Лодка. Совершенно обычная, белая чистенькая рыбацкая и привязанная, как и все. Но она необыкновенная. От нее никак невозможно было оторвать взгляд, она привлекала внимание своей непохожестью на другие. Как? Она была какая-то живая, будто говорила со мной. Это случилось именно в тот, по своему дьявольский, будоражащий мысли день, когда море с неистовой силой прибивало к берегу захламлявшие его внутренний мир, никому ненужные, а потому и выброшенные когда-то, вещи. Найти тогда можно было все, что угодно: от пластиковых бутылок до старых автомобильных колес. Да, никогда еще никто не видел в этих краях такого разгневанного моря, оно сердилось и ругалось, напускало страх на зевающих туристов и изводило бедолаг, работавших на пляже, которые все пытались поймать и спасти летящие на волнах лежаки.
Порой мне казалось, что море разговаривает с нами, словно просит о помощи, подобно раненному животному, оно, мучалось от невыносимой боли, кровоточащие раны никак не заживали и причиняли адские страдания. И море плакало, и море кричало. Но ни одно живое существо не осмеливалось сейчас подойти к нему, всем было очень страшно. Взгляды случайно прогуливавшихся по набережной прохожих говорили о многом: кто-то словно одержимый произносил восторженные возгласы, а кто-то напротив, съеживался при всяком новом проявлении бушующей воды. Завораживающая картина никого не оставляла без внимания. Восторг и страх шагали рука об руку в тот день.
Вода была везде, она выходила за положенные ей границы и разливалась, словно выкипевшее молоко.
Лодкам нелегко пришлось. Они, хоть и были привязаны, покачивались из стороны в сторону, они выживали, совершая ровно и синхронно в такт свои нервные движения. И только одна из них выделялась. Лодка хотела вырваться и убежать, она стремилась к зовущему ее морю, она боролась не против волн и шторма, а против устоев, против всех. Гневно и шумно она вбивалась в камни и песок, одергивалась и снова боролась. Она казалась очень сильной, и оцарапанные бока не мешали ей. Некогда было думать о ранах, полученных во время борьбы, ведь шторм когда-нибудь закончится и море успокоится и засияет, примет умиротворенный вид и снова станет приветливым и добродушным. И тогда ее мечты, ее мысли о свободе, о ровных и медленных волнах, зовущих вперед, о легком ветерке, покачивающем в теплый денек, о головокружительном танце с игривым веселым солнцем, о прогулке в никуда, погибнут и придется снова и снова подчиняться тем правилам, что установили другие. Нет, эти невыносимые мысли тянули ее вперед. Но злобная веревка не отпускала и заставляла прыгать на волнах с неистовой силой.
Я чувствовала жалость к этому ожившему на мгновение существу – к маленькой лодке. Мне так хотелось помочь, избавить ее от страданий, позволить жить. И мне представилось как она, белоснежная, красивая, прошедшая через все преграды на нелегком пути, победившая, свободная и счастливая, несется по морю, как она, сбросившая тяжелые оковы, отдается, вся без остатка, воде – своей единединственной многоликой страсти.
июль 2006