Бежать вниз по склону? а надо ли это вам?
Отставая от поезда, нагонять чью-то молодость?
Или заклятие провозгласит ваш бог, дабы отнять у кого-то
последние капли льда?....
Серые стены не давали покоя, голоса вдалеке звали, рвали
осколками боли, но никто не отзывался, кроме призрака из
палаты семь. он знал веру. он знал цену звукам, и поэтому
верил. он видел всех, но никогда не выходил из четырёх стен,
давление которых чувствовал каждый житель этого
странного дома.
Ван как всегда резал вены. Им запрещалось
иметь острые предметы, поэтому Ван просто грыз свою
руку. Там где летает листьями боль и тлеют на ветру слова,
там где от шаткого и глухого стона болят перепонки - там
нет места разуму, там правит транс....и чёрно-белые дни
меняют друг друга не так уж часто, но и не редко.
Ван был на краю атома. И ядра били его, пока он не
выплюнул последние зубы. А когда это произошло, его
домом стала жуткая серая клетка, двенадцати квадратных
метров. За окном был шум ветра, а решётка давно потеряла
свой искусственный синий окрас. Сегодня Ван видел цветной
сон, в этом сне он рисовал. И Ван снова плакал, вроде от
счастья, а вроде и от обиды. Существуя в четырёх стенах,
извне получая только выдохи пара и иногда порцию
морфия, он давно потерял веру в реальность. Но зато он
приобрёл веру в кислотно-зелёный всхлип, шум которого
часами бродил по его голове. На десятом уровне, в углах
уборной он летал вместе с этим звуком, что и давало
скудный смысл в его бескрайнюю жизнь.
Что можно было видеть закрытыми глазами? Какие
остатки дыхания, или может азотовые накипи? Призрак
знал. А Ван плакал, ибо его руки превратились в
беспорядочные слои кожи, а может и не кожи вовсе. Цветной
сон пришёл явно не просто так. Просто это призрак в своих мыслях
приходил к Вану. А Ван плакал, ибо он мечтал всем своим
существом взять в руку кисть, дабы снова хранить молчание,
дабы освободиться от оков кислотно-зелёного всхлипа и
летать где-то в области звёзд и погибших идей. Этот мир был
неразлучим с прошлым, но прощён с будущим. Настоящего
не было вовсе.
Ровно три года назад Ван попал в мир серых стен
совершенно, как он полагал, безосновательно. Тогда он
рисовал себя. Он хотел нарисовать себя так, чтобы все, кто
увидели бы эту картину, тут же поняли Вана, но что-то было
не так. Он не любил симметрию. Он не хотел видеть ничего
похожего, ибо тогда пропадает интерес к той вещи, которая
похожа на что-то уже знакомое. Он не любил видеть
симметрию. Поэтому, нарисовав первый автопортрет, он
понял - симметрии здесь не должно быть. И с ним заговорил
страх. Не было причин бояться, и Ван был настроен
решительно. Трижды страх говорил с ним, и Ван не ронял
пустых слов, он молчал молчанием лезвия. И лезвие отсекло
ему мочку уха. Не было больше симметрии, но
появились люди - заблудшие яркой реальности, страшные
подобию своему и праведные по законам белого света.
Серые стены были их детьми, и подчинялись им
безоговорочно. Так Ван стал узником правил белого света.
Так началась история "болезни кислотно-зелёного всхлипа"....
"Забудь про суть, карма! Я не умею плакать громко, как не
умеет жить дождь без влаги, он мокрый, и я не стану спорить
с теми секундами, в которых нудно нуждается цветной сон!"
Вдруг Ван услышал скрип двери. Фонарь на тёмной улице
мигнул так странно, и словари вдруг отказались говорить,
и Ван решил, что надо помнить всё, и ничего не забыть.
Включив память, Ван услышал скрип снова: "Наверно это
призрак вышел из своего вечного дома." И как-то странно
вдруг мысли затерялись где-то, впадая в транс или панику,
забитую геттом, Ван устал думать, и он решил взглянуть:
"Может сегодня мне даже удастся заснуть!".....Хлип, хлип....
"Что это? опять зелёные круги перед глазами! Сколько можно,
вроде же остатками перьев и свечей я выжег тебя из кожи!"
Но страх видел свою жертву, слепые пятна на белом полотне
мелькали будто в хаосе, и листья стали петь......какой-то
низкий глухой звук пронзил разум, и Ван снова оказался в
белой уборной, призрак уже был там. Струился воздух
тёплый, но ведь азота нет в разбитых стеклах.....
- Какой сегодня день недели?
- Понедельник.
- Он вроде же вчера был, и завтра будет тоже? Сколько
можно? И почему красивой плитки под ногами нет? И ног
не чувствую...так жарко, палит солнце, ведь вроде же зима?
Но Ван не получил ответов, призрак избавил вновь его от
ветра, и наделил секретами, и Ван остался спать...
Призрак был странным мира сего. Он мог летать, он мог
видеть, и, главное, он умел верить. Поэтому, не выходя из стен,
он часто посещал уборную, и часто Ван там был. Зелёный свет
бил в глаза, когда Ван открывал их, а призрак уже заранее
это чувствовал. Вера дала ему свойства азота, и он умел это
ценить. А Ван не верил. Он просто летал за кислотно-зелёным
светом, и со временем его пальцы стали темнеть.
Раз в месяц по меркам белого света какой-то низенький
старик с безразличием приносил Вану письмо. Конверты
всегда пахли листьями осени, а отпечатки пальцев говорили,
что конверт был принесён уже давно, как минимум дней
десять назад. "А что если это письмо открыть?" - всегда думал
Ван, но на этом его мысли заканчивали свою жизнь, и он
снова попадал в мир яркого, бьющего в глаза света, где
призрак находил его. Призрак читал все письма. На все
письма он и отвечал. А Ван знал, что если призрак здесь,
то сегодня снова понедельник. Артерии дышали теплом -
отшельник питался сном. И снова сны были чёрно-белыми.
И снова зрачки расширялись, и снова пахло листьями осени,
и снова время забирало сотню клеток и тысячу мыслей...
"Избавь меня от страха, страсти, ненависти, безвластия,
жалости, сонливости...от тысячи ложных путей, от сотен
людей, они зовут меня поднять руки, дабы отнять последние
капли льда!"
Он продолжал путь гнева, успокоение твердило карму, мало
жалило время, но солнце палило калий. Призрак был сверху,
а Ван скулил здесь. Призрак держал под контролем воздух,
которым дышал Ван, а узник старался изо всех сил выбраться
из оков страха, из оков света, дабы оставить это гетто, дабы
понять силу белого света.
Палата номер семь молчала запахом гари, никто не верил
словам больного, а он не верил в то, что солнце яркое, что
скрип дверей - ложь, а жужжание мух - страхи, что он сможет
выйти сам из серых стен, что мокрые следы его ног будут
вести наружу. Седьмая палата хранила своё молчание, дышала
тихо, словно боясь спугнуть шум ветра за окном. Ван задавался
вопросом, в какой палате лежит он...
В момент потери сна совсем, отчаяние снова грызло кожу,
потеря смысла, или потеря всхлипа может заставила его
включить память, познать вкус аммиака и выйти в мир иной...
Эхо кислотно-зелёного всхлипа пронеслось по коридорам
предчувствием закончившейся боли, и дверь со старой
табличкой "Палата№7" со скрипом замерла в виде полуоткрытого
портала в другое измерение, где звёзды светят жёлтым, а
погибшие идеи снова оживают от прикосновения тёмных
пальцев......