вторые Трекоты наперебой:
- Какой следующий вопрос? Прочитай что дальше?
Даже Первый Трекот любопытство проявил. Бусинки глаз с авторучки уставились в билет:
- Ни фига себе!- вырвалось у капитана.
- Что там? Что там?- заволновалась команда, точнее та часть, что курировала второй вопрос.
- Первая помощь при прогрессирующем горлохватном дикошарии. Диагноз по методике профессора Игрушкина. Рецептура универсальной пальцеразгибалки. Уход за больным в третьей фазе горячки.
- Ничего себе!- присвистнули хором сразу несколько человек.- Ничего! Не дрейфь, Вася! Щя-яс, мы тут ихнюю дискету в комп запихнем! Ща-ас, энцыклопию раскроем! Мы им покажем, дикошарие! Будет им и третья фаза и вторая и первая с нулевой.
В это время молекулярный зуммер уже надиктовывал некоторые зацепки первого вопроса билета. Люковой придерживал ручку- автомат, изображая процесс письма. А ручка аккуратным Завлабовским почерком выдавала:
«Ю- образные двигатели бывают трех основных типов. «Буран- прикол», «Кильдык- бета» и «НЖ-микно -ПэКаУ». Последние, ввиду малого КПД и неэкологичности в последнее время практически не применяются. Поэтому остановлюсь на первых двух типах. «Буран- прикол» классифицируется по степени размагничивания внешнего стружечно-прессовательного контура на три группы: сильно размагничиваемые, очень сильно размагничиваемые и ужасно размагничиваемые. Четвертый тип- кошмарно-размагничиваемые принципиально обоснован в работах академика Ерундовича Н.У., но практически в технике не воспроизведен. Характеристики двигателей подобного типа состоят из восемнадцати основных параметров- а)громкость жужжания б)частота пощелкивания, в)соотношение веса кожуха и веревочно-узелковой системы, г)….
- Технология получения многоугольчатой цирюльной жидкости. Термические составляющие процесса брожения. Контурография неудаляемой щетины подмышек.- прочел Васька третий вопрос и хмыкнул, как парашютист-новичок, осознавший, что он не на тренировке.
- Чаво-чаво-о!- загалдела третья бригада, раскладывая на коленях свои электронные доски.- Какой-какой жидкости? Чаво-чаво там у них в подмышках неудаляемое? Чье брожение?!
- Щетины подмышек…- обалдело повторил экзаменуемый и поднял глаза на председателя комиссии- А-а сколько у меня есть времени?
Паяльщик, кажется, прижег палец и теперь схватился за мочку уха.
- Еще-о…двенадцать минут тридцать четыре секунды.
- А-а-а,- заорали дружно все три команды по обеспечению и микронаушник аж «стрельнул» в ухе.
- Проблемы?- участливо осведомилась единственная в помещении дама. Опустила на колени свое вязанье и раза три громко повторила «Двадцать восемь.Двадцать восемь. Двадцать восемь»». Ее овальная голова слегка склонилась к правому плечу. Собранные в бантик губы, шевельнулись, пародируя улыбку.
- Нет-нет,- заверил Глеминг свою уверенность,- Просто хотел уточнить. Контурографию…этой…неудаляемой щетины, ну…изображать полностью? Все виды?
- А вы их знаете несколько?- ответила вопросом на вопрос дама.
- Нет. Конечно нет. Просто существуют направления. Теоретические разработки. Проекты. Передовой дизайн. Футурологи склонны считать….
- Никаких футурологов! Только официальная валякологическая схема! Со всеми подробностями. В масштабе кратном минимальной диоптрической составляющей для частных парикмахерских.
- Ага,- сказал Вася,- Ясно,- сказал Вася,- Легко!- сказал Вася,- Для частных- как два пальца об асфальт!
В это время ручка-самописец торопилась излагать ответ на второй вопрос. Почерк Ватрушкина был абсолютно корявым, но Глеминг разбирал, по ходу, нервно корректируя загогулины:
«Ошибочно считать прогрессирующее горлохватное дикошарие легким недомоганием. При отсутствии внимания к заболеванию, могут развиться тяжелые, очень тяжелые и ужасные формы болезни, так называемые «отлынивания»,
некоторые виды «халявы обыкновенной», вплоть до лени в самых ее тяжелых проявлениях. Нет смысла упоминать о проявлении запущенных разновидностей дикошария. Большей частью они неизлечимы. И последствия их фатальны. Так называемые «лежебоковости», «захребетниковости», «дармоедовости» необратимо приводят к стадии «воздухопиналости», «грушеоколачивости», «счетагалковости». Вплоть до констатации «статуса трутня». Человек потерян для общества. Однако, на ранних стадиях и особенно в сочетании с профилактикой под наблюдением специалистов, лучше стационарно, больной вполне может вернуться к нормальному здоровому образу жизни. В этом смысле горлохватное дикошарие вполне излечимо. Методику сбора первичного анамнеза и постановки диагноза прекрасно разработал выдающийся верняцкий ученый профессор Игрушкин. Благодаря шестилетним экспериментальным сериям, многочисленным опытам и кропотливой работе, в том числе и с собственным организмом, ведущей лабораторией нашей планеты неопровержимо доказано: 1)….
Вася читал эту ахинею и где- то в затылке у него появилась непреодолимая ломота- он представил, как всю эту дрянь придется излагать уважаемой комиссии, при этом честно глядя всем им в глаза. Делая вид, что это все он знает и помнит- в крайнем случае, выучил сегодня ночью и отныне считает своим. Естественным, понятым, логичным. Он представил, как эта яйцеголовая леди выхватывает у него из рук листок и произносит с интонацией бензопилы:
- А ну, повтори все с начала!
Ломота переползла в плечевой пояс и распространилась по всей правой руке. Кисть, вцепившаяся в шуструю ручку, оцепенела, и едва успевала за стремительным почерком. А в это время с «Теллура» начали теоретическую подготовку к третьему ответу. От громкого шепота ушной улитке было щекотно и Глеминг морщился, делая вид, что это от усердных воспоминаний:
«Технология получения многоугольчатой цирюльной жидкости включает в себя три основных процесса: Фонтанирующая дегрануляция первичного коагулянта, Изобарическое отнюхивание гомогенизированной суспензии автоклавчатого непродава и наконец Обогатительная модуляция фильтрусчатой простоквации». Хранение полученной жидкости осуществляется путем ее брожения в фильерчатом термобарабане центрифужно-рычажного типа с краником Пиперника гитарной конфигурации. Прежде чем непосредственно перейти к контурографии, остановимся подробно на первом процессе, так как он существенно влияет на дальнейшую мелодику волосяных луковиц….».
- О боже!- вырвалось у бородача- Мелодику?!!!
- Что вы сказали?- осведомился картавенький член комиссии, отложив паяльник на подставку.
- Ничего. Чихнул.
- Осталось пять минут,- сурово произнесла дама.
Отвечал Глеминг бодренько так, с интонациями и жестикуляцией. Все три вопроса изложил. Как по писаному. Не то, чтобы комиссия была изумлена, но, как минимум, приятно обрадована. Ведь черт- те откуда мужички пришвартовались, а про «Верняк-4»- то наслышаны. Соображают что к чему.
Придется, думают, им допуск оформить. Да лицензию выдать. А что? Не совсем пропащий народец. К труду приучены. Пусть вкалывают до отбытия. И без присвоения всяких статусов нехороших. И без лечения. Без аннигиляции.
- Хорошо топят, -извиняющимся тоном сказал Отрин,- Кокс в кочегарку завезли жирню-ющий.
Он с дребезжащим звуком подтащил к подоконнику стремянку, поднялся на две ступеньки и со щелчком, похожим на выстрел, отдернул форточный шпингалет.
- Ива-ан Ива-анович…- заныла Лариса, укоризненно глянув на меня и поправляя потертую шкурку на покатых плечах. Впрочем, ни то ни другое в темноте видно не было,- У меня ж ключи-ица….
В комнате повеяло свежестью. Залетела даже горсть снежинок.
- В самом деле,- заерзал я,- Иван Иванович, так уютно было. Тепло.
- Ничего вы не понимаете,- он спрыгнул на пол, поежившись, как птица,- В помещении должен быть свежий воздух. Замкнутое пространство содержит на двадцать процентов больше углекислого газа. А это в свою очередь отрицательно влияет на узорчатость третьего глаза, допустим, на Зеленом Эльте. На мелодику волосяных луковиц опять же…. Вот был у нас случай на дальнем каботаже. Представляете, в системе «Гамма Весов» планета Гарпун. Они там вообще не знают, что такое свежий воздух. Сидят взаперти, представляете? Всю жизнь. У них в лексиконе даже нет слова «гулять». Дословный перевод звучит как «перебегать через открытое пространство, петляя». И вот решили мы….
- Ива-ан Ива-аныч,-снова капризно сказала Лариса,- А Глеминг- то что? Сдал экзамен? Получил корочки? Чем там закончилось?
- Чем-чем…. Да ничем. Эта яйцеголовая говорит: «А теперь дополнительный вопрос- Как правильно профордыбачить диграву?».
- Диграву?- горит Глеминг, а сам по сторонам озирается,- такую жуть он первый раз на слух принял. Не то что «правильно-неправильно».
Один из Вторых Трекотов в микрофон надрывается:
- Тяни время! Вась, тяни время!
Другой, мол, общими словами давай, а мы тут пока «отроем» что к чему. В микрофоне слышно как страницы шуршат, да кто- то из третьих «лается», что не все предусмотрели. Глеминг молчит. Растерялся слегонца. Тот, который ключи на станочке выпиливал, надфиль отложил. Смотрит так удивленно. Другой, что ведомость к себе пододвинул, опять ее отпихнул. А баба эта яйцеголовая шапочку со спицами торчащими стянула «Три лицевых- пять изнаночных, Три лицевых, пять изнаночных»- твердит. Потом замолчала.
- Ну что же вы,- говорит,- Это ж элементарно. Движения простые. На уровне рефлекса. Мы уж хотели вам «зачет» поставить.
- Дык,- говорит Глеминг,- Дык в чем же дело? Ставьте. Вопрос- то и в самом деле, тьфу, чепуха. Я ить, только смысла не понял. Либо как «правильно», либо как «побыстрей».
- Не-не…- губки- бантик разжались и вязальщица аж засветилась в улыбке. Даже похорошела.- Побыстрей, это у меня все муж норовит. Вам- то мужикам, «отстрелялся» и готово. А нам важно именно качество. Чтоб правильно. Тут, знаете, спешить не нужно. С чувством, с толком, с расстановкой. Дело нехитрое, но….Чтоб зашел, и приятно было. Эстетично, комфортно. Гигиенично, наконец.
Глеминг несколько смутился. Какие- то свои ассоциации полезли в его непутевую голову.
- Дык, все ясно ж, как белый день! Конечно. Поспешишь- мадам рассмешишь. Это каждый пионер знает. А бывалые- то «фордыбачники»…
- Кто?- хором спросили двое мужчин из комиссии.
- Ну…- развел руками Вася,- которые фордыбачат качественно. У них даже своя отработанная технология. Культура дигравная. Можно сказать жизненная философия.
- Так,- сказал председатель комиссии и угрожающе помахал в воздухе ручкой,- Вы вот это…не увиливайте…того. Отвечайте на вопрос. Как правильно профордыбачить диграву.
- Хорошо,- сказал Глеминг,- Ясен перец,- сказал Глеминг,- Щяс растолкую,- сказал Глеминг.
А сам покраснел, как рак в борще.
- Чтобы правильно профордыбачить диграву….
- Та-ак,- сказал председатель.
- Надо запомнить одно непременное условие…
- Да-а,- сказал председатель.
- Которое часто подводит…
- Ага-а,- сказал председатель.
- Неопытных, начинающих, а так же редко практикующих….
Председатель больше ничего не сказал и даже поглядел с укоризной.
- …ну, фордыбачников.
- Гм…,- буркнул тот, что паял.
- А именно…- повысил голос Вася,- Никогда не нужно торопиться! В этом деле спешить- только портить. Уж если женщина доверяет тебе…ну…свою диграву….
- Свои дигравы,- поправил член комиссии, кашлянув в маленький кулачок.
Глаза Глеминга округлились, но он быстро нашелся и как, ни в чем не бывало, продолжил:
- Ну, да…ну-да…. Обе свои дигравы.
- Все! Все свои дигравы!- поправила дама.
- Ну, то есть, все,- пробормотал озадаченный люковой,- Я и хотел сказать «все».- И шепотом выдохнул: «О, Боже»!
Он представил себе, как оба Вторых Трекота лихорадочно листают верняцкий анатомический атлас. И справедливо ожидал первой подсказки именно от этих парней.
Но первая «соломинка» пришла не от них. Завлаб комаром пропищал в Глеминговском ухе:
- Вась, тут строчка из их рекламы на телевидении: «…в том числе диграву, вертикального расположения».
- А как…а как все предложение?- сказал люковой, кривя губы.
- Компания «Купаки» всего за двести пятьдесят «кукишей» поможет усилить густоту «пикуки» у вертикально расположенных диграв.
- Че за «пикуки» такие?
- Тут в словаре несколько значений,- перебил Завлаба голос Второго трекота,- выбирай сам,- Шерсть, волос, прическа, мех, ворс, поросль, щетина и, как ни странно- хмель, опьянение.
- Совсем не странно,- буркнул Глеминг и уверенней поднял глаза на комиссию. Подбоченился.
- Как горизонтальные, так и вертикально расположенные дигравы имеют, как правило, густую пикуку,- напряженно произнес он, и понял, что попал в точку.
- Ага- ага,- закивала головой яйцеголовая.
- Но иногда плотность пикуки редеет. Ну, там вышаркивается…и так далее.
- Пикук…- поправила дама.
- Однако, современные методы увеличения густоты ваших пикук позволяют…
- Я что- то не понял,- подал голос изготовитель ключей,- Зачем нам это? Вы расскажите, как правильно фордыбачить диграву.
- А, ну так это- то…Большое внимание надо уделить подготовке к фордыбаченью. Так сказать, прелюдии.
- Прелюдии?- озадаченно произнесла дама,- Какой еще прелюдии? Осмотрелся, и давай! Скажу честно, все эти прелюдии, подготовки, да настраивания,- суть, отлынивание от выполнения прямых действий. Я вот сужу по своему мужу….
- Да чего там говорить!- поднял голос «ключник»- Взялся фордыбачить, так фордыбачь! А не юли! Нечего там всякие вступления….Тары-бары….
- Да-да,- поддакнул «ушастый паяльщик»,- Так и статус трутня легко схлопотать. Вы уж по теме, любезный. По теме. Вас спрашивают «как правильно», а не «как подготовиться»
Глеминг пожал плечами.
- Собственно, ошибки большинства мужчин-фордыбачников и состоят в неправильности проведения самого процесса.- Начал развивать мысль Василий,- Если придерживаться инструкциям, которые даются самой природой на интуитивном уровне, действовать неторопясь, вдумчиво, то качественно отфордыбаченная диграва еще долго будет вас радовать и-и…как бы, ну, не потеряет своих свойств.
Люковой настороженно посмотрел на каждого из комиссии и продолжил.
- Вот почему большое значение приобретает каждая мелочь, каждый нюанс. Даже запах, который окружает,ну…-Глеминг снова развел руки в стороны,- место фордыбачки…освещение, музыка, выпи…э-э…напитки, простите меня, белье, которое попадает в поле зрения. Все эти кружавчики, резиночки, бретелечки….
- Оч-чень интересно…- «ушастый» демонстративно ткнул жалом паяльника в канифоль, и та раздраженно зашипела,- Что- то новенькое.
- А что?- сказала дама и повернулась в профиль. С недовязанной зимней шапочкой на макушке(именно макушке), со спицами торчащими в разные стороны, с орлиным профилем, она напоминала языческую царицу,- Просто нетривиальный подход. В этом что- то есть. Продолжайте.
Глеминг еще раз пожал плечами.
- Настроение. Оттенки голоса. Первоначальная поза. Даже прическа! Все имеет…
- Я бы сказала, что и сам фордыбак немаловажен,- уточнила дама.
- Гм,- смутился Глеминг,- Само-собой. Само собой….
В это время в правом ухе снова проснулся зуммер.
- Вась….- голос кибернетика Агава был печальным,- Ты только не обижайся…сведения мизерные. Но в одной инструкции сказано, что натуральные дигравы…- он убийственно помолчал,- следует обрабатывать десятипроцентным дифторхлорметилбутанолом, во избежание «побоя семилапчатой клубнежорки».
- Побоя!?-изумился отвечающий,- Ни фига себе!- Он чуть склонил голову, будто поправляя воротник,- А определение фордыбака есть? Самого фордыбака?
- Есть. Только что нашли.- это басил медбрат Ватрушкин,- только тут белиберда какая- то. Заумь.
- Читай,- тихо шепнул Вася, фальшиво улыбнувшись приемной комиссии,- Только быстрее.
- Фордыбак, повсеместно применяемое в быту приспособление, действие которого…
- А! Приспособление!
- Основано на возвратно- поступательных движениях…
- М? Поступательных…возвратно….
-…удлиненной части….
- Ага, части….
- Имеющей разницу давлений по отношению к накопительному фрагменту. Принцип работы основан на всасывании мельчайших…
- Всасывании!!!?
-…частиц, образующихся в процессе жизнедеятельности, с кооффициентом сцепления 0,7щ, которые легко приобретают кинетическую энергию….
- Ну-ну,- сказала дама,- Так что у нас там с прической? Две лицевых приспуска-аем….
- Да прическа- чепуха.- словно откровение выдал Вася,- Главное, чтобы семилапчатая клубнежорка не добралась. А для этого надо применять профилактические присыпания десятипроцентным… как его…? О! дифторхлорметилбутанолом!
- Молодой человек,- председатель комиссии с огромным висячим замком в руке поднялся со стула,- что вы нам тут баки заколачиваете? Что применять- каждая хозяйка самостоятельно решает. Кто полынь, кто нафтопен, кто ваш десятипроцентный…. Мы- то вас спрашиваем, какими должны быть движения. Плавными или резкими? Откуда начинать? На себя или от себя? Куда девать ноги? Ведь в процессе объект приходится касаться ступнями. Этого не избежать. Рекомендуется ли диграву сначала похлопать? И зачем это делается? А вертикально расположенную диграву- сверху вниз, или снизу вверх…. Вы только представьте, наймут вас на работу в приличный дом. А хозяева попросят вымыть пеклюну после ужина, постирать буты, профордыбачить дигравы….В спальне.
Один из вторых Трекотов зашептал в левом ухе-
- А я вот атлас их анатомический на коленях держу. Ну нет принципиальных отличий! Хоть ты тресни!
И тут Агав обронил главное:
- Накопительный мешок, как правило….
- Пылесос!- обомлел Глеминг.
- Что вы сказали?- доверительно приобнял его за плечи председатель,- Что такое пылесос?
- В смысле, фордыбак,- уже смелее сказал Вася,- В смысле, правильно фордыбачить напольные дигравы надо отступая. А настенные сверху вниз. Не рекомендуется складывать, лучше сворачивать рулоном….
- Во-от! Во-от!- обрадовался человек с напильником.
- Именно! Именно!- закивала овальной головой дама.
- А еще есть такие фордыбаки со щеточками. И с водяным фильтром. А когда выпадет снег….
- Зачет!- подвел резюме председатель.
888 888 888
- Наконец, а это действительно, наконец жизни. Все успокоилось. Все пришло в норму. Все приблизилось к логической завершенности и обоснованности. Хаос мира устоялся, обрел рельефы и структуры. И смерть теперь не страшна. И жизнь. Это всего лишь разные фазы воплощения духа, который, надеюсь, бессмертен. Я теперь способен относиться ко всему спокойно. И к бездействию. И к действию. И к страданиям. И к непониманию.
Отрин покосился на спящую в кресле Ларису.
- Во всем в мире есть некий высший смысл. Всему есть свой исход. И если принять эту данность, поймешь себя нового. Другого. Поймешь себя долькой Космоса, которая просто построится в новый порядок. Будет в новой структуре. Угасший разум обретет новые устремления где-нибудь в системе Змееносца. Или Весов. Вы просто не будете знать, что вы уже были. И что еще будете. Лента Мебиуса зациклена. Все повторяемо. Это только кажется, что там за бугром, за изгибом дороги нечто новое. Удивительное. Удивителен лишь кочующий интеллект, который раз за разом воспроизводится. Какая разница несуществующему, сколько минуло лет. Несуществующее- не существует. А если оно снова начинает существовать, а оно начинает существовать рано или поздно, то для объекта секундомер включается заново. Причем каждый раз сразу после выключения. Раз! И родился ребенок. Раз! И из яйца вылупился птенец. Раз! И лопнула почка. Какая разница, коротка ли жизнь. Она бесконечна. Природа создала удивительную систему сообщающихся сосудов. Это только кажется, что колодец пересох. Просто где- то забил новый ключ и уровень воды опустился. Будет весна. Таянье снегов, и едва склонившись над старым срубом, можно будет черпать чистую холодную влагу пригоршнями….
Я уже не слушал старика. После ночных бдений ужасно хотелось спать. Утро робко входило в анемично- светлеющую палату, словно новенькая процедурная сестра, со шприцем наготове. Ей так не хотелось никого будить. Но режим - есть режим.
Где - то в коридоре зычно выкрикивал распоряжения Андрей Александрович. Брякали металлические посудины. С ужасным криком потягивалась ночная дежурная. Проворно «ширкал» стоптанными шлепанцами в конец коридора радостный энурезник. Тоненькая слюнка сползла по пельменно-придавленной щеке нашей наставницы прямо на мембрану стетоскопа, но она не чувствовала этого, пребывая в стране Морфея. Наверное ей снился космический корабль «Теллур», который стоит на почве неведомой планеты. Весь такой стреловидный. Весь такой устремленный. Весь такой нацеленный. Снился бородатый Вася Глеминг- разбитной, улыбчивый, и за исключением бороды, точь в точь- копия писателя Михаила. Вася предательски запускал руку под медицинский халат и гладил жаркое бедро. И во сне она говорила:
- Вы ведь трутень, Вася.
- Но не будете же вы меня за это убивать,- басил снящийся писательский голос.
Запретные сны исчезали, повинуясь чопорному подсознанию, и далее виделся странный старичок. Брюзга-механик Оой Отрин. Он закрывался в «нуль- кабине», похожей на сельский туалет и кричал сквозь прорезь в виде сердечка:
- Думаете, я сам сбежал в прошлое?! Вы меня вынудили! Да, тайм-кнопку я нажал сам! Но это все - равно вопреки моей воле! Я жертва обстоятельств! По сути, меня заставили! Меня сослали к вам сюда! В прошлое! А как поступили б вы, объяви вам инопланетяне свою волю - спариться и умереть! Вы, мол, трутень! А не будете верить, так я еще дальше сбегу. В феодализм! В каменный век! А то вообще, к динозаврам!
Наверное, снились паспорта всего экипажа «Теллура», забытые в столе приемной комиссии радостным Глемингом. Снилась женщина с вытянутой головой. В недовязанной шапочке с торчащими спицами. Женщина твердила: «три лицевые, две изнаночные…три лицевые, две изнаночные» и просила Ларису сложить число одинарных - семьдесят три, и число двойных - восемнадцать. Потом прибавить к нему сорок один и половину суммы запомнить.
А в полумраке близкой зари разноцветными фонариками поблескивала этажерка стелы, посвященной встрече двух цивилизаций. Однако вместо торжественной надписи на верняцком, медная табличка содержала вполне прозаическое полу-земное «От фордыбака слышу».
Мне самому казалось, что я заснул. И невнятный пожилой голос мне только чудится. Мне казалось, что стоит размежить веки и нашего рассказчика в палате не будет. Выдуманный и возвращенный, он снова окажется на далекой планете Верняк-4. Его проступок осудит товарищеский суд космического корабля «Теллур». И сам Первый Трекот объявит ему выговор с занесением в личное дело и обяжет в счет получки своими силами восстановить потреханную обшивку нуль-кабины. Впрочем, это будет где- то там. У нас же наступит позднее утро, и сонная Лариса кинется мне на шею. И скажет что- то, что перевернет всю мою жизнь. И главным будет именно это. Ее слова. Ее голос. Ее сердцебиение. А не скрюченный худощавый силуэт, который хулигански подсунуло, не справившееся с темой природы, воображение. Так или иначе, голос звучал, бумажной бабочкой на нитке, прыгая по казенной мебели. По старым газетам. По стеклу. По забрызганным известью ступеням стремянки. И мой слух, словно любопытный котенок, прыгал следом, ловя ускользающий смысл в порхании глухих созвучий….
- Знаете, как сложно старику привыкать жить в прошлом. Хоть и прожито более девятисот лет, а все кажется, будто вчера родился. Я привык к современности. А ссылать в дикость, в прошлое, в атеизм- безнравственно. Я человек другой эпохи. Мне трудно у вас, где меня никто не понимает. Где все принимают за сумасшедшего или фантаста…- Заунывно «тарабанил» свое мой придуманный товарищ по процедурам, - В вашем неэкологичном обществе. Где бензиновые двигатели. Где свет добывают не люминесценцией, а сжиганием углей….
Иван Иванович забрался с ногами на широкий подоконник, и его уже невозможно было остановить. Пребывая в своих фантазиях он все бубнил, бубнил, бубнил…. Голос его становился все тише. Казалось, он тоже засыпал, словно мальчик, обняв угловатые колени и глядя в полуприщур на остывшую башкирскую землю, всего лишь за ночь, из осени шагнувшей в зиму. Последние низкие звезды осторожно трогали бледнеющими короткими лучами макушки первых сугробов. Даже не сугробов- наметов. Маленьких перистых холмиков на беленных поземкой крапчатых холстах. Легкокрылый ветер дирижировал широкими ладонями ближних елей. За окном шумело. Очевидно, начинался буран. А я все пытался не уснуть и отрешиться от этого голоса. Пробовал направить своего котенка за другим мотыльком, упорно возвращаясь к своему описанию, которое мне никак не давалась.
Невесомый прозрачный гермошлем на стебле цветка.
В голову лезли фантастические бредни. Иван Иванович, обхвативший не подушку на коленях, а скомканный скафандр. Мнилась наколка на тонкой коже стариковского запястья: «Уходя- задрай люки». Виделись какие- то рычажки и пульты на Ларисином продавленном кресле. Стетоскоп мнился портативным индикатором Пси-поля. И уже хотелось опять сменить творческое амплуа. Писать про бластеры, чудовищ и покорение миров. Прошлое мешалось с будущим. Былое стояло где- то поодаль за шкафом, а грядущее делало ему едва уловимые знаки, выглядывая из-за портьер. Космос убаюкивал душу. Наш отсек несся в бескрайние просторы. Весь экипаж впал в бессознательность, ощущая лишь надежду. Надежду проснуться когда-нибудь. Пусть у другой звезды.
« Одуванчик белый, пушистый…»- в пятнадцатый раз прокручивалась в мыслях печальная банальность. «Пушистый и белый». «Белый-белый. Пушистый- препушистый». «Седой»- выдумал я еще один эпитет. «Мимолетный, как вся наша жизнь. Подул ветерок - и нет его. Где ты, одуванчик? Под каким сугробом твои семена? Неизвестно»- придумал я последнее, закрыл одуванную тему навсегда, и уснул.
Из-за угрюмых Абзаковских отрогов Уральских гор вставало жизнерадостное солнце, похожее на цветок.
31.10.04- 7.01.05 НБ.