КНИГА ВТОРАЯ
ПОСВЯЩАЕТСЯ НАШИМ УЧЕНЫМ
И ИХ,
УЖЕ НЕ НАШИМ, ДОСТИЖЕНИЯМ
«В центре города разбросаны колонны, с замурованными в них радиоактивными отходами” –
из российских газет
Самолет медленно садился на занесенную тополиным пухом полосу - летняя Москва 1997 года вновь встречала меня ужасом аллергических покашливаний и почихиваний.
С раннего детства, когда друзья, одолжив в коммунальных кухнях, как правило, чужие спички, предавали огню по-колдовски движущееся и волнующе-белое тополиное одеяло, Ваш покорный слуга, роняя слезы, кашляя и беспрестанно вытирая текущий нос, стоял «на шухере», в метрах пяти от очага ребячьего восторга. Страх перед возвращением этого неконтролируемого состояния и нежелание проходить через него в присутствии незнакомых людей несколько омрачали столь долгожданную встречу с Первопрестольной.
Подкатившее иностранного происхождения авто подтверждало серьезность операции. Не только никто ничего не мог разглядеть извне, изнутри ситуация была идентичной. Встречающий меня мужчина размытого возраста постоянно повторял слова восторга по поводу моего столь быстрого прибытия, навевая на меня мысль о том, что меня не ждали.
Передав кучу приветов от незнакомых мне людей, мужчина выжидающе замолк. Поскольку каких либо эмоций по отношению к перечисленным лицам я не почувствовал, то счел необходимым поделиться этим со встречающей стороной. Мужчина начал резко извиняться, объяснив, что приходится участвовать как минимум в трех приемах ежедневно и, возможно, эти приветы предназначались следующему гостю. Машина развернулась, и мы помчались, теперь уже в правильном направлении. Шеф все еще жил в атмосфере трагического недоверия.
Через полтора часа мы прибыли к посольской гостинице одного из государств СНГ, в которой, к моему ужасу, мне было предложено поселиться. Мне предложили ознакомиться с планом моего пребывания в Москве, который чем-то неуловимым напоминал известный вариант «приказано выжить».
Первая встреча была назначена через час, и я побежал взбодриться под неосвежающе нетеплой, циститной струёй душа, явно обитающего здесь еще со времен правления Леонида Ильича. Затем, страшно удивив работников питательного отдела посольства желанием поесть не в указанные, «единые для всего мира», часы приема пищи, помчался, жуя на ходу кусочек черного кирпичика, облачаться в тройку. Подошло время поднятия занавеса.
Сбегая вниз, по видавшим подметки великих мира сего ступенькам, я узнал в ожидающем меня госте бывшего экономического советника главы одного из дружественных, в то далекое, застойное время, африканских государств.
Советник (читай - курьер по переброске средств коммунистическим общинам), а ныне – глава строительной фирмы Александр Пономарев, слегка расплылся, полысел, но был все таким же приятнейшим собеседником и жестким партнером. Поинтересовавшись его ролью в переговорах, о которых мне еще ничего не было известно, я получил исчерпывающий ответ, но не понял своего назначения. Все объяснил Шеф.
Речь шла об уникальной лаборатории, работающей с конца пятидесятых годов над проблемами захоронения отходов ядерной промышленности – технология называлась ЗРО (захоронение радиоактивных отходов). Возглавлял группу ученый, получивший в неприлично юном возрасте звание Адмирала – Константин Григорьев.
Моей задачей было провести операцию по глобальному (в мировом масштабе), дружественному представлению проекта и ученых, его разрабатывающих. При этом избежать особых конфликтов с МинАтомом, и, с участием Пономарева, представить ЗРО ученым США, Германии, Англии и, возможно, Франции. При этом необходимо было сохранить неразглашенным ноу-хау.
Первые два дня были посвящены общению с людьми Александра, ведающими финансовой поддержкой проекта, а также отвечающими за маркетинг и юридическую поддержку. Это были люди среднего возраста, профессионалы, но в совершенно других областях.
Договора, подписанные с учеными, громко манифестировали об украденной у государства интеллектуальной собственности. Условия постоянного сотрудничества не были прописаны, и ограничивались правом владения патентом. Отношения с дальним Западом и Дальним Востоком развивались по сценарию – что Бог дал, то в торбу, т.е. различным представителям различных держав одновременно давались различные, к сожалению письменные, обязательства.
Особо, разглядев в наших рядах юридических дилетантов, свирепствовали южные корейцы. Они подписывали договора, начинали пересылать средства, затем резко прекращали финансирование и пытались получить все, уплатив за часть. Требовали проведения подтверждающих теорию экспериментов, о которых речь пойдет ниже, с их непосредственным участием.
Западные же други поступили по обыкновению хитро. Приглашали принять участие в работе созданного США Фонда Новых Технологий (ФНТ), финансирующего исследования, при условии первоначального предоставлении полного пакета, описывающего know-how. При этом, забыв объяснить, что, прежде всего, необходимо найти западную фирму, заинтересованную в проекте. Эта фирма обязана через фонд профинансировать бюджет проекта, плюс 30%. Фонд забирает себе 30% за содействие в поисках инвестора, а инвестор – 70% прибыли от внедрения идеи. Поможем голодающим свежей водой!
Оба варианта смотрелись дико в условиях ужасающей бедности лаборатории и ее обитателей. Ученые верили каждому слову любого новоявленного инвестора. Наперегонки объясняли идею. Водили по битым плиточным полам, в святая святых – экспериментальный зал, где находилось собранное ими из всякого металлолома оборудование. Рисовали на доске формулы и переводили их на язык дилетантов, кради – не хочу. Наконец, смягчали, с каждым не вернувшимся инвестором, свои требования!
И, верный принципам создавшей его системы, советник Александр, волевым решением выдав ученым единовременно сумму, равную их годовому окладу, перевел права на получение патента на свою фирму, а затем и запатентовал идею. Теперь ученые обрели одного покровителя. Инвесторы - одного представителя с решающим правом голоса. МинАтом – одного, но крепкого конкурента в реализации возможности получения прибыли от продажи идеи.
К тому времени один из несложившихся инвесторов, представитель буйно расцветшего на просторах страны «общакового братства», создал, по мотивам рассказанного учеными, взяв «на долю» одного из их замов, предприятие, занимающееся внедрением уведенной части know-how. И радостно провел экспериментальную, а затем и рабочие, плавки. Заработав «взрослые деньги» и расположение главы МинАтома (Сообщение о функционировании фирмы промелькнуло и в январе 2005 года).
Шефу ситуация не нравилась. Было принято решение уводить внимание ученых и Пономарева на Запад, а точнее, на Север Америки. Задача вырисовывалась не из простых. Полное описание идеи уже было отправлено в Фонд Новых Технологий. Корейцам были выданы гарантии, и под эти гарантии были получены, пусть мизерные, но средства. Процесс и результаты эксперимента были засняты корейцами на пленку и увезены.
Штаты же в это время подписывали договор, на правительственном уровне, о демонтаже наших подводных лодок в Североморске. Их манила возможность применить, под давлением МинАтома, технологию, разработанную нашими ученым, а затем, овладев ею и запатентовав - применить ее в Штатах, либо, под нажимом серьезных структур, занимающихся захоронением радиоактивных отходов – «Big guys with the big guns», по словам моего будущего визави из фирмы «ICF KAISER», положить технологию под сукно.
Александр решительно возражал против моего главенства в деле продвижения проекта, постоянно напоминал о вложенных им в проект средствах, преданности ему ученых и своих обязательствах перед корейцами. Поговорив с замом Шефа и получив необходимые гарантии, Пономарев спокойно подписал эксклюзивный договор на три года о передаче мне всех прав представления проекта. Дружески похлопал меня по плечу и пожелал удачи с этим «зараженным дельцем».
Чудак не понимал, что за последние шесть лет Шеф подготовил в моем лице уникального специалиста – я либо просто хоронил, для интересующихся западных коллег, важные, с точки зрения интересов безопасности нашей страны, проекты, либо находил необходимое для их развития финансирование у все тех же интересующихся западных коллег, с последующей консервацией процесса, и без передачи know-how. И на эту профессию, благодаря бедности, открытости, и потрясающей кулибинности нашей страны, был спрос!
Я предложил несколько направлений – презентация проекта в госструктурах США нашими учеными, дискуссия о преимуществах российской технологии, транслирующейся по телевидению Южной Кореи, с дальнейшим юридическим блицкригом в отношениях с корейцами.
Для участия в дискуссии можно было привлечь какую-либо западную фирму (волею судеб ею окажется французская «Кожема»). Взятие под контроль технологии моей фирмой в США, организовывалось путем утверждения ГосДепом нашей фирмы, как спонсора проекта, выставленного Фондом Новых Технологий на рынок. Заключение договора, с соответствующей фирмой США, на использование технологии. Участие в конкурсах, постоянно объявляемых ВПК США, по обезвреживанию радиоактивно загрязненных объектов.
Направления были одобрены и, вероятно в качестве поощрения, мне вновь было предложено остаться один на один с ситуацией.
«Соответственно занимаемому мною уровню» (цитата из Устона) и учитывая, что шрамы от «ЭКИПа» еще розовели, я попросил дать возможность встретиться с учеными, в качестве представителя возможного инвестора, до принятия мною окончательного решения.
Ученые оказались учеными в полном смысле этого слова, да к тому же мировыми мужиками. Адмирал обожал рассказывать анекдоты, пить коньяк и проводить время с младыми дивами, благо, последствия частого и сверхсильного облучения давали ему возможность, в его преклонном возрасте, пользоваться их (див) расположением. Практик Василий Жирянов был точной копией Лушина, но - гением. С ним можно было говорить до первых петухов, попивая все, что горит, и куря все, что дымит. За три дня он смог донести до меня идею настолько, что презентацию на английском языке я начал писать уже на пути в США, в самолете.
«Стеклянные шарики спасут мир»
Василий Жирянов
Не буду утомлять Вас, мой невидимый визави, тонкостями этой уникальной технологии. Попросту говоря, любой вид радиоактивных отходов, благодаря этой технологии, можно было складировать, иногда в виде стеклянных шариков, даже на открытых площадках, абсолютно безвредно для окружающей среды.
Зараженные же громоздкие объекты подвергались фрагментации при помощи составляющей часть технологии know-how, и перерабатывались, с последующим помещением продуктов переработки либо в те же стеклянные шарики, либо - в базальтовые контейнеры.
Здания проходили специальную обработку.
МРО (металлические радиоактивные объекты) проходили процесс обработки, и полученный в результате металл мог на 80% использоваться в атомной промышленности.
Зараженные жидкости - ЖРО и почвы тоже подвергались специальной обработке. Результаты экспериментов были, и были отличными.
В экспериментах присутствовали фрагменты металлических конструкций, почвы и жидких материалов, взятых из первого круга Чернобыльского ужаса.
Учитывая количество атомных электростанций в мире, и их постоянный ремонт – применение этих технологий имело неограниченные возможности.
«Dan, this is not another flying saucer, is it?»
Укстон
Из старой команды в Вашингтоне остались лишь Джим Укстон да Роберт Стан. Я привез достаточное количество документов, способных убедить коллег в меркантильной привлекательности предприятия и гениальности ученых. К тому же на сайте Фонда уже барахтался проект с бюджетом и объяснениями привлекательности технологии.
Укстон взялся за выяснение степени ознакомлённости высшего эшелона ГосДепа с этим проектом. Стан взялся за поиск инвестора и юриста. Я продолжал, постоянно консультируясь с Жиряновым, писать сценарий презентации и самое представление идеи. Ни о каком приглашении ученых речь пока не шла. Необходимо было захватить идеей как можно больше высокопоставленных политических лиц и «прогнать» ее через известных нам сотрудников военной машины США. Мы ринулись навстречу завтра.
Первым сорвался Стан: «Дурацкий проект полгода висит в Интернете, и никому до него нет дела. Мы что, знаем то, чего не знают все, или мы опять верим в сказки?»
Мои увещевания были напрасны, и пришлось организовать телефонный разговор Роберта с Василием. После зачтения всего перечня наболевших вопросов, Роберт включил громкую связь, подвинул к себе бокал вина, тетрадь и приготовился вести конспект. Объяснив Стану, что мы инвестируем в российских ученых, а не в американскую телефонную компанию, я попросил Жирянова прислать ответ по электронной почте. Ответ пришел на следующий день, и в лице Роберта я вновь обрел верного партнера.
Хуже обстояли дела с Укстоном. Посол вошел в роль глубоко и надолго. Два дня я был вовлечен в сопереживания интригующей истории о красавце миллионере, воевавшем во Вьетнаме, с которым нам предстоит встретиться. Еще два дня мы одевали Джима в достойный события очень корпоративный, но не очень консервативный наряд. День приводили в порядок английский вариант резюме технологии. Посол, попивая виски, упражнялся в своем блестящем английском, а я, пыхтя и ворча, переводил его упражнения на язык технологии.
Наконец, через неделю я был приглашен в Демократический клуб, членом которого стал позже, и оставался вплоть до 1999 года.
« - This guy is a Great American!»
Укстон
Я был представлен очень импозантному мужчине, лет 46-ти, одетому почему-то в наряд продавца автомашин.
- Терри Мушелл, - с очаровательной улыбкой представился интригующе одетый инвестор.
Мушелл - была фамилия основателя одной из крупнейших страховых фирм США. Я поспешил осведомиться о происхождении созвучности фамилий и, слегка потупившись, импозантный мужчина отчетливо произнес:
- Дядя!
Испытав на собственном опыте высокомерие элиты, я был поражен – такая приземленность при такой состоятельности.
Терри, продолжая интриговать, заказал гамбургер, жареную картошку, и легкий «Будвайзер». Официант еще раскладывал на тарелке Укстона замысловатый пищевой пасьянс, а инвестор уже заказывал второе пиво. С промежутком в три минуты было заказано и третье. Вперив в Укстона возмущенный взгляд, я собрался покидать этот гостеприимный клуб. Джим оценил ситуацию, и попросил наследника рассказать о себе.
Все так же очаровательно улыбаясь, Мушелл рассказал о своих успехах на стезе получения военной пенсии за ранение в зад во время Вьетнамской компании, о трех разводах, о временах холостяцких набегов на Джорджтаун, о сестре, сидящей на марихуане и отце, которого он никогда не видел.
И хотя все сказанное периодически прерывалось икотой, вызванной злоупотреблением пивом и наводило на мысль о нездоровых привязаностях потенциального инвестора, то, с какой непосредственностью это было рассказано людям, которых Терри видел впервые, заставило меня усомниться в моих опасениях. Далее следовала история о получении в скором времени титула графа, благодаря землям, принадлежащим его фамилии в Италии. Несколько сказанных на итальянском языке фраз подтверждали воспитание, в котором принимала участие итальянская бабушка, но их смысл был далек от принятых в графских семьях выражений. Приблизительно через час мы вышли из клуба. Терри щедро рассчитался за ланч, что впоследствии делал довольно часто. На следующий день была назначена наша встреча с «людьми Терри».
Почему они были «его людьми», и как вписывались в видение проекта Укстоном, посол мне объяснить не смог, хотя был очень горд своим выбором. Я не мог поверить, что искушенный в политических баталиях Джим так наивно привяжется к Мушеллу. Привязанность эта базировалась на тускло мерцающей надежде приобщения к когда-то столь близкой элите. Хотя в реальности Терри от элиты всегда был намного дальше, нежели Укстон, на данном, не лучшем этапе его судьбы.
Телефон звучал настырно и строго. Я посмотрел на часы – 1:30 утра. Вряд ли было что-то столь важное, что могло бы заставить кого-либо беспокоить меня в это время. Я поднял трубку. На другом конце, заплетающимся языком Терри пытался, вероятно, с подачи Укстона, объяснить, с кем мы завтра встречаемся. Под его мерное бормотание я вновь уснул.
Проснулся я минут через десять, от истерического смеха, исходящего из телефона – Мушелл хохотал над собственной шуткой. Я простился, сославшись на необходимость воспользоваться удобствами. Три последующих года, после каждой встречи с Терри, мне приходилось проходить через этот ритуал. Мы с Джимом даже придумали название этому явлению «Budwiser’s syndrome». Поскольку Укстон ночевал у меня в номере довольно часто, то периодически я подставлял его для ночного чата, что вызывало у посла приступ ярости, а у меня надежду на то, что Джим приструнит коллегу. Отнюдь, этого не случилось.
« - This pale looking boy is a professor»
Укстон
На следующее утро Мушелл, в компании двух коллег, пригласил нас на «cap of beer», в эксклюзивную гостиницу downtown Washington, D.C. – «Мэйфлауэр» , по названию одного из первых кораблей, привезших пилигримов, в их числе и предков Укстона, в США.
Одним из коллег Терри был поджарый мужчина лет 43-х, с неестественно бледным лицом и отточенными манерами, выдающими элитное происхождение. Звали его Дин. Одет Дин был в твидовый пиджак, мягкую байковую рубашку с расстегнутым воротом, и замшевые ботинки типа «Плейбой». Терри представил Дина как профессора библиотечного дела из знатного и древнего Шотландского рода. И в это трудно было не поверить.
Второй коллега был иного плана. Расстегнутый ворот кричащей полиамидовой рубахи, синий клубный пиджак образца 1980 года, и негармонирующие с остальным нарядом кримпленовые брюки. Терри представил его как своего двоюродного брата, известного в Лос-Анджелесе фотографа, и близкого друга корейского мафиози. Укстон заерзал, но смолчал. Нарекли «фотографа от мафии» странным для итальянца именем Эрвин.
Эрвин был мировой парень, четко знавший свое место в жизни – возле расцветающих порномоделей. Эрвин желал участвовать во всем, что имело мало-мальский шанс обернуться большой прибылью, вкладывая в это долларов сто, ну, сто десять, наличными. Для Эрвина было важно: не жениться по окончанию каждой вечерней попойки, не опоздать на раздачу направлений на съемки, не забыть позвонить матери во Флориду, и успеть на следующую вечернюю попойку. Все остальное было уместно, но, отнюдь, необязательно. Необязательными были современный наряд, носки, утренний душ, завтрак (не считая гигантской чашки кофе). Ответ на заданный вопрос во временном промежутке, устраивающем вопрошающего, слова благодарности и возврат занятых средств тоже не входили в обязательную программу.
Терри явно проталкивал родственника. Было решено поехать во Флориду, познакомиться с мафиозным другом Эрвина и, если встреча пройдет успешно – финансирование проекта будет согласовано, Эрвин рассчитывал получить титул Вице-президента в фирме, созданной для внедрения проекта. Укстон очень приободрился, услышав о предстоящей поездке, и предложил две единственно возможные даты отъезда, не вносящие существенных изменений в его напряженный график – завтра и послезавтра.
Дин же воспротивился столь скоропалительному отъезду, ибо его дама сердца (как я позже понял - осуществляющая финансовую поддержку всех его начинаний), отдыхала от Дина, водки и марихуаны в кругу своей состоятельной благовоспитанной семьи полковника ВВС, в соседнем штате. Еще один финансовый ментор Дина, любящий украдкой ущипнуть его за задницу - добрый дядюшка Сэм, отдыхал на Лазурном берегу со своей пленительно молодой супругой.
Посему гордый потомок шотландских воинов готов был скорее упасть на свой меч, нежели уехать без возможности проводить ночи в прокуренных барах, поддерживая очень дорогую бледность своего лица. Мушелл очень безрассудно и деликатно взял на себя расходы по финансированию своей группы, благородно пригласив Укстона войти в эту группу. Посол дипломатично поблагодарил, смягчив отказ правом присоединиться к кутежу группы Терри у барной стойки (Терри тогда еще плохо понимал финансовое значения этого права).
Укстон, повернувшись ко мне, предложил откланяться, и начать закупку плавок, шорт, маек и сандалий. Флорида манила его почти обнаженными телами юных девиц на пляжах, зажигательными кубинскими танцами в открытых до утра полулегальных барах, и - теплом.
План был принят – мы выезжали утром следующего дня. Насколько, и была ли важна вообще кандидатура Эрвина – все забыли. По результатам телефонного разговора, мафиози согласился, на слух, финансировать проект. Укстон было дал волю здравому смыслу – мол, какой серьезный инвестор … и т.д. и т.п., но под суровым взором гордого Шотладца, почувствовавшего посягательство на столь любимое им занятие, как прожигание жизни за чужой счет, смолк, и заказал виски.
Выехали мы на двух машинах – минивэне Терри (ибо в него помещалось наибольшее количество пива для Терри и Дина, и виски для Укстона), а в качестве непьющей подстраховки, что было жестоким ударом для Эрвина, в моем «Порше» ехали Эрвин и я. Ехать предстояло часов 12-13 по великолепным местам – тихой Каролине, потрясающе красивой Саванне, пахнущей мандаринами Флориде. Редкие полицейские дремали в теплых лучах раннего солнца. Отлученный от радостей утреннего пива, сердито клевал носом Эрвин. Моя утренняя сигара требовала кофе. «Порше» требовала бензина, и мы остановились. Дин резво выскочил из минивэна - этого чуда автомобильного уродства, и заскочил в магазинчик на заправочной станции, дабы пополнить запасы пива.
Из магазинчика Дина вывели в наручниках двое афро-американских полицейских. Шотландец воспринимал Юг Штатов исторически неверно. Укстон вышел из вэна и осведомился, в чем причина такого обращения с нашим гостем, профессором из Вашингтона, посвятившим себя борьбе за возвращение афро-американцев обратно в Африку, со всеми необходимыми компенсациями, включая семена хлопка. Объяснив поведение профессора, хватившего лишку в связи с приближенностью к историческим местам, Укстон легко перешел на «jive». Рассказал историю о своей афро-американской няне, получившей равенство в его прогрессивной семье, в результате чего Дин был отпущен. На прощание я поблагодарил представителей властей Южной Каролины за терпение, и мы умчали. В дальнейшем заправкой машины и бара командовал Терри, совершенно потрясающе державший алкоголь, но исключительно во время пребывания за рулем. До Флориды оставалось часа четыре.
Я уже ощущал теплую тишину флоридской ночи, прерываемую шумом крыльев пролетающих пеликанов. Манили прохлада и гипнотизирующая глубина «Гинесса», заказанного заранее, и ожидающего меня в холодильнике номера. Бурлящие воды джакузи приготовились обласкать уставшие за время пути мышцы. Пушистый халат был готов вобрать в себя остатки лишнего тепла и расслабить меня для посещения царства снов. Автомат, отвечающий за реакцию мозга, отметил внезапно вспыхнувшие тормозные огни вэна Терри, и послал сигнал мышцам ноги.
Торможение было не очень комфортабельным, и очень шумным. Эрвин, тем не менее, продолжал спать. Причиной казуса была острая необходимость Дина в переодевании. Шорты были заменены им на брюки, T-shirt - на легкую рубашку, мягкие сандалии – на не менее мягкие туфли. Носки Шотландец летом не носил. Укстон смотрел на обряд с нескрываемым интересом, и когда процедура была окончена, осведомился – как часто Дин планирует развлекать нас этаким действом, и почему нет соответствующего музыкального сопровождения?
Дин было рванулся к обидчику, но наткнувшись на холодно-презрительный взгляд дипломата, остановился и, видимо вспомнив воспитание, отпарировал:
– Укстон, как давно Вы находите странным желание быть чисто одетым?
Мушелл пробурчал что-то о четырнадцатом часе, проведенном за рулем. Я потребовал тайм-аут в дуэли. Вдали уже играл огнями resort, в котором и находились коттеджи – место нашего приюта, отданное мне в пользование моими знакомыми из мира русской диаспоры.
Поскольку было далеко за полночь, сонный администратор вручил нам ключи от двухэтажных домиков, и мы сами пошли в теплую темноту. Дойдя до нужного домика, страстно желаюший успеть в бар Дин начал открывать дверь. Дверь не поддавалась, и Шотландец начал применять к ней приемы бокса, которыми владел отлично. Внезапно дверь распахнулась, и из нее вышла пушистая белая дама, лет 70-ти, сопровождаемая молодым человеком, возраст которого наводил на мысли то ли о студенческих каникулах внука, то ли о распутстве бабули.
Увидев Дина, старушка расцвела и сообщила, что, к сожалению, уже определила ночного гостя, но планы на завтра неясны. Нимало не смутившись, Дин попросил прощения за вторжение, принесшее ему столь приятные минуты, и медленно проследовал на второй этаж, где и был его и Терри номер. Укстону дверь номера открыл Эрвин, и немедленно потребовал тишины. Джим высказал Эрвину свое мнение о прелести общения с ним и, недолго думая, перешел в мой номер.
Истязание продолжалось. Холодный «Гинесс» был разделен поровну. Халат был отдан в обмен на обещание не лезть в джакузи, хотя в номере Эрвина было два халата. Остаток путешествовавшего с Укстоном виски распивался на краю бурлящего джакузи, и время близилось к рассвету.
Hi, Florida!
« - All serious people prefer to cover their real agenda!»
Ervin
Завтрак для тех, кто не хотел готовить на имеющейся в каждом домике кухне, подавали на огромной веранде, смотрящей на серый недружелюбный океан и радостно-голубой бассейн.
Заказав всем яйца-бенедикт, кофе и три пива для Терри и Дина, кофе с апельсином для Укстона, Bloody Mary для Эрвина и Jin бутылки виски и 6 Jin & Tonic.
На веранде остались только мы и прилетавшие на отдых розовые пеликаны. Я с завистью смотрел на плещущихся в бассейне людей и на туристов, собирающих на берегу океана ракушки всевозможных причудливых форм. Увы, в ожидании встречи нам нельзя было покинуть веранду. Меня начали одолевать сомнения. Я поделился ими с Укстоном и, к моему разочарованию, он согласился. Поездка начинала превращаться в фарс.
Последние часа полтора возле бассейна прогуливалась немолодая, плохо выбритая личность, с корейскими чертами лица и сачком для очистки бассейна. Периодически Эрвин кивал ему, личность прикладывала руку ко лбу, поскольку смотрела против солнца, и удивленно кивала в ответ.
- Не узнает, - изрек Эрвин.
- А зачем? - поинтересовался Укстон.
Терри и Эрвин посмотрели друг на друга, и захихикали с видом обитателей психушки, отобранных для получения поощрительной премии «Лучшего пациента года».
Дин, Укстон и я напряглись. Мы не хотели верить в то, что в центре и этого сказочного уголка находилось всевидящее око мафии – связной контакта Эрвина. И мы были правы. Это был не связной – это был сам «контакт».
Согласно Эрвину, он владел всем комплексом, но предпочитал работать чистильщиком бассейна и баловать себя приготовленным завернутыми любимой женой ланчем, поедаемым тут же, возле бассейна. Устраивая шикарные приемы, он предпочитал днем одеваться в рабочий комбинезон. Руководя всей мафией побережья, они с женой коротали ночи в корпусе пансионата, предназначенном для проживания обслуги.
Терри и Эрвин умоляли нас не показывать осведомленность, если нам так повезет, и местный «крестный отец» подойдет к нашему столику. Нам так не повезло. Как не повезло и лично поговорить со столпом флоридской мафии – как оказалось, за ним следили. После четырех дней тщетных попыток обозначить наши взаимоотношения с мафией Флориды, средства, выделенные Мушеллом на его подопечных, кончились. Укстон обжег на солнце левое запястье. Эрвина вызвали на фотосессию, и предложенный им финансовый поток обмелел, не успев оросить пустыню надежд российских ученых.
Нам вновь требовался Стратегический Инвестор.
« - Обозаю Масасусет. Люблю бывать там»
Доди Эл-Мадри
Доди Эл-Мадри был добродушнейший, толстенный араб, промотавший порядка двадцати миллионов, заработанных им самим, и десяти миллионов его матери – сестры уважаемого ливанского имама, растерзанного толпой.
Жил Доди в самом приятном, по моему мнению, городе США – Сан-Диего. Пригласил он нас, меня и моего русскоговорящего телохранителя Олега, благодаря рекомендации Стана, который был одноклассником Доди.
Роберт мало надеялся на возможность приобщить Доди к роли инвестора, но не возражал против попытки. Образование Доди закончилось в классе эдак пятом. Дальше продвижение по лестнице цивилизованности покупалось матерью Доди, и не приносило каких-либо видимых изменений в отроке. Посему, отроку был куплен магазин электротоваров с солидной инвентаризацией, презентабельная машина, и небольшой домик в районе Сан-Диего, где годовой доход в 50.000 долларов США считался неплохим началом карьеры.
Проблема заключалась в том, что community жила интеллектуальной жизнью компьютерных аналитиков. Матушка не просчитала, что Доди останется в одиночестве сразу после новоселья. Одиночество и заставило его работать как можно больше часов, и через пять лет Доди владел 10-тью магазинами современной электронной аппаратуры. Платил налоги с 36 миллионов долларов дохода, и забывал платить еще с 10-ти. Стал желанным гостем в любом доме своей бывшей community, из которой выехал, заработав первый миллион. Причастился к крематориальному азарту казино, как в Штатах, так и вне их. Проигрывал много, но часто. Матушка старалась, как могла, даже успела женить его на бедной ирландке из старинного рода. Но и ирландка не помогла. Помог случай – оказавшись вовлеченным в скандал на государственном уровне, Доди, единственный из всех, слил ФБР все, что знал.
После окончания процесса от Доди отвернулись все. Гостиницы не заказывали его оборудование, колледжи и школы закрыли свои счета в его магазинах, поставщики требовали предоплату. Как бизнесмен Доди погиб. Небольшая группа верных в беде друзей сопровождала его по местам боевой славы и ранее купленным виллам, пока не иссякли средства. Доди начал продавать недвижимость и пытаться стать частью какого-либо грандиозного проекта.
Это и стало причиной нашего визита. Стан считал Доди порядочным человеком и верным другом. Просил не утомлять его деталями, и разъяснить только приходную часть бизнес-плана. Однако к нашему приезду Доди обзавелся советником. Невысокого роста неухоженным арабом по имени Ресан Урти, представлявшимся, ни много, ни мало, экономическим советником Короля Марокко. Советник Их Величества проживал в одном из коттеджей, принадлежащих Доди, и пользовался машиной, взятой Доди напрокат. Мой немногословный русскоязычный попутчик после долгих раздумий изрек – «афик». Учитывая многолетний опыт моего коллеги в среде, четко градирующейся на масти, я не стал спорить.
Доди был счастлив нашему приезду, и предложил забрать нас из гостиницы через час, дабы вместе перекусить в ресторане на берегу океана и обсудить цель нашего приезда. Мы с Олегом успели поплавать в бассейне, принять душ, переодеться и выпить по стакану свежего сока. Доди был пунктуален, и мы отправились в ресторан.
Сюрприз, который ожидал нас, превзошел все мыслимые ужасы. Возле стола, за которым с гордым видом восседал советник, валялась в пыли девочка лет 12-ти. Я бросился было поднимать бедняжку, но Урти меня остановил:
- Это моя дочь. Она больна. Ее, недостойная звания женщины, мать, передозировала лекарство, когда девочке было пять лет. Ребенку сложно все время сидеть и иногда ее надо отвязывать от стула. Потому-то нам с Доди и пришлось переделать вэн для ее перевозок.
На мой вопрос, где мать, Урти гневно и громко продекламировал:
- В Марокко. Там же, где и фонд в миллион долларов, созданный для моей дочери Королем, до моего изгнания из страны за передовые экономические взгляды. Я подарю Вам мою книгу.
Олег, абсолютно не знавший английский язык, щелкал фисташки, недоверчиво кося на советника. После настойчивых просьб руководства ресторана, ребенок был поднят, усажен на стул, и непонимающим взглядом осматривал всех одинаково равнодушно. Олег повернулся ко мне и произнес вещую фразу:
– Она может быть дочкой кого угодно. Урти она не видит в упор, как и нас.
Мы принялись за еду, экзотические особенности которой не вдохновляли Олега, и он расслабился только после заказа четырех чизбургеров и двух больших порций жареного картофеля. Урти пил красное вино (не очень известная привычка марокканцев), и потягивал у Олега по кусочку жареного в стиле фри картофеля. Это была неудачная придумка, и на третьем заходе Олег молча взял кисть советника в свою ладонь и положил обратно, возле тарелки Урти. Следующие 20 минут Урти пытался восстановить кровообращение кисти руки, а Доди успокаивал его, укоризненно глядя на меня.
Я уже был далек от ресторана. Меня волновали мои русские ученые. Если я и видел Доди в роли инвестора, то понимал, что рано или поздно мне придется встретиться с членами мусульманской общины, поддерживающими всю семью Доди, и глубоко уважающими его мать. Силу этой общины я знал, и надеялся, что Доди не очень четко объяснил цель моего приезда, ибо отказать в участии в проекте этим ребятам было рискованно. Урти тоже не производил впечатления состоятельного человека. Второе путешествие оборачивалось крахом.
Однако, произошло непредвиденное. Доди рассердился на Урти. Спровоцировал ссору Олег. Как оказалось, каждый вторник, Урти получал у Доди две с половиной тысячи долларов на поездку в Лос-Анджелес, в отделение Мирового Банка. Урти уверял Доди, что не сегодня завтра Мировой Банк утвердит программу снабжения небольшой африканской страны радио-теле-аппаратурой и бытовой техникой, и фирма Доди будет утверждена в качестве поставщика. Олег, поскольку переговоры тоже не были его форте, смотрел телевизор, плавал в бассейне, и питался. В одной из передач CNN (на русском языке) он услышал, что Мировой Банк собирается к концу 1997 года открывать отделение в Лос-Анджелесе. Я передал новость Доди, не подозревая о легенде Урти, и Доди надулся.
На очередной встрече Доди ехидно осведомился у Урти:
– Что нового с нашей программой?
Урти стал в позу Наполеона, благо, рост позволял, и начал вещать:
– Хотя программа и близка к утверждению, но состояние Вашего, Доди, бизнеса не позволяет еще мне сделать официальное представление ….
Тут Доди не выдержал:
- Банка нет!- истерически завопил несостоявшийся поставщик африканского континента. Его собираются открывать лишь в следующем году! Олег сам видел по телевизору!
Урти, профессионально выдержав паузу, безучастно-миролюбиво заметил:
- Строят здание, а офисная часть функционирует в арендованном помещении.
Но Доди был неумолим.
И хотя эта неумолимость, в силу доброты характера, продолжалась всего сутки, именно за эти сутки Доди и взял на себя обязательство участвовать в частичном финансировании проекта. Условием финансирования было наличие мемориальной доски с именем его матери, как основного спонсора, на здании секретной лаборатории. Сам Доди предполагал быть ответственным за хозяйственную часть проекта и настаивал на владении 10% акций фирмы, ведущей проект.
Роберт был прав. Трудно было объяснить этому доброму толстяку истинное положение дел, и я согласился на его условия. Так или иначе, первые не мои доллары вроде бы были готовы упасть в копилку проекта.
Вечером мне пришлось битых два часа по телефону разъяснять Укстону, а затем и Стану, какие условия выдвинул Доди. Стан, которого также интересовала возможность повидать старого друга, правда, за счет последнего, как раз собирался съездить в Чикаго, где они с Доди росли. О желании Стана я уведомил Доди.
- Обозаю Масасусет! Люблю бывать там! - слегка шепелявя, радостно воскликнул толстяк.
В Вашингтоне в это время кипели страсти по поводу проекта. Укстон подтянул своего давнего коллегу по посольству в стране Дальнего Востока – Григориса Араганулиса (для своих – Грега).
Грег в тот момент занимал почетную, но далеко не денежную должность – референта ушедшего в отставку 4-х звездного Адмирала Военно-Морских сил США и личного друга бывшего и нынешнего президентов США – Мика МакКейни. Представив Адмиралу проект и подготовленную нами с Терри презентацию, Укстон смог заинтересовать Мика.
Мой мобильный телефон принимал по десять звонков в час от Укстона и один, с 23:00 до 4:00, от Терри. Было решено создать фирму, сделать Доди, Адмирала и Грега соучредителями, выделив им 20% акций на всех. Остаток поделили равными долями Джим, Терри, Дин и я. Веселый Эрвин был снят с пробега.
К моменту моего возвращения в Вашингтон все бумаги были в работе. Доди взялся отвечать за отношения с юристами, представленными Укстоном. Но вскоре раздался звонок из юридической фирмы, ведущей наши дела. Фирму возглавляли бывший Генеральный Секретарь США мистер Джэй Рэйкер и его сын Джим. Оба протестовали по поводу громкой торговли, затеваемой Доди по каждому выставленному ими счету, в присутствии других клиентов.
Доди осталось ознакомляться с Вашингтоном и помогать тем, кто просил его о помощи. Стан был переведен на исключительно переговоры с профи. Они с Грегом сужали круги вокруг руководителя отдела продвижения специальных проектов фирмы ICF «Kaiser». Фирма эта постоянно была вовлечена в тендеры по захоронению радиоактивных отходов. В ее составе имелась и дочерняя фирма, работающяя исключительно с передовыми технологиями, и исключительно на основе их приобретения.
« - You guys are dead in this Тown!»
Грег
На первом заседании фирмы меня насторожила фраза Мушелла о «… Адмиральском гонораре…». Я осведомился у Терри, о чем речь.
Оказалось, что условием пребывания в фирме на посту Председателя Совета Директоров, мистер МакКейни выдвинул ежемесячную мзду в 10.000 долларов + командировки по первому классу сервиса + 500 долларов в день на представительские расходы во время командировок.
Все посмотрели на Доди, у которого верх взял здравый смысл. Со всеми мыслимыми извинениями Доди отказал в финансировании столь обременительного условия. Адмирал поднялся во весь свой немалый рост, взял видавший виды портфель, и со словами:
– Я должен подумать, – покинул свой же офис, где происходило заседание.
Наличие у Адмирала офиса в самом сердце Вашингтона, Джорджтауне, объяснялось его совместной с английской разведкой деятельностью. Лондонский визави Адмирала – Пит, отвечал за лоббирование в российской Думе принятия закона о ввозе в Россию отработанного ядерного топлива – узнал я об этом несколько позднее.
Уход Адмирала создал ситуацию, напоминающую гоголевского «Ревизора». Терри хлопал глазами, Укстон застыл с трубкой во рту, Дин недоверчиво смотрел на дверь, Доди почти заплакал, а Грег произнес роковым голосом:
– You guys are dead in this Тown!
Шуметь начали все и одновременно. Терри кричал о его растоптанном реноме, Джим – об упущенной возможности попасть в ВПК США, Дин – о несостоявшейся вечерней выпивке с Адмиралом, называя возможность пощеголять таким знакомством в среде лордов Джорджтауновских баров – «PR». И тогда, придя на помощь Доди, я предложил отпрыску феноменально богатого рода, Терри, примерить на себя размер обуви этого финансового бремени. В тот момент я даже предположить не мог, что после грядущего разговора с Шефом, я буду тем, кто будет носить эту обувь.
Мушелл выпрямился, насколько позволяла разбитая алкоголем поясница, и гордо заметил, что такого рода решения он принимает только в присутствии своего финансового советника. Дин тут же предложил пойти в бар и обсудить возможность скорейшего представления ситуации, так никогда и не увиденному нами, финансовому советнику Терри. Укстон, естественно, поддержал его. Доди был согласен на все, хотя понимал, что вечер за его счет, а Грег не мог дождаться, чтобы мы покинули офис Адмирала.
Отдельного описания заслуживает Грег.
Великолепно владеющий наукой дипломатии и поддерживающий имидж рубаха-парня, Грег отличался неимоверной проницательностью, основанной на врожденной подозрительности, и преобладающим над всеми другими чувствами – чувством долга перед своей Родиной. Он удерживал более десятка лет дипломатический пост, на котором до и после него почти ежегодно менялись «бойцы». Где-то их с Укстоном пути пересеклись. Укстон, как обычно, с чисто эгоистической непосредственностью подставил Грега, но Грег простил (почти), и продолжал свой тернистый путь по кулуарам Гос- и не Гос- департаментов. Он вышел на пенсию в довольно среднем, не более, возрасте, и посвятил свою дальнейшую карьеру поддержке идей старинного друга и соратника – Адмирала МакКейни. Грег уделял много времени и той части семьи, к которой его супруга имела лишь биологическое отношение – детям, невзирая на их отнюдь недетский возраст.
Среднего роста, крепко сбитый, со следами угревой сыпи на лице, негустой шевелюрой и крючковатым носом, он явно не был любимцем женщин, тем более, своей, слегка истеричной жены. Скорее всего, это и позволяло ему функционировать безукоризненно.
На него можно было положиться. Дружбу он воспринимал как присягу на верность, что выгодно отличало его от остальной братии.
Мы работали вместе довольно долго, но мой отъезд и смерть Адмирала сломали наши отношения, а жаль!
«Шеф взвыл, и приказал восстановить статус-кво»
В баре мы выпили мировую с Терри. Укстон обрабатывал, совершенно безрезультатно, Доди. Дин общался с незнакомыми ему, в связи с ранним вечерним часом, посетителями. Вскоре мы свыклись с мыслью о необходимости выбрать Председателем Совета Директоров одного из нас, и - ужасный просчет с моей стороны - мы выбрали Терри. В тот момент в расчет бралось то, что только Терри был в состоянии просиживать у компьютера по 16 часов, составляя необходимые для функционирования фирмы отчеты, письма, постоянно изобретать презентации с машинками, паровозиками и птичками на проводах, которые не были заражены исключительно благодаря нашей технологии ЗРО и вести переписку с налоговыми и корпоративными визави. В режиме жесткой экономии, естественно, не относящейся к ланчам, обедам и ужинам, мы не подумали о том, что эти функции мог бы выполнять взятый на работу человек за недельное жалованье, равное стоимости одного вечера в баре «Мартинс».
Далее происходили события неожиданного характера.
Во-первых, узнав, кого я отправил из фирмы, Шеф взвыл и приказал восстановить статус-кво, доведя до моего сведения историю с отработанным топливом, и лелея возможность контролировать процесс с моего берега.
Во–вторых, на мое предложение вернуть Адмирала согласились все, кроме Мушелла, не желающего сдавать портфель Председателя Совета Директоров.
В-третьих, Укстон сообщил, что подходит время приглашать гостей, и без наличия в фирме тяжеловеса типа Адмирала, нам откажут в сервисе нанятые нами юристы, не откроет визы для российских ученых Госдеп, и не состоится, планируемая на довольно высоком уровне, конференция. Терри пытался было напомнить о своих достижениях в области корпоративного права и юриспруденции. На стене его кукольного по размерам домика висел диплом, из серии тех, получение которых гарантирует реклама, размещенная на спичечных коробках, стенах поездов метрополитена, и в бесполезной информации, принудительно рассылаемой абонентам электронной почты. Укстон жестко прервал его, объяснив, что мы хотя и обсуждаем профессионализм, но отнюдь не в области галлюцинаций Терри, а в выборе подхода к решению проблемы. Таким образом, впервые Джим открыто согласился с несостоятельностью Терри. Три дня после этого они не пили вместе.
В-четвертых, к моему глубокому удивлению, Адмирал, занимавший ответственные должности в Воено-Морском флоте США, ЦРУ, а позже и в администрации одного из Президентов США, согласился занять должность Вице-Председателя Совета Директоров, правда с сохранением всех, ранее не утвержденных условий. Это навело меня на мысль о значимости проекта для определенных структур.
В-пятых, МакКейни настаивал на встрече с его коллегой адмиралом Адереном, председателем комиссии по технологиям переработки радиоактивных отходов. Встреча эта, по мнению Мика, была необходима для принятия стратегического решения. По моему же, не высказанному вслух мнению, встреча эта была чревата необходимостью предоставить письменное описание технологий. Профессионалу плана Адерена писать всю правду - опасно. Не всю – значит закрыть дорогу технологии в США. Выход был найден мною в использовании некомпетентности Терри, к тому времени считавшим себя великим знатоком всех тонкостей технологии.
Адерену была преподнесена презентация с птичками и паровозиками. Ознакомившись с содержанием презентации, Адерен, светлая голова, согласился с ценностью технологии, пообещал «провентеллировать ее» в своем ведомстве, и высказал сомнение в привлекательности идеи отдавать презентации для иллюстрирования в детский сад.
« - Это все равно интереснее, чем косить траву вокруг дома»
Грег
Обязанности по рекрутированию потенциальных глашатаев технологии ЗРО возложили на себя Укстон, Терри и Дин. Благодаря их усилиям, в мою жизнь вошел, оставив неизгладимое впечатление и чувство зародившейся дружбы, пресс-секретарь одного из Президентов США – Жан Лумажер.
Импозантный (прилагательное, стоившее моей матери трех браков) пожилой мэтр, с гривой седеющих волос, игривой улыбкой, вечной сигарой, использовавший любую возможность музицировать, и переполненный бесподобным желанием принести пользу делу. Глубокая интеллигентность, выработанное во время войны в дни командования торпедным катером чувство локтя, и постоянное желание общаться – делали его бесценным членом команды.
Жан организовал встречу с еще несущим на челе печать служебной озабоченности, хоть и закончившим срок службы, послом, занявшим затем третью по важности должность в Госдепе. Организовал встречи в Германии и Франции с государственными мужами соответствующих министерств. Познакомил меня с полковником Каддафи. Укстон был в восторге от наших с Жаном отношений.
Спустя несколько лет после описываемых событий мы с супругой побывали у него в симпатичнейшем отеле на юге Франции. Тати сделала из него изюминку, а Жан – место, дающее возможность, желаемую многими известными личностями, пообщаться с ним лично.
Однако, вернемся к фирме, которая пока не функционировала полномасштабно. МакКейни, привыкший соблюдать субординацию, докладывал Терри о желании провести очередную встречу команды, именно так он называл наше разношерстное братство, и на встрече, любезно созванной Терри, просил рассказать о достигнутых успехах. Успехов было мало, в основном шла подготовка к ним. Внимание Адмирала не требовалось, пока, и он спокойно продолжал дожимать Российскую Думу и мой бюджет.
Укстон неожиданно потребовал экстренного сбора всех участников. Такие сборы проходили в моем гостиничном номере, и плавно переходили в ланч-фуршет, накрываемый горничными, затем в happy hour, и обед. Учитывая бремя адмиральских запросов, такие встречи я пытался свести к минимуму. Но коллеги их обожали, поскольку можно было спокойно общаться, время было не ограничено, Адмирал и Жан имели удобные кресла, Терри и Дин неограниченное количество пива, Джим – виски, Роберт – вина. Причиной столь неожиданного запроса Укстона было появление в Вашингтоне руководства команды, ответственной за проект по демонтажу подводных лодок, начатый Россией и США в Североморске. По мнению Укстона, позже поддержанному Миком, с ними было необходимо встретиться. Как, где, когда и кому – и были вопросы, стоявшие на повестке дня. За первые три пункта сделали ответственным Укстона, по его же просьбе. За четвертый – меня.
Данных о проекте в свободной печати не было. В несвободной – тоже. Интернет молчал. Незаигранные российские источники слышали лишь звон. Выручил сайт Госдепа США. На нем находился перечень разрабатываемых США совместно с Российской Академией Наук (РАН), проектов. И хотя сведения были скупы – идея североморского проекта и его потенциальные исполнители стали понятны.
Идея заключалась в желании фрагментировать затопленные российские атомные подводные лодки (АПЛ). Целью было – использование результатов частным совместным предприятием, созданным для этой цели и ведущим проект. Под результатами понимались - засекреченная оптика, цветные и драгметаллы и т.д. Позже, подняв первую подлодку, соучредители поняли, что русский человек гораздо раньше оценил прибыльность демонтажа – лодка представляла собой лишь металлический остов. Нетронутым оставался пустой реакторный отсек, демонтаж которого был проведен по приказу командования задолго до затопления АПЛ. Кроме того, планировалось каким-то образом, облекая это в форму сотрудничества с РАН, на основе участия в эксперименте непонятных структур, использовать представляемую на данный момент нами технологию.
На базе одной из национальных лабораторий, американская сторона и создала команду, во главе со свободно владеющим русским языком «технарем» из США и «финансирующим» экспертом - англосаксом. На редкость удачно вписывался в команду и бывший военный летчик, полковник ВВС и, по совместительству, член Совета Директоров Фонда Новых Технологий – Ривер Дюдье.
Исходя из всей этой информации, формат нашей встречи с американскими североморцами подразумевал присутствие троих из нас. Выбор пал на, естественно, Терри, Укстона и меня. Адмирал красиво сослался на заранее оговоренные встречи, Жан - на речь, запланированную в одном из колледжей штата Вирджиния, Стан - на необходимость поливать головы разводимых супругой кроликов холодной водой, в связи со стоящей в Вашингтоне жарой, Грег, без обиняков - на нежелание общаться. В конце совещания, созванного по инициативе Укстона, МакКейни поблагодарил нас за доставленное ему удовольствие (как он ошибался!) участвовать в проекте. Поддерживая друга, Грег ехидно пошутил:
- It’s still beats cutting the grass around the house.
«Наша группа очень высоко оценила Ваши предложения о совместной деятельности, сделанные в различное время различным ее членам»
Укстон
Их было трое – любителей чужих секретов, дорогой оптики, драгоценных металлов и государственных грантов. Объединены они были в фирму с названием, созвучным названию популярной в среде обитателей Домов престарелых игры – «LOTO Ltd». Расположилась фирма в глухом районе глухого штата Монтана, известного своими горами, змеями и rednecks. Сложно было поверить, что на контакт они пойдут легко. Однако к тому времени Вашингтон уже прослышал о проекте, и это позволило Джиму без особых усилий получить приглашение на лекцию Дюдье, и последующий ланч. За ланчем глава фирмы, очень импонирующий своим нарядом Мушеллу, постоянно куда-то звонящий и не очень радостный, сразу объяснил, что их фирма в наших услугах не нуждается, и заказал самый дорогой вариант ланча с двумя бокалами французского вина. Технический эксперт – любознательный добродушный толстячок с пронзительно холодными глазами, общался более дружелюбно, но и пил больше. Дюдье вел себя профессионально – молчал и одобрительно подмигивал любому из говоривших.
Результатом мероприятия по развлечению друзей из Монтаны было приглашение посетить Североморск, абсолютно не возбудившее Укстона. Информация об отсутствии в России (на тот момент) «Budwiser Light» – огорчила собравшегося было в дорогу Терри и перечеркнула его желание «… поморозить зад на пристани …». Меня Дюдье опиарил в boy’s room, где сделал предложение примкнуть к их фирме.
Каждая из сторон осталась заинтригованно настороженной. Монтановцы не были уверены, что мы не блефуем и действительно имеем права на технологии. Мы же не были уверены, что они единственная фирма, допущенная к Североморскому проекту, и ищущая возможности использования (читай умыкания) технологии ЗРО.
В процессе встречи обсуждалась и возможность представления на территории США проекта и создателей технологий. Обсуждения затянулись до полуночи. Все давали дельные советы, но никто не предлагал план действий. Дюдье предложил провести еще одну встречу в ближайшее время, не уточняя его. Неожиданно Укстон предложил связаться с лабораторией, чье название было обыграно монтановцами. Все согласились и разошлись, чтобы забыть о данных обещаниях. Посол, по обыкновению ночующий у меня, предложил разбор партии, сыгранной с монтановцами, и обсуждение возникших идей. Был первый час ночи. Не ложась спать, в 10 часов утра мы заказали завтрак и пробыли в номере, не выходя, еще два дня. Тому были причины.
По мнению моего опытного коллеги, первый раунд мы проиграли как финансово, так и стратегически: мы поили, а нас – нет, следовательно, ничего из того, что мы рассказали, не заинтересовало наших визави, и в нашей возможной барной болтливости не нуждались. Однако предложение Дюдье предусматривало возможность встречи.
Намеки на их близость к руководству лаборатории требовали проверки, проверка – времени, которого не было. И хотя лаборатория никогда не афишировала своего участия в решении вопроса по захоронению, либо обработке радиоактивных отходов, сбрасывать со счетов эту информацию было неразумно.
Однако группа, с которой мы встречались, сделала ход первой. Следующим утром они созвонились с Фондом Новых Технологий, и предложили свои услуги по финансированию проекта. Мы узнали об этом несколько дней спустя, из факса, посланного нам из Москвы, сотрудником Фонда, ведущим нашу фирму.
Посол перенес удар стойко. Находясь в состоянии концентрации мысли, он был способен творить чудеса. В течении следующих нескольких часов нами было отправлено по факсу письмо в московское отделение Фонда, с сопроводиловкой из Госдепа, полученной Укстоном минут за сорок. В письме речь шла о находящейся на рассмотрении Госдепа нашей заявки на право спонсировать проект по развитию технологии ЗРО. Аналогичного содержания письмо было отправлено и в монтановский офис коллег с интереснейшей Укстоновской сопроводиловкой:
«Уважаемые коллеги!
Наша группа очень высоко оценила ваши предложения о совместной деятельности, сделанные в различное время различным ее членам. С нашей стороны, в связи с возможной дальнейшей совместной деятельностью и уже установленными доверительными отношениями, хочу предложить вашему вниманию конфеденциальную информацию, касающуюся нашего тесного сотрудничества не только с Российской лабораторией, но и с московским отделением Фонда Новых Технологий, с благословения нашего Госдепа, и при его поддержке этого сотрудничества.
Разрешите еще раз поблагодарить Вас за прекрасный вечер, и выразить надежду на реализацию в ближайшем будущем возникшей возможности длительной и плодотворной совместной деятельности».
Трио коллег проявилось во второй половине следующего дня, пригласив отобедать Адмирала, с целью представиться лично, чего им не удалось сделать несколько дней назад. МакКейни, поинтересовавшись, кто еще будет участвовать в застольной беседе и, выяснив, что пригласили лишь его, дал понять, что футбольное прошлое научило его играть равными составами даже с более слабыми противниками, и потому он вынужден отклонить предложение. Следующее свидание с троицей произошло намного позже.
«Попрощавшись и пожелав нам великого успеха, Джонсон растворился в шумной толпе клубных завсегдатаев»
Преподнес сюрприз и Терри. В своих перемещениях по трем этажам Демократического клуба, которые он предпринимал в поисках «свежих ушей», Мушелл сумел очаровать директора одной из наиболее прогрессивных Национальной лабораторий. Директор временно пребывал в Вашингтоне по делам «фирмы».
Надо заметить, что Терри обладал уникальной способностью очаровывать собеседника при первой встрече, и добиваться чувства расположения. К сожалению, уже во время второй встречи это чувство рассеивалось с быстротой, пропорциональной пивным вливаниям Мушелла, и рассказам о своем величии, в связи с чем ранее очарованные начинали избегать его. «First impression syndrome» не работал с Терри, и я всегда просил Укстона страховать последующие встречи Терри с налаженными им контактами.
То ли посол устал от общения с троицей, то ли неважно себя чуствовал – на вторую встречу с директором пошел я. Придя в клуб, и комфортабельно устроившись за одним из ближних к бару столиков, мы с Терри заказали кофе, в ожидании встречи. Вскоре к нашему столику подошел рослый спортивный мужчина с аккуратной седой бородой и пронзительно-голубыми глазами, человек, чье лицо изредка появлялось на телеэкране в совершенно отвлеченных от его реальной деятельности сюжетах. Это был член Иракской комиссии США, авторитет, как в области оружия массового поражения, так и в ряде других областей, гордость и любимчик Пентагона.
- Дэйв Джонсон, - вежливо представился директор лаборатории.
Далее ланч протекал в ключе добродушия и понимания, установленном Дэйвом.
На предложение Терри стать одним из наших учредителей, Дэйв мягко объяснил нашему корпоративному представителю гильдии последователей Фемиды суть положения о конфликте интересов, и, сославшись на полное удовлетворение его скромных потребностей государством, предложил, во имя будущего США и всего человечества оказать нам любезность и промотреть краткое эссе о нашей технологии.
Мушелл тут же достал приготовленное Резюме Руководства, опять же с птичками и машинками, и попытался вручить его Джонсону. Объяснив свой отказ персонально принять бумаги, имеющейся на этот случай в лаборатории бюрократической процедурой, Дэйв посоветовал отправить документ по адресу, указанному в его визитке. Мы договорились, что сегодня же вышлем на его суд основные положения технологии ЗРО, и будем ожидать вердикта. Попрощавшись и пожелав нам «...великого успеха...», Джонсон растворился в шумной толпе клубных завсегдатаев.
Вердикт был получен за подписью сотрудника Дэйва – лидера программы «Методы захороненения радиоактивных отходов» – милейшего британца с безукоризненно отточенным чувствои юмора – профессора Ричарда Мартинсона. С вердиктом пришли, в письменной форме, и уверения в заинтересованности скорейшего продвижения нашего дела, и о предоставлении необходимой поддержки.
Надо же, как функционирует человеческое мышление – приложив неимоверные усилия для увлечения своими возможностями желаемого объекта, оно (мышление) инициирует каскад положительных эмоций, почему-то по отношению к объекту, при выражении им желания сотрудничать. Хотя основой выражения объектом подобного желания и является признание им исключительно неординарных качеств все того же мышления увлекающего. То бишь – эмоционируйте положительно по отношению только к самим себе.
Триумф Мушелла, собравшего всех на прочтение письма Ричарда Мартинсона в нашем «придворном баре» был жесток по отношению к нему самому. Отбросив неимеющуюся скромность и гордо признав свою стопроцентную заслугу в достижении подобных отношений с «непростыми ребятами», Терри поздравлял себя и всех вокруг сидящих, причем, с каждым поздравлением голос его становился все громче и прерывистей. Закончилось это тем, что Дину пришлось отвозить домой «гения пиара», объяснять причину столь эксклюзивного времяпрепровождения Надин, супруге пострадавшего, и чуть не опоздать к кульминации барной ночи в «Martins». Мы все пребывали в состоянии глубокого веселья, и продолжали углублять его, за исключением Адмирала МакКейни, удалившегося к своей нежно любимой и любящей Кэйт.
«Кэйт я видел как эталон элегантности и вкуса...»
Позволю себе на несколько строк отойти от основных событий, и отдать должное спутнице Адмирала. Отбросив ханжеские реверансы, столь важные для реноме семьи покойного, но неприемлемые с моей стороны, опишу лишь то, что видел я.
Адмирал довольно давно знал Кэйт... Знала ее и жена Адмирала, на содержание которой в лучшем госпитале Вашингтона последние десять лет, уходила вся его отнюдь немалая пенсия. Столько же лет Адмирал МакКейни, для близких друзей - Мик, жил вместе с Кэйт в ее доме, в респектабельном пригороде Вашингтона.
Трудно описать то глубочайшее уважение, ту трепетность и нежность, с которой Кэйт относилась к Мику. Мик любил собак, и в доме появились две сестрички – лабрадоры, не чаявшие души в Адмирале так же, как и Кэтти.
Несколько теннисных сетов были ежедневным наказанием за стаканчик столь любимого бурбона. Дневной сон – условием вечернего выхода в свет. Пять сигарет в день – единственная возможность курить вообще. Для поддержания образа стареющего асса, Адмиралу, в момент исполнения ему 72 лет, был куплен ярко желтый «Corvette», обходившийся ежемесячно в долларов 300-400 только в штрафах за превышение скорости.
Кэйт одевала Мика барином. Непременная принадлежность наряда – платочек в нагрудном кармане блэйзера, либо пиджака – был ярко-желтого цвета, в весенне-летний же сезон, когда у «Корвета» снималась крыша, голубого – под цвет глаз. Непременным атрибутом были и гоночные перчатки, точная копия которых однажды была подарена мне Миком.
Кэйт я видел как эталон элегантности и вкуса. Смелые комбинации шарфов, платков и брошей выгодно выделяли ее на любом приеме. К сожалению, приемов было немного, т.к. обожаемый ею Мик часто не мог взять ее с собой из-за отсутствия нужного статуса.
Кэйт переносила это достойно. Доброта и гордость делали красивым ее лицо, которого лишь нежно коснулась осенняя паутинка возраста. Роль дамы в обществе столь выдающейся личности, всегда обыгрывалась ею как чуть ли не только что возникший и очаровательнейший флирт со стареющим морским волком.
Они были чудной парой. Всегда отличной от толпы. Всегда не желающей растворяться в толпе. Дерзко любящие и беззаветно преданные друг другу.
Благодарю тебя за уроки отношений, Кэйт! Царства тебе небесного, Адмирал!
«... и лезут соколы в ужи, сменив с учетом современности приспособленчеством ко лжи приспособленчество ко смелости...»
Готовность начинать операцию по получению виз для российских гостей была 100%. Укстон очередной раз расписал наименования всех инстанций, в которые, за его подписью уходили документы-запросы. Терри уединился с компьютером, но без временно исключенного из его рациона супругой, пива. Я созвонился с Москвой, дабы понять состав приглашенных, и был несказанно рад, увидев в нем лишь приятные неожиданности – Александра Пономарева с дочкой и его заместителя. На этот раз гемморой, видно, уже не так мучал Шефа.
Дочка Александра, Алена, была оформлена переводчицей-специалистом. Внешне она была точной копией отца, великолепной девчонкой, в меру взбалмашной, очень сообразительной и очень компанейской. Но мне необходимо было ее правильно преподнести моим коллегам. Сошлись на версии о нежелании ученых доверяться чужому переводчику, но и не возражать против его присутствия, ибо присутствие переводчика от Госдепа было предопределено.
Заместитель Александра – Дмитрий Якименко, огромного роста мужик, в свое время отвечавший за безопасность урановых рудников, а ныне – за безопасность строительной фирмы Пономарева. Очень выдержанный, даже слегка флегматичный, он умел безошибочно находить правильный путь к достижению компромиссов, что вскоре и пригодилось. Кроме того, с ним было приятно просто пообщаться, и немного выпить. Немного – ибо далее выяснялось, что его норма, после которой он любил баловаться кофе с ликерчиком и при этом отлично держал нить беседы, была на уровне полной интоксикации нормального организма. Дмитрий и был ответственным за отношения с учеными со стороны Александра.
Вновь факсы плевались автобиографиями, развернутыми и подтвержденными банками и ЖЭКами сводками о состянии благ, справками с мест, обеспечивающих приобретение этих благ, и фотографиями приглашенных, в этот раз уже цветными.
Терри проводил у компьютера дни и ночи, а Укстон стоял рядом (ибо был допущен на это время к проживанию в доме Терри), и попивал виски, за которым то и дело поднимался наверх в кухню, где потягивала вино уставшая от его присутствия и от Терриного отсутствия, хмурая Надин. В конце концов Мушелл взорвался, и одним махом дунул 3 пива, после чего Надин сняла запрет, понимая что может не вовремя спровоцировать элементарный запой.
В итоге Терри создал папку, в которой были папки на каждого из:
- приезжающих;
- приглашенных на конференцию;
- нас;
причем материалы ничем не отличались друг от друга ни в одной из папок:
- автобиография;
- резюме;
- обязанности по пресс-конференции;
Адмирал был в восторге от порядка на «шхуне», посол счастлив, что ему вновь приносят на подпись бумаги, Терри горд восторгом Адмирала и счастьем Укстона. Мне это все напоминало репетиции школьного драматического кружка, приглашенного играть на сцене МХАТа. Но «билеты» понемногу раскупали довольно серьезные организации. Правда, «билеты-приглашения» были без даты, что волновало эти организации, но именно этого я и добивался, создавая своего рода клуб желающих посетить представление и, естественно, помочь приезду труппы. Джим это видел, и однажды, после пятого виски, укусил:
- Страхуешь для поддержания имиджа, или по привычке, полученной с кителем?
- Облегчаю тебе возможность избавиться от ответственности при провале дела, - парировал я.
Укстон вскипел:
- На этот раз тебе это не удастся сделать!
Я поежился – он понял мою линию, и взялся за этот проект только из-за уверенности, что участие столь многих и столь серьезных людей гарантирует успех его видению дела.
Я не возражал. Меня самого начинали раздражать условия, при которых гении наших НИИ ошивались в приемных иностранных фирм, комфортабельно втиснувших в свои названия слово «science». Не мог я видеть, как изобретатели изгибались в поисках упавших со щедро накрытого, для выкупа всевозможных природных ресурсов, инвестиционного стола, крох, необходимых для развития уникальных разработок. Как лоснящиеся западные молокососы учили, помятых в плацкартных вагонах, приехавших в Москву в поисках грантов, профессоров, уму-разуму. Как государство занято борьбой за право тоже участвовать в приватизационном переделе, наравне с братвой и крупномасштабными аферистами, забыло напрочь о цене интеллекта.
Позже, в новом веке, это потихоньку начнет становиться достоянием гластности, а пока – считанные люди видели это, знали это, и молчали об этом, выбрав позицию, которая, перефразируя поэта, звучала так: «... и лезут соколы в ужи, сменив с учетом современности приспособленчеством ко лжи приспособленчество ко смелости...».
И я решил попробовать разыграть вариант действующего реального сотрудничества двух политических и научных ситем. Борьбу за право на жизнь этого сотрудничества, дарившего это право и всему человечеству. Одиозно, пафосно, но правильно, а вот осуществимо ли...?
«Последние несколько месяцев мне казалось, что я живу в штабе МЧС»
Как всегда неожиданно, гражданка Фортуна повернулась к нам лицом. Приняв во внимание шквал рекомендательных писем и заинтересованность многих ведомств, Госдеп обозначил своим сотрудникам в соответствущем поосольстве эту заинтересованность, и визы были открыты в течение месяца. На мою долю выпали хлопоты, связанные с размещением гостей, организацией питания, арендой зала для проведения конференций, и прочее прочее прочее.
Укстон не отходил от меня ни на минуту. Основной проносимой злопамятным дипломатом мыслью было напоминание о неверном размещении гостей в процессе разработки прошлого проекта, что, как оказалось теперь, по мнению Укстона, и явилось началом провала проекта. В этот раз все шло по его, Укстоновскому плану. Я организовал бартер между моей гостиницей, в которой у меня был оплачен номер на год, с гостиницей напротив Госдепа, в которой, по настоянию Укстона, и к ужасу Доди и моему, планировалось разместить гостей. Я был обеспечен номером с условием недельного предупреждения о дате переезда. В нижнем помещении гостиницы разместился уютный и безумно дорогой французский ресторанчик, в котором Джим и договорился о дисконтном питании нашей команды. Дисконт, заключавшийся в 10% скидке, был ощутим позднее.
Администрировал ресторан югослав, с труднопроизносимым именем Анжей Николич. Привязанности и вкусы россиян делегации были ему известны. Таким образом, под чутким руководством Анжея, дисконт был съеден постоянным пребыванием алкоголя на столе. Алкоголь не заказывали. Анжей сам выставлял его со словами:
- Если дорогие гости пожелают.
А гости желали всегда ...
Мы выслали Алене по электронной почте виды гостиницы, комнат, и обозначили на карте Вашингтона ее расположение. Позвонившая мне через час Алена, захлебываясь, выражала одобрение моего выбора. Этот вопрос был решен.
Позже выяснилось, что 80 процентов обслуги гостиницы – русские эмигранты, и мы свободно выезжали и въезжали в подземный гараж в любое время суток, наши машины блестели надраенными боками, у нас было столько полотенец, сколько нужно, при необходимости обеды сервировали в номере, конечно же в моем, и официант не уходил, оставив принесенную им еду а обслуживал нас. Телевизор в номере Адмирала Григорьева был четко настроен на порноканал, который они позже радостно смотрели вместе с Доди.
Последние несколько месяцев мне казалось, что я живу в штабе МЧС, развернутом на месте техногенной катастрофы. Мне звонили ученые из разных стран. Секретарш руководящего состава Минобороны США и лидеров спец-проектов Госдепа я узнавал уже по голосу. Друзья Лумажера по СМИ запросто приходили осведомиться о прогрессе, выпить, закусить, и, оговорив свое участие, исчезнуть. Представители Национальной лаборатории забрасывали меня датами возможного посещения конференции, и на основе этих дат я составлял подобие распорядка мероприятий. Департамент по связям с общественностью Конгресса США отрабатывал со мной время посещения для проведения экскурсии с гостями, и встречи с сенатором Кенери. Адмирал, Укстон и Стан терроризировали меня вопросами о подтверждении присутствия на конференции того или иного их протеже, либо знакомого.
Я вторично обменял конференц-зал на больший, и этим залом возможности гостиницы ограничивались. Оставалось утвердить день открытия конференции, точное число присутствующих, необходимое количество гостиничных номеров и машин, встречающих гостей. Этому я посвятил еще неделю, и, наконец, к приему гостей все было готово.
На очередном собрании акционеров было решено организовать приезд российской делегации так, чтобы с учетом горького опыта предыдущей саги, иметь трехдневный задел до начала конференции. Мы выслали отработанный распорядок встреч в Москву и предложили гостям приобрести билеты. Пономарев тут же рассыпался в благодарностях и взял на себя расходы по авиабилетам для всей делегации. Я был приятно удивлен. Доди – счастлив.
« - Опять все свои!»
Адмирал
Собрание акционеров утверждало список участников со стороны США. Адмирал, взяв бразды правления в свои руки, чем немедленно спровоцировал хмурый взгляд (frown) Терри, оглядел всех присутствующих, и спросил в никуда:
- Все уверены, что могут присутствовать при дальнейшем обсуждении?
Заерзал Доди, улыбнулся Укстон, положил сигару Лумажер, неловко почувствовал себя я, а МакКейни, выдержав паузу, рассмеялся:
- Опять все свои!
В действительности, список имен и титулов, оглашенных Адмиралом, был небезинтересен.
К нашей конференции обратились взоры:
- Оборонного Агенства Специального Вооружения;
- Отдела Госдепа по ядерной безопасности;
- Национальной лаборатории;
- ICF «Кайзер»;
- Министерства Юстиции, Экологический отдел, секция применения закона;
- «Бэктел», фирмы владеющей 60% контрактов по захоронению РО;
- Торговой Палаты;
- Минестерства Энергетики;
И еще нескольких интересных агенств. Все организации были представлены на первом, либо втором уровне руководства, и сопровождались референтами, в основном знающими русский язык. Был приглашен и старинный наш друг мистер Пинкс (Уильям Пинкстон), и недавний знакомый – адмирал Адерен.
Всего мы насчитали тридцать два гостя, включая российскую делегацию. Мик предложил провести отсев, если финансирующие событие акционеры не чувствуют себя уверенно при таком наплыве народа. Доди встал по стойке смирно и отчеканил:
- Во ввереной Вам, Адмирал, команде, трусов нет! – и тихо добавил - ... правда, Дэвид?
Эта правда вылилась нам с Доди не только в копеечку, но и в отсутствие в дальнейшем возможности использовать эту гостиницу для наших конференций. Причины тому, мой дорогой читатель, поверьте мне, были.
Адмирал радостно хмыкнул, и предложил Терри осветить вклад в подготовку конференции, сделанный возглавляемой им группой, в которую, помимо Терри, входил Дин. Прежде всего Мушелл извинился за отсутствие своего верного оруженосца. Причиной была бурная ночь, устроенная в баре вернувшейся из отцовких пенатов дамой сердца Дина - Линдой. Оказалось, что Дин недостаточно четко хранил ей верность, о чем она догадалась, войдя в бар и увидев достаточно пожилую и достаточно популярную в Джорджтауне хозяйку фирмы недвижимости, курящей сигару, и положившей при этом голову на плечо Дина. Соблюдая правила этикета, Линда тихо напилась до состояния, в котором повернувшись к спине соседа, повторяла как заводная:
- Fuck you! Fuck you! Fuck you!...
К этому времени бабушку на плече Дина начало клонить ко сну, и чмокнув профессора в щеку, она тяжеловесно упорхнула, унося все свои 140 киллограмм плюс сигару. Это и было для Линды сигналом «К бою!». Сначала Линда упала со стула, запутавшись в юбке, затем пролетела мимо Дина, и остановилась только благодаря захвату, проведенному Терри, кстати неплохо владевшему боевыми навыками. После этого, оттолкнувшись от Терри, она затормозила возле Шотландца, изобразившего на лице глубокое изумление, а затем и огорчение:
- Ведь я отправил тебя лечиться, а ты опять напилась! – несколько лицемерно заметил Дин.
На этом месте Адмирал прервал душещипательный рассказ Терри, объяснив, что:
- Проблемы Дина важны исключительно в поле их пересечения с функционированием нашей фирмы, а поскольку это случается довольно редко, и отсутствие Дина не является ни проблемой, ни неожиданностью, то инцендент считаем исчерпанным, и мы все с нетерпением ждем твоего, Терри, отчета.
Терри осекся и понес околесицу под названием «bull shit». МакКейни добродушно слушал. Затем попросил показать ему подготовленные брошюры - они не были готовы, отпечатанные расписания выступлений и мероприятий - тоже пока еще не были готовы, и, наконец, речь Адмирала на открытии конференции, которую взялся писать лично Терри - тоже не была готова.
Улыбаясь нагло, но при этом боязливо, и попивая для храбрости пиво, Терри обещал все принести завтра. Адмирал попросил его не забыть, и объяснил, что в случае его решения о несостоятельности нашей подготовки к конференции, с ним, Адмиралом, уйдет и большая часть приглашенных гостей. Укстон уверил МакКейни, что лично проследит сегодня вечером (бедняжка Надин!) за исполнением, и все как-то быстренько разбежались.
Адмирал и Укстон, синхронно замешкавшись, посмотрели друг на друга, и молча подошли обратно к дивану:
- Дэвид, мы хотим четко понять... Твое видение дальнейшего развития событий в случае успеха конференции? – спросил Адмирал.
- Сразу после банкета? - попытался отшутиться я.
- Не учись плохому у Мушелла. Мы слушаем, – отрезал Мик.
Что мог я сообщить уважаемому во всем мире человеку и его не менее известному коллеге? Бормотать заученные фразы – неловко. Декламировать что-то торжественно патриотическое – не уважать визави. Рассказать, что я и сам постоянно думаю над этой дилеммой – показать неуверенность. И я решил перейти в наиболее понятную и приятную людям сферу – сферу уважения и денег:
- Если нам будет сопутствовать успех, я хотел бы запатентовать в США технологии, и за взрослые деньги продать лицензии, рекомендованным, Вами господа, фирмам, – ипровизировал я.
- Я говорил, что он ОК, а ты нервничал, – улыбаясь, сказал МакКейни послу, который аж привстал от неожиданности.
- Шучу, - тихо добавил Адмирал, обнял меня и ушел, помахав Укстону.
Остаток вечера Джим потратил на заверения меня в том, что это была идея Адмирала. Я в этом не сомневался, как и в том, что сам вопрос, раскрывающий широчайший диапозон всевозможных неправильных ответов, сконструировал Укстон.
Посол настолько был расстроен замечением Адмирала, что забыл поехать к Терри, и теперь названивал ему каждые двадцать минут, требуя отчета о «проделанной работе».
«Никакие просьбы не действовали на Укстона, представленного мною администрации гостиницы в качестве Главного Распорядителя конференции »
Встречали мы дорогих гостей ранней весной 1998 года, все в том же Дулласком аэропорту. Правда в этот раз самолет не прилетел раньше назначенного времени, и никто, кроме нас с Укстоном и Грегом не встречал прилетевших. И машины были только наши, и переводчиком был только я, и юридическая контора Рэйкеров не прислала своего представителя – все было четко организовано, даже элемент показательного отсутствия заинтересованности, продуманный Укстоном.
Вероятно, урок прошлого заставил дипломата иначе отнестись к «дары приносящим» и не кружить им головы излишним вниманием, а возможно, это была идея МакКейни. Так или иначе, мы отправились в гостиницу, по пути показывая гостям кое-что из мелькающих достопримечательностей столицы хранителя мирового порядка. Благодаря расположению гостиницы мы имели возможность показать гостям Белый Дом, и это создало удивительный настрой, продолжающийся все время их пребывания, этакий благодарно-дружеский.
Администратор гостиницы Хуссейн, оказавший мне неоценимую помощь в организации обслуживания самой конференции и ее гостей, радушно приветствовал приезжих, и выдал нам ключи от 15-ти номеров, из которых гости могли выбрать наиболее для них подходящие. Это и было началом конца хороших отношений с руководством гостиницы – номера, выбранные гостями, были позже затребованы организацией находящейся через дорогу – Госдепом. Укстон наотрез отказался идти на какие бы то ни было уступки, контракт гостиницы с Госдепом был под угрозой срыва, что в результате стоило Хуссейну его должности. Наши же гости ни о чем не догадывались, и продолжали комфортабельное житие.
Вернемся, однако, к моменту приезда россиян. Расселившись, освежившись и захватив подарки, они постучали в дверь моего номера, служившего штаб-квартирой, в которой отдохнуть я мог лишь часа 2-3 за сутки. Чинно поднявшись, в отличие от бросившихся навстречу вошедшим Терри и Дина, Адмирал, неожиданно громовым голосом, приветствовал наших гостей, обнял каждого из них, поцеловал руку даме и представился. К тому моменту, когда я закончил переводить все его титулы, Пономарев аккуратно вытолкнул вперед своего Адмирала и представил его, используя Аленину официальную должность. Внимательно поглядев на своего визави, Мик подумал и изрек:
- Бурбон или водка?
- Бурбон, - так же четко ответил Григорьев.
Далее они, забрав с собой бурбон и Алену, делающую мне различного рода угрожающие жесты, перешли в другую комнату, благо в номере их было четыре, и были потеряны для общества часа на два, а позже, уже в ресторанчике, присоединившись к нашей с Александром, Дмитрием, Василием Жиряновым, Укстоном, Станом, Грегом, Дином, Терри и Доди, трапезе – так и просидели рядом, не давая поесть Алене, конца встречи.
Укстон безошибочно выбрал Жирянова в качестве собеседника. Слегка подогрев профессионализм Василия и его организм, Джим начал с опаской выяснять наличие кассеты, на которой был заснят эксперимент, проведенный для корейских инвесторов. Я, поддерживая беседу в качестве переводчика, следил за тем, как лисье выражение лица дипломата в момент вопроса сменилось волчьим, а в момент ответа удовлетворенно кошачьим – кассета была не только привезена, но и немедленно передана мне на хранение. Укстон до самой конференции ныл о необходимости отдать кассету ему. Поняв, что ничего не выйдет, он поменял тактику и предложил пройти через дорогу и сделать копию. Это уже было сделано мною, т.к. я должен был убедиться, что Пономарев в Москве перевел кассету в нужную систему.
Отделавшись, наконец, от адмиралов, Алена под строгим отцовским взором перебралась на соседний со мной стул и предложила:
- Дег’нуть за пг’иезд, - она приятно грассировала.
Мы «дегнули», и Алена начала выяснять, как я определился с ее личной программой, в которую входили книжные магазины, пеший осмотр достопримечательностей, ювелирно-одежный шопинг и «газного года вкуснятские» места. Внезапно наш чат был нарушен громкими выкриками возмущения.
Гостиничный ресторанчик состоял из двух не очень больших комнат и барной стойки. Одну из комнат, меньшую, я ангажировал на все время пребывания наших гостей, а в последний день конференции и весь ресторан был закрыт на банкет (это была вторая причина конца наших отношений с администрацией гостиницы). Учитывая легкий мартовский морозец, многие постояльцы решили поужинать, не покидая гостиницу, но это оказалось сложно. У бара сидели Укстон, Жирянов и Терри, оставляя свободными лишь четыре стула. Мы обедали уже около трех часов, и не собирались заканчивать приятную процедуру. Никакие просьбы не действовали на Укстона, представленного мною администрации гостиницы в качестве Главного Распорядителя Конференции. Постояльцы, пошумев, уходили, а Хуссейн, хватаясь за голову, предлагал всем уходящим бесплатно принести обед в их номера. Это вновь напоминало «Russians are coming».
«Укстон рассадил всех, и объявил повестку дня»
Встав утром, я не ощутил знакомого запаха трубного табака, а войдя в соседнюю комнату, не обнаружил и обладателя трубки. Подъем в 8 утра не был отличительной чертой Джима. Что-то заваривалось. Я привел себя в порядок, дав себе выходной от ежедневной зарядки – мой китайский ментор рекомендовал мне после бурных вечеров «не тормошить покинувшее организм до лучших времен чуство баланса».
Сделав кофе, закурив сигару и взяв в руки программу дня, я понял, почему исчез Укстон. Сегодня был назначен завтрак в 8:30 утра в нашем ресторане. Пришлось и мне одеть корпоративное рубище, галстук, и медленно пойти вниз. Завтрак был в самом разгаре.
Укстон хлебал фреши, и угощал ими всех. Александр начал утро с рюмочки «доброго» коньячка. Остальные гости пили чай с круассанами и джемом, заботливо подготовленным югославом Анжеем. Доди сидел в углу, и с ненавистью смотрел на заказывающего все новые фреши Укстона. Приободрив друга, я объяснил, что утренние фреши подают в графинах, но, предугадав ситуацию, я попросил на завтраки подавать содержимое четырех, положенных нам графинов, по заказу, и – в стаканах. Доди тут же обрадованно заказал два апельсиновых фреша и яичницу. В 9:30 должен был прийти Адмирал. Вряд ли он ожидал приема в ресторане, и я, извинившись, взял с собой Укстона, теперь разламывающего круассаны в поисках трюфеля, и пошел к себе в номер.
МакКейни вошел в 9:31, ошарашив вопросом:
- Почему все завтракают, а мы здесь? Укстон, как ты это позволил?
И радостный Джим помчался с Адмиралом обратно на завтрак, доламывать круассаны, а я тихо задремал под выпуск новостей. Дрема была недолгой. Шерочка с Машерочкой – Терри и Дин, ворвались ко мне в номер, и буркнув:
- Хай! - сбросили свои пальто, и тоже помчались в ресторан.
За ними подтянулись Стан, Грег, Жан и, неожиданно, Пинкс – но на то была причина. Все, не обращая на меня внимания, раздевались и мчались вниз. Я понял – позавтракать другим постояльцам нашей гостиницы в ближайшие дни не дано, как и поланчевать, пообедать и поужинать. Скандал был гарантирован. Зазвонил телефон. Это был Хуссейн:
- Мы не договаривались о гостях на завтрак, я буду считать по полному тарифу, - и бросил трубку.
Он был прав. Но отказать гостям я не мог. Дверь номера медленно открылась, и вошел очень бледный Доди:
- Ты не представляешь что там творится! Они что, год ждали этого завтрака? - и вынул из кармана ворох счетов, выписанных Хуссейном, - И это не все, – продолжая ворчать, он вышел.
Этого мы не предполагали. Неожиданный телефонный звонок оторвал меня от мыслей о превратностях судьбы. Это был Адмирал:
- Дэвид, немедленно спустись и прекрати безобразие с алкоголем.
Я сбежал вниз и все понял – веселились Шерочка с Машерочкой. Причем Терри, у которого одна из жен была русской, решил, что он знает русский, и доводил Василия до сумасшествия повторением двух слов:
-Пасиво и караша.
Я попросил всех обратить внимание на то, что завтрак закончен, и подошло время первой консультации по проведению конференции.
Все, кроме Терри, Дина и Адмирала встали. Мик заканчивал кофе. Терри и Дин продолжали пить пиво. Адмирал дал мне понять, что приведет парочку сам, и я повел еще жующую толпу в штаб-квартиру – мой номер. Алена бесилась, что Александр уже был под шафе. Было ясно, что она не знала его будней. Я старался держаться от нее на расстоянии. Укстон рассадил всех и объявил повестку дня. Сегодня был его день!
На повестке дня был просмотр и обсуждение кассеты с записью эксперимента, вот почему и появился человек Госдепа - Пинкс.
«...а удосужился кто-нибудь из вас осведомиться о состоянии бабушки после эксперемента – не стала ли она дедушкой?»
Как истинный представитель академических кругов, адмирал Григорьев открыл то, что он назвал «прениями», прозрачно намекнув на долговременное пребывание технологии под сукном МинАтомовской бюрократии. Он совершил краткий экскурс в историю ведомой им лаборатории, и чуть менее кратко описал свою роль в развитии технологии, перечислив ее основные моменты. Жирянов ерзал на стуле и выражал свое недовольство нарушением Григорьевым границ его заготовок громким сипом и покашливанием. Григорьев закончил речь стенаниями по поводу недостатка финансирования и отсутствия разумения важности открытия. Поглядев на томящегося Василия, Григорьев подумал, и дал слово Александру. Жирянов и вовсе скис.
Пономарев кратко изложил филантропическую историю приобретения технологии, еще раз подчеркнул свой приоритет на, если не большую, то хотя бы равную часть торта, и сел, не передав никому слова. Неожиданно для всех, интеллигентно-вкрадчивым голосом, сидящий почти в конце противоположного края стола господин Пинкс предложил быть тамадой прений, причем слова «тамада» и «прения» произнес на хорошо поставленном русском языке. Никто не возразил, и, используя чуткость своего дипломатического нюха, а также желая почерпнуть как можно больше информации, не затягивая время «прений», передал слово Жирянову.
И тут Василия понесло... Пинкс уже дважды одалживал у сидящего рядом Мушелла чистые листы, а Жирянов все говорил, говорил и говорил. Стало ясно, что еще немного времени, и конференция уже не понадобится. Попросив прощения у Жирянова, я пытался его прервать, но до тех пор, пока сидящий рядом с ним Александр не дернул его за полу пиджака, Василий не остановился. И тут всех удивил Мик. Глядя перед собой, на хорошо понятном всем английском, он объявил, что ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, ни в день конференции, никакие записи, сделанные во время встреч с учеными, не покидают конференционный зал, и напомнил о приложенном к каждому приглашению «Договоре о неразглашении», подписание которого было условием участия в конференции. Листы бумаги, разложенные на столах, приготовлены исключительно для того, чтобы присутствующие могли написать несколько вычурные для англоговорящих имена и фамилии наших гостей, и записать вопросы, возникшие у них по ходу дискуссии.
Пинкс настолько расстроился, что нашел возможным довольно громко пробурчать что-то о методах Гувера (бывший директор ФБР), на что МакКейни тем же ровным голосом ответил:
- Я стою на страже интеллектуальной собственности наших гостей и инвестиций моей фирмы.
Больше ни у кого никаких возражений не было, и Жирянов, потеряв чувство интервьюируемого, через несколько минут свернул свое выступление.
Пинкс, сославшись на необходимость сделать срочный телефонный звонок, вышел, и якобы временно, передал свои полномочия «тамады» Терри, который тут же дал самому себе слово.
В течении следующих пятнадцати минут Терри рассказывал о тяготах, павших на его плечи, и о том, как героически он их перенес. Мик внимательно слушал, и на пятнадцатой минуте прервал Терри, сказав, что:
- В программу сегодняшнего дня не входит выдача медалей, но входит ланч, в 13:00.
Ланч Адмирал предложил начать прямо сейчас, дабы вторую половину дня посвятить просмотру фильма и его обсуждению, на что Александр элегантно заметил:
- Я не хотел бы расстороить Адмирала, но мы отнюдь не привезли с собой «Войну и Мир».
В ответ Мик заметил не менее элегантно:
- Я предполагал это, поскольку в 15-00 у меня процедура, называемая моей любимой женой «тихий час», - и ослепительно улыбнулся.
Все расхохотались, и быстро направились к дверям мимо примерзшего к стулу бледного Доди, смотревшего на меня обиженными детскими глазами.
- И ланч тоже?! – прошептал толстяк.
За столом остался сидеть и Укстон, набивающий трубку и ворчащий:
- Вечно он со своим детсадовским расписанием... Как будто нельзя выпить после того, что посмотрим пленку! Дэвид, а пленка вообще у тебя?!
- Нет, я отдал ее Александру.
В глазах Джима мелькнули дьявольские огоньки, и он умчался в бар, растоптав надежду Доди на возможность хоть какой-либо экономии. Я подошел к Доди, обнял его:
- Как думаешь, за свои деньги мы тоже можем что-то съесть и выпить?
Тот тяжело вздохнул, нехотя поднялся, и поплелся вслед за мной в бар.
Картина в баре не изменилась. Хуссейн бегал как затравленный, пытаясь рассадить других постояльцев гостиницы. В отведенной нам комнате ресторана, за еще не накрытым длинным столом, рассаживалась вся наша команда, на которую с недоумением смотрели трое мужчин, ланчующие на дальнем конце стола. Александр позвал Алену и попросил ее перевести:
- Пускай не торопятся и спокойно заканчивают, - и широким жестом пригласил всех к столу.
Не оценив юмора Пономарева, один из гостей обратился к Анжею, несущему на подносе живительную влагу для наших гостей:
- Что это такое? Они действительно собираются сесть за наш стол?
- Прошу прощения, господа, но это их стол, и вас об этом предупредили, - выдержанно произнес вышколенный Николич.
- Кто они такие? – агрессивно начал было один из жующих, но осекся, увидев севшего во главе стола МакКейни.
Остаток ланча недовольное трио доедало на барной стойке.
Возбужденный Жирянов пытался за столом продолжить лекцию, но поскольку официальные переводчики были заняты – кто поглощением пищи, кто питием влаги, а единственный неофициальный переводчик, Пинкс, так и не вернулся, то Василий быстро остыл и занялся едой.
Посол, каким-то образом оказавшись между Григорьевым и Александром, подливал себе пива, а соседям слева и справа – коньяк. Умничка-Пономарев, после пятой рюмки и третьего недовольного взгляда Алены, предложил Укстону либо пить с ними коньяк, либо угощать их тоже пивом. Мик, выпив свой бурбон в неразрешенное Кэйт время, тоже повеселел, и пытался обратить внимание стола на очередную шутку из его небогатого морского багажа. После его первых слов Терри неожиданно произнес:
- О, это хорошая шутка!
Мик с неудовольствием посмотрел на него, и прервав шутку, заметил:
- Твои обязанности тамады ограничивались исключительно конференционным залом, поэтому не уподобляйся talkative parrot, - и повернувшись к нам, добавил, - Я очень люблю эту шутку, а поскольку Терри узнал ее со второго слова, то пусть он будет так любезен, и закончит ее, а я доставлю себе удовольствие и вместе с вами посмеюсь.
У Терри на лбу выступили капельки пота, и после нескольких минут воцарившегося за столом молчания, Адмирал заметил:
- Я так и думал, - и, обратясь к Александру, предложил выпить за хорошо понимающих друг друга людей.
Тост был просто гениален. Польщенный Александр и уверенный в том, что тост относится и к нему, Григорьев, светились от удовольствия. Укстон и Грег понимающе подняли свои рюмки. Дин был в недоумении, а Терри мстительно поставил бокал на стол. Мы с Аленой болтали, периодически отвечая на окружающих, за что тут же досталось и мне.
- Дэвид, ты не забыл, что в пресс-конференции кроме тебя участвует еще несколько человек? – сделал мне замечание Мик.
Подумав, я позволил себе иронично заметить, что:
- По-моему, была команда «вольно»?
- Ты так быстро угодишь в карцер к Мушеллу, - расхохотался Адмирал.
Со свойственной ему дипломатичностью, Укстон развел всех по углам, объявив, что они с Александром объявляют открытым «дневной кинозал». Все быстренько поднялись, и проследовали в конференц-зал, в котором, доедая принесенный с собой банан и запивая его принесенной с собой же колой, сидел Стан, разговаривая о чем-то с вернувшимся Пинксом. Доди со всей своей непостредственностью бросился к нему и изумленно спросил:
- Почему же ты не спустился к нам, на ланч?!
- Я еще не имею что праздновать, - сухо отчеканил Стан.
Неожиданно его в очень интересной манере поддержал Укстон:
- Поэтому мы и обратились к помощи алкоголя.
Роберт промолчал. Ущелье неприязни между ним и Джимом было слишком широко и глубоко. Обладая очень прямолинейным восприятием жизни, он не мог расценить фразу Укстона, как приглашение к перемирию. Хотя именно это Укстон и имел в виду.
Итак, экран был опущен. Принимающая сторона расположилась с чувством приятного ожидания, а гости – с гордостью, погас свет, включился видеомагнитофон, и неожиданно во весь экран появилось лицо Якименко в огромном поварском колпаке. В зале повисла тишина, в которой ясно послышались ехидное хихиканье Терри, прерываемое икотой, и расстроенный вздох Укстона. Дмитрий в коротких фразах обрисовал суть эксперемента, представил его участников, среди которых были Григорьев и Жирянов в аналогичных колпаках, и извинился что дальнейшее действо будет беззвучным, то есть вернет смотрящих в эпоху немого кино, а он, в качестве речитативного тапера, будет все объяснять из зала.
Минут пять «режиссер фильма» уделил лаборатории, в которой было смонтировано оборудование. Отличительной частью этой лаборатории была оригинально уложенная половая плитка, о которую за пять минут фильма споткнулось человек восемь. Стены, окна, потолки и постаменты для оборудования были далеко не в лучшем состоянии. Само оборудование было свежевыкрашено, как и перила, к которым участники эксперемента иногда прилипали, цепляясь за них, чтобы подойти к оборудованию. Но угловатость форм оборудования и диковинность размеров говорили о сборе его по методу «на колене», что не замедлил подтвердить и сам Дмитрий. Объяснив также, что головные уборы, специально сшитые для эксперемента, пришлось отдать корейцам, а колпаки были куплены у держателей ресторана, в котором корейцев угощали завтраком. По замыслу «режиссера», все было готово для начала эксперемента. И тут произошло кое-что...
На экране появилась аккуратная бабулька в синем халате, беленьком платочке, несущая ведро не первой свежести, с кусками металла в нем.
- Это и есть металл из Чернобыля, который мы сейчас будем очищать от радиации, - прокомментировал Дмитрий.
В зале раздались покашливания. Пономарев поморщился. Затем нам показали весь процесс, в начале которого счетчиком Гейгера была зафиксирована высокая радиоактивность металла, принесенного бабулей, и абсолютно нормальная, даже ниже нормы, радиоактивность металлического слитка, отлитого в последней стадии процесса очищения. Пленка закончилась, все дружно зааплодировали. Укстон расплылся в стуле, и блаженно улыбался. Но действо еще было не окончено.
Александр, пытаясь сгладить впечатление от непрофессионализма фильма, почему-то извинился перед всеми присутствующими за несвежесть ведра, в котором бабуля несла радиоактивный металл, и тут Мик выдал фразу, которая в течении следующих десяти дней, а потом и всего времени, уделенного проекту, была сигналом для разрядки какой-либо напряженности:
- Уважаемый Александр, а удосужился кто-нибудь из вас осведомиться о состоянии бабушки после эксперемента – не стала ли она дедушкой?
Зал грохнул. Мы смеялись минут пять, и позже, за обеденным столом, когда кто-то поднимал тост за здоровье бабушки, маленький ресторанчик содрогался от раскатов хохота.
Просмотр прошел отлично. Комментарии были профессиональны. Завтрашний день было решено посвятить осмотру Вашингтона. Все разошлись покурить, выпить коктейль, сделать необходимые звонки, и только Пинкс продолжал кружиться возле Жирянова, отгоняемый Укстоном. Все были в шикарном расположении духа, и готовы к празднованию, как ехидно заметил Джим:
- ...наличия куска настоящего мяса на скелете проекта, представленного Дэвидом...
«Как бы я хотел, чтобы все сложилось...»
Александр Пономарев
Утром следующего дня гости мы с Укстоном, гости, а также приехавший на подмогу Грег, провели потрясающий теплый день, осматривая Вашингтон. Экскурсию решено было сделать пешей, и помощь Джима с Грегом дали возможность разделить гостей на две группы, для одной из которых переводила Алена, а для другой - я. Мы пробродили часов до трех дня, забыв про ланч и разомлев в первых лучах теплого весеннего солнца. Впереди был сложный путь, со множеством политических и стратегических препятствий, длительная борьба за право быть узнанными, а затем и признанными, и многострадальные сражения за тендеры, по результатам напоминающие Бородино.
Но сегодня мы веселились – покупали забавные сувениры, тишотки с видами Вашингтона и смешными надписями, бейсбольные шапочки с гербами вашингтонских университетов, хот-доги, pretzels – щедро посыпанные солью кренделя, и холодное баночное пиво. Обедали мы в простой итальянской пиццерии. Гости удивлялись вкусовой разнице идентичных блюд в Москве и в Вашингтоне, Алена благодарила меня за данную сердечно-сосудистой системе ее отца алкогольную передышку, а сам Пономарев затеял драку с Доди за право оплатить счет.
Выйдя на улицу и медленно вдыхая весенний воздух, Александр мечтательно произнес:
- Как бы я хотел чтобы все у нас сложилось...
И я тут же увидел еще молодого, полного энергии и замыслов, но очень уставшего от жизни человека...
Когда писались эти строки, мне сообщили о его смерти. Да будет земля тебе пухом, Александр!
Мы медленно побрели в гостиницу, и позволили себе полузабытую всеми роскошь дневного сна...
Меня разбудил телефонный звонок. Консьерж докладывал о приезде первой группы гостей. Все номера были подготовлены, каждого гостя ожидал пакет с брошюрой с распорядком следующих двух дней конференции, регламентом выступлений, составом российской делегации, фотографиями, запечатлевшими моменты проведения эксперемента и краткое описание сути технологии. На отдельном листе был напечатан номер счета, которым необходимо было пользоваться для оплаты услуг ресторана и бара. Описание технологий было распечатано на пятнадцати страницах, в этот раз, к счастью, без иллюстраций, и тоже было составной частью пакета. Кроме того, в каждом пакете было несколько небольших сувениров из России, предусмотрительно привезенных Аленой. К пакету был прикреплен информационный листок, на котором был отпечатан номер моей комнаты и номер моего телефона.
Первым позвонил Дэйв Джонсон. Осведомившись, остаются ли в силе все договоренности, касающиеся проведения конференции, и получив утвердительный ответ, он предложил минут через сорок встретиться в баре. Я обрадовался, намереваясь представить ему наших гостей, но Адмирал, уезжая, строго-настрого запретил мне делать это, дабы, как он выразился, не смазать эффект первой встречи. Я несколько удивился, но решил не спорить с ним. Когда через часок я направлялся в бар на встречу с Джонсоном, то понял, что не смог бы представить некоторых из гостей, даже при желании нарушить рекомендации Мика.
Адмирал Григорьев провел несколько часов в номере Жирянова. Теперь он безуспешно пытался добраться до собственного номера, явно плохо ориентируясь во времени и месте своей дислокации. Я понял, что и Жирянов, скорее всего, выглядит не лучше. Оказав помощь Григорьеву, в достижении предмета его вожделения – находившейся в его номере койки, я проследовал на встречу с Джонсоном. К этому времени уже приехали коллеги из Монтаны, Нью-Джерси и Окланда. Увеселение их взяли на себя Терри, Укстон и Дин. Доди и Григорьев пошли отдыхать в предверии тяжелого дня.
Естественно, что в баре все пересеклись, и далее вечер носил столь привычный для вашингтонцев оттенок – выпить энд закусить. Наши гости тоже взяли тайм-аут и отдыхали у себя в номере. Алена работала над завтрашним выступлением Жирянова, поскольку требовалось поддерживать легенду о желании гостей иметь собственного преводчика. Да и Александр хотел понять, как распорядились его финансами, направленными на образование дочери, ибо к тому времени Алена, продолжая столь любимое ею образование, изучала японский. Как в дальнейшем показала история, финансами распорядились хорошо.
К полуночи все достаточно утомились и разбрелись по номерам. Я проверил готовность на завтра конференционного зала, напомнил дежурному консьержу о необходимости наличия к восьми утра горячего кофе с круассанами и соков, и протрубил сам себе отбой.
Отбой, однако, получился не очень спокойным. Ввалившийся около двух часов утра Укстон потребовал абсолютно точного расписания распорядка грядущего дня и хитро осведомился о наличии запасных стульев. Я объяснил ему, что запасных стульев нет, поскольку он сам настаивал на исключительной избранности посещения.
- Я и продолжаю это делать, - сказал Джим, и гордо проследовал в свою опочивальню, опустив дальнейшие объяснения.
Каким-то образом это заявление посла расслабило меня, напомнив, что я член довольно серьезной команды, и я, наконец, уснул.
«Господа, доброй ночи! И благодарю Вас за это удивительное открытие, которым Вы любезно согласились поделиться с нашим государством»
Проснулся я от вернувшего меня в далекое детство запаха одеколона и осторожного вращения ручки входной двери. Набросив халат, я пошел открывать, мельком взглянув на часы – было 4-15 утра. Я поспал чуть более часа. За дверьми номера стоял, при полном параде, облитый солидной порцией «Шипра», Григорьев. Взглянув на меня, он командным голосом произнес:
- Завяжи красиво галстук, свари кофе, и налей рюмку коньяка.
Галстук завязать я мог, коньяк имелся, а вот кофе был только растворимый. Но адмирала это устроило. Проведя со мной минут сорок, он вернулся к себе в номер, разрешив мне приводить себя в порядок. Насколько позволяло время, я так и поступил, и отчалил в направлении конференционной комнаты, предварительно разбудив Укстона и сказав ему, что у него есть четверть часа на «walking through the mist».
Войдя в конференционный зал, я увидел, что еще не были принесены видеомагнитофон и телевизор с большим экраном. Еще минут тридцать у меня заняли поиски консьержа, к этому времени как раз появился Хуссейн, и мы с ним, обнаружив телевизор и видеомагнитофон в другом, маленьком конференционном зале, перевезли его на положенное место. К этому времени официанты подвезли сервиз на пятьдесят персон, соки, кофе и круассаны, сливки, сахар, и прочие пищеварительные мелочи. Мы были готовы к встрече, на подготовку к которой было потрачено столько сил и на которую возлагалось столько надежд.
Первыми появились Алена с отцом, МакКейни и Жирянов. Затем начал собираться цвет американского государственного аппарата и ВПК. К девяти часам все были в сборе. Мик предложил начать встречу с кофе, затем провести ознакомление с участниками, что должно было занять немало времени, затем перейти к ланчу, после которого и начать конференцию. Все согласились, а Укстон заметно поскучнел, и через несколько минут, попросив у меня мобильный, отошел в пустынный угол конференц-зала и сделал телефонный звонок. После чего, несколько повеселев, начал свое знаменитое пиарное танго, легко скользя по залу от одного собеседника к другому, и находя со всеми общие темы, знакомых, и любимые шутки – здесь посол был в своей стихии.
Представления заняли чуть более трех часов. Самым пикантным было представление Укстона, сделанное им следующим образом:
- Не буду тратить время на представление моей скромной персоны, ибо отлично знаю, что все собравшиеся читают газеты.
Собравшиеся засмеялись, зааплодировали, и он, довольный, уселся. Я слушал представления, и ощущал внутреннюю радость и спокойстие, в отличие от пресс-конференции с предыдущим проектом – «ЭКИПом». Когда все собрались на ланч, Укстон попросил минуточку внимания и проинформировал нас, что на вторую часть конференции приедет любезно согласившийся присутствовать член Администрации Президента, что само по себе исключает употребление алкоголя во время ланча, и грустно добавил:
- Основная жертва этого требования – я сам.
Все тридцать два присутствующих улыбнулись и потянулись на ланч.
Во время ланча я четко уловил выжидательный настрой гостей – все явно старались побыстрее перейти к «мясу». Трапеза была завершена в рекордно короткое время – Анжей метался по залу, предлагая живительную влагу, и не понимал что происходит – все отвечали ему вежливым отказом.
Поднимаясь в конференц-зал, мы столкнулись с молодыми людьми, неотъемлемой частью головы которых являлись переговорные устройства – это была охрана нашего важного гостя. Укстон начал подгонять всех, отыскивая курящих, и торопя их пройти в зал. В зале нас уже ожидал невысокого роста человек приятной наружности с очень смышлеными и недобрыми глазами. Он был достаточно хорошо известен всем присутствующим, чтобы избежать необходимости представляться. Извинившись за то, что несколько ускоряет события, он попросил, если это возможно, изменить регламент конференции, начав ее с просмотра кассеты, а затем уделить несколько минут вопросам и ответам. Не имея особого выбора, согласились все, кроме Жирянова, которому пришлось объяснять значимость самого присутствия представителя Администрации Президента на конференции.
Кассета была просмотрена. Гость улыбнулся извинениям, принесенным Укстоном за качество ведра, и недавней истории ему сопутствующей. Жирянов ответил на несколько вопросов, гость пообещал донести до, как он выразился, правильных ушей информацию, которая по его мнению, была неординарной. Поблагодарив Мика за приглашение он пожал руку растерянному Укстону. До этого момента укстон считал приезд гостя исключительно соей заслугой. Гость помахал Пинксу, дружески похлопал по плечу Василия, и удалился.
Со словами:
- Время пива! - Терри и Дин пытались было выбраться из зала, но были остановлены МакКейни, объяснившим им, что все остальные присутствующие заслуживают того же уважения, что и недавно покинувший конференцию гость.
Немного побурчав, «Шерочка с Машерочкой» затихли, и до конца конференции выразительно смотрели на меня и Укстона в поисках взаимопонимания.
Шквал вопросов, обрушившийся на Жирянова с Григорьевым, заставил меня уделить полное внимание их ответам, ибо, войдя в азарт, Василий вполне мог сказать что-то лишнее. Слева от него сидел Дмитрий, справа Александр, и, четко улавливая момент, когда я давал понять о несколько настораживающей природе вопроса, одергивали Жирянова, напоминая ему, что ответ является частью конфеденциальной информации.
«Допрос с пристрастием» продолжался три с половиной часа, затем устали и вопрошающие, и отвечающие. Пришло время обеда. Я попросил Александра и Алену сесть рядом с Васей, ибо у Григорьева можно было узнать только то, что он сам хотел рассказать. Обед после серии тостов «На здровя!» плавно превратился в продолжение конференции, и Мик напомнил, что завтра до полудня предстоит еще одна серия вопоросо-ответов. Однако страсти не улеглись и Жирянов, выйдя покурить, пытался на салфетке нарисовать друзьям из Монтаны схему процесса с какими-то химическими формулами.
Пришлось, извинившись, салфетку забрать, а рисовавшего – увести под «надзор» Пономарева. Порезвившись еще пару часов, гости ушли и, неожиданно, я обнаружил Жирянова, Джонсона, Мартинсона, Укстона, Понамарева и Адмирала, сидящими в углу стола с бумагами и ручками в руках.
Выбор у меня был невелик. Либо я сейчас и уже на все время участия в проекте одеваю на себя официально мундир надсмотрщика, со всеми вытекающими недружелюбными Укстоновскими акциями, либо – присоединяюсь к группе «технологического сотрудничества» и участвую в акции с последующим противодействием в случае необходимости.
Присев рядом с теплой компанией, я почуствовал возникшую напряженность и предложил тост:
- За конфиденциальность, не отягощенную недоступностью!
- Приятно слышать свои мысли, сказанные коллегами, - с достоинством произнес Джим, и все расслабились.
Лишь в потемневших глазах Жирянова заметались вопросительные мотивы.
- Извини, Василий, что оторвал. Это твой час – господин Джонсон прекрасно ориентирутся в этой области, как и в области права, - еще раз вставил я для полного понимания приутствующими, что «слива» не ожидается, а ожидается научная дискуссия с некоторыми отступлениями от конфиденциальности.
Исходя из того, что все остались на местах, условие было принято. И до часов двух утра все дружно пили и дискуссировали, одновременно поглощая в больших количествах различного рода орешки, чипсы и нарезки, предоставленные услужливым Анжеем. Время закрытия ресторана давно прошло, а Анжей был по-прежнему любезен. Это навело меня на мысль, что и ему пришлось пройти «инструктаж».
Было исписано листов пятнадцать, сломаны грифеля у четырех карандашей и две шариковые ручки устали писать. В четверть третьего Джонсон встал во весь свой немалый рост, абсолютно трезво оглядел нас всех, и произнес:
- Господа, доброй ночи! И благодарю Вас за это удивительное открытие, которым Вы любезно согласились поделиться с нашим государством. Завтра господин Мартинсон оформит необходимое для ВПК представление технологии, и предложит испытания ее зрелости на определенных объектах. Рекомендации он отдаст Вам на утверждение, после чего их рассмотрю я, и, с Богом!
Повисшее волнительное молчание прервал Укстон, громко высморкавшись в свежайший нагрудный шелковый платочек. Попросив у Жирянова сигарету, закурил МакКейни. Потянулся за сигарой Александр. Алена, недоверчиво глядя на меня, тихонько переводила Жирянову и Григорьеву смысл сказанного Джонсоном. Я обескураженно смотрел на всех и не мог найти нужных слов. Их нашел Мартинсон:
- Неверно было бы, по отношению к нашим коллегам, обещать им устланный розами путь к утверждению технологии, как официально рекомендуемой. Скорее всего, путь этот будет устлан необходимостью, пусть даже временно, перебраться с семьями, в нашу Богом забытую страну и прозябать в одной из национальных лабораторий, возможно даже той, где имею чудесную возможность работать по 25 часов в сутки я, за довольно умеренную плату. Единственным радостным фактом можно будет считать наличие рядом отменного паба, за что и предлагаю поднять тост!
Все облегченно заулыбались, а Пономарев отнюдь не профессионально начал тискать меня в своих медвежьих объятиях и восклицать:
- Ну ты даешь! Только ты мог это пробить!
Югослав, почуствовав близкий финал мероприятия, начал медленно и незаметно уносить стоявшие на столе бутылки с алкоголем (не очень принятая на Западе культура пития!) и чипсы с орешками, но оба адмирала одновременно взревели:
- От стола! Пока не позовут!
И уставший Анжей поплелся в бар, где проспал до «первых петухов», роль одного из которых выполнил примчавшийся в бар Хуссейн:
- Ты сошел с ума, мы так недоговаривались!
И тут, так и не ушедший спать Джонсон, отойдя от стола и взяв аккуратно за руку Хуссейна, вышел с ним из ресторана. Через несколько минут Дэйв вернулся, а еще минут через 10 пришла миловидная кухарка и взяла у нас заказы на завтрак, обещав все принести через полтора часа сюда же. Минут через двадцать все разбрелись на часок, привести себя в порядок, а Алена, яростно прошипев мне в ухо:
- Где мой шопинговый гаут? Завтга во второй половине ты мой! – помчалась за Александром, не желающим заканчивать ночь.
В номере меня ждал недовольный Джим.
- По-моему, ты опять что-то затеваешь. Зачем ты все время останавливал Жирянова?
И, воспользовавшись его же уроками, я объяснил уважаемому послу, что сегодняшняя конференция при неправильном обращении с Жиряновым могла одним махом закончить его надежды на возвращение в лоно столь любимого им Госдепа, на получение финансовых привелегий, и на наличие дальнейшего желания у ВПК вообще общаться с нашей фирмой. Во время конференции, во время выступления Жирянова, а особо во время части вопросов и ответов то и дело слышались щелчки карманных миниатюрных магнитофонов. Укстон подумал, и не применув подколоть меня, сообщил:
- Возможно, ты имеешь резон. Тем более, что опыта в этой области у тебя значительно больше, - и увидев мой усталый и не очень добрый взгляд, добавил - Шутка. Просто шутка.
Мы разбрелись по своим спальням, не выпив традиционного виски на льду, и не очень довольные друг другом.
«Жирянов отчеканил с видом отличника:
- Мы всегда готовы сотрудничать со всеми, и на соответствующихнашим интересам условиях предоставить лицензию на использование технологии!»
Утренний завтрак был несколько сумбурен, поскольку, как я и предполагал, большая часть гостей, просмотрев и прослушав записи, подготовили немало вопросов. Учитывая, что на час дня было назначено закрытие конференции, все звонили спросьбой начать работу раньше, намеченных 10:00 утра.
Первыми атаку начали коллеги из «LOTO», и их вопросы в основном относились к области прикладного использования достижений технологии, на что ведущий прессконференцию Жан Лумажер отсылал их к ответам, находящимся в брошюрах, розданным всем гостям еще в начале конференции. Недовольные, монтановцы прекратили свои попытки, и далее последовал ожидаемый всеми вопрос о желании ученых сотрудничать в строительстве комплекса по переработке радиоактивных отходов, что подразумевало и передачу патента. Эта ситуация была нами проиграна, и Жирянов отчеканил с видом отличника:
- Мы всегда готовы сотрудничать со всеми, и на соответствующих нашим интересам условиях предоставить лицензию на использование технологии!
Вероятно, это был правильный ответ, ибо далее представители различных ведомств перешли к вопросам плана - во что обойдется строительство комплекса, как долго оно продлится, существует ли предпочтение определенному климату в месте строительства завода, наличие проекта завода и т.д. Все продолжали находиться в великолепном расположении духа, кое-кто начал посматривать на часы, видимо, чтобы иметь достаточно времени до отлета насладиться российской гостеприимностью еще раз. Принесли шампанское. Все подняли тост за планируемое сотрудничество, и конференция грациозно перешла в прощальное застолье.
Разъезжались гости, бурно выражая свою признательность, как за гостеприимство, так и за столь необходимую технологию, и каждый из оттъезжающих считал своим долгом подойти ко мне и сказать:
- Я сделал все что я мог – как и обещал.
Я с улыбкой вспомнил очередь за акциями из «прошлого анекдота».
Алена не отходила от меня ни на шаг, и в тот момент, когда оттъехал последний гость, а Пономарев попросил уделить время полуденному сну, проявив чисто отцовскую хватку, она взяла меня об руку и нежно, но твердо сообщила:
- Пога.
Я понял –мечты о полуденном сне растаяли.
Зайдя в свой номер я изучал очень грамотно составленный Аленой шопинговый список. Алена в это время узнавала у дремавшего отца, какую из своих кредиток он предпочитает, чтобы она использовала. Проштудировав список закупок, я понял – мероприятие сие как минимум часа на три. Я объяснив ситуацию всегда понимавшему меня Укстону и, неожиданно получил твердый отказ позволить мне покинуть гостинницу:
- Мы не можем оставить наших гостей без хотя бы одного преводчика больше чем на час, полтора.
Узнав у Джима, ожидает ли он кого-то еще, я услышал в ответ:
- Никто ничего не знает.
Мне пришлось объяснить радостной Алене, что ситуация складывается следующим образом: у нас с ней есть час сегодня, пока все спят, и час завтра, объяснив это проблемами с переводчиком. Не могу сказать, что Алена обрадовалась, но ситуацию оценила правильно.
- Будем быстго ходить, и качественно покупать.
Мне лично предложение понравилось.
В первом же магазине, в который мы вошли, взяв в руки кредитку Алены, кассирша потратила минут пять, глядя то на нас, то на карточку, после чего мне пришлось ей объяснить, что в ее обязанности входит получить оплату, а не изучать лица, и попросил вызвать менеджера. Менеджер был вызван, и с недоразумением было покончено.
Кассирша имела основания быть аккуратной – в то время в Вашингтоне процветали посланцы братства российских просторов, увлекшиеся прибыльностью таких непрозаических профессий, как поставка девочек, героина и кража кредитных карточек. Узнал я это совершенно случайно, познакомившись с достопримечательностью ночного Джорджтауна, посланцем аналогичного братства с Елисейских полей – Франсуа.
Франсуа занимался тем, что открывал бары в угрюмых уголках Джорджтауна, как правилодвухэтажные, делал косметический ремонт, посвящал первый этаж возможности пития алкоголя, получения удовольствия от его бесподобного обращения с фортепиано и песен, исполняемых в манере Азнавура, а также порциям «неземной радости», приобретаемым желающими, и используемым им самим. На втором этаже заведения процветало стрип-шоу и располагались небольшие кабинки, в которых можно было поближе ознакомится с исполнением особо «рискованных» стрип-номеров. И вновь побаловаться порцией «неземной радости».
Жил Франсуа, как правило, в кабинете, являвшимся необходимым атрибутом всех открываемых им баров, и в тот момент делил ложе с наиболее приглянувшейся ему представительницей верхнего яруса бизнеса. Бары его закрывали с периодичностью раз в год, и с этой же периодичностью он открывал новые, но уже с новым составом, ибо по странной случайности прежний состав оказывался за решеткой. Так вот, второй этаж заведения и курировали посланцы «братков», а свободное время исполняли в Вашингтоне все популярные в то время номера с кредитками и т.п. (чем и объяснялась взволнованность кассирши). В одном из баров Франсуа я познакомился с Тони, посланным итальянскими покровителями Франсуа для наблюдения за соблюдением финансовой дисциплины руководителями обоих этажей. Тони плотно осел в Вашингтоне, удачно женился. Я был приглашн на крестины его сына, первенца. Там присутствовали уважаемые люди, создающие атмосферу, схожую с атмосферой на свадьбе дочери дона Корлеоне. Единственный, кого я там не увидел, был Франсуа, бесследно исчезнувший из Вашингтона.
Однако, вернемся в шопингу. Далее у нас все прошло довольно гладко, если не считать допущенную Аленой стратегическую ошибку. Не прислушавшись к моим предостережениям и серьезно отоварившись в элитном магазине обуви и кожаных изделий, Алена не захотела продолжать путешествие, нагрузив меня пакетами, пусть даже из дорогого магазина. Невзирая на мои увещевания, что наше время подходит к концу, а пакеты не настолько тяжелы, чтобы обременить ими мое изможденное утренними гимнастиками тело, она настояла на предложенной владельцем магазина услуге - доставке пакетов в гостиницу. Сделав еще несколько мелких покупок, и схватив по дороге «мегзостный» хот-дог, мы вернулись в гостиницу.
В холле нас уже поджидал Пономарев. Произошло то, что я и предполагал – пакеты с покупками были доставлены до того, как мы вернулись, и, поскольку фамилия отца и дочери для американского уха звучали идентично, вышколенный консьерж тут же набрал номер Александра и сообщил, что на его имя прибыли пакеты.
В одном из пакетов лежала копия счета. Этим и объяснялся угрюмый вид, с которым Александр вышагивал по холлу.
- Нормально отоварились? – злорадно спросил он.
- Отменно, - спокойно ответила Алена, сообразив в чем дело, - Кстати, ремень там для тебя, другой для Сережи (ее брата), сумочка и перчатки – для мамы. И ты знаешь, что когда ты злоупотребляешь алкоголем, тебе нельзя нервничать. Thank you, Дэвид! – повернулась она ко мне и чмокнула в щеку, затем чмокнула отца, и упорхнула к себе в номер, успев прокричать из закрывающихся дверей лифта – Только не напивайтесь сильно, чегти!
Александр посмотрел на меня и пробурчал:
- Тоже мне, гид-телохранитель. Не мог бабу остановить.
- Между прочим, это твоя дочь, - спокойно заметил я, - Со всеми вытекающими отсюда генами. И, демонстративно потянув носом воздух, с улыбкой добавил, – Чувствую правильный запах – запах доброго коньячка. Дружище, твой организм на правильном пути, чего, к сожалению, еще не могу сказать о своем. Есть предложение проведать нашего друга Анжея, дабы исправить несоответствие.
Не умевший долго злиться Пономарев радостно рассмеялся, и дружески обнял меня:
- This is great idea, my friend!
«Гости улетели, оставив сладкое ощущение победы, общения с Родиной, и выполненного по отношению к человечеству долга»
К тому времени в здании Сената я был дважды, и меня не переставала удивлять возможность оказаться в вагончике небольшого метрополитена, соединяющего Сенат и Конгресс, с людьми, фотографии которых постоянно мелькали в прессе.
Правда, я был несколько озабочен возникшей в последнее время путаницей при досмотре – когда посетителей заставляли раздевать все, что можно было раздеть. К счастью, с нами этого не произошло, ибо предусмотревший все Укстон договорился с референтом сенатора, и нас уже ждали. Нам пришлось ответить на немногочисленные вопросы, вынуть все из карманов, и через несколько минут заскочить в вагончик метро, в котором мы тут же носом к носу столкнулись с Робертом Кеннеди. Он обрадованно обнял Жана. Узнал цель нашего пребывания илюбезно согласился на о фотосессию через несколько часов. Думаю, что до сегодняшнего дня на столе у Александра стоит фотография Роберта Кеннеди с надписью «Welcome to USA».
Попутешествовав по коридорам Сената, мы отправились на запланированную встречу с сенатором Кенери. В его кабинете стояла неизменная скрипка, на столе беспорядочно лежали бумаги и книги, а самого сенатора, мне показалось, мы разбудили. Укстон быстро ввел его в курс дела, и следующая выделенная нам четверть часа была посвящена лекции на тему - как здорово, что наши страны сотрудничают.
Само посещение Сената, а, в особенности, переговоры с Кенери, произвели на наших гостей неизгладимое впечатление.
- Даже если бы ничего не получилось, только из-за этого стоило приехать, - возбужденно произнес Пономарев.
Остальные бурно поддержали его. Укстон был счастлив. Жан же принялся объяснять, что ничего сложного в этом не было, и если всем так понравилось, он может организовать еще один визит. Отсутствие Адмирала мы объяснили тем, чтоон «испортил достаточно много обуви, шаркая по этим полам».
Деловая хватка Александра взяла верх, и он попросил возможности встретиться с нашими юристами, чтобы обсудить дальнейшие шаги совместной деятельности. Я предложил дождаться приезда Адмирала, поесть ланч и договориться о встрече с юристами. Обрадованный Мушелл подхватил мою мысль, и мы все отправились поланчевать, по дороге зайдя в офис Рэйкеров, и оговорив время встречи. Пока все складывалось довольно нормально.
МакКейни появился через час. На встрече Рэйкеры предложили нам создать международный консорциум. Все сочли это очень правильным делом. Доди, затаив дыхание, поинтересовался, сколько это будет стоить, на что Рэйкер-отец ответил, что у нас еще будет достаточно времени оговорить этот момент. Юристы также предложили оформлить необходимые документы в России, используя их московский офис, но Александр сказал, что этим займется он сам, и все расходы возьмет на себя.
Итак, на пятый день пребывания в Вашингтоне у нас организовывался консорциум и появились связи в ВПК Соединенных Штатов, заинтересованные в продвижении нашей технологии. Создаваемый консорциум должен был представлять нас на мировом рынке, а также отвечать за получение патента в США на технологии, предоставленные российскими учеными.
Сложно было перероценить значение этого для Григорьева с Жиряновым, отдавших свои лучшие годы разработке этих технологий, так и не получивших признания на Родине. Все были очень довольны, в том числе и мы. Адмирал увидел, что не зря проводил время в компании злостных алкоголиков, как он стал на третий день называть нас, Александр - что это все достаточно серьезно, а значит, можно более расслабленно общаться с корейцами, к тому времени уже грозившими разного рода судебными действиями. Я понимал, что, по-моему, за многие годы добился того, что не только выполнил свой долг, но и, возможно, обеспечил свою старость, причем сделал это в очень достойной компании. И, естественно, после визита к Рэйкерам, мы все завалились в «Демо-клуб», где Терри устроил поистине королевский вечер, начав его, правда, с телефонного звонка Надин, в котором наиболее часто употребляемым было слово «миллионер». В тот момент, когда это происходило, Укстон упреждающе посмотрел на меня. Я смолчал, давая возможность будущему барону тоже ощутить сладкий вкус победы.
Через час возле нашего столика начали собираться пришедшие расслабиться конгрессмены и представители прессы, среди которых была самая неординарная, уважаемая и пожилая представительница стаи журналистов, обслуживающих Белый Дом - Роуз. Пожелав нам успеха, она мягко заметила, что невзирая на то, что мы не сочли нужным пригласить ее освещать прессконференцию, она тем не менее в ближайшее время задаст вопрос президенту о его его отношении к нашей программе. Укстон поднялся со своего места, поцеловал ей руку, и сказал, что, как истинный республиканец, он приходит в эту клоаку только по двум причинам – здесь платят за его выпивку, и он имеет возможность периодически поцеловать руку Роуз. Старушенция расцвела, но, не изменив профессиональной привычке, между прочим заметила Джиму:
- По-моему, ты свое уже отгулял?
Укстон еще раз поцеловал ей руку, и, покачивая тем, что по словам посла, называли лет сорок назад лучшими бедрами Вашингтона, отплыла.
Вслед за Роуз подошло несколько человек, оведомленных о визите наших друзей из Москвы, и поскольку каждый из них представлял то ли «Филипп Моррис», то ли «Дженерал Моторс», поинтересовались, что мы можем предложить на просторах СНГ, чем бы их фирмы могли заняться. Совершенно неожиданно для меня Укстон сказал одному из представителей, обращаясь, в принципе, ко всем:
- Мы будем польщены возможностью работать с вашими фирмами, и в ближайшее время надеемся с Вашей помощью встретиться с правильными людьми для переговоров.
После этого парни больше не отошли от нашего стола.
Часам к десяти вечера приехала Кэйт, мило поздоровалась с гостями, пожав руку каждому из них, укоризненно посмотрела на стоящую рядом с Миком пепельницу, с прислоненной к ней дымящейся сигаретой, которую тот незамедлительно пододвинул к Терри, и заметила:
- Не думала, что республиканский крейсер Адмирала когда-либо войдет в демократическую гавань.
На что Укстон дипломатично отпарировал:
- Работать надо уметь с обеими сторонами Конгресса – говаривал великий Рейган.
Посидев еще минут тридцать, выпив бокал красного вина и мягко отменив бурбон, заказываемый Адмиралом, она предложила ему сдать вахту. Мик радостно согласился, и, попрощавшись со всеми, пошел вперед, к выходу, оставляя за собой безопасное пространство для идущей сзади Кэйт. Мы оставались еще часа два. Алена с Дином изучили все три этажа, и теперь сидели возле барной стойки, о чем-то беседуя. Александр уже дважды к тому времени обращал мое внимание на эту ситуацию, но я успокаивал его тем, что Дин исключительно любопытен, но не более того, да и завтра вечером, к сожалению, они улетают.
Терри щедро рассчитался за вечер, вызвав на лице у Доди румянец умиления. Даже не пробуя самостоятельно сесть в свой минивэн он хотел отправится домой на такси, но несколько минут покачавшись – передумал:
- На такси я могу уехатьв любое время. Поехали в бар, в Джорджтаун!
Стан извинился, поблагодарил за вечер и уехал. Григорьев с Доди тоже заторопились в гостиницу, к столь любимому ими порноканалу, горячему чаю и восточным сладостям, закупленными Доди в неимоверных количествах. Мы же с Александром, Аленой, Жиряновым, Дином и Терри и Укстоном, отправились дожигать ночь перед отъездом.
Ночь плавно переросла в утро, дринки плавно перешли в ранний завтрак в баре гостиницы, все еще без захода в номера. К 11 утра нас начали одолевать «смутные сомнения» в необходимости отлета именно сегодня, но свежевыбритый подтянутый Мик, приехавший попрощаться, отменил смуту, попросил всех разойтись по номерам – освежиться, и вернуться к 14:00 на «отходную», на которую они с Укстоном пригласили двух интересных людей.
Придя в номер, мы с Джимом заснули как убитые, и я проснулся только на четвертый звонок, сделанный заранее предупрежденным консьержем, привел себя в порядок, разбудил брыкающегося посла, и пошел проверить готовность гостей.
Гости были «готовы». Никто из них и не собирался ложиться спать, и они как раз заканчивали алкогольный комплект, запасливо привезенный из дому, поднимая тосты за процветание Штатов, за успех, за предстоящий переезд, и даже за меня. Напоминание о приглашенных Адмиралам и Укстоном гостях содействовало их возвращению к реальности – необходимости принять душ, переодеться и появиться в баре самое позднее минут через двадцать.
Захватив Укстона, я спустился в ресторан, где за нашим столиком уже мило ворковали Мик, Алена, наш старый знакомый Дэйв Джонсон, и сидящая рядом с ним незнакомая мне светловолосая веснушчатая дама лет 37, облаченная на английский манер в шифоновое платье, наброшенный на плечи пиджак, и туфли-лодочки, оказавшаяся представителем Госдепа, координатором программ по ядерной безопасности, Шэрон Майерс, как представил ее Джонсон.
- Миссис Майерс любезно согласилась помочь вам правильно ориентироваться в запутанных коридорах Госдепа, - хохотнул Дэйв
- Некоторые из которых были построены с участием вашего покорного слуги, - мягко ввернул Укстон, представившись, и рассказал историю о создании им буфета в Госдепартаменте, естественно, получившего право на продажу алкогольных напитков.
Миссис Майерс вежливо улыбнулась, и достав одну из, как я понял позже, заранее заготовленных иголочек, произнесла глубоким низким голосом:
- Наслышана, наслышана... Всегда приятно встретить бывшего... гм... коллегу.
В рабочем возврасте, в котором в тот момент находился Джим, «бывшими» работники Госдепа становятся только только в силу чрезвычайных обстоятельств. Укстон намек понял, нимало не смутился, и галантно добавил:
- Приятно будет ощущать себя в руках такого прекрасного поводыря.
Тут пришла очередь смутиться госпоже Майерс, но, на ее счастье, в это время вошли гости в облаке многочисленных ароматов, среди которых превалировали два – водка, и совершенно потрясающие женские духи. Ноздри Алены расширились, тело напряглось, и медленно повернув голову в сторону отца, она вопросительно посмотрела на него.
- Ну перепутали, ну бывает, - отшутился Александр, а за его спиной дружно хихикала троица.
- Пагазиты, - гневно сверкнув глазами и широко улыбаясь, произнесла Алена. Смешки за спиной Александра тут же прекратились.
Укстон представил гостей миссис Маейрс, попутно заметив, что сегодня день отлета, и, делая заключительный шопинг в одном из торговых центров, наши гости попали под шквал парфюмерной презентации. Майерс понимающе улыбнулась, и покончив с салатом, мягко начала подготавливать почву для своего отбытия и нашей последующей встречи.
Поблагодарив за ланч и пожелав гостям счастливого пути, она пригласила нас с Укстоном к себе в кабинет через неделю, для обсуждения дальнейших действий. Посидев еще немного, ушел и Джонсон, оговорив с Жиряновым возможную дату приезда в Россию Ричарда Мартинсона, с рабочим визитом, для ознакомления с работой оборудования и составления отчета по зрелости технологии и возможности ее применения.
Анжей тотчас же «оживил» стол, поставив на него батарею бутылок и различные морепродуктовые деликатесы. Отдельно принес дымящуюся картошку и селедку, подчеркивая, что картошка с селедкой – это его подарок отъезжающим гостям.
Началась отходная...
В здание аэропорта, сбросив чемоданы на тележки носильщикам и оформив билеты, ввалилась наша пестрая компания. Пономарев, поддерживаемый Дмитрием и Аленой, пытался ворваться в дьюти-фри, чтобы купить Адмиралу подарок. Укстон, по старой привычке одаривал гостей газетами, бесплатно предлагаемыми в здании аэропорта. Григорьев присел на несколько минут, и тут же уснул абсолютно беспробудным сном, вкусно похрапывая,. Жирянов метался в поисках места для курения. Терри, Гордон, МакКейни и я пытались собрать чесную компанию и довести до ворот, ведущих на посадку. Еще минут двадцать заняли лобызания, клятвы в вечной преданности и распитие на посошок содержимого фляги, вынутой разбуженным Григорьевым из внутреннего кармана макинтоша образца 1950 года. Прощание вышло шумным, долгим, привлекающим всеобщее внимание – как это всегда бывает у русских...
Гости улетели, оставив сладкое ощущение победы, общения с Родиной и выполненного по отношению к человечеству долга. Мик сразу уехал домой, а все остальные отправились в гостиничный бар, где просидели еще часа четыре, обсуждая стратегию и результаты конференции.
На Вашингтон неумолимо спускалась ночь. Уже ушел спать уставший Доди, откланялся Стан, покончив с прежней терпеливостью, напомнил о времени закрытия ресторана югослав. У меня было ощущение, что в этом маленьком зале – свидетеле стольких событий, в дальнейшем откликнувшихся эхом по всему миру, на полу лежит мишура прессконференционного карнавала, и выйдя из этой комнаты под затихающие литавры, и все более и более редкие фейерверки, мы входили в тяжкие будни вывода технологии на международную арену.
«Кто знает чувство жажды лучше бедуинов!»
Последующие три недели с моей стороны были посвящены организации поездки Мартинсона в Россию. Со стороны Пономарева они были посвящены быстрому косметическому ремонту здания лаборатории, кабинетов Григорьева и Жирянова, и облагораживанию подъездных путей. Не приуменьшая достоинства Александра, хочу заметить что сложность задач была отнюдь неравноценной. В МинАтоме, то ли по следам общения Жирянова, то ли по каким-либо другим следам, «пронюхали» о начале операции. Григорьева дважды вызывали в МинАтом, и напоминали об огромном вкладе страны в развитие лаборатории. Возникли проблемы с получением пропуска для Мартинсона на территорию лаборатории, а Российское посольство в Вашингтоне грациозно тормозило выдачу визы. Василий тем временем рыскал в поисках достаточно хорошо подготовленного профессионального перводчика, и двух новых колпаков – для себя самого и Григорьева.
Вспомнив недовольство Шефа политикой МинАтома в отношении захоронения отработанного ядерного топлива в чреве матушки-России, и давно имея с ним официальную связь, я позволил себе высказать недоумение по поводу позиции МинАтома в отношении технологии. На что Шеф предложил мне:
- А все руководство гостит на вашей, американской, земле. Держись поближе к Адмиралу – и сможешь высказать это им лично. Да и интересно, как они там себя ведут, и чего обещают.
- Понял, - коротенечко отреагировал я, и тут же набрал МакКейни, попросив его о встрече, для уточнения некоторых деталей визита Мартинсона.
Мик чуть подумал, и предложил встретиться часа в четыре за столиками бара, расположенного в гостинице «Four Seasons».
К четырем часам я вошел в холл гостиницы, и проследовал к барной стойке. Слева от меня расположилось пространство, отданное желающим пообедать, не спускаясь в ресторан. Столики на резных ножках, стулья с такими же резными спинками, массивные кожаные диваны, тихо снующие официанты, небольшой искусственный водопад, множество различных живых цветов – все это создавало атмосферу подтянутой расслабленности. Неожиданно кто-то справа тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидел араба могучего телосложения. Его лицо показалось мне знакомым, но картотека памяти отказывалась выдать соответствие.
- С вами хотят поговорить.
Как правило, после такого предложения, медленно обводя взглядом зал, необходимо оценивать две вещи – возможного собеседника, и желание с ним беседовать.
Не обнаружив знакомых лиц, я вопросительно взглянул на гонца. Он указал левой рукой на дальний угол барной стойки, откуда мне приветливо махал мой добрый знакомый, член королевской семьи Саудовской Аравии – принц Азиз. С принцем Азизом меня связывали как деловые отношения, так и обоюдная симпатия на почве увлечения футболом. В момент нашего знакомства принц возглавил руководство футбольным клубом у себя на Родине. Наши отношения укрепило и уважение, постоянно подчеркиваемое принцем к Адмиралу, посетившему однажды с визитом Саудовскую Аравию.
Выпив по бокалу минеральной воды, мы перешли к общему проекту, касающемуся десолонизации воды – вечной проблемме Королевства. Рассыпавшись в извинениях, я объяснил причину задержки обещанной презентации, и по огоньку в глазах принца понял, что и ему вопрос обработки радиоактивных отходов не безразличен. Пообещав отправить ему по электронной почве Резюме Руководства, я отчалил от стойки, ибо к бару подошел МакКейни, и искал меня глазами. Мы поздоровались, я указал Мику на сидящего возле стойки Азиза, благодарно кивнувшего мне и радостно замахавшего Адмиралу.
Между столиками прохаживался фотограф, ненавязчиво ожидая желающих сфотографироваться на фоне сильных мира сего, расположившихся на ланч. Мне в голову пришла идея, и, испросив разрешения у Адмирала, я подошел к Азизу, и предложил ему сфотографироваться с нами. Принц был очень рад приглашению, но радость фотографа была больше. Он уже приготовился сделать снимок, как вдруг, из толпы вошедших, вырвался человек, бросился к МакКейни, и неистово поцеловал ему руку. От неожиданности фотограф сделал снимок, а Мик представил лобызателя – господин Харламов, глава МинАтома России. Мы все же сфотографировались с принцем, и подойдя к фотографу я сказал, что возьму оба снимка, попросив доставить их в мою гостиницу, расположенную напротив. Разговор Мика с Харламовым затянулся, и нежданно нагрянул Укстон тут же заказавший себе виски, и набив трубку, внимательно следивший за поведением сопровождавшего российскую делегацию Пита, британского партнера Адмирала, шокировашего посетителей своим не очень презентабельным видом. Затем, повернувшись ко мне, задумчиво произнес:
- Я последний, кто может кинуть камень по поводу небрежности в одежде, но это – показательное неуважение к собеседникам. Хотя с другой стороны, возможно одолели взятки, – и широко улыбнулся идущему к нашему столу Питу – Всегда приятно видеть опрятного человека, - поддел Укстон.
- Не все могут позволить себе одеваться как сантехники,- намекая на вельветовые джинсы и потертую джинсовую рубашку Укстона, вступился за партнера Мик.
- Посол, рад Вас видеть в трезвом здравии, - тут же нагрубил Пит, - а это, вероятно, Ваш русский фокусник с кроликом в каждом кармане, - обратился он ко мне.
- Да это он, - кротко ответил я, - но не могу понять, как один из моих кроликов выскочил, и начал гадить. Нельзя, Пит, без спроса такое делать, - и отвернулся к зашедшемуся в истерике Укстону, уловив боковым зрением широкую улыбку Мика.
Когда я повернулся обратно – Пит уже исчез.
- Не принимай это всерьез,- успокоил Мик – Пит страдает от непризнанности. Но скоро это кончится.
- Вряд ли, - подумал я, представляя в руках Шефа фото Харламова, целующего руку Адмирала.
Утром следующего дня мне позвонили из резиденции принца, чьи владения были расположены не очень далеко от обители Кэйт и Мика, и мягкий голос Азиза, пожелав доброго утра, пригласил меня на 17:00 часов на кофе с орешками, и, устраиваемым после вечернего намаза, обедом. Целью встречи было желание принца поближе ознакомиться с технологией ЗРО.
Поблагодарив, я испросил его разрешения взять с собой Терри, с которым принц был мимолетно знаком, ибо подготовить за столь короткий срок презентацию возможности у меня не было. Принц соглавился, и в 16-55 мой «Порше» подкатил к воротам его резиденции. За воротами была видна огромная зеленая лужайка и огромное количество цветов. Дом, выполненный из белого камня, невзирая на свои размеры, был легок и элегантен. Согнувшись под тяжестью содержимого своего коммивояжерского чемодана, в который он забросил все имеющиеся у него материалы по технологии ЗРО, не послушав моего предложения о предоставлении на суд принца квинтэссенции в элегантной папке, Терри нажал на кнопку переговорного устройства.
Я почему-то был абсолютно уверен в том, что он знаком с основными правилами поведения в мусульманском доме, особенно столь высокопоставленного лица, и лишь напомнил ему необходимости придерживаться этих правил не смотря на всю прогрессивность Принца. Увы, я ошибался.
Расплата за мое легкомыслие пришла немедленно. Голосом инспектора циркового манежа Терри объявил:
- Представители фирмы «EDM»! – и тихо добавил с дурацкой улыбкой – Приглашенные на обед.
Я ужаснулся.
Ворота медленно открылись, и все тот же большой араб проводил нас в зал приемов. Зал был заполнен шелковыми диванами, шелковыми подушками и подушечками, небольшими столиками, полностью заставленными орешками различных сортов и сладостями. Нам предложили сесть. Вошел повар и спросил, чего бы мы хотели. Я попросил кофе, а Терри, напрочь забыв где он, все с той же дурацкой улыбкой произнес:
- А есть пиво?
Ошеломленный слуга медленно произнес:
- Несколько минут, сэр.
Терри победоносно посмотрел на меня, намекая на несостоятельность моих предупреждений.
В зал переговоров вошел молодой, спортивного вида, очень симпатичный человек, и с мягкой улыбкой представился:
- Томас Рунке, советник принца.
Мы тоже в свою очередь представились, и Томас неожиданно задал ряд вопросов по технологии, лишь мимолетно упомянутой мною возле барной стойки. Я было собрался отвечать на заданные вопросы, но вошел встречавший нас представитель обслуги, поставил перед Терри напоминающий огромную кружку запотевший графин с ледяным пивом, вероятно привезенный из ближайшего супермаркета, и, произнеся:
- Несколько минут, сэр, - удалился вновь.
- Странный размер, - проворчал Терри, и, не, дав мне возможности предостеречь его, взял обеими руками кувшин и сделал несколько глотков.
В это время на пороге комнаты застыли официант с пивным бокалом в руке, и принц. Немая сцена продолжалась недолго.
- Так-то лучше, - прикрыв смущение сказал Терри, забрав у официанта бокал, который тот пытался поставить на стол.
Принц тактично отметил:
- Кто знает чувство жажды лучше бедуинов? Добрый день, господа.
Затем, обращаясь к нам и к Томасу, пояснил:
- Меня очень заинтересовала технология ЗРО, которой наш уважаемый Дэвид нашел возможным посвятить больше времени, нежели вопросу десолонизации, - съехидничал принц, - и потому я хочу, чтобы ты, Томас, и ты, Дэйв, разработали возможность создания совместного предприятия, занимающегося внедрением этой технологии. Разделение интересов по формуле 40-60 и, естественно, в пользу королевской семьи. Я пробуду в Штатах еще три недели, и хотел бы до отъезда подписать необходимые бумаги.
И, обращаясь ко мне, добавил:
– Работать будешь с моими лондонскими юристами, которые отлично знают Томаса. Он тебе во всем поможет. Томас не только мой советник, но и старинный друг, со времен учебы в Джорджтауновском университете.
К моменту окончания монолога Азиза, у открывшего рот от изумления Терри тоненькой струйкой пиво лилось на брюки.
- Не мой день, - вскочил Мишелл, и пиво по его невпитывающим полиэтиленовым брюкам медленно полилось на старинный, потрясающей работы ковер.
Я думаю, что этот инциндент и явился ключевым в нашем дальнейшем времяпрепровождении.
Невзирая на сервированные на огромной поляне позади дома столы, и что-то очень вкусно пахнущее, вращающееся на вертеле недалеко от этих столов, принц предложил поехать пообедать в китайский ресторан, довольно известный, но отнюдь не столь экзотичный, сколь мог бы оказаться обед в доме Азиза.
Я пребывал в странном состоянии. Никогда еще, за время моей работы в Вашингтоне, какой-либо из моих проектов так быстро завоевывал популярность и желание быть с ним связанным финансово-корпоративными узами у политико-экономической элиты.
Все разговоры в ресторане были посвящены воспоминаниям Томаса и принца, а когда Терри попытался вернуться к технологии, Азиз, глядя на меня, заметил:
- Надеюсь, ты понимаешь, что условием создания совместной фирмы является эсклюзивность использования им этой технологии в моем регионе?
Заканчивая девятую бутылку пива, Терри, икнув, отмочил:
- Принц, вы же не думаете, что мы тут же побежим предлагать ее этим евреям?
Я физически ощутил холод, которым повеяло от Азиза.
- Мы ничего не имеем против евреев. Мы недовольны политикой государства Израиль. А вы – еврей? – обратился он к Терри
Поперхнувшись пивом, Терри выдал гранда-финале: вытирая салфеткой текущее через нос пиво, с глупейшей улыбкой он пошутил:
- Исключительно по инъекции, полученной моей матерью во втором браке.
Вечер далеко не плавно подошел к концу. Принц похлопал меня по плечу, пожелал всего лучшего Терри, оплатил счет, и, прихватив Томаса, удалился. Учитывая, что половина заказанных блюд осталась нетронутой, Терри продолжал веселиться еще часа полтора, пока я не предложил ему продолжить пиршество в одиночестве. После чего он заказал еще две бутылки пива на дорожку, в прямом смысле этого слова, и, слегка покачиваясь, побрел к выходу.
Через сорок минут я сидел у себя в номере перед Укстоном, и в лицах рассказывал ему о посещении принца. Джим не мог поверить, и считал, что я приукрашиваю ситуацию. Я предложил ему дождаться завтра прихода Томаса, назначенного на шесть вечера, и отобедать с нами в номере. На что посол проворчал:
- Приглашать меня на обед в то место, где я сплю, незачем. Я бы и так пришел.
Мы выпили по виски, выкурили по трубке, и разошлись по комнатам.
Луна в окошке подмигивала мне мерцающим светом, как бы говоря: «Все только начинается, сэр!»
«...с помощью Аллаха мы добьемся огромных успехов»
«Все только начиналось» одновременно с нашими попытками скоординировать поездку Мартинсона в Питер. Жирянов определил переводчика. Джонсон оформил командировочные документы, посольство России сообщило, что вопрос визы решен, а МинАтом все не давал пропуск на территорию лаборатории. В этот момент лаборатория и Институт, на территории которого она была расположена, в полном соответствии с царящей в стране анархией, были объявлены независимыми и переведены на самофинансирование – необходимость в пропуске отпала. Все было готово для поездки.
Пономарев закончил косметический ремонт лаборатории, выделил средства на мероприятия, связанные со встречей и пребыванием Мартинсона, забронировал ему люкс в гостинице «Балтика» и прикрепил машину с водителем. Путешествовавший по всему миру Мартинсон Россию посетил впервые. Он был очарован красотами Питера, гостеприимством сотрудников лаборатории, и очень огорчен ее диким состоянием. Оказалось, что косметический ремонт Александра не охватил подсобные помещения, типа столовой и туалета, и там Ричард увидел вздыбившуюся плитку, прогнившие текущие трубы и полчища тараканов. Кроме того, оборудование было наспех покрашено, и с чьей-то непрофессиональной руки основная масса краски пришлась на загрузочные люки, отдраивать которые пришлось часа полтора. Когда я рассказал об этом Пономареву, он закипел:
- Украли, сволочи, три четверти денег, а на остаток наняли халтурщиков!
Мартинсону показали все процессы с использованием материалов, взятых с места Чернобыльской катастрофы, и снабдили кусочком металла, полученного в результате применения технологии. Жирянов в свое время подарил идентичный кусочек Пономареву, а затем и мне. Александр держал этот кусочек в стакане, стоящем у него в офисе на рабочем столе, и при переговорах с представителями фирм, заинтересовавшихся технологиями, демонстративно наливал воду в стакан и выпивал ее. Ричард и я так далеко не пошли. Образцы, подаренные нам, тоже лежали у нас на рабочих столах, у меня – в нефритовой шкатулке, а у Мартинсона – в элегантной свинцовой коробочке, и, хотя счетчик Гейгера молчал при встрече с этими образцами, фанатизм здесь был ни к чему.
А в это время в Вашингтоне я заканчивал подготовку первичных документов, названных Томасом «предложением, от которого нельзя отказаться». Я очень рассчитывал, что он прав, и поручение, данное принцем своим лондонским юристам, несет в себе заранее предусмотренное положительное решение. Тем не менее, отработав семь дней по 12-14 часов в сутки, и отдав все на суд Томаса, я получил от него следующим утром пакет с прикрепленной бумажкой, на которой было написано:
- Годится. Сжать до трех листов и снабдить сопроводиловкой.
Внизу был написан номер лондонского факса. Сжимание четырнадцати листов в три заняло у мненя еще пять дней, что и послужило поводом для звонка Азиза:
- Когда я сказал тебе о том, что у меня на рабочем столе лежит камень с надписью «Подо мной лежит спешивший», я не думал, что ты воспримешь это так буквально. Я вылетаю через девять дней. Я более чем уверен, что еще до следующего пятничного вечернего намаза ты сообщишь мне добрую весть о готовности всех документов.
Трубка затихла, а я понял, что учитываая разницу во времени с Лондоном, следующие дней семь сон не будет являться тем удовольствием, которое я смогу себе позволить. Последнюю ночь данной мне принцем недели Томас провел у меня в номере, предварительно оговорив время отхода ко сну Укстона. Посол возражал, и они нашли компромисс – мы работаем, Джим пьет, курит трубку, не рассказывая при этом ни одну из пришедших ему на ум историй, и выполняет исключительно роль классического словаря, корректора и цензора. Естественно, в три листа мы не уложились - весь документ составил семь листов.
И к первому намазу в пятницу в нашем распоряжении был отработанный и согласованный с лондонскими юристами, Саудовским офисом Азиза, с его советником Томасом, с моим председателем Совета директоров Миком и, естественно, с Терри, готовый экземпляр «Меморандума Взаимопонимания». Доклад о проделанной работе сделал Рунке, он же и сообщил принцу, что если их Королевское Величество не возражают, мы будем счастливы провести с ним вечер в абсолютно недостаточно роскошном для подобного выдающегося события, и посещения столь почетным лицом, старинном ресторане «Old Angler Inn», расположенный в сердце Потомака на бульваре Мак Артура, и в далекие времена служивший местом увеселения моряков, пришвартовавших свои суда к берегам Потомака. Их Велисечтво любезно согласились.
Перед входом в ресторан находилась выложенная старинным камнем очаровательная верандочка с несколькими журчащими фонтанами, мягко подсвеченными бледно-зеленым светом. Кроме создаваемой прелести обстановки, фонтаны, поглощая звук, давали возможность спокойно общаться за каждым столиком, не боясь быть услышанными. На первом этаже здания располагались гардероб и небольшая зала с камином и шестью диванчиками. Сидевшие на них лицом друг к другу гости общались и попивали коктейли, в ожидании приглашения к обеду, который подавался в нескольких небольших залах, расположенных на втором этаже. Наверх вела крутая винтовая лестница, служившая, видимо, не только для поддержания физической формы ее первых клиентов – моряков, но и поводом для размышления над количеством алкоголя, которым можно безопасно сдобрить подаваемые изыски.
Вариантов меню было два. Из сорока восьми блюд можно было заказать либо 24, либо 48. Во втором случае вы получали бесплатную бутылку вина той марки, которой вы решили сопровождать обед. Заметив, что бутылка заканчивается, официанты приносили следующую, и останавливать их было не принято – то есть, вы сами выбирали темп пития и, соответственно, количество употреблебляемого алкоголя. После первых шести блюд вам приносили на выбор сигару, включали бесшумную вытяжку в зале и открывали балкон, стоя на котором в летнее время, вы обдувались свежими потоками кондиционированного воздуха, а в зимнее - приятным теплом, идущим из колориферов, вмонтированных в козырек над балконом. После первой сигары, на заранее зарезервированном столике, МакКейни и принц проставили дату и свои подписи на трех экземплярах «меморандума». Затем все выпили по бокалу шампанского, и приступили к дальнейшим пищеварительным процедурам, закончившимся далеко за полночь. Принц поблагодарил всех присутствующих, и выразил уверенность, что
- ...с помощью Аллаха мы добьемся огромных успехов.
Покончив с сорок восьмым блюдом, каждый из нас получил по бесподобному фирменному десерту и чашечке кофе. Вечер ненавязчиво подходил к концу. Азиз с Томасом уехали первыми, вслед за ними Терри умчал Адмирала в ночь, пригрозив вернуться в мой номер продолжить «празднество», а Укстон, только благодаря которому нас и втиснули в давно зарезервированные списки гостей ресторана, сидя на переднем сиденьи моей машины, блаженно улыбался.
Я был уверен, что ему виделись «девочки, пальмы и белые штаны»...
«A shot of wisky to the road is on you, man»
К этому времени путешествие Мартинсона было завершено, однако, с небольшими конфузами. Каким-то непостижимым образом почти все бумаги он забыл в стенах лаборатории, из которой был отвезен прямо в аэропорт. Далее последовал звонок от Жирянова, который опять же каким-то непонятным образом совершено случайно эти бумаги нашел, и даже перевел их на русский язык. Кипел Жирянов, как чайник, который забыли снять с плиты, невзирая на уже расставленные чашки.
- Мы к нему всей душой,- заходился Василий, - а он! Старое оборудование, отсутствие журналов по эксперементам... На фиг он нам нужен!
И, перейдя на официальный тон, я объяснил Жирянову, что слава Богу, что, во-первых, не он принимает решения, во вторых, попросил его не забывать, как еще вчера он умолял, чтобы кто-нибудь приехал, пусть даже из Африки, познакомиться с технологией. Так что Мартинсон для него был еще не самый плохой вариант, но если Василию не подходит, то я буду более чем рад, если он компенсирует мне вложенные средства, отдать ему бразды правления – и повесил трубку.
Через час позвонил Александр, извинился за Жирянова. Затем то же самое сделал Григорьев. А позже позвонил и сам виновник, и все вернулось на круги своя. Но я понял – работать с Василием надо очень осторожно. Бумаги, естественно, были возвращены Мартинсону, который был несказанно рад, и мы с ним договорились, что это будет наш маленький секрет, который я впервые с тех пор позволяю себе раскрыть.
Через несколько дней я набрал Жирянова и попросил его членораздельно объяснить мне, были ли в бумагах Мартинсона какие-либо сомнения в отношении верности технологии, ибо до того, что отчет о визите стал официальным, я мог бы еще успеть пообщаться с Ричардом. Довольно уравновешенно Жирянов меня уверил, что в этом смысле все в порядке. И он был прав.
Отчет Мартинсона, переданный Джонсону, и направленный, в свою очередь, Джонсоном в Госдеп и нам, а также всем членам конференции, описанной выше, содержал положительные отзывы и рекомендации по дальнейшей разработке некоторых технологий, и внедрению наиболее зрелых из них в программы по переработке и захоронению радиоактивных отходов.
В принципе, это уже была победа. Адмирал, Терри, Жан и я были единодушны в этом вопросе, поэтому Лумажер посчитал необходимым начать, с благословения МакКейни, подготовку визита в старушку-Европу, в частности, во Францию и Германию, а Укстон, почему-то не разделивший наше мнение, как и Стан, решили закончить операцию «Кайзер». Основным их аргументом являлось то, что положительная оценка технологиии, сделанная национальной лабораторией является важным фактором, положительно влияющим на их желание сотрудничать с нами. Я не принял ни одну из сторон, как и Адмирал, но сказал, что на меня могут рассчитывать во всех вариантах. Что и произошло.
Через несколько недель возбужденный Терри сказал, что ему позвонил Жан, и попросил созвать Совет Директоров. Совет Директоров собрался, как обычно, у меня в номере, и Жан оповестил всех, что нас с ним ожидают во Франции и Англии, что он не хотел бы откладывать поездку в долгий ящик, и представил бюджет поездки.
Надо сказать, что к тому времени Доди несколько остыл в финансировании мероприятий, и даже намекал о своем желании выбыть из числа активных членов, зарезервировав за собой право на владение 5 процентами акций. Тем не менее, копия бюджета, предоставленного Лумажером, была выслана в адрес Доди и, как я и ожидал, сославшись на изменившееся материальное положение, толстяк попросился в отставку. Он получил ее на следующем Совете Директоров, равно как и щедро выделенные Адмиралом 2 процента акций. Следовательно, финансирование поездки ложилось на мои плечи.
Я попытался в кулуарах проговорить с Укстоном и Грегом возможность единоразовой невыплаты жалования Мику, но оба посмотрели на меня, как на умалишенного. Операция становилась довольно обременительной финанасово.
Пономарев в это время в Москве подготавливал почву для дебатов на телевидении Южно-Корейской Республики, и мне нужно было найти правильных участников дебатов в Европе. Таким образом, поездку отложить было невозможно. И тут, на счастье, подоспели Их Величество - Случай. Мой давнишний знакомый, ярый поклонник достоинств МакКейни, бывший, чего не бывает, координатор действий ФБР и ЦРУ в спецоперациях - Том Айронс, представил мне своего друга, и бывшего, чего тоже не бывает, визави – полковника КГБ Андрея Петренко. Наша встреча была назначена Нью Йорке, в гостинице «Palace».
В прохладном холле меня ожидали, как всегда подтянутый, Том, с вечной иронической усмешкой, и высокий блондин средних лет, с хитрыми огоньками в пронзительно-голубых глазах и добрыми ямочками на щеках. Айронс, в своих вечных ковбойских сапогах, темных брюках и клетчатой рубашке, с перекинутой на руку курткой, смотрелся очень органично на фоне полковника, облаченного в импозантный темно-серый костюм, белую рубаху и красный галстук.
Мы представились друг другу, и, переговариваясь о превратностях нью-йоркского лета, без предупреждения меняющего жару на дождь и в обратном порядке, плавно переместились в пространство возле бара, манящее возможностью расслабиться в тишине. Приятно удивив нас возможностью пообедать не сходя в ресторан, официант принял заказ – два виски для Петренко и меня, и безалкогольное пиво для Тома.
История употребления Томом безалкогольного пива, как выяснилось позже, была напрямую связана с Петренко. Однажды полковник, нарушив традиции, пригласил своего визави домой на обед. Ударов российской алкогольной артиллерии Айронс не выдержал, и хотя у обоих хватило ума не представлять отчет о проведенном вечере, в котором могли бы быть увлекательнейшие моменты выноса Андреем бесчувственного Тома с черного хода, и отправка его домой на такси. Но из чувства безопасности Том бросил пить.
Мы с полковником начали медленно прощупывать друг друга, откликаясь на знакомые фамилии и ситуации. Обед уже был заказан, Том допивал третью бутылку безалкогольного пива, и наши с Василием возлияния тоже не прекращались, плавно перейдя в более понятное и более сближающее, водочное русло. Постепенно стало ясно, что кроме огромного желания уделить мне пять часов времени из 18, проведенных в Нью-Йорке, и плестись с гостиницу «Palace» по изнуряющей Манхэттэновской жаре, были не единственной причиной этой встречи.
Несколько сроднясь к тому моменту, когда бармен спросил, не желаем ли мы сменить напиток, в связи с кончиной в баре предыдущего, и перейти обратно на виски, Петренко медленно ввел меня в курс одной из своих проблем (как оказалось позже, их у него было в избытке) – его давний подопечный, и в какой-то мере приятель, до смерти хотел увидать красоты, окружающие наше трио в тот момент. Одну попытку он сделал через друзей в Лос-Анжелесе, но, потеряв выданное вперед вознаграждение, расстроился, и попросил Петренко оказать содействие.
Как оказалось, полковник как раз возвращался из Лос-Анжелеса, где не сумел найти концы, и встретившись с Томом, посетовал ему на неурядицы подопечного. Совершенно неожиданно и исключительно спонтанно, Айронс вспомнил обо мне и о моей фирме, возглавляемой его кумиром. Он же и порекомендовал Петренко переговорить со мной, и выяснить возможность оказания помощи тяжелой артиллерии нашей фирмы прорыву неудачника на Запад. При этом постоянное наличие полевой кухни с предварительной опробацией изготавливаемых блюд недачник гарантировал. На меня ложилась приятная обязанность изложить Адмиралу ситуацию, в ракурсе, не позволяющем ему отказать в поддержке благого начинания.
Расчитавшись с официантом, на выходе из бара Петренко на английском языке спросил у бармена:
- A shot of wisky to the road is on you, man?
Удивленный бармен поставил на стойку бутылку виски, и дал нам две мензурки, называемые американцами стопками. Андрей извинился, взял два стоявших возле бармена высоких бокала для соков, наполнил наполовину каждый из них, чокнулся со мной и, повернувшись к бармену и официанту с любимым тостом Тома -
- Cheers! – одним глотком опорожнил бокал.
Я последовал его примеру. Бармен, официант, и несколько задержавшихся посетителей бурно зааплодировали. Полковник галантно поклонился, и мы вышли с хохочущим Томом в облако нью-йоркского летнего ночного пара.
На следующий день я встретился с МакКейни, и уговорил его принять визитеров, которые радостно примчались в назначенное время, и подтвердили санкционированное их клиентом присутствие кухни и апробации. Адмирал развил бурную деятельность, поскольку часть апробации легла на наш банковский счет, но в дальнейшем кухня так и не прибыла, и вопрос был, соответственно, закрыт.
Ту часть апробации, которая успела достичь наших берегов, и было решено Советом Директоров пустить на оплату нашей с Жаном командировки, хоть как-то облегчив бремя моих финансовых расходов.
«На тебя можно положиться. Ты нам заработаешь деньги»
Терри находился в непрерывной связи с Мартинсоном, и постоянно жаловался на нежелание последнего писать отчет в ключе, предложенном Терри. Ричард к тому времени уже дважды позвонил МакКейни и один раз мне, попросив нас унять Терри. Вновь пришлось созывать Совет Директоров и обсуждать целесообразность изучить конечный продукт Мартинсона, нежели дискуссировать по поводу составляющих. Принятое решение благодатно сказалось и на активности Ричарда – вместо запланированного месяца отчет был готов через двадцать дней. Нам была выслана его черновая копия, и в моем номере собрались все, имеющие отношение к нашей фирме. Прилетел Доди. В качестве почетных гостей были приглашены адмирал Адерен и Билл Уокер из «Кайзера».
МакКейни, Терри и я, естественно, прочитали отчет до созыва Совета Директоров. Уокеру и Адерену были высланы конфеденциальные выжимки, подготовленные Терри, с одобрения Мика. Укстон же, и вся примкнувшая к нему братия, были заняты празднованием наших достижений, о которых не было еще никому известно. Потому на Совет, состоявшийся традиционно в моем номере, группа пришла навеселе, и громко и долго здоровалась с Миком, Терри и мной. Затем пришли гости, и кое-как утихомирив «расшалившихся» соучредителей, МакКейни открыл Совет. Поблагодарив гостей за время, уделяемое нашему делу, невзирая на занятость каждого, Мик попросил меня открыть прения.
Это был момент, который как нельзя точно описал популярный нынче в России Харуки Мураками «... Все так запутано, что сильно смахивает на какую-нибудь экзистенциалисткую пьесу. Сплошные тупики, никто никуда не может выйти. Должны быть альтернативы, но их нет....» («Мой любимый sputnik»).
Мне сложно было совместить видение возможностей технологий моими ороссийскими партнерами, и недоработки, обзначенные Мартинсоном, природой которых являлись царящие в стране безразличие к науке и полное отсутствие финансирования ее талантливых сынов. И не было таких слов, чтобы создать такую фразу, которая разложила бы по полкам светлого разума присутствующих непонятую до сих пор никем экстравагантную неприспособленность сынов России к созданным ими же ситуациям.
Их вечное желание жертвовать собой, заливаемое литрами алкоголя и декалитрами слез от самосожаления. Их вечную готовность создать, но исключительно с истеричными усилиями, и самосожжением в них же. Их неприспособленность к преимуществам эстетики, и посему отрицание их, в отличии от обожаемых ими дефицитов и отсутствия культуры бытия. И получение на этом фоне уникальных результатов, не воспринимаемых цивилизованной частью человечества, исключительно из-за непринятия формы представления этих самых полученных результатов.
Мартинсон облек этот симбиоз восьмидесятилетних промахов в единый перечень пожеланий талантливого исследователя не менее талантливым коллегам, но отнюдь не рекомендаций к применению, из-за отсутствия цивилизованно достигнутых результатов. Технологии были свежи, неординарны, смелы, но – требовали получения контрольных результатов на освященных цивилизованным подходом к науке землях Деловаров. Вот, вообщем-то, что я и доложил Совету.
Адмирал Адерен предложил предоставить российским ученым возможность провести эксперименты, согласно процедуре, принятой в американских научных кругах. Им необходимо было вести в течении года журналы экспериментов, заносить в эти журналы все результаты и новшества, вносимые в технологические процессы переработки радиоактивных отходов, и ежедневно сдавать их на подпись лидеру проекта, естественно, американского разлива, для дальнейшего сохранения. Затем, по представлению лидера проекта, организация, финансирующая проект, решала - начинать или нет процесс патентования технологий.
Укстон аж поежился от жесткости, исходившей от предложения Адерена. Терри хрюкнул, и, посмотрев на меня, хохотнул:
- Не хотел бы я быть на твоем месте!
- Я на нем и не намерен быть, при всем уважении к адмиралу Адерену, - заметил я, - Речь может идти только о перебазировке ученых, в случае полного обеспечения, оформленного юридически, их прав на интеллектуальную собственность, оплаты всех расходов по переезду, как ученых, так и их семей, обеспечение достойного заработка, и закрепленного за ними права принятия финального решения в вопросе распоряжения технологиями.
Укстон вновь поежился, а Адерен уверенно заметил:
- Это невозможно!
Совершенно неожиданно раздался голос Уокера:
- Надо более гибко подходить к этому вопросу и, я думаю, наша фирма имеет правильное видение подхода. Правда, обсуждать это видение я бы предпочел в более узком кругу. Соблюдая честь флота и коллегиальность, Мик заметил:
- Адмирал Адерен наш официальный консультант.
- Это очень почетно для Вашей фирмы, но не освобождает меня от обета конфиденциальности, данного мною моей фирме, – твердо ответи Уокер.
Чувствуя напряженность, грозящую перейти в скандал, дипломат Укстон сообщил:
- Джентельмены, мы не имеем права столь долго заставлять ждать нашего друга Фила, приготовившего, по моей просьбе, специальный ланч и несколько ящиков доброго испанского вина. Так что, мы все идем в «Касабланку».
Доди ойкнул, скорее, чтобы обратить на себя внимание, нежели от добровольно взятых на себя обязанностей профинансировать этот ланч, и, подойдя ко мне, заметил:
- На тебя можно положиться. Ты нам заработаешь деньги.
Я улыбнулся, взял толстяка об руку, и мы медленно прошествовали к машине.
« - Три недели, начиная с сегодняшнего дня»
Уокер
Обед Фил сервирвал на втором этаже, вдали от наполненной зноем, шумом, и бензиновыми парами, веранды. Блюда были изысканны, вино в меру терпкое, обслуживание – на высоте. Никто не мешал нам обсудить сложившуюся ситуацию, и принять хотя бы промежуточное решение. Мик сетовал на непреклонность Адерена, Стан, Грег и Укстон радовались сговорчивости Уокера, Терри пока не был уверен, чью сторону он готов поддержать, Доди ел. Мне казалось странным, что мы все обсуждаем не выводы Мартинсона, а будущее проекта. Либо все уже было кем-то когда-то решено и мне забыли сообщть об этом, либо никто не хотел брать на себя ответственность делать замечания по отчету, и будущее обсуждали, ввиду его отдаленности и туманности.
Слегка нарушив мирное течение обеда, я, повернувшись к Уокеру, спросил:
- Можем ли мы сегодня утвердить дату презентации в стенах Вашей фирмы? Если да, то Терри вышлет Вам эссе по еще одной уникальной технологии, принадлежащей нашему партнеру, и мы сможем объединить обе презентации.
Достав небольшой блокнот, Уокер внимательно изучал его, а затем предложил:
- Три недели, начиная с сегодняшнего дня.
Милашка Укстон заметил:
- Вполне достаточно, чтобы Дэйв и нас посвятил в тайну неожиданно возникшей технологии.
Расчет мой был точен – Терри вел переговоры с двумя, отдаленно напоминающими безумного гения и приземленного афериста, людьми с Юга Штатов. Они владели технологией переработки муниципальных отходов, и, что было особенно важно, просрочивших срок годности составляющих военных арсеналов.
Терри каждому из нас по секрету рассказывал об этом, создавая непробиваемую коалицию – каждый заодно с ним, а он - заодно со всеми. Не расчитал он только того, что каждый из нас умел хранить тайну, и потому ни под каким соусом не признался бы вслух в своей осведомленности и, как результат – в поддержке Терриного начинания. Я разорвал порочный обет молчания, и из эфемерной, возможность презентации технологии южных коллег, стала реальной. Терри вновь был в центре внимания и вновь хотел дружить со мной.
Обед медленно завершался. Гости расслабились, и перешли к обсуждению координации их действий. Адерен предложил лично рассмотреть возможность участия нашей фирмы в тендерах, объявляемых ВПК США на очистку различных зараженных объектов, попросив выслать и ему копию таинственной технологии – военная машина США явно начала уважать наши возможности, и хотела быть в курсе наших достижений. Уокер обещал подтвердить дату презентации до конца недали, и напомнил об обещанном сюрпризе. Терри был на вершине блаженста – его протеже стали действующим героем пьесы «EDM». Доди, после выхода из ресторана, не переставая благодарил всех за отданные ему акции фирмы, Адмирал, похлопав всех по плечу, увел Грега, Джим, Терри и Ваш покорный слуга пошли в «Мартинс», где сидел задумчивый Дин, недавно освобожденный Советом Директоров от владения акциями фирмы - за постоянную халатность, и столь же постоянное нежелание брать на себя какие-либо обязанности. Увидев нас, Дин обрадовался, потом, видимо, вспомнив ситуацию – помрачнел. Все же обнялся со всеми, и ... своды «Мартина» вздрогнули – «EDM» решила крепко выпить!
К часам трем утра мы с послом обнаружили себя во вьетнамском ресторане, распивающими пиво с хозяином, другом Укстона, и дающими тому советы по расширению помещения, напоминавшего коридор старой московской комуналки. Уверенности в желании хозяина участвовать в беседе не было ни у него самого, ни у его супруги, мирно ожидающей финала беседы в углу. Укстон рванулся вверх, тихо произнес что-то с восточным акцентом, и, упав мне в руки, предложил откланяться.
Выйдя на улицу, в теплую летнюю ночь, мы увидели Терри и Дина, сидящих на лавочке – оказывается, они пришли с нами, но Терри вспомнил о своей заднице, раненной в джунглях Вьетнама, и наотрез отказался входить. В руках у них были пиво, скотч, водка и сок.
- Все идем к Дэйву! – сообщил Терри.
Ночь медленно растаяла, сменившись освежающей прохладой рассвета. Чувство радости – осталось, как и головная боль.
«Все стало ясно – в нашей команде появился представитель научно- похитительного мира»
А Мартинсон в это время терпеливо ожидал утверждения своего отчета Жиряновым, нами, и Джонсоном. Наиболее дисциплинироваными оказались мы – в связи с полным отсутствием представителей науки в верхнем эшелоне нашей фирмы, мы с Терри предложили на суд Адмирала подобие рецензии. Через день мне позвонил незнакомец -
- Кен Уэлдон, протеже мистера МакКейни, и новый член вашей команды. Хотелось бы зайти представиться.
- Бесспорно. Как вы далеко?
- В холле.
Это уже становилось интересно. В Штатах такое могут учудить копы, военные, и русскоязычные приятели. Заподозрить Кена в последнем было крайне сложно, с копами Мик не дружил из-за штрафов за превышение скорости, значит - военный. Учитывая ситуацию, возможно появившийся, как результат нашего с Терри опуса.
- Поднимайтесь, комната 317, - ответил я бесцеремонностью, не сойдя вниз встретить гостя, на бесцеремонность.
Через несколько минут у меня в комнате весело сопел, открывая предложенное пиво, толстяк в клубном пиджаке, с Роллексом на правом запястье, и очками фирмы Картье сидевшими гораздо ниже переносицы.
- Тоже из наших? - вопросительно посмотрел он на меня.
Момент был трогательный. Адмирал все еще проверял. Решив порезвиться, я ответил:
- Кто еще пьет пиво в этот час?
- Да, мы с Миком и Грегом подпортили настроение этим корейцам. Я там был при посольстве. А вообще – обожаю передовые технологии, и особенно те, которые от нас прячут.
Все стало ясно – в нашей команде появился представитель научно-похитительного мира. В этот момент зазвонил телефон. Все еще резвясь, я проорал в трубку:
- Здравия желаю, Адмирал! Гость прибыл! Пьет кофе, и прощупывает меня, как профессор институтку, медленно, и невозмутимо.
Немного опешив, Мик проворчал:
- Незачем орать в трубку в такую рань. Это наш новый начальник инженерного отдела. К завтрашнему дню чтобы был готов отчет – Джонсон вечером жаловался на нашу преступную медлительность. Мартинсон уезжает в Англию, в отпуск. В Госдеп пойдет неутвержденная нами копия, если до конца недели мы не разродимся. Никого к себе не пускай. Работайте. Терри сейчас подъедет.
История с инженерным отделом напомнила анекдот про еврея, отстоявшего дикую очередь за крышкой для унитаза, начав с этого строительствр дачи. Кроме того, приезд Терри в компанию допивающего второе пиво Кена не сулил атмосферы, достаточно рабочей, для выполнения задания Мика.
А в дверь уже входил Укстон. Увидев Кена, он поздоровался и сообщил:
- Видел Грега. Все знаю. Хочу пива.
Все знал и появившийся через минуту Терри. Я предложил:
- Вы ребята, в связи с особой осведомленностью, заканчивайте отчет, а я поговорю с Жиряновым и пойду подышу воздухом. Знаний английского без меня не убавится, – и пошел звонить в Питер.
Жирянов, понадувавшись пару минут для разминки, сообщил, что все документы готовы и завта прилетят в Вашингтон с оказией. Я проверил, все ли моменты охвачены в рецензии, и написана ли она в дружественном ключе.
- А как же, - бодро изрек Вася. Я почувствовал подвох, и попросил переслать два дополнительных бланка с подписью и печатью для сопроводилолвок. Жирянов согласился. Теперь все было проще.
Пожелав сотрудникам вновь созданного, инженерного отдела удачного исхода, я вышел из номера и столкнулся с Грегом:
- Кто в номере? – не очень дружелюбно спросил он, и добавил – Хай!
- Все, кто знал до меня о Кене – буркнул я, и добавив – Хай! - пошел к лифту.
- К 12:00 приедет Мик, - сообщил Грег.
- Отлично! Можно будет начинать ланч. Вот после ланча я и появлюсь.
Лифт открылся и я уехал. Побродив по Джорджтауну, съел порцию мягкого мороженного, и медленно пошел в сторону гостиницы.
В гостинице все были на месте. Увидев меня, дружно заговорили о ланче. Объяснив, что уже поел, я извинился, и демонстративно проследовал в комнату для мытья рук. Проведя там минут десять я вернулся в комнату и нашел всех на месте, уничтожающими виски, пиво и вино, заготовленные мною для встреч.
- Ланч отменяется, - полувопросительно, обиженно поджав губы произнес Укстон.
- Правильно, - поддержал я, - в алкоголе калорий более чем…
- Ты, по-моему, недоволен моим появлением, - с присущей людям его профессии прямотой спросил Кен.
- Я недоволен тем, как это было сделано, - ответил я.
- Не думаю, что ты имеешь право жаловаться, - вступил в перепалку Мик, - мы искали тебе хорошо знающего помощника, и нашли его. А то, как ты об этом узнал – дело Главы Совета Директоров. Он интервьюировал Кена.
Терри втянул голову в плечи, и нетрезво рассмеялся:
- Мик, ты же сказал, что сам скажешь Дэвиду о новостях.
Нисколько не смутившись, Адмирал сообщил:
- Возраст, Терри, стал забывчив, а твоё дело, как руководителя фирмы – проверять всех и вся. Ладно, пошл на ланч. Я плачу!
От неожиданности все встали и потянулись к дверям.
- Дэвид, сделай одолжение – пошли с нами. Нам есть что обсудить, - примирительно заметил МакКейни.
Мы вышли из гостиницы, и Кен, извинившись, подошел к своему джипу, и что-то кому-то сказал. Затем присоединился к нам.
- В машине моя секретарша, я их выписываю из Бирмы. Они очень работоспособны и неприхотливы, - пояснил он, обращаясь ко мне.
- Приятно думать, что я выкинул твой жирный зад из ЦРУ до того, как все узнали о твоей привязанности к азиатским рынкам рабочей силы, - в незнакомой мне доселе манере гоготнул Адмирал, и его поддержали многие из нашей группы. Уэлдон засопел, и чуть покраснев, тоже засмеялся:
- Приятно осознавать, что рядом верные друзья.
Мы все вошли в китайский ресторан, выбранный Миком для ланча. Благо, китайская пища не очень калорийна, совсем не обременительна в поедании, и, кстати, не насыщает надолго, я поклевал вместе со всеми предложенные восточные явства, и предложил свой вариант рецензии.
Понимая, что Джонсон, скорее всего желает иметь нашу рецензию, как доказательство коллективного одобрения отчета – конечный вариант отчета будет выбран именно им. Наиболее верный, по моему мнению ход был – небольшая сопроводиловка к копии отчета, в которой мы позволяем себе исключительно технические исправления, где придутся очень кстати знания Кена, и предлагаем основные моменты перевода замечаний Жирянова, ввернув в них и несколько наших. К моменту появления на столе «судьбоносной выпечки» (fortune cookies), мы выяснили, кто ответственен за что, и радостно принялись ломать рогалики, вытаскивая из них предсказания дальнейших витков наших судеб.
Уэлдон вышел из ресторана с небольшим свертком:
- Поощрение, - не унимался Мик,
- Нет, великий гуманизм – съехидничал Укстон.
- И ты туда же?! Вспомни свои художества в Панаме! - заорал Кен на Укстона.
- Все, закончили, - слукавил Мик. Дайте человеку получать от жизни удовольствия, забытые вот уже скоро как десяток лет.
Уэлдон взревел, и, не попрощавшись, пошел к джипу. Вскочил в него, и умчал.
- Через пару часов вернется,- успокоил Адмирал.
Решили остановиться на предложенном мною варианте, и через полтора дня мы с Уэлдоном отправляли Джонсону рецензии – Жирянова и нашу. А еще через два дня позвонили из Госдепа, и назначили встречу – по следам отчета Мартинсона.
«Мы спланировали Ваше посещение таким образом, что сначала Вы ознакомитесь с наследством, оставленным Вашими советскими соотечественниками в соляных копях Зальцергитера...»
Все это время Лумажер терпеливо ожидал возможности внести свою лепту в проект. Им уже были согласованы встречи в Германии и Франции. Мы разослали, по представленным Жаном адресам, «выжимки» из технологий. Жан умудрился даже пригласить в Париж и получить согласие на участие в конференции главы фирмы, занимающейся в Великобритании вопросами безопасности окружающей среды, а именно – радиоактивными отходами – Хью Паркхилла.
Адмирал, как мог, откладывал наш отъезд, всвязи с ожидаемым вызовом в Госдеп. Дал Бог, и вызов пришел. Встреча была назначена через три недели, и мы с Жаном радостно отчалили, от успевшей порядком измотать вашинготонской гонки с препятствиями – в Германию.
В отличие от МакКейни, Жан не претендовал на первый класс, и мы великолепно разместились в бизнесс-классе. Месье Лумажер – один из интереснейших собеседников, с которымия когда-либо встречался, и 8 часов полета прошли в занимательных рассказах 50-ти летней давности, опустошении запасов красного вина и сыра на борту лайнера, и подготовки меня к встрече с германскими коллегами. Все прошло отменно, вот только подготовка не удалась.
Начало путешествия по Германии заслуживает отдельного описания. Прилетев во Франкфурт, мы сели в ожидающие нас машиы, каждый в свою, и провели часа полтора в ознакомительных беседах с коллегами. К концу второго часа я поинтересовался, действительно ли с момента моего последнего посещения Франкфурта аэропорт был перенесен на столь далекое расстояние от подобающей нашему статусу гостиницы в городе. Мой милейший спутник, доктор Хельмут Зандлер, глава спецотдела атомной безопасности, чем-то неуловимо напоминающий канцлера Коля, с нескрывемым удовольствием обяснил:
- Мы спланировали Ваше посещение таким образом, что сначала Вы ознакомитесь с наследством, оставленным Вашими советскими соотечественниками в соляных копях Зальцергитера, а затем, оценив наши возможности, решите, стоит ли предлогать то, с чем Вы приехали.
Это был удар, отлично подготовленный, и великолепно выверенный. Расчитывать на заинтересованность Германского Федерального Офиса по Защите от Радиации в наших технологиях теперь не приходилось, но растраивать Лумажера я не стал, оставляя за собой право нанести ответный удар, на конференции во Франкфурте.
Нас привезли в небольшой городок, находящийся в двух часах езды от цели поездки, и, разместив в крохотном отеле, оставили, не предложив даже вместе отобедать. Журналисткое чутье Жана сработало, и он вопросиельно взглянул на меня:
- У тебя были проблемы с попутчиком?
- Отнюдь, - отозвался я, - Мы провели время за приятным занятием облачения в приемлимую форму его неполного одобрения результатов пребывания на территории Германии Советских войск. Причем я выступал в роли дисциплинированного слушателя.
- О’кей, посмотрим как все пройдет. Не делай поспешных выводов, и не порть ни с кем отношения. Это очень своеобразная нация.
Трудно было не согласиться с Жаном. Но и не менее трудно было осознавать, что слепое отрицание неувиденного является результатом предвзятости, недопустимой в столь серьезном для безопасности человечества вопросе.
Мы разошлись по своим номерам, и Жан пригласил меня на обед после легкого сна, предписанного его заботливой супругой. Я принял душ, и уже собрался было последовать примеру Жана, но постучали, и запахнув халат, я открыл дверь.
На пороге стоял облаченный в элегантный костюм, средних лет незнакомец, больше попадающий под определение долговязый, нежели высокий, с редкими темными волосами, зачесанными назад, полностью обнажая узкое лицо, главным украшением которого был огромный с горбинкой нос.
- Филипп Клавье, - с любезной улыбкой представился незнакомец - Пытался достучаться до Жана, но это невозможно. Пришлось побеспокоить Вас. Я член Клуба Расширения Международных Экономических Связей, по договоренности с Лумажером я принимаю участие в вашей поездке по Германии, и отвечаю за встречи во Франции.
Я предложил Филиппу последовать распорядку, предложенному Жаном, то есть оформиться в гостинице, и встретиться через час с небольшим внизу в ресторане. Все так же любезно улыбаясь, Клавье пояснил:
- У нас была договоренность, что Вы оплачиваете все расходы по моему приезду и пребыванию в Германии. Именно из этих соображений я и пытался достучаться до Жана.
У меня создалось впечатление, что я никуда не выезжал из Вашингтона, и что это Укстон, визуально измененный под европейские стандарты, беседует со мной в моем джорджтауновском номере.
Я позвонил вниз, и попросил администратора гостиницы оформить номер для господина Клавье, и для его оплаты воспользоваться моей кредитной карточкой. Затем предложил Филиппу по-прежнему встретиться внизу за обедом, показывая всем своим видом жгучее желание отойти к дневному сну. Но Клавье был неумолим:
- В отличие от итальянской интеллигенции, наша, французская, предпочитает полуденному сну посещение бара. Что тоже было бы неплохо организовать.
Я вновь побеспокоил администратора, и попросил его отнести на мой счет все алкогольно-пищевые мероприятия, проводимые господином Клавье в гостинице за время нашего в ней пребывания. Господин Клавье поблагодарил, и бесшумно растаял за дверью.
Когда через пару часов я спускался вниз, до меня донеслись звуки фортепиано – я узнал одну из любимых вещей Жана, написанную им самим в одиннадцатилетнем возрасте. Будучи в свое время концертирующим пианистом, он использовал любую возможность тряхнуть стариной за инструментом. И, выйдя из лифта, я действительно увидел сидящего за небольшим роялем Лумажера, рядом, облокотившись на крышку, стоял Клавье с бокалом вина, а к ним, с крейсерской скоростью, приближалась администратор отеля, бесподобная натура для лепки типичной немки – белокурой, полногрудой, крепко сбитой, и строго преданной раз и навсегда введенному распорядку.
- Херр Лумажер, при всем уважении, инструментом можно пользоваться исключительно с 18 до 21 часа.
- А остальное время возле него можно только медитировать, - съехидничал Клавье,
Глядя в глаза администраторше, Жан не спеша закончил пьесу, поблагодарил за возможность доставить удовольствие его друзьям, и выразил сожаление, что столь потрясающее земное наслаждение ей непонятно. Встал, и не дожидаясь ее ответа, продефилировал в сторону ресторана.
Обед в ресторане умилял своим разнообразием – четыре вида салата из картошки, три варианта запеченной рульки, салат из овощей, и на случай, если заедут гурманы, просвечивающиеся на свету ломтики жареной рыбы. Мы попытались получить удовольствие, но получить его было невозможно, и, по предложению Филиппа, отправились в бар, где его уже знали в лицо, меню отличалось приятным разнообразием, а холодное бочковое пиво приятно леденило руку, поднимающую великолепного качества кружку.
После второго пива началось представление Клавье, организации, членом которой он являлся, и возможности пересечения наших интересов, которую я к тому времени уже часа 2 как оплачивал. Клавье выразил желание создать во Франции дочернюю фирму «EDM», которая будет эксклюзивно представлять в Европе нашу технологию. Звучало это все неплохо, и я был бы очень впечатлен, если бы представитель этой фирмы самостоятельно оплачивал свои командировочные, и дабы не обрести парижского Укстона, произнес это вслух. Филипп ничуть не смутился, а Жан сказал, что действительно, он предлагал подобные услуги и поэтому оплату билетов Клавье может взять лично на себя. В ответ я заметил, что об этом мы можем поговорить в офисах «EDM», а не сейчас.
Мы допили пиво, Филипп допил вино, и предложил всем вместе изучить городок. Жан, сославшись на занятость, отказался, и мы с Клавье решили исследовать местные достопримечательности вдвоем.
Минут через пятнадцать меня начали терзать смутные сомнения, что этот населенный пункт является не более чем банальным ПГТ – поселком городского типа, что объясняло простоту убранства номеров и настороженность администратора, вызванную музицированием Жана. Пройдясь вниз и вверх по центральной улице, и радостно заплутав в боковых, мы с грехом пополам нашли гостиницу, и не сговариваясь, пошли в бар.
Это был один из самых прятных вечеров, проведенных мною в этой командировке. Каждые полчаса после полуночи, когда я предлагал разойтись, Клавье горячо возражал, объясняя, что у него еще жажда, мы начинали истерически смеяться, бармен смеялся вместе с нами, и я оставался еще, на очередные полчаса. Филипп рассказал мне о своей семье, чьи корни уходили далеко вглубь истории Франции, и чья эрудиция была безукоризненной, о брате, который, судя по осторожным намекам, каким-то образом был заигран в вопросах безопасности страны, о бурной молодости, и о своем нынешнем преподавании в одном из престижных вузов Парижа.
К ужасу бармена, который, надо отдать должное, промелькнул исключительно в его глазах, когда мы уже рассчитывались, собираясь покинуть скрасившее нам безнадежный вечер заведение, в бар вошел Лумажер. Объяснив, что пора завтракать и выезжать. Когда подъехала машина, отвозившая нас в Зальтцергиттер, мы с Клавье только поднимались в номера принимать короткий душ и переодеваться, и всю дороогу нагло икали, постоянно извиняясь перед сопровождающим, которым был мой попутчик из Франкфуртского аэропорта. Когда дрема начала нас одолевать, оказалось что мы почти у цели, и дальше метров двести надо идти пешком.
Нас очень мило встретило руководство соляных шахт, и после небольшого экскурса в историю, предложило «пройтись» по шахтам. Это мероприяти имело два варианта – первый и второй уровень – глубина спуска 20 метров, и четвертый уровень – глубина спуска 45 метров. Все выжидающе посмотрели на Жана, и бывший командир эсминца не подкачал:
- Конечно, 45, - сказал Жан – Зря мы, что ли, сделали такой путь, и проведем еще две ночи в этом богом забытом месте, – при этом он выразительно посмотрел на нашего сопровождающего.
Мы прошли в комнату для переодевания, где нам объяснили, что для спуска на 45-метровую глубину необходимо снять всю одежду, облачиться в специальный комбинезон, а по возвращении пройти через дозиметрическую машину – и опять выжидающе посмотрели на Жана.
- Годится! – сказал Лумажер, и начал спускать брюки.
- Не здесь, сэр! - бросилась к нему инструктор – Это комната инструктажа!
- А жаль, - сказал Жан, и хитро ей подмигнул.
Мы проследовали в комнату для переодеваний. С четверть часа Филипп пытался найти комбинезон, наиболее выгодно сидящий на нем, пока Жан не успокоил его, сказав что прелести его фигуры гораздо лучше скрывает самый первый вариант. На головы нам надели шахтерские каски с лампочками, что привело Жана в восторг, и он сказал сопровождающему, что не уедет, если ему не подарят одну такую – для внука.
На оранжевых тульях каски четко проступали четыре закрашенных буквы – СССР.
Итак, мы были готовы. Начался спуск...
«Не любят они нас, и никогда это не поменяется. Жаль, Вы попали в настолько бурный поток выражения этой нелюбви»
Где-то в районе 30-35 метров, Жан нервно спросил у сопровождающих:
- Не слишком ли медленно мы движемся?
- Нормально, привыкаем к среде.
Еще через 10 минут мы остановились, вышли и... оказались в царстве мелькающих красных лампочек, быстро движущихся миниатюрных джипов, пещер с коваными воротами и огромных котлованов, создаваемых миниатюрными экскаваторами. Это был 4-й уровень – святая святых комплекса захоронения радиоактивных отходов.
К нам подкатил джипчик. В его кузовке лежали кислородные баллоны, заплечные батареи для касок, сменивших предыдущие, и переговорные устройства. Распределив это все по плечам, спинам и рукавам гостей, главный дежурный по уровню предложил нам медленно двинуться в направлении захоронений, которые им не терпелось нам показать. Жан все терпел стоически. Я поддерживал его кислородный баллон, и он благодарно махнул головой. Через минут десять мы попали в коридор, по обеим сторонам которого стояли щиты с предупреждающими надписями. Мы дошли до огромных ворот, возле которых столи два охранника с автоматами. Показав документы, сопровождавшие нас работники комплекса подали нам на подпись документ, об отсутствии с нашей стороны к их фирме претензей, в случае какого-либо катаклизма. Документ был подписан, ворота медленно разъехались, и мы вошли в помещение, напоминающее гробницу Наполеона в Париже.
Мы стояли у подножия, и нам предстояло на лифте подняться метров на 10 вверх. Поднявшись, мы попали на смотровую площадку. В центре, закрытое толстым стеклом, находилось отверстие, через которое мои соотечественники наблюдали за сбрасываемыми бочками с радиоактивными отходами. Некоторые из этих бочек от времени расслоились, и зеленовато-желтая масса медленно вытекала из них, разъедая соседние контейнеры.
- Этот слой стекла применен нами,- раздался отвратный фальцет моег давнего визави по перегону из Франкфурта, - а раньше это было так.
И с этими словами, зайдя за какое-то углубление, он нажал кнопку, и стекло отъехало, открыв через другое, более тонкое, и менее искажающее стекло и ужасающий вид – вид не прекращающегося разрушения в совершенно неземной палитре. Через несколько секунд стекло вернулось на место, но мы были потрясены. Действительно, сложно понять, чьи дурь и невежество создали этот рукотворный Ад. Вроде бы наши офицеры были вышколены и образованы. Да простит их Господь – не ведали, что творили!
На пути обратно все молчали. Но сюрпризы не желали кончаться. Попав в раздевалку, мы сняли наши обмундирования. Жан выглядел жутко уставшим, и был угнетен увиденным. Я почему-то чувствовал вину перед коллегами и был смущен. Но последующие события быстро растворили мое смущение.
Инструкция на стене на пяти языках гласила:
- вещи бросить в люки;
- люки закрыть;
- войти в стоящую на выходе (из нашей части раздевалки) машину (естественно нагишом, ибо все вещи были в той половине раздевалки от которой нас отделяли стекло и машина);
- поставить ноги на отмеченные места;
- поставить руки на отмеченные места;
- ждать закрытия двери входа и открытия двери выхода;
- брать с собой что-то в машину строго воспрещается.
Первым поплелся Жан и... двери выхода не открылись. Бездушный голос вещал:
- Вернитесь в раздевалку, примите душ в душевой номер 2, и на вытираясь, пройдите в машину.
Второй заход Жана был не более удачен нежели первый.
- Вернитесь в раздевалку и примите душ в душевой номер 3 и ...
В этот раз дверь открылась. Мы слышали, как успокаивали Жана по другую сторону стекла, объясняя, что это очень чувствительная машина и полученное нами облучение в пределах нормы, но Лумажер неистовствовал.
Через час мы все собрались в банкетном зале, где, по видимому, в спешном порядке, были накрыты столы с деликатесами и алкоголем. Но сославшись на раний подъем и усталость, поблагодарив за прием и сюрпризы, мы отчалили. Каждому из нас на прощание подарили по великолепному образцу кварца, которым славятся соляные копи.
Причиной такого быстрого отъезда, кроме раздражения, вызванного трюком с дезактивационной системой была и лекция, прочитанная мною во время одевания, о единственном способе моментально снять дозу облучения – принять дозу водки. Влетев в уже знакомый нам бар, Филипп рявкнул:
- Бутылку водки, три рюмки и фисташки!
Удивленный бармен мгновенно выполнил заказ, и лишь после второй бутылки, когда Жан рассказал ему о наших приключениях, заметил:
- Здесь раньше были расквартированы советские войска, обслуживающие этот комплекс. И потому трюк с водкой я отлично знаю.
Этот рассказ вызвал бурную реакцию у Филиппа, и еще одну бутылку. Когда обессилено- разомлевший от непривычного пития Жан откланялся, Клавье весело глянул на меня, и изрек привычное:
- Дэйв, меня все еще мучит жажда.
Два года спустя, в Москве, в онкологическом комплексе, при обследовании уха, пораженного раком кожи, я весело пересказал выдержки из этой истории профессору, осматривающему меня и интересующемуся обстоятельствами получения мною столь серьезного облучения, он горько вздохнул, и заметил:
- Не любят они нас, и никогда это не поменяется. Жаль, Вы попали в настолько бурный поток выражения этой нелюбви.
« - Вы русский? – озадаченно спросил старичок»
Обратная дорога во Франкфурт была не столь утомительна, ибо ехали мы поездом, в отсеке для курящих, Жан пыхтел сигарой, Филипп сигаретой, а я – трубкой. Нам приносили пиво, вино для Жана, легкие закуски и сэндвичи. Мы попросту трепались и время пролетало незаметно. От намеченной конференции, после конфуза с соляными копями, не ожидали чего-либо и, в принципе, мы ехали отбывать номер.
Клавье предложил провести конференцию и отправиться поездом в Париж, не оставаясь на ночь в гостинице. Предвкушая еще одно приятное путешествие, все согласились и, приехав во Франкфурт, попросили встречавших отказаться от забронированного номера в гостинице, и помочь приобрести билеты на поезд. Скрывая неудовольствие, нам помогли приобрести билеты, и повезли в Центр по исследованиям последствий радиоактивных выбросов. Центр распологался в ультрамодном здании, полностью сделанном из стекла, со множеством фонтанов, офисов, классов, конференц-залов, лабораторий и охраны.
Нашу конференцию ранее наметили проводить в одном из классов, поскольку было запланировано просмотреть две присланные нами ранее презентации. Но, сославшись на недавно полученное преимущество в правительстве представителей партии «зеленых», не желающих иметь дело с радиоактивными отходами, конференцию перенесли в небольшую лабораторию, и после часа вопросов и ответов мы были готовы к отъезду.
Интересно, что когда у Германии возникли проблемы с соседней Францией из-за проходивших по территории Франции составов с германским отработанным ядерным топливом, французские «зеленые» связались со мной, для получения консультаций по возможностям наших технологий. Мой телефон они получили у своих германских политических единомышленников.
Переезд в Париж полностью оправдал наши надежды. Более того, прибыв в Париж в районе первого часа ночи и усадив усыпающего Лумажера в такси, мы с Филиппом устроились на часок в баре, недалеко от моей гостиницы «Калифорния» в Латинском квартале. Клавье объяснял мне устои своего Клуба, статус и привычки его коллег, с которыми мне предстяло встречаться через несколько часов, и темы, которые очень интересуют как его коллег, так и председателя Клуба, специально приехавшего для встречи с нами. Эти наставления сыграли огромную роль в достижении положительного результата от посещения Франции. Пожелав друг другу доброго утра, мы разошлись, чтобы встретиться через 4 часа.
Офисы Клуба располагались в уютнейшем старинном дворике бульвара Хаусманн. Справа, при входе во двор располагалась галерея, чуть поодаль - салон красоты, а в глубине, в трехэтажном старинном здании с балконами, окнами с резными ставнями, скрипящими деревянными спиральными лестницами и лепными потолками, находился Клуб. На одном из балконов, невзирая на утреннюю прохладу, курил Филипп, и вглядывался во входящих во двор. Увидев меня, он приветственно помахал и дал понять, что сейчас сойдет. Филипп вышел из дверей Клуба с коллегой – точной копией Жан-Поля Бельмондо.
- Андре. Андре Маршаль, - представил коллегу Клавье.
- Рад встрече, - низким голосом выдохнула копия Бельмондо, - Самое время пропустить по рюмочке Божоле.
И спортивным шагом вошел в Клуб, явно поддерживая сходство со знаменитым двойником.
По скрипучим лестницам мы поднялись на второй этаж, на котором расплагался офис Маршаля. Войдя в офис, я увидел секретаря, напоминавшую Софи Лорен. Не удержавшись, я заметил:
- У вас более Клуб Расширения Культурных Связей Голливуда, нежели Международно-экономических.
Мой юмор был оценен, и «Софи Лорен» подарила мне чудо улыбку из серии – «Доброе утро, милый», а ее босс похлопал меня по плечу, и добавил:
- Американец с чувством юмора – редкая штука.
- Согласен, ибо я русский.
Мы прошли в кабинет, где на столе красовались бутылки Божоле, сырные нарезки, коробка с сигарами, и пепельницы в виде пикниковых корзиночек с пищей и вином. Жан уже был в кабинете, и рядом сним мирно спала одна из его собачек. Мы пожали руки, и Лумажер выдал сюрприз номер раз:
- Дэвид, я пригласил на встречу Мартинсона. Он отдыхает в Лондоне и любезно согласился быть нашим гостем. Он подъедет к 11:00. Кроме того, Андре по моей просьбе пригласил Председателя Клуба, месье Брюэля, члена всемирно известного Финансового дома, занимающегося финансированием передовых технологий.
Это был сюрприз номер два. Я не был готов к такого рода встрече. Ни бизнес-планы, ни экономические выкладки я с собой не брал. Встречи в Германии и Париже подразумевали исключительно совместное внедрение технологий, а не финансирование их внедрения. Потому сюрпризы Жана не обрадовали меня, но показать это было неверно, и я, изобразив радость на лице, предложил перейти к Божоле. За Божоле мы не заметили как пролетело время, и в двери кабинета, предварительно постучав, вошел посвежевший Мартинсон. Передо мной стоял совсем другой человек. Блестящие глаза со спрятанным в них юморком осматривали поле наших винных баталий:
- Разрешите присоединиться к разговору? - подняв пустой бокал, осведомился Ричард.
- Бесспорно, - ответил Андре, налил вина в бокал, и было видно, что Мартинсон пришелся ему по душе.
Мы беседовали о прелестях Парижа, потом перешли на культуру Европы в целом и трагическое отсутствие ее в Штатах. О поколениях, загубленных чизбергерами и колой, и не пробовавших минеральные воды, улиток в чесноке и Брулли нового урожая. А Председатель Клуба все не шел и не шел. Беседа плавно перетекла в ланч, принесенный «Софи Лорен» в кабинет. Тут-то и появился Председатель.
Подтянутый старичок лет 75-ти – 80-ти. В светлой тройке, бабочке и легких мокасинах. Поздоровавшись со всеми, и расцеловавшись с Андре, старичок спросил:
- Уже ясно, на что пойдут средства? Как и кто будет ими распоряжаться?
- Средства, мсье Брюэль, всегда идут на то, на что желают использовать их люди, и как правило не те, которым дано распоряжаться этими средствами, - «сбожолешничал» я.
Страричок поднял брови, всмотрелся в мое лицо, ибо до этого я, видимо, был фоном, и изрек:
- Вероятно, Вы и есть тот человек.
- Я тот человек, которому принадлежит то, что заставило Вас в этот горячий день одеть тройку, и посетить, правда, чуть позже оговоренного времени, симпатичный офис любимого нами всеми Андре. Кроме того, вопрос финансирования возникает при договоренности о начале совместных действий, а подобная договоренность еще не достигнута, хотя ланч уже в разгаре. Прошу не счесть мои слова тем, чем они есть на самом деле.
- Вы русский? – озадаченно спросил старичок.
Великая это вещь – мудрость. Как и результатом постоянных занятий в спортзале является красивая фигура, так и результатом многочисленных умственных упражнений является мудрость. Ее нельзя унаследовать. Она никогда не придет раньше положенного срока, который всегда удален от момента ее наибольшей надобности. Ею не бравируют, ибо с ней приходит и последняя стадия взросления – старость. Но Боже мой, насколько она бесценна! Лед наших отношений со старичком, образовавшийся в момент его общего «здрасти» был тут же растоплен, и на меня с интересом смотрели голубые водянистые глаза, подернувшиеся так хорошо мне знакомым, по общению на Западе, ностальгическим туманом.
- Да, мсье Брюэль, имею честь!
- Радостно, радостно, - произнес он на русском языке.
Дальнейшие переговоры заняли четыре часа. Жан за это время успел съездить домой, чтобы, по его словам, отвезти и накормить «бедную собачку», и вернулся часа через полтора с приятным румянцем - результатом полуденного сна.
Месье Брюэль, после долгой беседы с Мартинсоном принял решение создать совместную франко-российскую фирму, которая будет владеть технологиями и пунктами переработки радиоактивных отходов, построенными этой фирмой, в непосредственной близости от объектов, создающих подобного рода отходы. От участия американской стороны в предприятии он решительно отказался. Причиной тому послужил его опыт работы с американскими корпорациями, никогда не оставляющими мысль о возможности, в определенный момент, добиться своего единовластия. Предложение было отменное, но представить его моим американским коллегам было невозможно. Потому я попросил начать оформление документов не на следующий день, как того хотел старичок, а недели через две, объяснив ситуацию.
Месье Брюэль встал, попрощался со всеми, поцеловал Андре, и, повернувшись ко мне, тихо произнес:
- У меня нет времени ждать.
Я прекрасно понимал, что раскинув мозгами, скорее всего было возможно найти компромисс в понятии «российская сторона» и, на основе уже сделанных американской стороной инвестиций, официально получить львиную долю акций этой стороны. Но устроило бы это «спешащего старичка», и не создало бы в дальнейшем осложнений – неизвестно. Известно в этот момент было другое – предать, продав - было неверно никогда. И потому, в ответ на устремленные на меня взгляды хозяев, да и большинства гостей, я объяснил:
- Переводить в доллары партнеров не умею.
Вздох был не тих. Жан пожалел, что не осталось места для диалога, а Андре пожалел, что диалог вообще состоялся.
- Это великий человек! И его надо либо принимать каким он есть либо не приглашать! – взвился Патрик.
- Я радостно, - нарочно вставил я это слово на русском, - принимаю его таким, какой он есть, но ожидаю и от него, и от всех того же, – успокоил я копию Бельмондо – А несложившиеся знакомства не всегда являются признаком несложившихся отношений.
Меня поддержал Мартинсон. Одобрительно кивнул Клавье. Помотал головой Лумажер, правда, неясно было, кивал ли он отрицая, или утверждая – но чего еще можно было ожидать от экс-пресс-секретаря президента США?
«Вы случайно не нап’исали в их кофе? - с военной выдумкой спросил офицер»
Вернувшись в гостиницу, я разделся, и не думая ни о чем, заснул богатырским сном. Точно знаю, что сон был богатырский, так как звонили многие, а я не слышал. Проснулся я, как обычно, в 4:30 утра.
Интересно, что в какую бы страну не бросала меня судьба, и какая бы разница не была между часовыми поясами страны вылета и страны прибытия, я всегда встаю в 4:30, максимум 4:45, по местному времени. Вышел на пробежку. Принял душ, и позавтракав, пошел по памяти к офисному зданию Андре и Филиппа. Идти нужно было по Рю деРояль, затем по Бульвару Капуцинов. Описывать осенний Париж не берусь, ибо соперничества признанными столпами литературы не выдержу. Хочу только заметить, что никогда не видел города, более пустынного летом, и более насыщенного людьми в период ранней осени. И этому чувству помогают, это подчеркивают, толпы разноязычных туристов, мечущихся от одного эпохального здания к другому.
Вот и я, стараясь избежать этих туристических роев, переходил с одной стороны улицы на другую, лениво проговаривая про себя варианты сегодняшнего, завершающего неделю, рабочего дня. О том, каких договоренностей мы можем достичь и о чем, и конечно, пусть немного, эгоистично мечтал о завтрашнем посещении античных лавок, «ле пти дэженэ» в маленькой кофейне, обеде в брасери, стейк-тартаре со сладкой луковицей и с кружкой доброго пива. Незаметно для себя я подошел к знакомому дворику. Дверь была заперта, и я постучал. Глухой голос из-за двери попросил меня прийти через четверть часа, когда офисы откроются. Не раздумывая, я пошел бродить по утренним улицам города влюбленных. Все пахло свежестью и чистотой. Ровно через четверть часа я вернулся к дворику. Ворота уже были открыты, а возле входа стоял Лумажер.
- Я вчера говорил с МакКейни, - забыв пожелать мне доброго утра, сообщил Жан, - он считает, что ты поступил верно. Я хочу чтобы ты знал мое мнение. Я не согласен. Всегда нужно искать компромисы, как Кеннеди и Хрущев. Я тоже ехал к Хрущеву, не зная как будут разворачиваться события, и тоже не собирался предавать Кеннеди. Но искал, и нашел возможность диалога.
- Доброе утро, Жан, - остудил я пыл Демосфена – Во-первых, ни Хрущев ни Кеннеди не хлопали дверьми. Во-вторых – ты сравниваешь сведение к минимуму возможности мировой катастрофы с потаканием прихоти, пусть состоятельного, но, тем не менее, эксцентрика. В-третьих, подай одну здоровую идею, и я последую ей.
- Создавай фирму, и честно скажи мсье Брюэлю о своих планах, связанных с порядочностью. Он поймет.
- Где ты предлагаешь мне искать Брюэля? - начал горячиться я.
- Он придет на встречу сегодня. По моей просьбе И, пожалуйста, будь гибок.
- Возможно, лучше тебе провести эти переговоры? Я согласен.
- Нет, дружище. Я свои пасянсы разложил. Сегодня твой ход.
Ситуация была противной. Настроение шло в полный диссонанс с ситуацией. Переговоры Жана с Миком меня обрадовали – не я принес недобрую весть. Но Брюэль... Он стал моей головной болью без возможности ее лечить. Я попытался поговорить с Маршалем, но он все еще кипел после вчерашнего фиаско. Позже я узнал, что Андре метил попасть в кресло Брюэля, чего не произошло, и не моей вине. Филипп, похлопав меня по плечу, дал понять, что ему здесь работать и жить, а потому – пассэ. Следовательно мячик на моей половине корта. Жаль, я был очень миролюбиво настроен с утра, и менять настрой не хотелось.
Мсье Брюэль притопал к часам 12-ти. До этого все, кроме меня, наливались вином, с умным видом обсуждая характер предложений, сделанных уехавшим обратно в Лондон Мартинсоном. Я не пил из чувства протеста, и для трезвости суждений в предстоящей баталии. Брюэль же первым делом осушил бокал, затем мельком глянул в мою сторону, и буркнул:
- Говорите, месье.
Я заметил молящий взгляд Андре и успокаивающий взгляд Жана. Старик явно резвился. Я решил, что это отменная идея.
- Вряд ли Вы заинтересуетесь моими умозаключениями по поводу осеннего Парижа, но если Вас это интересует...
- Меня интересует судьба моего любезного (опять на русском языке) предложения, – перебил, не выдержав предложенной мною легкости беседы, эксцентрик.
- Оно, мсье Брюэль, в целости и сохранности в моем мозгу, пытающемся найти компромисс, позволяющий соеденить в одно целое бывшего командующего одним из американских военных флотов и нынешнего Президента Клуба Расширения Международных Экономических Связей.
Старик взглянул на меня с интересом.
- Председатель Совета Директоров нашей фирмы – Мик МакКейни, и это его благородного гнева я пытаюсь избежать, предлагая Вам немного переработать, месье, Ваше предложение, в более удобоваримую форму.
Несколькими часами позже мы праздновали создание тройного союза. Пригласил всех Брюэль. Он же попросил меня подъехать в Париж в конце ноября, когда и он вернется после отдыха, для уточнения места расположения в Европе головного офиса создаваемой нами фирмы, в котором он хотел бы видеть мою «наглую физиономию» (вновь на русском).
Увы, всем этим планам не суждено было сбыться. Мсье Брюэль не вернулся в Париж. Он умер. Клуб был расформирован, некоторые из его членов влились в руководство ЕС. Андре, не без помощи Жана, создал Клуб любителей сигар, который сам же и возглавил. Филипп перешел преподавать в Сорбонну, и увиделись мы с ним только через пять лет, когда с Настей приехали на празднование Рождества и Нового Года в Париж...
Лумажер решил остаться в Париже, поскольку его половина находилась в Штатах, да и не хотелось травмировать психику собачки двумя длиннющими перелетами в столь короткий период. В какой-то мере я был этому рад. Хотелось спокойно обдумать происшедшее и, понимая, что Жан ежедневно докладывал Мику, продумать свой вариант отчета и анализа событий.
К Вашингтону я подлетал в детское время – 8 часов вечера. Я предвкушал ванну, ужин с неизменным Укстоном на набережной Потомака, подле Центра Кеннеди, наши иронические замечания по поводу успехов фирмы, ночную трубку, обзор местных политико-корпоративных новостей. Стоя у ленты, привозящей вещи пассажиров из чрева самолета в чрево аэропорта, я очнулся от повторного произнесения моей фамилии по репродуктору. Я подошел к ближайшему офицеру, добрый десяток которых сновал возле ленты и узнал, что произошло. Меня попросили проследовать за стражем закона в сторону, отличную той, в которой располагалась таможня.
Я оказался в небольшом офисе, без вывески на двери. Молодой упитанный офицер таможенной службы попросил меня предъявить документы, и обозначить цель своего приезда в США. Второй вопрос был лишен смысла, и потому я промолчал. Упорствуя, офицер повторил вопрос.
- Сэр, как давно гражданини США обязан объяснять цель своего возвращения? – поинтересовался я.
В этот момент в офис вошел поджарый полковник таможенной службы и попросил всех выйти:
- Мистер Сатин, чем вызвано наличие в вашем багаже радиоактивного предмета?
- Вероятно тем, что я держал его в руках, - попытался отшутиться я, и вкратце пересказал историю с посещением копий, показав также и визитные карточки принимавшей нас стороны.
- Вы случайно не написали в их кофе? - с военной выдумкой спросил офицер - За что-то же они подарили Вам исключительно загрязненный экземпляр кварца?
Я повел плечами, хотя четко осознал ситуацию. Преподнесенные нам в Зальцергитере подарки были слегка радиоактивны, датчики в аэропорту среагировали, багаж сняли с ленты, и вот я здесь. Беседа с таможенниками продолжалась часа два. Затем экземпляр был отобран.
Я вышел из аэропорта, везя на колесиках чемодан, содержимое которого было закреплено куском материи, служившим когда-то крышкой, и моими двумя поясами. Причиной этому являлась инструкция, по которой багаж, вызывающий сомнения, вскрывался роботами. Вероятно, состояние багажа несколько клишило с моим внешним видом, и потому дважды, пока я ожидал такси, ко мне подходили полицейские и осведомлялись о причинах неудобств. Добравшись к себе в номер, я прежде всего позвонил Жану и, извинившись за столь ранний звонок, сообщил ему о загрязненности подарков. Жан спросонья пробормотал слова благодарности, и чуть проснувшись, заметил, что в отличие от меня, они с Филиппом забыли свои подарки в поезде.
Я пожелал ему доброго остатка ночи, освежился, и пошел открывать дверь нетерпеливо тарабанящему в нее послу. Дальше все шло по обычному сценарию.
«Мы сегодня говорим «да» или «нет». А какой ценой мужчина выполнит данное им слово – его личное дело»
Принц Азиз
ICF «Kaiser» готовился ко встрече с рекомендованными нашей фирмой южными гениями переработки муниципальных отходов. Предстояло рассмотрение предложения о взятии под свое крыло технологий, предложенных гениями, и российскими учеными. За время моего отсутствия в Вашингтоне, Терри, по словам Укстона, не только развил бурную деятельность сближению с «мусорной» технологией и представляющими ее талантами, но и уже назначил оплачиваемое «EDM» свидание с ними в Вашингтоне. Адмирал нашел это решение правильным, а Джим преподнес мне его в совершенно бесподобной форме:
- Прекрасно понимаю, что отсутствие достойного моей персоны подарка, вызвано отнюдь не забывчивостью и скупостью, а необходимостью финансировать приезд южных партнеров. В дальнейшем я предоставлю тебе возможность достойно одарить меня за сегодняшний конфуз.
- Думаю, что Терри разделит со мной затраты по приезду столь близких его сердцу людей?
- Вряд ли. Надин вчера позвонила Мику, и сообщила что Терри не в состоянии больше финансировать деятельность «EDM».
- И что Мик?
- Был очень доволен тем, что под крылом у нашей фирмы появились новые птенцы.
- Когда приезжают желанные гости?
- Послезавтра. И думаю, Мик попросит, чтобы ты их встретил.
- «Порше», дружище, как и Боливар, не выдержит еще двоих. Поэтому встречать их буду в гостинице. А торжественный момент лобызаний и извоза возьмет на себя честно заслуживший его Терри. Что еще интересного свершилось? – перешел я в нападение.
- Ну, не считая того, что наш президент неправильно понял значение слова «секс», а его супруга неправильно поняла его терминологию, мы все еще величайшая страна в мире, и потому... над нами смеются, но тихо.
События, на которые ссылался Укстон, были известны мне из газет, и поражали бесцеремонностью преподнесения их Белым домом не только публике, но и ближайшим соратникам в Конгрессе и в Сенате. Ну а понять в тот момент, что безоговорочная поддержка набедокурившего супруга является политическим ходом в дебюте партии, ведущей к месту в Сенате было практически невозможно. Поэтому вся мыслящая часть страны находилась в состоянии оцепенения, осознав последствия столь поощряемой сексуальной свободы для пуританского реноме США, а другая часть не утруждала слабо выраженные извилины поисками темы для пивных застолий.
...Пожелав Послу и Провидцу доброй ночи, я взял с собой бокал виски со льдом, и уединился в своей спальне, дабы продумать финансовые последствия визита представителей конфидератов и все финансовые моменты, по моему мнению, прогнозируемые для необходимой раскрутки еще одной технологии. Кроме того, меня волновал вопрос результативности всех усилий всех членов «EDM» во всех направлениях, связанных с продвижением ЗРО. И в этом аспекте я не смог найти что-либо успокаивающее своей положительностью. Я решил завтра с утра попросить Мика провести внеочередной Совет Директоров, на котором рассчитывал добиться концентрации всех усилий на одном направлении, в которое к тому времени было вложено довольно много средств и времени.
Утро началось со звонка Адмирала.
- Принц в городе. Хотел бы встретится со мной и с тобой, и обсудить финансовые условия создания совместного предприятия.
- Все условия оговорены в контракте.
- В контракте оговорены проценты, а он хочет придать им зеленый оттенок с лицом Вашингтона.
- Были ли какие-нибудь предложения?
- Да. Поланчевать в «Four Seasons». В 13:30, в нижнем зале. И постарайся оторваться от Укстона.
- ОК. А есть возможность где-то на 16:00 протрубить общий сбор в моем офисе, чтобы обсудить завтрашний визит и состояние финансовых дел фирмы?
- В 16:00 нельзя. Полуденный сон. А в 19:00 – при условии наличия моего бурбона – вполне возможно.
- Замечательно. Пожалуйста, дай Терри гонг в руки – для подачи сигнала сбора.
- Добро, до встречи.
Позже, завтракая свежей клубникой, и попивая кофе, «временно» переселившийся ко мне Джим, поинтересовался:
- Столь ранние звонки, как правило, делают беременные женщины и военные. Учитывая твою осторожность в первом случае, - сострил посол, – остаются военные. «Твои» звонить не могут, а «наши» тебя еще не раскрыли. Так чего же хотел МакКейни?
- Возможности принарядить тебя к вечерней встрече со всеми коллегами, назначенной на 19:00, – эти слова явно ободрили Джима, и его мозг заработал в одном из любимых направлений:
- У тебя же совершенно пустой бар! Да и в холодильнике только молоко. Давай, допивай кофе, и пошли скорее делать закупки!
После завершения шопинга, Укстон обнял меня, и доверительно сообщил:
- Никогда не играй с интеллигентными стариками, словами, принятыми у «морских котиков». Мы злопамятны. Но за все это, - и он мотнул головой в сторону десятка пакетов с деликатесами и алкоголем, - я тебя прощаю.
Оставив дипломата разбираться с пищеварительными трофеями, сославшись на необходимость посетить банк, я вышел из номера, затем из гостиницы, перешел дорогу, и через несколько минут был окутан приятной прохладой нижнего зала ресторана гостиницы «Four Seasons».
Мик и принц приветственно приподнялись, и началась беседа, в которой Азиз предложил создать, согласно контракту, совместное предприятие на территории его государства, и положить на счет этого предприятия полтора миллиона долларов. Обязанностью нашей фирмы было покрыть пятьсот тысяч.
Голубые глаза МакКейни, с блиставшим в них искорками веселья, в упор смотрели на меня. Ни один мускул не дрогнул на лице Адмирала. Ожидая, пока официант нальет вино, выжидающе смотрел на меня и Азиз.
- Можем ли мы говорить о нескольких траншах, складывающихся в необходимую сумму, но слегка растянутых по времени?
- Мы сегодня говорим «да» или «нет». А какой ценой мужчина выполнит данное им слово – его личное дело. Важно, чтобы оно было выполнено. Думаю, что на первое время расходы не превысят ассигнованные мною средства. А к тому времени придут и ваши транши.
- Ибо только уважение может вызвать следование девизу, начертанному на камне, стоящем на Вашем рабочем столе, - разрядил я обстановку.
- Думаю, что было бы полезно до начала инвестиций определить круг технологий, вносимых нами в новый совместный венчур, и перечень проектов, утвержденных соответствующими кабинетами, в которых принц намерен использовать эти технологии, - обыденно заметил Мик.
Такого удара Азиз не ожидал.
- Проекты еще не обозначены, и, естественно, не утверждены. Создание фирмы и является первым шагом в этом направлении.
- В таком случае, предлагаю официально закрепить за создаваемым СП право владения нашими технологиями, что даст возможность под Вашим руководством обозначить и утвердить проекты, отданные на реализацию создаваемой фирме. Затем уже, в зависимости от потребностей проектов, обсудить необходимую сумму инвестиций и ее покрытие соучредителями, - продолжил Адмирал.
У меня на глаза чуть не навернулась скупая слеза благодарности – Мик дал мне возможность спокойно дышать. Я понимал, что расплата за этот спасательный круг произойдет сегодня же вечером, и отнюдь не в виде бурбона, но все равно был благодарен. Подумав, Азиз принял условия Адмирала, и остаток ланча мы провели в обсуждении успехов руковоримого им футбольного клуба.
Надо заметить, что впоследствии я еще несколько раз посещал Саудовскую Аравию, но обещанные принцем проекты так и не материализовались, фирма создана не была, и головная боль поиска пятисот тысяч долларов обошла меня стороной.
Четкой градации по распределению обязанностей финансового характера на вечернем совещании не произошло. Терри монотонно мямлил о том, как им вчетвером тесно в маленьком домике, и Надин настаивает на переезд в больший. Что, мол, отсюда и его проблема с покрытием части расходов по приезду гостей.
Неожиданно для меня Грег сказал что разделит со мной затраты, и было решено ассигновать на это мероприятие 25 тыс. долларов. В них входили расходы по пребыванию гостей в Вашингтоне, ангажирование транспорта по переездам в места совещаний, расходы по презентации предлагаемой ими технологии, а также расходы по посещению респектабельных мест общественного питания. Встречать гостей должны были Терри и Укстон, мы с Грегом ожидали гостей в офисе Адмирала, аренду которого в конце лета Адмирал планировал прекратить. Его полностью удовлетворял мой гостиничный офис.
Скорее всего отсутствие прогресса, в продвижении проекта по захоронению американского отработанного ядерного топлива во чреве матушки-России, вызванного снятием Харламова и неустановленными еще теплыми отношениями с новым главой МинАтома – Евиным, и явилось истинной причиной прекращения аренды МакКейни офиса.Встречи же с Питом он проводил вне офиса.
Договорившись о времени завтрашнего сбора, часам к 9 вечера, все разошлись, и Укстон отпустил меня ранее обычной полуночи. Все было готово к приему гостей.
«Том просто не привык общаться с крупными корпорациями, - извиняющимся голосом произнес Алан, покидая комнату с обувью коллеги в руках»
В 11 утра в офис МакКейни вошли гости.
Впереди, подозрительно оглядывая всех исподлобья, быстро семенил среднего роста патлатый субъект, с видавшей виды папкой в руках. За ним, неторопливо переваливая слева направо постозное и довольно веснушчатое тело, и поправляя желтоватым пальцем спадающие с носа огромные роговые очки, медленно вошел рыжеволосый увалень, неся желтый портфель, по внешнему виду полностью соответствующий папке своего коллеги.
- Сайерс. Том Сайерс, - представился патлатый – Президент фирмы и гениальный изобретатель. Мать и отец назыаают меня Джимми, но вы пока называйте Томом, - и плюхнулся в первое попавшееся кресло.
- Алан Кох. Вице-президент и главный инженер фирмы. На определенном этапе своей карьеры жил в Нью-Йорке и построил первый триплекс в Апстейте. К сожалению, сейчас он уже развалился, - хохотнул рыжеволосый, протягивая Мику свою огромную ручищу.
Я посмотрел на Адмирала – он явно, как и я, был озабочен эксцентричностью гостей. Мушелл, почувствовав затянувшуюся паузу, предложил ознакомить южан с нашей концепцией продвижения их изобретения на американские, азиатские и восточно-европейские рынки. В это время дверь офиса открылась, и вошел наш дока инженерного дела – Кен Уэлдон. Извинившись за опоздание, тихо уселся в углу.
Грег, который отвечал за продвижение технологии на азиатском рынке, почувствовав воинственное настроение Адмирала, позволил себе проигнорировать замечание Терри, и попросил гостей, чувствуя себя как дома, изложить нам основные положения их технологии, их видение наших взаимоотношений и имеющиеся у них наработки по продвижению технологии. Подскочив с кресла сантиметров на тридцать, Том завизжал фальцетом:
- Никому и ничего мы рассказывать не будем! Мы специально приехали к вам, потому что вы хотели купить у нас лицензию на пользование технологией. Уплатите деньги, и мы расскажем то, что вам необходимо знать. Во всяком случае, так мы договорились с Мушеллом. У меня еще две встречи в Вашингтоне с серьезными людьми, которые тоже хотят купить лицензию...
- Возможно эти серьезные люди захотят также разделить с нами затраты по привозу вас с юга, вашему пребыванию в Вашингтоне, и отправке вас обратно, либо полностью возьмут их на себя? - поинтересовался я, невежливо перебивая гостя.
Кох взглянул на меня с удивлением:
- По описанию, сделанному Терри, я, в принципе, узнал всех в этом офисе. Ума не приложу, кто вы?
- Дэвид Сатин, президент, - представился я, - Предлагаю либо вести встречу цивилизованно, либо закончить ее прямо сейчас.
Последнее явно не входило в планы южан, и Алан Кох достаточно четко, и, по моему мнению, мнению любителя, впечатляюще, объяснил суть технологии и нестандартность использованных Томом решений, позволяющих превращать муниципальные отходы в горючее, используемое для двигателей внутреннего сгорания. Терри расцвел, поджав губы кивал головой Укстон, недоверчиво вскинул брови Грег, все еще исподлобья смотрел Адмирал, я еще не остыл и злился, а Кен Уэлдон задал вопрос, подтверждающий квалификацию, соответствующую занимаемой им должности:
- И у вас, безусловно, имеются образцы?
- Не образцы, а образец, – вновь зафальцетил Том-ибн-Джимми.
- И мы, безусловно, при Вашем любезном согласии, можем его увидеть и проследить весь процесс переработки муниципальных и других отходов?
Тяжесть повисшего молчания давила на всех. Терри недоуменно смотрел на Коха. Укстон неодобрительно качал головой. Привстал Мик. Мне стало грустно. Магическая сила конгениальности, являющаяся, в моем понимании, спутницей всех великих изобретателей, все еще действовала на меня, но все реже и реже. Мне не жаль было потраченных денег – мне было жаль веры. Том-Джимми, ощутив близость момента, называемого Великим Русским языком «выносом тела», выпрямился и сообщил:
- При наличии небольшой суммы денег образец может быть вновь приведен в порядок. Эту почетную миссию мы доверим той фирме, с которой подпишем документ, определяющий устраивающие нас условия сотрудничества.
- Эту почетную миссию вы можете доверить какой угодно фирме. Пока же, мы бы попросили вас подписать документ о нашем эксклюзивном праве представлять технологию на рынках Азии, СНГ, и Северо-Восточных Штатов нашей великой Родины. В противном случае – мы разойдемся, выпив утренний кофе, - мое терпение лопнуло.
Дважды оказываться в роли филантропа, без моего на то ведома, желания не было. Неожиданно, для выдержанного характера нашего лидера, Мик меня поддержал. Терри попытался смягчить мое требование, но Укстон предложил начать процесс подписания необходимых бумаг, ибо время ланча уже пришло, ланч сервирован, и представитель концерна ICF «Kaser» прибудет для ознакомительной беседы минут через сорок. Кох был явно голоден, зол и, самое главное, не согласен с поведением своего коллеги.
Выйдя на перекур, южане вернулись через минут десять, и подписали приготовленные заранее бумаги. Начало отношений, базирующихся на принципах Империи Зла – разделяй и влавствуй, плюс кнут и пряник – было положено. Отношения такого рода, как и Империи, их породившие - долговечны, но ненадежны. Они, как постоянно мельчающие реки, ждут дождей инвестиций, но, насытившись ими, бурно сносят плотины доверия инвестора.
Ожидать полноценного сотрудничества не приходилось. Учитывая, что Терри не достаточно точно, как выяснилось, уяснил для себя и донес до нас реальное состояние дел, наиболее удачным вариантом было передать только что полученные права другой фирме, в обмен на занятные наброски портретов Президентов на зеленых клочках бумаги, обеспечивающие возможность приобретения многих, столь желанных для гомосапиенса, благ. Такой фирмой и являлся концерн ICF «Kaiser». Потому трудно было переоценить значение правильной подготовки южан к встрече с Биллом Уокером, уже проникшимся доверием к нашей компании, после конференции по ЗРО. Неблагодарную роль наставника взял на себя Укстон. Однако, после бурной первой встречи с потомками конфедератов посол сник, и пытался, как минимум, заполучить помощника. Не суждено было. Все после встречи поняли, что у Укстона нет каких-либо шансов.
Позже мы все вынуждены были разгребать результаты этого конфуза Джима, но на первую встречу пришли злые, обанкротившиеся, как оказалось позже, провинциалы, готовые на все тяжкие, дабы получить денег и протолкнуть свои идеи, без последующей поддержки их. Гений Джимми – поддерживал брюки за счет доходов небольшой фирмы родителей, и в свободное время из инженерного мусора, валяющегося на территории близлежащей лаборатории собирал прототип своего изобретения. Кох, в связи с затянувшейся финансовой несостоятельностью Сайерса, опутывал весь мир паутиной вымыслов о возможностях технологии, и срывал по тридцать, сорок тысяч в год в различных организациях, государственных и частных. Эту же роль утомленные финансовой засухой коллеги уготовили и нам. Но познание всего описанного выше пришло много позднее. А пока...
... Пока мы сидели на веранде «Касабланки», и Уокер внимательно слушал байки Коха, а Сайерс, набивая рот лососевым стейком и тотчас запивая его вином, кивал с видом щекастого Будды. Уокер тем не менее заинтересовался, и было решено через день встретиться с расширенным составом его филиала, на предмет, невозможно поверить, приобретения прав на технологию. В гостиницу мы возвращались в приподнятом Уокером настроении. Кох явно пытался наладить со мной отношения, а Том-Джимми увивался возле МакКейни. Укстон и Терри не могли дождаться момента отхода ко сну южан, дабы сделать финансовое вливание в бюджет бара «Мартинс». Я же хотел остаться один.
Мне начали надоедать спонтанные удачи, не превращающиеся в победы. Меня утомило постоянное пестование несостоявшихся гениев. Мне претили лишенные смысла подмигивания выпившего Мушелла. Я стеснялся умных глубых глаз все видевшего и все понимающего Мика, волею судеб вынужденного принимать участие в водевиле, инсценированном тоже волею, но уже других судеб. Меня бесили приспособляемость и всепрощение одаренного и мыслящего Укстона. Я был на той стадии человеческой опустошенности, когда возможность допустить профессиональную ошибку воспримнимается с радостью, как избавление от горькой необходимости продолжать делать то, чего не хочется делать, и уже давно. Я впервые оказался в этом состоянии, и не был готов его контролировать. Да и не хотел. Мне было необходимо выплеснуть эти эмоции, либо они захлестнули бы меня с печальными последствиями.
Единственной профессиональной ошибкой, которую я желал бы совершить в этот момент, был звонок Насте, но...
Я налил стакан виски без льда, сел на диван, включил телевизор, нажал канал CNN и... обнаружил, что телевизор показывает утренние новости, на диване напротив одетый храпит Укстон, на стуле спит Терри, а на кресле, специально периволоченном мною из конференц-зала для Мика, уронив трубку на пол, спит наш новый партнер – Алан Кох.
Жизнь не считалась с моими слабостями. Занавес не упал. Зрители ждали. Действо продолжалось.
Два дня пролетели в напутствиях Укстона нашим гостям, усиленном их питании, и вечернем питие. Дважды в день, как бы очнувшись от алко-питательного марафона, Том-Джимми вскрикивал числа, как правило, семи или восьмизначные, но Кох успокаивал его, и Сайерс затихал. То были затишья перед смерчем. В 11:00 утра, погрузив тела наши и наших гостей в произведение автоискусства, управляемое Терри, мы помчались в головной офис ICF «Kaiser». Уокер встречал нас на пропускном пункте, элегантно усевшись в только появившуюся модель «Мерседеса-Джипа» MLS-10. Кох был под впечатлением, Укстон тоже. Терри буднично сообщил, что Надин отказалась приобрести эту модель.
- Вероятно, чтобы благоустроить бассейн, - съехидничал Укстон, и мы рассмеялись.
Это была старая история. Однажды я позвонил Укстону, и предложил съездить к Терри, дабы обсудить что-то важное и выпить пива. Джим позвонил Терри, и обескураженно повесил трубку:
- Он не может с нами увидиться. Он устанавливает бассейн.
Я перезвонил, и еле вращающий языком Мушелл сообщил мне ту же версию. Я настаивал и Терри сдался. Когда мы приехали к Терри, посол, любитель поплавать, влетел в дом и чмокнув в щеку Надин, заорал:
- Где бассейн?!
Удивленная Надин повела Джима на миниатюрный задний дворик, и показала детский бассейн – надувную ванночку. С Укстоном была истерика. Я еле сдерживал смех. Надин непонимающе смотрела на нас, а Терри невозмутимо заметил:
- Его надо было надуть, установить и наполнить.
- Но ты не все налил в бассейн, - проквакал сквозь смех Укстон, - кое-что попало и в стакан.
- Как друг, ты должен знать – я пью из бутылок. Ненавижу стаканы.
Надин взглянула на супруга, и удалилась, оставив нас на заднем дворике с бассейном.
В «Кайзере» нас поместили в огромный зал, со множеством стульев, кофеварок, мониторов и фотографий соучредителей. Сайерс зачем-то снял обувь, и распластался в кресле. Я посмотрел на Коха, но тот махнул рукой, мол, не тормоши беду. Я и не думал.
В зал вошли лучшие представители корпоративной машины «Кайзера». Рубашки синели и белели свежестью распустившейся сирени. Галстуки четко совпадали с полосками на корпоративных костюмах со слегка укороченными брюками. На запястьях тускнели Роллексы, Адэмары Пике и Вишероны. Как по команде, все достали и расчехлили дорогие ручки. Были растасованы и сданы визитки. Четко было видно, как напрягся Кох, как сконфужен Сайерс, как не чувствует себя комфортабельно Терри. Укстон, великий дипломат, мой мэтр, человек, никогда не теряющий чувство юмора, был угнетен несоответствием наших протеже нашим визави. И грянул смерч. То ли от чувства полной безысходности, то ли от предчувствия неминуемой кончины, Сайерс, вцепившись в край стола, зафальцетил:
- Вы в курсе дела. Я не могу сидеть в этом городе вечность. Мне нужно ехать домой. Согласны уплатить для начала пятьсот тысяч долларов - будем подписывать Договор. Нет - мы уехали.
В зале стало холодно и зябко от тишины и напряжения. Укстон закашлялся. Терри уронил папку с презентацией. Кох покраснел. Я замер. Но корпоративные львы так просто не начинали рычать. Очень добродушно, не повышая голоса, Уокер заметил:
- Мои коллеги нашли возможным внести изменения в свои очень напряженные графики, для участия в этой встрече. Я отменил поездку в Делавер. Потому, нам хотелось бы еше раз услышать в Вашем, господин Сайерс, изложении, перечень уникальных моментов предлагаемой вами технологии. И, поскольку мы не скрываем своей заинтересованности, поланчевав, перейти к вопросам финансового характера.
Сайерс, выйдя с указкой, но все еще без обуви, к доске, час с небольшим втолковывал всем свои ноу-хау. Но, как оказалось, формулу он не согласен был раскрыть. Пилотный образец работал только на деревянных опилках. Наибольшее время работы образца – два часа. Детали не каталогированы, т.е. повторить возможно, но производителей нет. Топливо пока не производится, т.к. промежуточный катализатор не собран и не разработан до конца.
Уокер прервал пунцового Тома:
- Мы бы хотели вернуться к вопросу приобретения прав на вашу технологию. На данном этапе мы не видим той ее стоимости, которую ожидаете получить вы. Наше предложение – 100.000 долларов вам, и дальнейшая разработка с вашим участием.
Не произнеся ни звука, Том-Джимми отпрыгнул от доски, и выскочил из зала, забыв одеть обувь.
Тихо поднялся Кох:
- Том просто не привык общаться с крупными корпорациями, - извиняющимся голосом произнес Алан, покидая комнату с обувью коллеги в руках...
«К тому времени в Госдепе, я думаю, уже начинали заключать пари, о времени, необходимом для осознания нашей группой полного отсутствия заинтересованности Госдепа в этом проекте»
Концепция, по которой далее развивались отношения с южанами, была разработана Грегом, так и не простившим им вложенные в них средства. Была эта концепция очень не ортодоксальна, и пользовалась поддержкой только у Терри, который сразу после представления конфедератов Уокеру, в лучших традициях советской номенклатуры, слег на несколько недель в госпиталь, для профилактического ухода за медленно разрушающимся позвоночником. Адмирал отдал Терри на растерзание нам, но мы его простили, ибо понимали – как и мы, Терри хотел только добра. Другое дело, что методы достижения цели были неоправданно нелепы, но вновь – мы это видели, и долго молчали. Единственное, чего мне удалось добиться – Мушелл сложил с себя обязанности Председателя Совета Директоров, в пользу МакКейни. Это сблизило нас Миком еще больше, и в дальнейшем мы неизменно поддерживали решения, принятые одним из нас. Это радовало Грега, бесило Терри и смешило Укстона, но давало возможность одновременно вести переговоры в различных направлениях, без оглядки на пьяный треп Терри – а к тому времени треп Терри действовал на нервы уже не только нам.
По следам переговоров с принцем, Терри сделал массу звонков Томасу Рунке, для того, чтобы убедить последнего в готовящемся им вкладе, в размере, затребованном принцем. Рунке после этих звонков начинал звонить мне, дабы я подтвердил информацию, которую он собирался передовать Азизу, я, естественно, отказывался ее подтверждать, и мне приходилось успокаивать взбешенного Томаса за недешевым ланчем. В конце концов эта ситуация мне надоела. После одного из аналогичных звонков Рунке, я попросил его подержать телефон, набрал номер Укстона, и провел небольшую телефонную конференцию, в результате которой Джим понял, что на пути его возвращения в лоно столь любимого им вашингтонского бомонда находится камень преткновения, в виде пьяного трепа Терри.
Посол немедленно отправился к Терри, и вернулся, получив личные заверения в том, что подобное больше не повторится. Я с удивлением наблюдал за тем, как умудренный опытом человек, представитель дипломатической общины, по-детски наивно верит заверениям, сделанным Терри. Ибо даже при желании, Терри не мог уже уйти от темы принадлежности к одному из богатейших семейств Соединенных Штатов, поскольку сам искренне поверил в эту сказку.
Пока Грег разрывался между несговорчивостью конфедератов, заинтересованностью своих азиатских друзей технологией, представленной Сайерсом и Кохом, сужал личные сбережения, как выяснилось позже, на приведение в порядок опытного образца, мы с Джимом начали «обход» американской бюрократической машины, представители которой на нашей прошедшей конференции по ЗРО недвусмысленно заявили о серьезной заинтересованности ею. Этот путь традиционно был устлан ланчами, встречами и проблемами. Мы метались от здания одного министерства к другому, из одного отдела Госдепа в другой, убеждали, доказывали, показывали документы, и не поспевали за изменениями в положениях, занимаемыми участниками недавней конференции.
Так, Джонсон, из руководителя Национальной лаборатории, в одночасье возглавил агенство, заменившее Министерство обороны, и теперь общаться с ним я мог только через секретаря и после объяснения о причине звонка, так что встречи с Дэйвом теперь носили неожиданный характер, ибо я, по понятным причинам, не входил в число людей, осведомленных о планах его передвижений. Другой участник конференции был переведен в отдел разработки технологий по обращению с радиоактивными отходами, и общение с ним стало просто односторонним, поскольку телефоны его не выдавались. В неизвестность пропали также Джим Питерсон и Джордж Эклер.
Тем временем Фонд Новых Технологий, не чувствуя обновления заинтересованности Госдепа в поддержке нашей фирмы по вопросу продолжения разработки технологии, начал, как правильно заметил Укстон, периодически включать в список выставляемых ими «кормушечных» технологий для финансирования - и разрабатываемую нами. Причем, уведомления об этом высылались в адрес Терри, считающего, что он в состоянии решить вопрос индивидуально. Закончилось это походом Укстона в Госдеп, где, оказалось, его давно ждали, но забывали связаться именно по этому вопросу, и в течении следующих трех месяцев Фонд вынужден был официально известить нас о том, что технология отдана под крыло нашей фирмы.
К письму был приложен адрес банка, и номер расчетного счета, на который следовало перевести десять процентов суммы, предлагаемой нами на финансирование проекта. Затем в адрес Терри стали приходить запросы о причинах задержки перевода средств – пришлось Укстону сконструировать письмо, объясняющее, что на данный момент состояние технологии рассматривается экспертами соответствующих ведомств Соединенных Штатов, для определения реальной суммы, необходимой для развития проекта. Одна из сносок указывала на осведомленность в ситуации господина Джонсона, после чего неприлично частые требования денег прекратились.
К тому времени в Госдепе, я думаю, начинали заключать пари о времени, необходимом для осознания нашей группой полного отсутствия заинтересованности Госдепа в этом проекте.
Когда я делился с послом подобного рода предположениями, он обиженно поджимал губы и, применяя свое жало английской иронии, объяснял мне, что скорее всего, пари заключается на тему того, как долго ему будет разрешено приводить Бог знает кого в уважаемую во всем мире святая святых американской дипломатии. Мы ненадолго ссорились, затем выкуривали по трубке мира, и продолжали делать общее дело.
Россия начинала нервничать, не понимая, как после столь удачно проведенной конференции, технологии ЗРО еще не нашли хозяина, а мы все еще не миллионеры. Созревала необходимость моего приезда в Москву, причем, невзирая на постоянную слюну, пускаемую Укстоном при упоминании о России и ее пленительных обитательницах, сделать это я должен был в одиночку. Это понимал и МакКейни.
К тому же наши французские коллеги пытались найти замену месье Брюэлю, и нашли ее, в лице некоего венгра, Иштвана Миклоша, последниее 30 лет проживающего в Швейцарии, и успешно торгующего в Европе изобретенным им же порошком для очистки воды. Французы настаивали настаивали на нашей с ним встрече.
Вылет был назначен на середину ноября. Я решил, что полечу сначала в Париж, а из Парижа вылечу в Москву, возможно, уже зная фирму, высказавшую интерес в приобретении технологии.
«Отдав небольшую дань культурной программе (немножко Лувра и немножко Дома Инвалидов), мы с Филиппом вкусно отобедали у Патрика дома, и пошли на концерт Адамо»
Вылет прошел без особых происшествий.
В аэропорту Де Голля меня встречали мои добрые знакомые Андре и Филипп. Всю дорогу из аэропорта они наперебой расхваливали деловые качества потенциального партнера Иштвана Миклоша, да так рьяно, что чувство сомнения в их объективности становилось все сильнее и сильнее. Мы подъехали к отелю, и, учитывая поздний час, разошлись, договорившись завтра созвониться.
Меня разбудил телефонный звонок:
- Дэвид, я в Париже. За мной стейк-тартар, пиво в «Lipp», и еще инфо. Сейчас 12, жду тебя в … скажем, в 15:00, - Лумажер был неподражаемо серьезен.
Его приезд не мог предсказать никто. И стейк, и пиво были лишь отголосками намерений высокопрофессионального журналиста, каковым и был Жан, ни в коем случае не упустить ход развития событий с ЗРО. Это был ланч-обед-отчет. Жан был уверен в положительном исходе встречи. Информация, выданная им, должна была убедить меня в реальности планов венгра, и в необходимости вновь вести переговоры гибко. Мне вновь предлагали продать на корню права на ЗРО, без участия Российских партнеров, забыв о Госдепе, а следовательно и об Укстоне, МакКейни, и всей нашей теплой компании. Я понимал, что Лумажер ведом обязательствами перед французскими коллегами, но идти на подобное вероломство противоречило моим принципам. Кроме того – жизнь была все еще прекрасна, удивительна и желанна.
Встреча с венгром принесла неожиданные результаты. Покупка прав на ЗРО не являлась, как я и думал, его целью. Скорее всего, с помощью ЗРО он желал распространить на всех континентах свой порошок для дезинфицирования воды. Предложение, сделанное великим гигиенистом, предполагало наше совместное, правда субсидируемое им, проталкивание общего товара на рынках США и Европы.
У меня перед глазами возникла смешная картинка общего продукта – посыпанные его порошком наши стеклянные шарики. Как я понимал, на плечи нашей стороны Миклошем возлагалась ответственность за закупку предлагаемого им продукта военными ведомствами США, Франции, Южной Кореи, Филиппин, и, возможно, России. Не отказывался венгр и от возможного распространения продукта на территории США, посредством рекламирования его применения известными фирмами, обслуживающими бассейны федерального, муниципального и частного секторов.
Со своей стороны, Миклош обещал представить наши технологии представителям военных комплексов стран, уже закупающих его продукт. Понятно, что распределение обязанностей было отнюдь неравноценное, и требовало серьезной материальной компенсации, для придания предложению венгра привлекательности. Однако, Миклош не был готов к столь серьезному субсидированию своих запросов, и встреча свелась к обеду и обмену визитками.
Лумажер был ужасно раздасадован, но понимал, что мною было сделано все для нахождения взаимопонимания. Андре и Филипп твердо держались линии венгра, а Жан находился в глубоком нейтралитете. Иштван Миклош не оправдал впоследствии надежд Филиппа и Жана, не став одним из спонсоров сигарного клуба Андре, не субсидировав издание книги Жана в Швейцарии, и не взяв Филиппа в консультанты.
У меня же оставалось целых полтора дня в Париже, и я намеревался прожечь их, как и подобает влюбленному в этот город человеку. Отдав небольшую дань культурной программе (немножко Лувра и немножко Дома Инвалидов), мы с Филиппом вкусно отобедали у Андре дома, и пошли на концерт Адамо, затем посетили «непристойное» место, бар, в котором приехавшие со всего мира богатые невесты преклонного возраста ищут спутников жизни, желательно, раза в два младше себя, выпили вина в кабинете хозяина этого бара, партнером которого являлся Андре, затем поехали в красочно описанный Жаном китайский ресторан, и к 5 утра решили пройтись к Эйфелевой башне.
Лумажер умолял отвести его домой, к ожидающим утренней прогулки собачкам, (супруга Тати оставила в этот раз на его попечение и свою, уехав в Штаты продавать их особняк). Мы вняли мольбам друга, и, заливаясь хохотом, выгуливали его микроскопических собачек, распивая из бутылки предложенное Жаном бордо, выращенное и разлитое в провинции, в которой он недавно купил гостиницу. Затем мы все поехали на раскладки художников. Жан купил для Тати очаровательно-нежную графику целующейся на берегу Сены парочки, Филипп, не сторговавшись с одним из молодых художников, расстроился, и потерял желание продолжать прогулку, Андре начал ныть о срочной необходимости проверить дела в его сигарном клубе, и мы разбрелись каждый в своем направлении.
В гостиницу я добрался к 11 утра, принял душ, позавтракал в уютном кафе, которых множество в Латинском квартале, и вернулся в номер, чтобы собрать чемодан, проверить время вылета и заказать такси. Когда все это было сделано, сообразил, что вылетаю в Москву только завтра. Чертыхнувшись, я отменил такси, и, не разбирая уже сложенного чемодана, уснул.
Меня разбудил телефонный звонок – это был Андре, сообщавший, что вечером мы идем в гости к его друзьям, затем в какое-то кабаре, и заканчивем вечер у него дома, с его очаровательной новой знакомой и ее подругой. Договорившись о времени и месте встречи, я поблагодарил, в полусне открыл чемодан, и развесил вещи, которые могли мне пригодиться вечером. Следующий, разбудивший меня, звонок, был из Москвы. Звонил Пономарев.
- Мы тебя завтра встречаем, дружище. Прилетаешь ты как раз к ланчу, а потому необходимо продумать, где бы ты хотел остановится. Аленка сейчас живет со мной в загородном доме, так что если хочешь, можешь остановиться у нее на Кутузовском. А если нет – то в любой гостинице.
Я попросил забронировать мне полулюкс в «Москве», в близком моему сердцу депутатском корпусе, и продумать вопрос с водителем и средством передвижения.
- Ты надолго? – прогремел Александр.
- На три дня, включая завтрашний.
- Добро, тогда ждем.
После этого звонка я махнул рукой на сон, и, чтобы окончательно стряхнуть его остатки, залез под струю ледяного душа. Под душем мне в голову пришла идея покупки французских сувениров для семьи Александра, и, одевшись, я побрел по пустынным холодным улицам полуденного Парижа выбирать их.
Хочу отметить, невзирая на то, что все получатели подарков в Париже бывали, привезенные мною сувениры произвели фурор. Я купил их все в маленькой галерее, у веснушчатой миниатюрной парижанки, говорившей на великолепном русском языке, и находившейся на 7 месяце беременности.
В 6 вечера, приняв третий за день душ, я начал облачаться в одежды, соответствующие вечерним планам Андре. Вновь раздался телефонный звонок. На сей раз это был консьерж.
- К вам месье Клавье.
- Пусть заходит, – слегка растерянно произнес я.
Филипп вбежал, размахивая билетами на какой-то уникальный спектакль, который, по его мнению, должен был увидеть каждый интеллигентный человек. Спектакль был посвящен жизни Эдит Пиаф, и предполагал изысканную публику и изысканную музыку. Действо начиналось через час, а все мои попытки объяснить Филиппу что-то о планах Маршаля были встречены им в штыки. Он поднял телефон, набрал номер Андре, и после короткой беседы, положив трубку, сообщил мне, что тот любезно согласился встретится с нами и с друзьями в близлежащем кабаре, после спектакля.
На мой вопрос, видел ли Андре спектакль о Пиаф, Клавье, не задумываясь, ответил, что вряд ли, и я понял, что досуг друзей качественно различен. Объединяет их общая любовь к дарам Бахуса. Хочу заметить, что во время моего пребывания в Париже оплата посещений вечерних заведений была разделена между Маршалем и мною. Филипп же грациозно исчезал в момент расчета, поэтому мне было приятно узнать, что отнюдь не дешевый билет на совершенно бесподобный, но исключительно сумбурный, по моему мнению, спектакль, был его подарком.
Вечером, встретившись с Андре и его друзьями, оказавшимися владельцами нескольких антикварных лавок, мы провели в занимательных беседах и пересказах потрясающих анекдотов часа два, пока Андре не спохватился, и не начал яростно названивать к себе домой. Трубку никто не поднимал, из чего он сделал вывод, что «либо уснули, либо ушли». Еще через час выяснилось, что правильным был второй вариант. К нашему столу подошла высокая, темноволосая, элегантная девушка, и бросила в бокал с вином, стоящий перед Маршалем, массивный ключ.
- Это была твоя новая знакомая? – непринужденно поинтересовался один из владельцев антикварных лавок у Андре, после того как девушка невозмутимо удалилась.
- Да, – промычал тот, вытирая салфеткой капли от вина с рубашки.
- Мог бы познакомить? – не унимался собеседник.
- Уже нет, – лаконично ответил Андре, и улыбнулся.
Вся сцена заняла не более тридцати секунд – истинно французский шик!
Мы посидели еще некоторое время, затем Филипп, посмотрев на часы, начал прощаться, и я, поблагодарив всех за приятный вечер, и объяснив свой уход ранним вылетом, ушел вместе с ним и через час уже безмятежно спал.
В 9:30 утра я покинул гостеприимный город, и вылетел в Москву.
« - Так надолго у меня водки не хватит, придется докупать!»
полковник Петренко
Москва была полна снега.
Теплый воздух, горячий кофе, и таблички на платьях и костюмах являлись непременным атрибутом любого американского офиса в России. Но Фонд пошел дальше – вместо занимаемой должности, на «ярлыке» указывалось название проекта, который курировал его носитель. Потому встречи были сугубо целевые, и обреченные на фиаско помощи просящих. К удивлению предложенного мне в качестве собеседника лысоватого ироничного янки, я не просил, а требовал отчета о работе, проделанной по проекту, который обязал мою фирму вести Госдепартамент США.
После двусмысленных намеков о моем недопонимании важности занимаего им поста в проекте, что скорее должно было приобщить меня к клану его почитателей, нежели противников, и заявления о полной неосведомленности о роли представляемой мною фирмы в проекте, мне пришлось, извинившись, попросить препроводить меня к президенту Фонда, либо к его первому заместителю. В качестве весомого доказательства аргументированности моей просьбы, я предоставил официальное письмо Госдепа США, уведомляющее нашу фирму о ее ответственности за развитие проекта ЗРО. Лысоватый служка, очнувшись от грога самовлюбленности, пытался предложить продолжить дискуссию, но я был неумолим.
Через полчаса я был принят шефом Фонда, и после непродолжительной беседы, получил необходимые мне гарантии поддержки стратегии нашей фирмы со стороны сотрудников Фонда.
Основная цель поездки была достигнута - теперь я мог спокойно общаться с любыми потенциальными инвесторами, не скрывая первопроходцев ЗРО. Это было суть важно, ибо в то время в России находилась тьма инвесторов, желающих подойти как можно ближе к запрещенным, либо засекреченным разработкам. Часть этой тьмы и должна была сыграть роль устной рекламы нашей фирмы, в обмен на возможность быть заигранными в проекте.
Закончив переговоры в Фонде, я покинул это гостеприимное здание, сел в любезно предоставленную мне Пономаревым машину, и отправился в гостиницу регистрировать свое прибытие. Зарегистрировавшись в милом моему сердцу депутатском корпусе, на хорошо знакомом по 1992 году четвертом этаже, я тотчас же позвонил заместителю Пономарева - Дмитрию Якименко.
Дмитрий был рад услышать меня, и сказал, что, поскольку официальная встреча с ним и Александром состоится завтра, на сегодня назначен небольшой обед, ближе к восьми вечера. В том случае, если я не очень устал с дороги, он был бы рад встретиться со мной, и обсудить кое-какие личные вопросы. Эта встреча и положила начало нашим с Якименко дружеским отношениям, сыгравшим впоследствии не единожды роль спасательного круга, как для всей операции, так и для возможности функционировать разработчикам технологии, и безопасности самого Пономарева.
Дмитрий сказал мне, что водитель будет знать, куда ехать, и мы договорились увидеться через час. Мы встретились в уютном скверике одного из дворов Таганки, и едва закончили процесс выражения восторгов по поводу встречи, как вдруг позади меня раздался довольно громкий глас:
- Ну дае-е-ешь! И даже не позвонил!
Я удивленно обернулся, и увидел моего доброго знакомого, полковника Петренко, которого не встречал со времен нашей незабываемой вечеринки в гостинице «Палас». С тех пор Андрей нисколько не изменился. После короткого представления, я объяснил ему, что встречаюсь здесь с моим коллегой по работе в фирме МакКейни.
- Я здесь живу, - объяснил Дмитрий.
- А я здесь работаю, – ответил полковник, и тут же пригласил нас посетить возглавляемую им Ассоциацию «Ветеранов силовых структур».
Предложение было сделано в свойственной Петренко манере, подразумевающей невозможность отрицательного ответа.
Пока мы поднимались на третий этаж хорошо охраняемого старинного особнячка, я все пытался сопоставить случайность появления полковника в скверике возле дома, где якобы жил Дмитрий. Однако позже мои сомнения рассеялись, ибо в визитке, данной мне Андреем, первые три цифры телефона его офиса совпадали с первыми тремя цифрами номера домашнего телефона Дмитрия.
Показав свои «владения», полковник широким жестом пригласил нас к столу – время, надо заметить, было обеденное. Обедать он предложил не в показанной нам ранее столовой, а в своем кабинете. Бутылку водки и поднос с закусками был довольно быстро принесен симпатичным высоченным парнем с застенчивой улыбкой.
- Капитан Тучкин, - представил его Петренко – Умница и моя правая рука. Решает многие вопросы.
Затем вынул из сейфа фирменную чашку с эмблемой Комитета Госбезопасности, нам с Дмитрием дал по серебрянному подстаканнику с тонким стаканом и, наполнив все три емкости до краев, предложил тост.
- Ну что – по первой за встречу.
Закусив, я невинным голосом спросил у Якименко:
- Нам когда и где надо быть?
- К 20:00 , в офисе Пономарева, - честно ответил тот.
Петренко посмотрел на часы – было где-то около четырех, и улыбнувшись своей фирменной улыбкой, заметил:
- Так надолго у меня водки не хватит, придется докупать!
Дальше были истории из жизни Петренко, Дмитрия, и присоединившегося к нам позже Тучкина, который, кстати, оказался наилучшим рассказчиком, потом их сменили длительные процедуры прощания, с обязательными посошками.
Когда мы, наконец, подъехали на встречу с Пономаревым, то его изречение:
- Кто это вас так?! -вызвало у нас с Дмитрием легкую улыбку.
- Придется тебе и меня уважить - загрохотал Александр, хотя одной из причин моего спокойного возлияния с полковником был запрет врачей применять спиртное, наложенный ими на Александра, в связи с проводимыми ими исследованиями состояния его здоровья.
Дмитрий принялся отговаривать друга от этого неразумного шага, но по глазам Пономарева я понял, что он не откажется от этой идеи, хотя бы из соображений гостеприимства. И оказался прав – встреча закончилась далеко за полночь, удовольствие мы получили, правда, утром у меня в телефоне орал грассирующий Аленин голос, с нелицеприятными выражениями в мой адрес.
Я попытался оправдываться перед Аленкой, но получилось это скверно, и потому пришлось закончить разговор предложением повести меня позавтракать в хорошее место с камином. Задохнувшись от наглости, но сообразив что я гость, да еще и старинный друг, она пообещала заехать часа через полтора, а я, обрадованный возможности еще поспать, принялся за выполнение этой миссии.
Через пару часов в мой номер постучали, влетела, как всегда, экспрессивная, Алена, а я отправился в ванну, предоставив ей возможность разбираться с парижскими подарками. К моменту моего выхода из ванной возле нее лежали три горки сувениров, причем скромные размеры одной из них внушали мне опасения.
- Это маме, – показала она на среднюю горку, - это папе с Сережей, – указала она на самую большую, - а это мне, – скромно потупилась, и мотнула головой в сторону маленькой. Туда были отложены самые интересные безделушки, купленные у веснушчастой парижанки, которые, по первоначальному замыслу, я хотел распределить между всеми членами семьи.
Понял, что выбора нет, я поинтересовался необходимостью вызвать носильщика, для того, чтобы отнести ее горку в машину.
- Кстати о машине – на улице пгенепгиятнейшая погода, и я хочу мартини. Поэтому пгошу, – и на стол полетели ключи от джипа.
- Мне сегодня нужно быть в офисе у твоего отца, - пытался урезонить я «гуляку».
- Пгавильно, – как ни в чем не бывало заграссировала Алена, – Совещание в 4, сейчас 12. Легкий ланч, и поедем в офис
- Наглеете, мадам, не по годам.
- Сегьезные учителя, понимаете ли.
И это меня насторожило. Равно как и постоянная грусть, вытеснившая из ее глаз хорошо мне знакомые прыгающие искорки веселья.
- Я, между прочим, тоже хочу выпить, – заметил я, физически ощутив разливающуюся по слизистой прохладу доброй русской водочки.
- А тебе можно, ты же у нас пгиезжий...
Минут двадцать мы молча тянули каждый свой дринк, возле камина, в маленьком уютном ресторана опять же на Таганке.
- Ну-с, мадам, - разрушил я паузу, – учитывая то, что я завтра отбываю последней лошадью, хотелось бы понять причину отсутствия в глазах твоих фирменных искорок, желания щебетать и в целом радоваться жизни?
- Влюблена, - наигранно буднично ответила Алена.
- Здорово, - заметил я – А кто герой романа?
Ее слова прозвучали для меня выстрелом в самое уязвимое место – Алена назвала имя нашего общего с Александром знакомого – не очень молодого, но очень женатого.
Не вдаваясь в подробности, скажу, что история эта затянулась на полтора года, и закончилась трагически – в конце концов Дмитрий проинформировал обо всем Александра, который самым решительным образом потребовал прекращения романа, перешедшее в прекращение общения семьями. Должен признаться, я был полностью на его стороне.
Немного попереживав, Алена через год уехала за рубеж, где вышла замуж, и счастливо живет до сих пор.
« - Прослышав о вашей любви к экстравагантным игрушкам, решил захватить с собой сувенир, приобретенный во время моего недавнего путешествия по Флориде, – шутливо заметил Джим»
В аэропорту Вашингтона меня встречали Укстон и Грег.
- Случилось что-то невероятное? Сенат принял решение субсидировать наш проект? Сайерс договорился продать, через нас, все «Кайзеру»? Принц открыл компанию, и положил на счет 10 миллионов долларов? - иронически осведомился я, глядя на нетерпеливо ожидающую прибытия моего чемодана пару.
- Все гораздо проще и трагичней. Первый зам министра энергетики, директор офиса международной ядерной безопасности и кооперации, ожидает нас в своем офисе через 45 минут. А завтра утром вылетает на десять дней в Европу. Поэтому особо времени у нас нет, и наибыстрейшее появление твоего чемодана может оказаться одним из важнейших событий сегодняшнего дня, – сиронизировал Укстон в ответ.
Я подхватил приплывший по ленте чемодан, и мы вскочили в оставленный под присмотром полицейского у входа в аэропорт «Мерседес» Грега, который Укстон по старой памяти все еще называл своим...
Не так давно, когда посол еще был всеобщим любимцем Госдепа, он приобрел один из десяти мерседесов, предоставленных Даймлер-корпорейшен в рекламных целях государственной машине США. Немногим позже, когда Джим сменил из-за поведения своей строптивой молодой супруги сверкающий наряд всеобщего любимца на лохмотья изгоя, юная виновница перевоплощения выгнала его из собственного дома, предварительно загнав в середину прилегающего к дому озера сверкающий автомобиль. Пока Укстон посыпал голову пеплом сожженных отношений, и пропивал остатки материальных средств, Грег, вооружившись доверенностью от Джима, эвакуатором, полицейским сопровождением и водолазом, вытянул машину из озера, и отвез в авторемонтную мастерскую, с которой его связывала долгая дружба. Там, ржавея и обесцениваясь, машина отстояла год, пока Укстон официально не признал свою финансовую несостоятельность, и не предложил другу профинансировать ремонт машины и пользоваться ею.
Вот в этом самом злополучном «Мерседесе», не дав мне возможность отряхнуть с ботинок московский снег, мы и приехали на авеню Конституции, и, запарковав машину, помчались в министерство энергетики. До назначенной встречи оставалось пятнадцать минут. Пройдя через все необходимые процедуры контроля, мы оказались на четвертом этаже, возле дверей с гербом Соединенных Штатов, двумя морскими пехотинцами и миловидной афроамериканкой, любезно проводившей нас в кабинет первого зама министра энергетики США, Тимоти Смэша.
Смэш был невысокого роста добродушный толстячок, безукоризненно коротко постриженный, очень приземленный, но с шикарным чуством юмора. Вынув из кармана пиджака мудреный шарик, он изо всей силы бросил его в стенку, и когда шарик прилип к стенке, повернулся для того, чтобы посмотреть на произведенный эффект. Затем пояснил, что обожает детские игрушки, и считает их единственным, что позволяет расслабиться в этом мире.
Гений дипломатии, всегда готовый к неожиданностям и приученный к необходимости наличия эспромта домашней заготовки, Укстон вынул из кармана пиджака небольшую резиновую игрушку в виде серой акулы, и положил ее возле одной из папок, в большом количестве оккупировавших стол зама. Акула начала медленно жевать угол папки.
- Прослышав о вашей любви к экстравагантным игрушкам, решил захватить с собой сувенир, приобретенный во время моего недавнего путешествия по Флориде – шутливо заметил Джим.
Тимоти Смэш был в восторге.
С этого момента наши дальнейшие с ним отношения складывались на редкость тепло. Уже пребывая на Украине, я продолжал переписываться с ушедшим в отставку Тимоти, и мы поздравляли друг друга с праздниками.
Пару недель спустя, выходя из гостиницы в Джорджтауне, я увидел высокого стройного молодого человека, судя по стилю прически, представителя солнечной Джамайки. Сидя в тени дерева, он предлагал прохожим небольшие сувениры, стоимость которых не превышала пяти долларов. Одним из севениров была небольшая серая акула, монотонно жующая хвост сидящей рядом игрушечной собаки...
«- ...она великолепно владеет русским тоже, - перебил меня Редфорд»
Следующей заготовкой Джима, осуществленной за время моего отсутствия, было запланированное в офисе Шэрон Майерс интервью с сотрудниками ее отдела.
Изучив полученный по факсу регламент встречи, я понял, что интервью скорее будет напоминать допрос с пристрастием, нежели пресс-конференцию. И оказался прав.
Подготовке к встрече я посвятил десять дней. На встречу я понес двадцать листов печатного текста – шпаргалки. Две заправленные под завязку перьевые ручки и карандаш с резинкой – «омо мео мейком порте» – решил я, отправляясь на это аутодафе.
Меня встретила крепко сбитая коротконогая брюнетка, чем-то отдаленно напоминающая художницу Фриду Кало.
- Сара Паркер, - коротко представилась она, и пригласив меня присесть к ее столу, протянула перечень вопросов и, показав на соседнее помещение, спросила:
- Достаточно ли вам часа на подготовку ?
Получив мой утвердительный ответ, она предложила мне на выбор кофе, чай и минеральную воду, сказав что вернется через час с коллегой.
И действительно, ровно через час в комнату вошел аккуратненький старичок с аккуратненькой бородкой, со злющими глазами-буравчиками, к рубахе которого был прикреплен фирменный пропуск Госдепа, свидетельствующий о том, что моего собеседника зовут Билл Редфорд, и занимает он должность директора отдела, отвечающего за вопросы по ядерной энергии.
- На каком языке будем общаться? - пытаясь шокировать меня, спросил собеседник.
Но после перечня вопросов, предоставленных мне его коллегой, шокировать меня еще чем-то в тот день было сложно. Я попытался выйти из ситуации, используя позицию джентельмена.
- Поскольку с минуты на минуту к нам присоединится ваша коллега, предлагаю вести переговоры на ...
- ...она великолепно владеет русским тоже, - перебил меня Редфорд
- Насколько я понимаю, следующая на повестке дня встреча с госпожой Майерс?, - игнорируя Редфорда, спросил я - Не хотелось бы переводить ей результаты нашей с вами беседы.
То ли знание русского языка, которое позже продемонстрировала мне госпожа Майерс, было неизвестно Редфорду, то ли оно было конфиденциальным, но далее наше интервью проходило на английском языке. Минут через десять к нам присоединилась и Сара Паркер. Из предложенных ею вопросов я был готов ответить процентов на восемьдесят. Конфиденциальность некоторых из них снизила этот процент до пятидесяти.
После окончания беседы неудовлетворенный Редфорд выбежал из кабинета, забыв попрощаться, сделав это очень вовремя, поскольку наглость его вопросов и беспрерывное поглаживание бородки а-ля Троцкий начинали меня злить.
Так мы с Сарой и вошли в офис госпожи Майерс - возбужденные беседой и недовольные друг другом. Сара тут же доложила ситуацию, и достав свою подушечку с иголочками, Шэрон вынула первую из них.
- Так на каком из этажей потерялся ваш коллега Укстон? Неужто на том, где находится его детище - буфет?
- В регламенте встречи, госпожа Майерс, не была указана фимилия Укстон, следовательно, на встречу я пришел один.
- Ошибка моего секретаря. На следующую встречу не забудьте взять с собой господина Укстона. Она состоится.., - Шэрон внимательно посмотрела на стоящий перед ней календарь, - ...послезавтра, в четыре часа дня, в этом же кабинете. Как вы понимаете, мне надо переговорить с моиим коллегами, и я буду очень признательна, если вы найдете возможным оставить все сделанные Вами здесь записи и, будете так добры, присоединить к ним принесенные Вами шпаргалки.
Слово «шпаргалки» она произнесла на чистейшем русском языке. Основная ориентация отдела Госдепа по Ядерной безопасности стала абсолютно ясна.
Поблагодарив за возможность общения, и пообещав вернуться послезавтра, я вышел из этого серого монстрообразного здания, унося с собой 20 печатных листов шпаргалок, плюс ответы.
Госпожа Майерс мне этого не забыла.
Войдя в бар «Мартинс», я увидел генералитет нашей фирмы в полном составе. Укстон, к тому времени уже сделавший контрольный звонок в Госдеп, был в курсе моей недружелюбной акции со шпаргалками и ответами. Мик попросил меня не спеша описать происшедшее, и тоже не одобрил моё поведение. Терри молчал, обидившись за то, что не был приглашен тоже. Пришлось объяснять коллегам происхождение моего обструкционизма, явившегося правомерной реакцией на попытку нарушения оговоренной ранее конфиденциальности и посягательств на интеллектуальную собственность фирмы. Пиво, безусловно, способствовало достижению консенсуса. Было принято решение на следующую встречу прийти втроем – Терри, Устон и я.
Мушелл, чувствуя сложившийся положительный настрой за столом, неожиданно заявил о запланированном им посещении вновь организованного Фонда Гражданской Сети, направленного на спонсирование «интересных» иностранных проектов. По чистой случайности, Фонд специализировался на проектах из Восточной Европы. Посещение подразумевало выяснение возможности участия Фонда в нашем проекте, и Терри вынужден был взять с собой меня. Поскольку время и дата встречи оставались открытыми, решено было договориться о встрече, и провести ее завтра.
« - Видите ли, господин Мозолли, мы с Дэвидом – рано ушедшие на пенсию миллионеры, и поэтому цену денег знаем очень хорошо, и торгуемся отменно»
Терри
Офисы Фонда расположились на Семнадцатой стрит, на первом этаже огромного офисного здания. На 20-м этаже этого же здания находился офис почившего в бозе генерала Кука. Нас встретил тучный брюнет лет 60-ти, с военной выправкой, в нелепо сидящем костюме. Предложив нам по поллитровой кружке кофе, и предупредив доставшего сигареты Терри, что курить в офисе нельзя, Фрэнк Мозолли, так звали нашего собеседника, рассказал вкратце о деятельности Фонда, снабдив свой рассказ каталогами с фотографиями процветающих производств, открытие которых спонсировали его коллеги. Затем мы перешли к набившей оскомину Вашингтонской теме использования не по назначению «орального» кабинета Белого Дома, плавно коснулись вопроса сотрудничества Соединенных Штатов и России в различных областях, прошуршали по теме множества передовых технологий, получивших признание на Западе и родившихся в России, и коротко обрисовали суть нашего предложения. Все, что произошло дальше, положило начало неотвратимому разрыву между мной и Терри и, как результат этого разрыва – прекращение деятельности фирмы «EDM».
Господин Мозолли в деловом ключе начал обсуждать с нами ожидаемую нами сумму взноса его фонда за право участия в проекте, и количество акций фирмы, которые передавались в обмен на инвестирование. Мы говорили о 10-20 миллионах, и предлагали за это, в лучшем случае, 15%, в худшем -10 % акций фирмы. Ответственность, лежавшая на Мозолли, и экспансивность его итальянского происхождения, не давали ему возможность согласиться с нашим предложением – и он выставил свои условия: 10 миллионов – 20%, 20 миллионов – 30%. Особенно мне пришлась по душе его фраза о том, что чек можно будет завтра забрать у его юриста, подписав необходимые документы, ибо о нашем проекте он был хорошо осведомлен, а его старый друг Ривер Дюдье, посетивший устроенную нами прессконференцию, дал самые лучшие рекомендации проекту. Я был просто по человечески счастлив и расслабился.
Наказание за расслабление пришло мгновенно. Какая муха укусила Терри, не знаю. Его глаза заблестели, сняв пиджак, он откинулся на спинке стула, и, не рассчитав усилия, отъехал на нем от стола переговоров, затем затормозил, зацепившись ногой о ножку моего стула, и произнес следующее:
- Видите ли, господин Мозолли, мы с Дэвидом – рано ушедшие на пенсию миллионеры, и поэтому цену денег знаем очень хорошо и торгуемся отменно. Двадцать миллионов – 15 %. Это все.
Добродушное выражение лица Фрэнка сменила маска равнодушия. Сложив крест-накрест руки перед грудью, голосом, напоминающем старшину на плацу, он порекомендовал:
- Поскольку вы так здорово финансово обеспечены, вместо того, чтобы искать спонсоров в лице моего Фонда, вы должны стать его наиболее активными членами, что стоит в пределах пяти милллионов долларов. А я, лично, буду рекомендовать вас в члены правления Фонда, с правом входа в наиболее элитные клубы страны.
Терри захрюкал, засвистел, смущенно заулыбался и произнес что-то типа:
- ...Почему бы нам не продолжить торговлю...
Но Мозолли встал, давая понять, что встреча себя исчерпала и, пожав нам руки, извинился за необходимость перейти к другим, как он выразился:
- ...более насущным вопросам.
В гостиницу я брел пешком, невзирая на холодную промозглую погоду, отказавшись от услуг Терри. Придя в номер, я застал в нем Джима с бутылкой виски, взъерошенным Терри и ничего не понимающим Адмиралом. К тому времени подъехали Грег и Жан. И сколько в тот вечер я не пытался убедить, что мы только что потерпели страшное фиаско, о котором завтра в Вашингтоне будут рассказывать во всех кулуарах, никто не захотел мне верить. Все считали, что история про юриста и чек на 20 миллионов были сказкой, а Терри совершенно справедливо отстаивал интересы фирмы, то есть наши интересы. И лишь через несколько месяцев, потягивая с МакКейни вино в фойе гостиницы «Four Seasons», я увидел знакомую фигуру, проходящую мимо, и представил Фрэнка Адмиралу. Будучи человеком военным до мозга костей, Мозолли немедленно проникся к Мику огромным уважением, и после третьего бурбона, на который мы все трое дружно перешли, повернувшись ко мне, спросил:
- А этот индюк, который похоронил мое предложение о 20 миллионах, которые по договоренности с Госдепом я должен был выдать вам на развитие проекта, все еще в вашей команде?
Побагровевший МакКейни медленно процедил:
- В больнице. Лечит рассыпающийся позвоночник.
- Имея таких друзей, не нужны враги! - загоготал Фрэнк.
Просидев с нами еще полчаса, и поблагодарив меня за честь быть представленным Адмиралу, Мозолли ушел, унося с собой тонкий аромат несбывшихся надежд.
- Терри, гребаный клоун, - прошипел Мик, - не зря ты его так не любишь!
Мы молча допили бурбон, и пожав руки, разошлись.
Нас с Укстоном и Терри ждала еще одна встреча в Госдепе. На этот раз все было до смешного просто. Госпожа Маейрс извинилась за то, что невзирая на мнение ее коллег, которое она полностью разделяет, о значимости технологии ЗРО, финансовых возможностей на участие в проекте у возглавляемого ею отдела нет (читай – нет теперь, после встречи с Мозолли). Скорее всего, она будет ходатайствовать (перед кем и где?) о предоставлении нашему проекту серьезного статуса. Статус назывался – «Разработка прикладной автономной установки для обработки радиоактивных отходов» (single-remote application for the treatment of the radioactive waste), что давало возможность участия в некоторых тендерах, проводимых государством.
Мы поблагодарили за столь лестную оценку наших технологий и покинули здание, служившие долгие годы приютом укстоновскому эксцентризму. Больше я в ГосДепе не был.
Все главные встречи, как и предполагалось, были проведены до трансляции намечающегося на Южнокорейском телевидении диспута, посвященного вопросам захоронения радоиактивных отходов. Пономарев, Якименко и я закончили подготовку к событию, получили визы для ученых, забронировали для всех номера в гостинице, и ждали только согласия французской фирмы «Кожема» на участие в прямом диспуте на телевидении, в отличии от предложенного ими телемоста. МакКейни и Грег ничего не ожидали от диспута, ибо, по их мнению (имелось в виду мнение Грега, отработавшего в регионе свыше пятнадцати лет), все серьезные дела в Корее, как и во всем мире, обсуждаются не на публике и не по телевидению.
Но и из Москвы приходили тоже невеселые новости. Представители «Кожема» настаивали на проведении телемоста, что не отменяло необходимости присутствия в Сеуле наших ученых, но не гарантировало достаточной рекламы и широты аудитории, для восприятия превосходства наших технологий. Мои попытки заиграть Маршаля и Клавье разбивались о камни фиаско с венгром. Пришлось согласиться на мост, что не дало никаких результатов, и даже не нашло отражения в европейской и американской прессе.
Дабы приободрить меня, Укстон передал мне официальное приглашение от госпожи Майерс на участие в прощальном вечере, посвященном отправке на Украину, в должности посла, Аллена Рейгера.
Вечер состоялся в «Метрополитан клубе» и, в принципе, был бы неплохим времяпрепровождением для моей грустной команды. Но пошли на вечер только мы с послом. Там, на этом вечере, и произошли события, определившие во многом зигзаги моей судьбы на следующие несколько лет.
«Метрополитан клуб» был хорошо мне ивестен. Совсем незадолго до описываемых событий я был в числе организаторов и участников приема, устроенного Фондом Фартмана, в честь тогдашнего президента Украины – Леонида Кучмы. Там и состоялось мое знакомство с высоко интеллигентным представителем новой, прогрессивной украинской бюрократии, ближайшим сподвижником сегодняшнего спикера украинской Рады Литвина – Алексеем Брониным.
Мы переговаривались несколько раз по телефону, и в его следующий приезд, в качестве члена делегации правительства, мы провели вместе вечер, обсуждая достижения Украины в области демократии, и возможные экономические последствия участия в Бушерском контракте. Как известно, эти последствия были на корню зарублены лживыми заверениями о экономической помощи тогдашнего Государственного Секретаря США, великой ирландки еврейского разлива – госпожи Олбрайт. Мы с Укстоном были свидетелями того, как в день опубликования ее настоящей родословной, мадам Олбрайт примчалась с охраной в самый ирландский политический бар, наш с Укстоном придворный, - «Мартинс», и в течении часа с поддельными весельем и удовольствием пила, обожаемый нами с Укстоном, «Гиннес».
Аллен Рейгер, направляющийся на Украину, в качестве посла США, был огромного роста седовласый поджарый мужчина, лет 35-37. Налицо были отменная выправка, хорошая родословная, и необходимый холод непроницаемых глаз. Кстати, в дальнейшем Рейгер и вел себя на Украине, как в своей вотчине, не ставя ни в грош требования и чаяния украинского правительства. Но в тот момент он был само очарование, полное понимание желаний представителей Украины, и едва ли не их ближайщий соратник в борьбе за дело экономического процветания.
На этой волне, будучи представленным Пинксом, я сообщил господину послу о моем намерении ознакомить Украину с возможностями технологии Тома Сайерса по обработке мусора. И, поскольку в Харькове расположена одна из самых больших в Европе мусорных свалок с довольно опасным в экологическом смысле прошлым, и о решении начать свое путешествие с посещения первой столицы Украины. Посол радостно рекомендовал мне нескольких его коллег в Харькове, и выразил надежду вскоре увидиться на украинской земле.
Госпожа Маейрс благосклонно приняла мою благодарность за приглашение на столь изысканный вечер, и сообщила (что вообще является но-но на приеме такого плана) о присвоении нашему проекту необходимого, для участия в тендерах, статуса. Я поцеловал ей руку и откланялся, оставив Укстона в столь милом ему окружении скалившихся в улыбках дипломатов.
Для меня вечер, как и пребывание в стране, уже подошел к концу...
« -А у Вас нет ничего в письменном виде, - икнув сказал вице-председатель»
Деятельность, развитая Терри после моего сообщения о присвоении проекту статуса, позволяющего участвовать в тендерах, пугала нас своей многогранностью и рассредоточенностью. Заигрывались все под небом США, кто когда-либо имел неосторожность общаться с Терри по вопросам ЗРО.
Количество звонков, получаемых Адмиралом и мною, с просьбами обуздать вечерние попытки общения Терри, приняло катастрофические размеры. Укстон, по необходимости, и рекомендации МакКейни, пригласил, на условиях про-боно, консультировать наши действия бывшего координатора отношений ГосДепа и ВПК, господина Джозефа Луго. Господин Луго спокойно предавался заслуженному отдыху в прекрасной долине Нью-Мексики, в компании своей приятнейшей, как позже выяснилось, супруги Мегги. Будучи по натуре человеком застенчивым и высоко интеллигентным, Джозеф довольно долго терпел ночые побудки подвыпившего Терри. Но и его ангельское терпение лопнуло. Позвонив мне в поисках Укстона, Мегги, рассыпаясь в извинениях, попросила меня при первой же возможности передать Джиму, что Джозеф, невзирая на свое глубочайшее уважение и немалую заинтересованность в улучшении экологического состояния планеты, снимает с себя полномочия консультанта, и убедительно просит оградить его от терроризирующих звонков Вице-Председателя Совета Директоров.
Приняв мои глубочайшие извинения и уверения в немедленном прекращении этого опасного явления, Мегги милейшим голосом пожелала нам удачи. Придя в номер, Укстон захотел лично принести извенения господину Луго, и набрав его номер, быстро произнес:
- Это не Мушелл!
Вероятно, реакция была неожиданной, и смущеный Джим пообещал лично проследить за Терри, выразив сожаление по поводу такого краткого, и еще недавно казавшегося таким плодотворным, сотрудничества. Затем, набрав телефон Терри, посол был ошеломлен тирадой Надин:
- Укстон, Терри больше не будет делать междугородних звонков для фирмы! Мы получили телефонный счет, и только в Нью-Мексику он назвонил на сто двадцать долларов!
Учитывая, что стоимость минуты переговоров колебалась в районе 10 центов – Терри продержал несчастного Джозефа на телефоне около 20 часов за неполные две недели зарождающегося сотрудничества. Еле сдерживая хохот, Укстон порекомендовал Надин наложить запрет также и на переговоры местного характера. Он все еще не понимал неимоверной разрушительной силы недисциплинированности Терри.
Неожиданно для всех Терри нашел тендер. Он практически изнасиловал телефонными звонками одного из представленных нам ранее Уокером сотрудников ICF «Kaiser». Предметом тендера была дезактивация одного из островов США, служившего долгое время испытательным полигоном. По словам Терри:
- Гребаный остров был грязнее, чем дезактивационная ванна русских.
По его требованию был вызван Кен Уэлдон, который и составил заявку на участие в тендере, и Резюме руководства. Документы были отправлены, и мы ожидали момента предоставления расчетной части, составлением которой занимались Терри и его сестра, владеющая, по словам Мушелла, всеми хитростями составления подобного рода бумаг. Одновременно Терри посещал бары, преимущественно для разглагольствований по поводу участия в секретном тендере. Вскоре питейные кредиты были, как и телефонные, резко урезаны практичной Надин.
На созванном, по просьбе Мушелла, Совете, нам были предоставлены уникальные расчетные материалы. Оказалось, что учитывая высокую степень зараженности объекта, Терри и его сестра предлагали построить научный комплекс на вынесенной в океан платформе. Там предполагалось оборудовать лаборатории и жилые помещения. Астрономичность стоимости предложения не смущала родственников:
- Все равно у них нет подобной технологии, - вещал братец.
Но и этого было недостаточно. Оказалось, что не советуясь ни с кем, в качестве доброго сюрприза, Терри провел переговоры с фирмой-конкурентом, имеюшей лицензии на подобного рода работы. Аппелируя отсутствием у нас подобных документов, Терри предлагал встретиться и обсудить возможное сотрудничество. Оставив на данный момент фантасмагорию расчетов, мы согласились на встречу, которая состоялась на следующий день.
В небольшом баре, за круглым столом, нам было предложено конкурентами отдать им на неэксклюзивной основе права на использование технологии, за определенный процент полученной ими от выигрыша тендера прибыли. Если же тендер ими не выигрывался, то права оставались у них, а мы получали оговоренный процент прибыли от любого другого проекта, в котором они будут применять технологии ЗРО. Поглядев на уже набравшегося Мушелла, я, под одобрительные кивки Адмирала и Укстона, объяснил отсутствие у нас интереса в подобном предложении. Конкуренты недоуменно смотрели на Терри. Пьяновато улыбаясь, Терри в течении нескольких минут проносил мысль о необходимости обсудить условия еще раз, но у гостей сдали нервы:
- Мы с Вами, Терри три дня в течении пяти часов все обсуждали. Вы согласились, и сказали, что убедите всех. Для чего мы тащились сюда четыре часа?!
- А у вас нет ничего в письменном виде, - икнув, сказал Вице-председатель.
Конкуренты ушли, не попрощавшись. Тендер был бесславно проигран. Терри вновь искал, чем занять себя.
«Но тандем не передавил. ВМФ получили отсрочку на год»
И довольно быстро нашел занятие. Вместе с Томом-Джимми Сайерсом они подготовили предложение для Военно Морского Флота США – перестроить все строящиеся корабли, для установки на них небольших конструкций по переработке мусора.
Предложение имело смысл – международные законы вступали в силу, определяя огромные штрафы за загрязнение экваторий. Флоты США пользовались до сих пор небольшими буксирами-баржами, собирающими со всех кораблей отходы и затем ... освобождающимися от них. Однако путь, избранный двумя приверженцами технической новинки – «мусорообрабатывающего агрегата», был, по меньшей мере, не популярен.
МакКейни, увлеченный нашими возможностями на Украине, и не желающий особо популяризировать идею новоявленных борцов за чистоту экваторий, отпустил ситуацию, и тандем набирал обороты, становясь в ВМФ притчей во языцах. Для, как их назвал Укстон, «очистителей океанов», устраивали приемы на военно-морских базах, пытаясь объяснить последствия требуемой ими реконструкции авианосцев. Им демонстрировали помещения на военных судах, пытаясь объяснить плотность застроек и отсутствие необходимого, для установки «мусорного агрегата», пространства. Им обещали рассмотреть и, возможно, даже внести, предлагаемые коррективы в следующее поколение военных судов, предлагая уже сейчас занять должности консультантов. Но все напрасно. С распечаткой грядущего свода законов, взятого из интернета, пара заходила во все мало-мальски влиятельные офисы ВМФ, и пугала их обитателей последствиями принятия в ближайшем времени этого свода, ставящего под удар экологическую политику США.
Мик молчал. Он знал, что стратегия давления может принести плоды, если не передавить. Но тандему не пришлось передавливать. ВМФ получили отсрочку на год. Наших коллег перестали замечать, как и отвечать на их звонки.
У нас же с Адмиралом по украинскому проекту пока все складывалось удачно. Региональные власти создали рабочую группу, и приняли административное решение рассмотреть возможность внедрения «мусоро-обрабатывающего агрегата», для разгрузки местной мусорной свалки, с тридцатилетним стажем функционирования.
Украинскую рабочую группу возглавил харьковский профессор, с очень странным для славянина именем – Арнольд Тромбсон. Имя его помощника отличалась не меньшей экстравагантностью – Петру Идиуила. В группу также вошли директор местного водопроводного треста, и председатель правления Ассоциации очистных сооружений.
По моей просьбе, слегка переработав тендерные материалы, в применении к свалке века, Терри отослал их в региональный офис и, одновременно, выслал запрос в Госдеп, а точнее, в его подшефную организацию USAID, с просьбой предоставить нашей фирме грант для создания пилотной установки на Украине.
И я приготовился вновь лететь на Восток Европы...
«А як же! Грех не выпить! – и сделав еще один, надеюсь, последний, рывок вперед, мягко приземляюсь на следующей ступени своей удивительной жизненной конволюции... »
Киев... Трап самолета... Прохладные струи ветра омывают лицо – почему-то в нем чувствуется горьковатый знакомый привкус. Что это? Нет, просто показалось. Просто показалось...
Неужели я снова здесь? После стольких длинных витиеватых лабиринтов, пройденных в липкой паутине – моем временном пристанище последних лет...
Где же она?! Перед глазами – снимок семилетней давности – круглое детское личико, изумленные глаза, челка...
Что мы скажем сейчас друг другу?
Черт, почему же так предательски дрожат руки... закурить... Спасительная сигара в правом внутреннем кармане пальто. Всегда в правом внутреннем...Нет, курить же нельзя. Пока еще нельзя.
Выход... Спины в зеленых мундирах маячат впереди, заслоняя свет.
Что же сказать ей? Только так, чтобы глаза не выдали...
И выдох – изо всей силы, засевшей в легких – вместо крика...
Красная «Мазда» медленно катит по знакомой трассе Киев–Харьков. Тонкая крепкая рука любимой женщины сжимает мою. Где же ты, круглое детское личико, изумленные глаза, челка – смеюсь по привычке уголками губ, но она замечает.
- Изменилась? - спрашивает тихонько, косясь на широченную спину водителя – не услышал бы. В этом взгляде вся Настя.
- Повзрослела. Стала красивой женщиной.
- Повзрослела или постарела? - смотрит лукаво.
Зарываюсь лицом в ее длинные пушистые волосы.
Не может быть. Это не со мной. Сейчас войдет Укстон с бутылкой виски, и расскажет о завтрашнем званом обеде. Нужны свежая рубашка и бабочка.
- Я знаю здесь одно место по дороге, сейчас заедем, перекусим. Та-а-кой, доложу вам, борщец подают с пампушками, да и плюс к тому, блинчики со смедом! И горилка холодная завсегда имеется – выпьете с любимой девушкой по чарочке за встречу! - врывается в мои мысли раскатистый бас, принадлежащей широкой спине впереди. Нет, не мираж. Слава Богу, не мираж.
- А як же! Грех не выпить! – и сделав еще один, надеюсь, последний, рывок вперед, мягко приземляюсь на следующей ступени своей удивительной жизненной конволюции...