Что касается Коли, то из всех обязанностей он предпочитал супружескую; исполнял дома, а уж перевыполнял... где только не перевыполнял, — главным образом в командировках. Относясь к мужскому полу отрицательно, он любил женский, да что там любил... жить не мог без них: незамужних, замужних, но все равно одиноких, подло недолюбленных, недопонятых, недорастраченных, обворованных по мелочи и выброшенных с их главной исконной жилплощади — площади любви!
Командировки. Пока сослуживцы просаживали свой век в гостиничном преферансе и пьянстве, Коля гулял по достопримечательностям и по ходу знакомства с новыми пейзажами, магазинами, базарами вольно-невольно, рано или поздно, но обязательно натыкался взглядом на дожидавшиеся его, Колю, глаза. Красивые всегда! Женщины, не потерявшие надежду, всегда красивые. Длинноногие, пышечки, интелектуалки, хохотушки, любящие это дело или просто осатаневшие без мужика и ласки, тургеневские девушки, бальзаковские дамы...
Еще тот дон-жуанский список! То еще женское общежитие располагалось в благодарной Колиной памяти: закутки коммуналок, отдельные квартиры, дачи, горные склоны, пахучие стога, труднодоступные кабинеты... Однажды по работе его занесло в местный обком, и там он нечаянно полюбил второго секретаря, оказавшегося несчастной бабой, беззаветно преданной работе... Провожая инкогнито Колю у вокзала, она держалась молодцом, сказала только: «А все-таки надо тебе, Коленька, в партию вступать...», — трудно вздохнула, но не разрыдалась, а резко повернувшись, села в машину и была такова...
Насчет партии Коле говорили все: сослуживцы, папаша, жена, начальник: «Ты, дурак, посмотри сколько там мерзавцев, ты вступишь — нас, честных, больше будет...» Но Коля, сам не зная почему, отлынивал, а жена его ругала: «Какой же ты мужик? Даже в партию вступить не можешь! Нам квартира нужна, дети друг на друге растут, их летом кроме лагерей вшивых вывезти некуда — участка задрипанного не заработал...»
В командировочных отдушинах Коля поднимал на мир освободившиеся от забот свои глаза, самые обыкновенные, как и весь он сам; только женщины в магазинах его почему-то не обсчитывали, в парикмахерских стригли долго и нежно, в гостинице номер убирали по два раза на дню, официантки подсаживались к его столику, смотрели, как он ест и улыбались... Краткосрочные подруги делали для Коли все: кормили, поили, любили, снабжали местным дефицитом, разбивались в лепешку, хотя отлично знали, что человек он семейный и скоро исчезнет навсегда. Били его исключительно редко и то по какому-нибудь недоразумению — Коля никогда никому не переходил дороги, однако, кто видел эти невидимые дорожки любви...
Вы спросите, встречались ли женщины, которые плевать хотели на Колю? Безусловно. А именно те, которые бесповоротно своего «Колю» уже нашли и, решив эту проблему, мучились со следующими. К таким женщинам относилась его супруга, родившая ему раз, два, три ребенка и очень уставшая от семейного счастья и недостатка денег. Знала ли она о его прелюбодействиях? Да что Вы? И в голову не могло придти! Кто на такого позарится? Зарплата меньше жениной, квартиры приличной пробить не может, а еще с нежностями ночью пристает, хорошо хоть не пьет. Когда домой Коле приходили посылки (дыни из Фрунзе или картошка из Пензы...), жена радовалась, но говорила: «Вот растяпа, стыд какой, посторонние люди жалеют, понимают как семье с тобой тяжело...»
Так бы Коля и доскакал с подпольно гордо поднятой головой до инфаркта или старости, пожалуй, накропал бы для потомства воспоминания под названием... что-нибудь «С первого взгляда до последнего вздоха», но нечаянно-негаданно стряслась долгожданная перестройка и Николаю доверили, несмотря на застарелую беспартийность, место в заграничной командировке.
Ах! Заграничная командировка! Что ы значишь для простого человека? Все! Сколько предчуствий радости для детишек — игрушки, джинсы, двухкассетник, а вдруг и видик; огромный список заказов для жены; заботы и страхи для Коли — как пройдет работа, не осрамиться бы перед Европой?!
Коля не осрамился и овладел ею в первую же ночь! Несмотря на трудный перелет, первый шок от нашего и не нашего аэропортов, не наших улиц, домов, мусора, диковинной вони: табачной, собачьей, кофейной, дымившейся мясной, автомобильной выхлопной, казавшейся приятной и полезной для здоровья.
Коля, никогда не лезший вперед других, один из всей группы остался без места в гостинице — то ли принимающая сторона что-то напутала, а скорее всего наш руководитель поездки один занял двухместный номер и по статусу никого не захотел к себе пускать. В итоге Коле повезло больше всех. На волне интереса к России встречавшая переводчица Луиза быстро решила проблему, отвезя Колю на фирму, где всегда была наготове квартира для неожиданно приехавшего компаньона. Квартирка — обычная, Коля видал и получше, только все — импортное, и поразила глубина коврового ворса (как хорошо ступать в нем после душа босыми русскоязычными лапами).
«Фирменная» Луиза, заглаживая Колины неудобства, связанные с отрывом от родного коллектива, вынула из холодильника несколько банок пива, неизвестные на вид тонко нарезанные вкусности, залитые полиэтиленом, впоследствии оказавшиеся красной рыбой и ветчиной; Коля ответил буханкой черного хлеба, шпротами и бутылкой русской водки, честно говоря, привезенной для «ченча». Разлили в пластиковые стаканчики напитки; Луиза решилась попробывать настоящей водочки, Коля рассмешил ее тем, что начал открывать пиво так же как и шпроты, выпили за дружбу, сотрудничество, а потом и любовь между народами, хохотали, вдруг стало не до смеха, потому что верным чутьем Коля угадал, что Луиза хочет, чтобы кто-нибудь ее обнял, что он немедленно сделал... и не пожалел об этом...
Луиза оказалась очень хорошей женщиной, романтической натурой и что Колю всегда радовало, до щепетильности чистоплотной, — кроме всего прочего научила его, как правильно пользоваться ручками и кнопками местной сантехники, повела показывать сказочно освещенный ночной город; в баре под открытым звездным небом Коля заставлял себя не махом выпивать кружку пива, а тянуть, наслаждаясь красотой ратушной площади, Луизой, сидевшей близко, Европой, накатившей так сразу и полно...
Вообще спать в этой командировке приходилось еще меньше обычного: днем — работа, потом, отвязавшись от коллег — с Луизой культурная программа; в гости к ее друзьям, которые в первый раз видели живого коммуниста (Коля их безуспешно убеждал в противном), уик-энды с ее подругами где-то за городом, когда от выпитого вина все перепуталось, и Коля «упал» не на Луизу, а на какую-то другую женщину, очень поздно осознал ошибку, попытался исправиться в темноте и опять ошибся. Можно себе представить, чем бы обернулись такие ошибочки дома, но здесь все ограничилось всеобщим хохотом и дальнейшей сексуальной свободой расшалившихся, раскомплексованных подружек с русским «медведем», вступившим на путь демократизации... Коля искренно полюбил и жалел этих смешных, казавшихся непутевыми дамочек, жадно и весело рвавших в своих законных уик-эндах кусочки незаконного счастья...
А прощание с Луизой было почти обычным: она безуспешно предлагала остаться (ха-ха!) хотя бы еще на недельку, плакала, надарила от себя и подруг целый чемодан вещичек для детей и жены (слегка покоробило, что модная дареная одежда была ношенной, впрочем, в отличном состоянии) и вручила письмо, которое просила вскрыть в самолете...
Что незаметно от своего соседа, руководителя группы, Коля и сделал, едва оторвавшись от земли. В конверте был листок бумаги с наилучшими пожеланиями Колиной семье на трудном пути преобразований и...... деньги. Валюта. Много. Больше, чем все суточные, на наши деньги перевести — год можно не работать... Коля почувствовал какую-то дурацкую радость, даже гордость и еще что-то неясное, но очень гадкое; к обеду прикупил у стюардесс валютного «Смирнова» и выпил его с руководителем поездки товарищем Спириным. Тот хвалил водку, Колю, за то, что время даром не терял и оказался сволочью, опорочил честь советского (тогда еще) специалиста, «кругом не только дураки, кто не надо — все видит...» Коле пришлось купить еще бутылку и к концу ее Спирин ослаб, раньше времени пристегнул ремни и признался шепотом: «Дурак — я дурак! Жизнь прошла, сперва детство, потом молодость, теперь — жизнь... Оргвыводы смягчу, но делать буду...», — и заснул, теряя сквозь слезы начальственный вид.
Зато дома радости не было конца. Все получили больше, чем мечтали; особенно жена, восхищалась купленными Колей, а еще больше подаренными Луизой модными тряпками, смеялась и плакала, ахала и охала, сказала, что теперь Коля — настоящий мужчина.
Тем не менее следующая командировка не заставила себя долго ждать, и была она в Сибирь, на Байкал (хорошо, что не на Колыму), исправлять недоделки предыдущих товарищей. Могучая, таинственная природа настолько поразила Колю, что он свел с ума первую попавшуюся краснолицую бабу, с зелеными как озеро глазами, рыжими в медную стружку кудрями и розовым, неизвестно от чего, бесподобным телом. Она оказалась директором гастронома и нещадно поила Колю чистым спиртом, кормила рыбой, разнообразно приготовленной, небывало вкусной, острыми приправами, маринадами, грибами, травами из Красной книги, еще бог знает чем, рассказывала про своих мужей, которые все как один спились или сидят в тюрьме, возила кататься по Байкалу; нырнула, захватив с собою Колю в ледяную водную чистоту, накупавшись, вылезла сама и вытащила очумевшего Колю на катер, пела хрипло про то, что он такой холодный, растерла его чем-то так, что хотелось к небу, лететь ввысь; потом опять кормила, поила, приговаривая: «Уж как я тебя полюбила доброглазого; хорошо, что не муж — ты мне, а то залюбила бы до самой смерти!» А потом еще баня, и тайга, и опять озеро, которое с небом на пару очищало и заполняло Колину душу...
Когда с тяжеленными сумками в руках Коля ввалился в свою малогабаритную квартиру, жена, не успев восхититься байкальскими деликатесами, встретила его тем, что ему уже третий день названивает женский иностранный голос «с приветом из Европы, бизнесом и еще чем-то, чем не поняла, телефон — вот, звони немедленно!» Коля изнемогший от сибирских впечатлений, попытался увильнуть, но супруга быстро взяла его в руки: «Ты что? Сейчас это так важно, контакты, бизнес; вдруг работу какую-никакую предложат или гуманитарную помощь...» Под прямым нажимом жены Коля набрал указанный номер. Женский голос с приветом из Европы на ломаном русском и Колин с Байкальским приветом на ломаном английском договорились о встрече у гостиницы «Националь». Жена слушала разговор с удовлетворением, а когда поняла смысл, поцеловала Колю, чего не делала несколько лет.
Ну что там за приветы из Европы? От Луизы? У «Националя» Коля встретился с Марион, женщиной, очень хорошо выглядевшей для своих лет, а одетой еще лучше. Под ручку с ней Коля прошел в эту легендарную гостиницу, мимо милиции и неестественной красоты и свежести путанок — к лифту и в номер Марион. Привет от Луизы был устным, зато сервирован столик, казавшийся после недавнего умопомрачения пустым. Коля не понимал, а что, собственно, от него нужно, но выпил шампанского за знакомство и почувствовал себя значительно лучше. Марион попросила показать Москву, что Коля с удовольствием и сделал. Дыша свежим воздухом Кремля, переулков Арбата и Остоженки, Коля обратил внимание на ненормальный интерес Марион к Москве и его персоне. Она вслух очень радовалась от того, что Коля оказался еще лучше, чем о нем говорила Луиза и ее подруги, она думала, что все коммунисты — звери, а оказывается — не все. «Да я беспартийный...», — обижался Коля. «Тем более приятно, и хочется познакомиться поближе...» Вскоре как-то само собой это и случилось в гостинице «Националь»...
Коля вышел из душа, оделся, наклонился чмокнуть на прощание лежавшую Марион, она нашла в себе силы, подняла руку к тумбочке, взяла с нее какой-то конверт и протянула Коле... Опять конверт. Коля вскрыл — деньги, опять много... не то, что год не работать, а кооператив можно строить, но ведь это же откровенное ****ство получается! Коля, оскорбившись, схватил свободной от денег рукой мокрое полотенце и принялся лупить им иностранную гостью, которая, впрочем, не защищалась, а весело смотрела на Колю, отчего тот швырнул полотенце ей в лицо и деньги швырнул было, да не швырнул...
Жена разбудила поздним утром (не пошла на работу!): «Коленька, ты вчера с переговоров такой пьяный пришел, столько денег принес, а тебе все звонит и звонит инвесторша эта, хочет продолжить переговоры, возьми, пожалуйста, трубочку».
— Вот ты и переговаривай с ней.
— Она хочет тебя, Коленька.
— Скажи, заболел, грипп...
— Как тебе не стыдно врать иностранцам... Простите, мадам, он заболел, грипп... -. Коля, встань, она предлагает приехать, привезти лекарств... в нашу халупу, я не успею убраться, всюду — пыль, ты вчера люстру разбил, которую из командировки привез. Подумай о семье, такие важные контакты, речь идет о детях, если ты не возьмешь трубку, они могут вырасти в бомжей, заболеть педикулезом, Ванечка кашлял сегодня всю ночь и описался...
Коля выматерился так, что жена села на пол и закрыла руками лицо, он взял трубку: «Ну?... О-кей, приду с женой...»
— Коленька, умоляю, мне ребят из сада встречать, со старшим уроки делать, и, вообще, у меня ничего вечернего нет...
— О-кей, буду один.
Жена обняла Колины ноги, прижалась к ним: «Ты — хороший специалист, в самые трудные командировки посылают тебя, потом люди благодарят, посылки шлют, начальство тебя не ценит, вдруг там получишь хорошую работу, я знаю, ты Родину любишь, ну ничего, будешь присылать нам деньги, а кооператив и дачу я выстрою сама, будь мужчиной...» Коля выматерился во второй раз, полез в ванную, пустил воду, причем не сразу разобрал, — горячая пошла или холодная...
Марион выглядела еще лучше, чем вчера: счастливая, загадочная, повела его, слава богу, не в гостиницу, а в какой-то частный новый ресторан. Отдельный кабинет, с малюсеньким переливающимся фонтаном, живыми очень красивыми не русскими цветами, растущими из камней, и таким мягким, успокаивающим светом, что Коля сел и не рыпался. Стол был сервирован на троих.
— Моя жена не придет, — на всякий случай предупредил Коля.
— Очень жаль, зато придет мой муж.
— Это еще зачем? — Коля встал.
— Он давно — не такой муж, он — друг, старый друг; я хочу... он будет и твоим большим другом...
— Не будет.
— Ты не так понял...
Вошел муж, очень хорошо выглядевший для своих 80-ти или плохо для 50-ти лет. Протянул руку, улыбаясь так искренно и доброжелательно, что Коля пожал его сухую как гербарий, исчезающую в рукопожатии ладонь.
— Май нем из Коля.
— Очень приятно, а я Майкл или Михаил. Мы будем беседовать с Вами о деле, а пока приятного аппетита, — сказал он на чистом русском языке.
Коля еле ел, еле пил, приготавливаясь неизвестно к чему. Майкл заговорил о людях в Европе, о женщинах, об одиночестве многих тысяч, которым не хватает просто сочувственного слова, «добрых глаз, таких как у Вас, милый Коля...»
— На поток хотите меня поставить?
— На поток? Ха-ха! Именно! На промышленную основу, конвейер! У Вас — хороший юмор. Я занимаюсь туристским бизнесом дольше, чем Вы живете на свете, и знаю сколько богатых, но несчастных женщин посещают Россию и будут посещать, но им нужен не столько Эрмитаж, сколько Вы, Коленька, или такие, как Вы. Мы создадим совместное предприятие по экскурсионному и... прочему обслуживанию туристок (охрана, размещение, забота), арендуем здесь офис, кодиректором фирмы будете Вы, Вы же наберете штат э-э сотрудников, владеющих английским, способных не только охранять, окружать заботой несчастных женщин, но и дарить их крупицами нежности и, если хотите, краткими минутами любви. Разве трудно найти молодых, спортивных, образованных мужчин, которым не чужды Достоевский, Чехов, Чайковский, милосердие, человеческое тепло, тепло глаз, рук... тем более, что оно будет о-очень хорошо оплачиваться, конечно, при стопроцентной конфедициальности с обеих сторон... А послушайте, черт побери, почему между туристкой и гидом не может вспыхнуть мимолетное чувство?! Поверьте моему опыту, любовь спасет мир... Ну что договорились? Год, два и Ваши дети будут учиться в Сорбонне, а супруга делать педикюр на Гавайях...
— Слушай, Майкл, а чего ты так хорошо говоришь по-русски?
— О, это моя трагедия, мои предки — отсюда, мы потеряли всё: деньги, дома...
— Публичные что ль?
— Ну, зачем? Мы строили и библиотеки, впрочем, уверяю Вас, один публичный дом избавляет общество от стольких отвратительных изнасилований и неврозов.
— А что скажет на все на это наша мафия?
— Вы будете молчать, и она промолчит... Спасибо за то, что Вы имели терпение и выслушали старика, подумайте, посоветуйтесь с близкими, подпишем договор о намерениях, впрочем, какие намерения? Работу Вы уже начали. Посмотрите на Марион, она глаз с Вас не сводит, а ведь знает толк в людях, не правда ли, дорогая? Эй, кто там, несите счет!
С женой Коля советоваться не стал, хотя она очень хотела войти в курс дела и что-нибудь посоветовать. Подходящих друзей у Коли не было, поэтому он, подумав, решился на «клин клином» и «будь, что будет» и обратился к Спирину, руководителю той судьбоносной поездки, с которой все началось. Коля чистосердечно признался во всем кроме того,что он, вступая в близкие отношения с иностранками, не отказывался от денег. Недосказанное Колей Спирин досказал ему сам, прибавив: «Кругом не только дураки, кто не надо — все видит! Тебя, кобеля, сейчас не то что посадить за это нельзя, а даже с работы выгнать, аморала; вот беда, времена пришли; Дзержинского, кристальной чистоты, какой памятник! и то снесли вандалы!» Далее он вытребовал подробности о предложениях Майкла и заговорил неожиданно вдохновенно: «Лавочку нашу закрывают, слышал? Жизнь — псу под хвост! Но мы им покажем рыночные отношения. Значит так. Теперь разрешено все, что не запрещено. Пусть твой Майкл поставляет живой товар, а мы найдем кому и как его здесь оприходывать. Офис это хорошо, совместное предприятие оформить я помогу. Вопрос с контингентом экскурсоводов?... Один ты всех денег не заработаешь, сломаешься; где взять подходящих? Везде! Их как собак нерезаных! При теперешней пока еще скрытной безработице, да за валюту мы будем отбиваться от желающих, проведем строжайший отбор, дело деликатное... Насчет мафии не беспокойся; будем соблюдать конспирацию — раз! А на худой конец прикрыть есть кому — два-с! А раз на то дело пошло, кто не надо не только глаза закроет, а, может, и людишками поможет, лишних много людишек, а клиентки-то богатенькие, информированные — три-с! Главное, чтобы Майкл, глядя на твою глупую рожу, не купил нас по дешевке. О денежках переговоры с ним буду вести я, ты помалкивай… Коля! — вдруг закричал Спирин, — Дело хоть и противное, но перспективное; засиделись мы без живого дела-то, Коляна! Эх, расстрелять нас надо мерзавцев, но мы трахнем Европу за ее же денежки! Берем отпуск за свой счет и айда в рынок!»
Договор об очень хороших намерениях подписал Коля как генеральный директор, Спирин как коммерческий, Майкл, лучезарно улыбаясь, поставил свою подпись. Пути назад были отрезаны. Подбор контингента экскурсоводов производился замечательно и поэтапно. Объявление в газете «Срочно требуются спортивные, служившие в армии молодые люди с высшим образованием и знанием иностранного языка для работы экскурсоводом. Оплата в валюте».
Объявление привлекло о-очень многих. Первоначальный отбор производился... в бассейне! Как матч по ватерполу! Разделили на две команды (не умеющие плавать отсеялись сразу, зря в очереди стояли), дали мяч и, будьте любезны! Спирин судил, а Коле (он плавать не умел) жалко было смотреть на ребят; старались конкуренты, рубились по-черному, до крови. Потом команды построили, перекличка, во время которой Майкл часть забраковал с благодарностью, остальных фотографировала в полный рост Марион, после чего с ними беседовал Спирин об индивидуально-трудовой деятельности экскурсовода, успевал тиснуть пару похабнейших анекдотов; тех кто не заржал, забраковали. С оставшимися беседовал Майкл о русско-европейских культурных связях, духовности, Мопассане, Чехове, любви к ближнему; те, кто и здесь заржали, тоже отсеялись. Потом с каждым индивидуально беседовала Марион по-английски: кто-то еще отсеялся (отнюдь не только из-за языка) и, наконец, Спирин — с оставшимися «тет на тет», взяв подписку о неразглашении и, запугав по возможности до смерти. Но на удивление все дошедшие до заключительного тура легко согласились и на интимную часть работы, мотивируя расхожим: «Нет плохой бабы, а есть мало водки, главное — «хау матч»». Спирин всех спрашивал: «А ты сколько хочешь?» Но на удивление никто не попросил больше, чем было заложено в смете. После строжайшего медосмотра, проверки на все возможные болезни и инструктажа по контрацепции коллектив обаятельных подонков был сформирован.
Спирин действительно в кратчайшие сроки организовал необходимые документы по совместному предприятию, печать, офис и блестяще провел переговоры с Майклом о русской доле в деле; довел процент до необходимого уровня, а Майкла до бешенства так, что на заключительном банкете тот был необычайно краток: «Николай! Нам повезло с Вами, а Вам — с господином Спириным. В добрый путь!»
Был ли путь добрым — трудно сказать, но поначалу очень нерв-ным. Первая клиентка, первая женщина... Коля несколько ночей мучился ожиданием, сомнением и страшными снами. Жена не понимала Колиных терзаний, но подбадривала как могла, тем более, что первый взнос за шикарный четырехкомнатный кооператив она уже сделала; подбадривал и Спирин, приводя примеры из жизни разведчиков...
Но час пробил, день пришел. Шереметьево — II. Гид-дублер стоял, высоко над головами встречающих держа плакатик с названием их фирмы, Коля курил рядом, бледный, злой, грязно матерящийся про себя. Наконец пошли пассажиры нужного рейса; сердце выбивалось из грудной клетки и, как Коля его не уговаривал, стучало уже за его пределами. «Здравствуй, инфаркт…» — подумал Коля, но услышал: «Здравствуй, Колья!» — и почувствовал на себе женское тело, губы, радостный смех... На Колино лицо с избытком вернулся румянец: «Черт возьми, Майкл! Дьявол, учел психологический фактор первой женщины... Луиза!!! Ты? Ну что ж ты так потратилась, я бы тебя и без фирмы принял...»
* * *
Через два года Коля был богатым человеком. Все, что предсказывал Майкл, воплотилось с точностью до педикюра на Гавайях. Ну, конечно, случалось всякое: наезды мафии, проблемы с контингентом гидов (гадов, как их любил называть Спирин), которые, не «выработав» положенного времени, норовили жениться на клиентках (часто очень пожилых) и уезжать на Запад; трудности с клиентками — разнообразные: от обычных и необычных капризов вплоть до того, что некоторые из них на поверку оказывались особами мужеского пола, но все как-то благополучно разрешалось благодаря организационной мощи Спирина и Колиной доброте. Рекламаций на радость Майклу не поступало. В конце концов и не без оснований Коля пришел к выводу, что делает хорошее, хоть и стыдное, но позарез нужное людям дело. А дело расширялось, строились гостиницы в Москве и даже в Сибири, постепенно переходя к обычному туристскому бизнесу с необычайно широким ассортиментом услуг...
Однажды на сборе национальной буржуазии в одном из посольств Коля углядел среди политической элиты свою давнюю обкомовскую подругу, оставшуюся крупным функционером, но уже другой партии, и убил ее наповал своим экономическим ростом. По старой памяти они сошлись на одну ночь (в одной из Колиных гостиниц) и доболтались до того, что она предложила ему баллотироваться по их списку: «А чем черт не шутит? Раз я тебе поверила, то и народ тебе поверит!» Черт не шутил: со своей стороны и Спирин наседал, что хорошо бы для окончательной раскрутки дела и защиты его от посягательств налоговой инспекции организовать какую-нибудь свою партию под названием, например, «Партия души и дела», красиво? Па Дэ Дэ, а? Наведем порядок в общем бардаке, опыт есть! Все бабьё наше за тебя проголосует и Европа, факт, поддержит, а потом покажем кой-кому кузькину мать!...
«Может быть, и дошло бы до кузькиной матери, но Коля всех удивил иначе. После посещения музея восковых фигур, где среди прочих знаменитых старых и новых русских был выставлен и он, Коля уехал на Байкал принимать новую гостиницу и там... исчез.
Пропал, как сквозь землю провалился. Скандал! День, другой, неделю не могут найти, а тут еще шквальный ветер нагнал ранний сильный снег, затруднивший поиски. Приехала следственная бригада из Москвы. Как всегда уйма версий: похищение популярного бизнесмена, происки мафии или остатков КГБ, партийная борьба, «пьяная лавочка», отвратительные слухи о Колином моральном имидже, не подтвержденные ближайшими сотрудниками и семьей... Какая-то (известная нам) запойная рыжая баба призналась в убийстве «доброглазого» и просила ее немедленно расстрелять; ей не поверили, проверили, держали в каталажке до тех пор, пока не выяснилось ее полное алиби, и свихнувшуюся дуру отпустили в сумасшедший дом.
Через месяц, когда морозный ветер сдул снежок с байкальского ледка, девчата-конькобежки, катаясь далеко от берега, увидели под собой страшную замороженную рыбину со сверкающими голубыми глазами. Казалось, очень близко от поверхности, на самом деле в метрах в двух, лежал Коля с раскинутыми широко ногами, поднятыми кверху руками и открытыми жутко блистающими на солнце глазами...
Место огородили. Родные и близкие в ужасе посетили ледовый мавзолей; жена выпала из огромной норковой шубы на лед, на Колю, на те два метра, что их разделяли и билась об них; Спирин, сам рыдая, поднял и держал безутешную вдову, а Майкл и Марион крепко обняли старшего сына, как две капли воды похожего на Колю, но пока еще не с такими добрыми глазами... Не успели начаться работы по вызволению тела из ледового плена, как мощный взрыв потряс озеро, оставив на месте мавзолея глубокую воронку да сыпь не белой ледяной крошки, с которой ветры поступили по своему обыкновению — сдули...
Московская особо важная следственная бригада взяла пробы снежного праха на экспертизу и кроме карпускул шерсти, хлопка, подметочной кожи ничего человеческого не обнаружила, зато воска много! Кинулись в Москву, и точно: Колиной восковой фигуры на месте не оказалось. Чертовщина какая-то...
День примерно на сороковой Спирин обнаружил неизвестно откуда посланный, выползший из факса текст: «Дальше без меня», подписанный просто: «Коля».
1994г
Из книги "Театральный декамерон" (ЭКСМО,2001г.)