В детстве-отрочестве у меня было два близких приятеля – Слава Егорушкин и Витя Лукьянчиков. Егорушкин слыл в школе злостным троечником, но имел непре-одолимую склонность к философствованию. Лукьянчиков учился лучше, считался "хорошистом", а все свободное время отдавал легкой атлетике. Егорушкин имел мрач-новатую физиономию, но, если улыбался, его улыбка получалась исключительно язви-тельной. Лицо Лукьянчикова обычно светилось доброжелательностью, а рот постоян-но находился в радостно-полуоткрытом состоянии. Познакомился я с ними в разное время и при непохожих обстоятельствах. С Егорушкиным я столкнулся в первые же дни приезда в новый для меня город. Для начала, совместно с другими местными па-цанами, он пытался меня побить, видимо, в качестве предлога для знакомства. Воз-можно, в этой затее он и был главным подстрекателем. Единственной причиной меня отлупцевать (к моей радости, несостоявшейся – мне тогда удалось от них удрать) был тривиальный факт моего прибытия в город “на новенького”. Подружившись потом, мы не раз боролись уже “по-честному”, один на один. Когда он не мог меня одолеть, Его-рушкин очень серьезно огорчался. Отношения с другими одноклассниками, особенно, с девочками, у него, почему-то, сложились непростые. Их Егорушкин обычно мучил серьезными разговорами, и все от него шарахались из-за тяжести его нетривиальных мыслей.
Знакомство мое с Лукьянчиковым произошло вполне обычно, при первой моей встрече со своими новыми одноклассниками. Мое первое с ним общение, во всяком случае, не оставило в моей памяти никакого следа. Потом он как-то примкнул к нам с Егорушкиным и оказался ценен тем, что в общении был человеком практически без-вредным. Лукьянчиков стремился привлечь к себе внимание девочек исключительно своими спортивными достижениями, в частности, прыжками в длину. В отличие от неясного нынешнего времени, в те далекие годы в нашем городке среди школьников, наряду с другими занятиями, вроде чтения и кино, водилась мода на спортивные раз-влечения. Егорушкин из видов спорта выбрал бокс и вольную борьбу, и это, вообще-то, ему необыкновенно подходило, поскольку фигуру он имел коренастую и крепкую. При этом в занятиях спортом он видел вполне конкретную цель – свалить нокаутом некого Букланда, который был старше на два года и, при случае, отрабатывал на нас удар в солнечное сплетение. Лукьянчиков, несколько походивший на кузнечика, как было уже отмечено, увлекался исключительно легкой атлетикой.
Как ни странно, но, наряду со спортивными увлечениями, будучи еще в нашем младшем подростковом возрасте, мы часто и охотно покуривали. Причем, были в от-ношении к курению совершенно всеядными, употребляя все – от легких болгарских сигарет до крепких кубинских сигар. Чтобы нас не застукали взрослые за неподобаю-щим для детей делом, мы с Егорушкиным обычно забирались высоко в сопки, чтобы там потягивать дым, наблюдая город где-то внизу под собою. Наше конспиративное курение раскрылось в тот день, когда Егорушкин, по-видимому, из простой экономии, половинку недокуренной сигары засунул в верхний кармашек своего пиджачка. Аро-мат пахучей сигары учуяла его мать, после чего Егорушкин был ею нещадно бит, од-нако курить из-за этого не бросил. Что касается Лукьянчикова, то он курил много меньше нас, делая это довольно равнодушно, и, скорее всего, просто за компанию. Ка-залось, его больше заботили мысли о том, как прыгнуть дальше всех и быстрее других пробежать 60 метров, в чем ему никак не удавалось опередить другого, более прытко-го одноклассника.
Зимой в нашем городке всенепременным и общим делом становились лыжные прогулки и соревнования. Егорушкин и Лукьянчиков стремились получить юноше-ский разряд в беге на пять километров, и постоянно для этого тренировались. Лукьян-чиков как-то ближе продвинулся к этой цели, и чтобы с ним сравняться, Егорушкину, приходилось усиленно упражняться в лыжном беге на время. Поскольку наручных ча-сов Егорушкин не имел, то свои достижения он замерял с помощью большого домаш-него будильника, который во время забега висел на ленте под свитером у него на гру-ди.
Разговорные способности моих приятелей разительно отличались. Насколько помнится, Лукьянчиков речь, как средство самовыражения, использовал мало. Обычно он односложно и быстро отвечал на вопросы, и не более того. Егорушкин же считал себя умным и начитанным, так как регулярно посматривал в словарь иностранных слов и изучал справочник военного фельдшера. Видимо, из-за этого его высказывания были неожиданными по смыслу и довольно странными по содержанию. Годам к три-надцати он стал ортодоксальным и категоричным в суждениях по любому поводу. По-чему-то запомнилось его крайне негативное отношение к любви и браку. Первое он, естественно, почитал исключительно низменным инстинктом, а второе – узаконенным развратом. При этом им приводился для объяснения довольно странный аргумент, что, если мужчина любит женщину, то он не должен ходить с ней вместе в баню, а иначе – это чистой воды похоть. Поскольку подобные проблемы других ребят интересовали тогда еще мало, рассуждения Егорушкина на эту тему для нас выглядели диковатыми. Он рассказывал много чего еще, даже неважно что, главное выходило это у него все примерно в том же духе. Посчитав его слишком “заумным и занудным”, девочки-одноклассницы его избегали, и Егорушкину приходилось искать слушательниц среди малолеток, помладше нас этак года на два. Лукьянчикова, судя по внешним его прояв-лениям и тяге исключительно к прыжкам и бегу, в ту пору вопросы пола и брака так явно не волновали.
Непохожесть приятелей нисколько не мешала нашим дружеским отношениям. Когда пришлось возвращаться в Москву, расставаться с ними мне было даже чуточку грустно. Увидеться с ними вновь я не надеялся. Но все же, в пару раз друзья дали о се-бе знать. Егорушкин неожиданно появился в Москве, когда я заканчивал школу. Я взял его с собой на вечеринку в квартире одноклассницы. И тут, когда все танцевали, особо ни о чем не размышляя, Егорушкин отыскал альбом с какими-то репродукция-ми, и затеял обсуждение достоинств картин и художников с подругой, желавшей ис-ключительно танцевать, чем ее и доконал. Но цель была достигнута – его вновь, как и и прежде, посчитали за шибко умного и предпочли больше с ним не связываться.
Потом, некоторое время спустя, я получил от Егорушкина единственное, но длинное письмо, из которого узнал, что он закончил педагогический техникум в Пет-розаводске и отправляется заведовать клубом в городе Моршанске. В конверте была еще фотография очень серьезного человека в тяжеловатых очках с немного приподня-тым кверху лицом. И это о нем все.
Лукьянчиков потом появился в городе Пушкине под Ленинградом, где мы и встретились уже после окончания школы. Я только что поступил в институт, а он, как раз, сдавал вступительные экзамены в ЛГУ. Мы гуляли по запущенному парку Цар-ского Села и даже забирались внутрь огромной каменной чаши в полуразрушенном парковом павильоне. Как и когда-то раньше, мы почти ни о чем не говорили, что со-вершенно было несущественно. Потом уж до меня дошли слухи, что с Лукьянчиковым стряслось нечто непоправимое, и этого от него я никак уж не ожидал.