Наверное, многие помнят, что Пушкин писал «Евгения Онегина», по его собственному признанию, «спустя рукава», так же как и фраза «Коли Пушкины и Гоголи трудились и переделывали десять раз свои вещи, так уж нам, маленьким людям, сам Бог велел» принадлежит Ивану Сергеевичу Тургеневу. Однако после прочтения писем русских классиков я почему-то подумал, что многим людям, а тем более писателям, особенно начинающим, тоже было бы интересно и полезно вспомнить или узнать, что думали наши великие творцы о себе и своих произведениях.
Здесь я постарался показать наиболее интересные, на мой взгляд, отрывки из писем.
Желаю приятного чтения.
Пушкин – П.А. Вяземскому. …Что касается до моих занятий, я теперь пишу не роман, а роман в стихах («Евгений Онегин» прим. ред.) – дьявольская разница. Вроде «Дон Жуана» - о печати и думать нечего; пишу спустя рукава. Цензура наша так своенравна, что с нею невозможно и размерить круга своего действия – лучше об ней и не думать – а если брать, так брать, не то что и когтей марать.
1823 г.
Гоголь – П.А. Плетневу. …Вещь, над которой сижу и тружусь теперь и которую долго обдумывал и которую долго еще буду обдумывать, не похожа ни на повесть, ни на роман, длинная, длинная, в несколько томов, название ей Мертвые души – вот и все, что ты должен покамест узнать об ней. Если Бог поможет выполнить мне поэму так, как должно, то это будет первое моё порядочное творение. Вся Русь отзовется в нем…
1836 г.
Гоголь – В.А. Жуковскому. …С большим усилием удалось мне кое-как выпустить в свет первую часть «Мертвых душ», как бы затем, чтобы увидеть на ней, как я был еще далек от того, к чему стремился. После этого нашло на меня вновь безблагодатное состояние. Изгрызалось перо, раздражались нервы и силы – и ничего не выходило. Я думал, что уже способность писать просто отнялась у меня. И вдруг болезни и тяжкие душевные состоянья оторвали меня разом от всего и даже от самой мысли об искусстве, обратили к тому, к чему прежде, чем сделался писателем, уже имел я охоту: к наблюдению внутреннему над человеком и над душой человеческой. О, как глубже перед тобой раскрывается это познание, когда начнешь дело с собственной своей души!… (В эти годы Гоголь полагал, что дальнейшая работа над «Мертвыми душами» неразрывно связана с самоусовершенствованием самого автора, нужно было преодолеть недостатки своего характера и обрести «еще такие высшие достоинства, которые бы позволили писателю видеть дальше и глубже всех» прим. ред.)
1847 г.
Тургенев – И.С. Аксакову. …Я не совсем доволен … «Му-му» - отчего мне крайне хочется, чтоб вы прочли мою последнюю вещь – «Постоялый двор». – Я не знаю – ошибаюсь я или нет – здесь нет никого, кто бы мог мне сказать – но я полагаю, что в «Постоялом дворе» я иду прямее и проще к цели – не кокетничаю и не умничаю, а стараюсь дельно высказать то, что почитаю делом. Дай Бог любому автору понять и выразить жизнь – где ему мудрить над ней или поправлять ее.
1852 г.
Тургенев – В.П. Боткину и Н.А. Некрасову. …Я воспользовался невозможностью ездить на охоту – и вчера окончил большую повесть листов в 7 печатных (Имеется в виду «Рудин» прим. ред.). Писал я ее с любовью и обдуманностью – что из этого вышло – не знаю. Дам ей полежать, потом прочту, поправлю – а списавши, пошлю к тебе, что-то ты скажешь? Что-то скажет Некрасов?
1855 г.
Тургенев – Ф.М. Достоевскому. Любезнейший Федор Михайлович, мне нечего говорить Вам, до какой степени обрадовал меня Ваш отзыв об «Отцах и детях». Тут дело не в удовлетворении самолюбия, а в удостоверении, что ты, стало быть, не ошибся и не совсем промахнулся – и труд не пропал даром. Это было тем более важно для меня, что люди, которым я очень верю (я не говорю о Колбасине), серьезно советовали мне бросить мою работу в огонь – и еще на днях Писемский (но это между нами) писал мне, что лицо Базарова совершенно не удалось. Как тут прикажете не усомниться и не сбиться с толку? Автору трудно почувствовать тотчас, насколько его мысль воплотилась – и верна ли она – и овладел ли он ею – и т.д. Он как в лесу, в своем собственном произведении…
1862 г.
Тургенев – в редакцию журнала «Современник». По поводу «Отцов и детей».
…Господа критики вообще не совсем верно представляют себе то, что происходит в душе автора, то, в чем именно состоят его радости и горести, его стремления, удачи и неудачи. Они, например, и не подозревают того наслаждения, о котором упоминает Гоголь и которое состоит в казнении самого себя, своих недостатков в изображаемых вымышленных лицах; они вполне убеждены, что автор непременно только и делает, что «проводит свои идеи»; не хотят верить, что точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни – есть высочайшее счастье для литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственными симпатиями… (Редакция журнала «Современник» отрицательно отнеслась к роману «Отцы и дети» прим. ред.)
1869 г.
Позволю от себя напомнить, что журнал «Современник» лучшее издание того времени, а роман «Отцы и дети» - самое сильное творение Тургенева. Ну, не считая «Му-му», конечно. :)(Никита Андреянов)
2006 г. :)
Некрасов – В.Ф. Одоевскому. …Когда я хотел издавать «Петербургский сборник», со мной было вот что: я пришел к Далю, который жил в 8-м, кажется, этаже, просить у него статьи. Я очень запыхался и, может быть, сконфузился. Я был тогда начинающий. Даль мне в просьбе моей отказал; а через несколько дней сказал Тургеневу: «Что за человек Некрасов? Он пришел ко мне пьяный?» и проч. Тургенев, я думаю, это помнит. Я не был ни пьян не голоден, это меня заставило подумать, как Даль дошел до такого заключения обо мне, - вышло стихотворение «Филантроп». Но, по-моему, я и Даля тоже в нем не изобразил – я вывел черту современного общества, - и совесть моя была и остается спокойна.
1860 г.
Некрасов – И.С. Тургеневу. Я не писал к тебе потому, что работал. 24 дня ни о чем не думал я, кроме того, что писал. (Некрасов работал над поэмой «Несчастные» прим. ред.). Это случилось в первый раз в моей жизни – обыкновенно мне не приходилось и 24 часов остановиться на одной мысли. Что вышло, не знаю – мучительно желал бы показать тебе, - даже, кажется, превозмогу лень, перепишу и отправлю тебе в Париж. Скажи мне, пожалуйста, правду. Это для меня важно. Право, для меня прошло время писать из любви к процессу писания – хочу знать, надо ли и стоит ли продолжать? – потому что впереди еще очень много труда – было бы из чего убиваться, говоря словом Фета. Он мою вещь очень хвалит, но, кроме тебя, я никому не поверю…
1856 г.
Достоевский – М.М. Достоевскому. …В публике нашей есть инстинкт, как во всякой толпе, но нет образованности. Не понимают, как можно писать таким слогом. (Речь идет о романе «Бедные люди» прим. ред.) Во всем они привыкли видеть рожу сочинителя; я же моей не показывал. А им и не вдогад, что говорит Девушкин, а не я, и что Девушкин иначе и говорить не может. Роман находят растянутым, а в нем слова лишнего нет. Во мне находят новую оригинальную струю (Белинский и прочие), состоящую в том, что я действую Анализом, а не Синтезом, т.е. иду в глубину, а разбирая по атомам, отыскиваю целое; Гоголь же берет прямо целое и оттого не так глубок, как я. Прочтешь и сам увидишь…
1846 г.
Достоевский – А.Н. Майкову. (О романе «Идиот») …Теперь о романе: … в сущности я совершенно не знаю сам, что я такое послал. Но сколько могу иметь мнения – вещь не очень-то казистая и отнюдь не эффектная. Давно уже мучила меня одна мысль, но я боялся из нее сделать роман, потому что мысль слишком трудная и я к ней не приготовлен, хотя мысль вполне соблазнительная и я люблю ее. Идея эта – изобразить вполне прекрасного человека. Труднее этого, по-моему, быть ничего не может, в наше время особенно. Вы, конечно, вполне с этим согласитесь. Идея эта и прежде мелькала в некотором художественном образе, но ведь только в некотором, а надобен полный. Только отчаянное положение мое принудило меня взять эту невыношенную мысль. Рискнул, как на рулетке: «может быть, под пером разовьется»! Это непростительно…
1868 г.
Достоевский – Н.А. Любимову. …( О романе «Братья Карамазовы» прим. ред.) Умоляю Вас, Николай Алесеевич, в этой книге ничего не вычеркивать. Да и нечего, все в порядке. Есть одно только словцо (про труп мертвого): провонял. Но выговаривает его отец Ферапонт, а он не может говорить иначе, и если б даже мог сказать: пропах, то не скажет, а скажет провонял. Пропустите это ради Христа.
1879 г.
Прошу заметить выражение «про труп мертвого». Тут, вроде бы, должно быть либо про труп, либо про мертвого. Потому что ежели речь идет о трупе, то и так понятно, что о мертвом, как и наоборот. Сейчас, конечно, так уже не пишут, но тогда писатели вставляли много лишних слов, больше всего лишних местоимений. (Никита Андреянов)
2006 г. :)
Чехов – В.Г. Короленко. …С Вашего дружеского совета я начал маленькую повестушку для «Северного вестника». Для почина взялся описать степь, степных людей и то, что я пережил в степи. Тема хорошая, пишется весело, но, к несчастью, от непривычки писать длинно, от страха написать лишнее я впадаю в крайность: каждая страница выходит компактной, как маленький рассказ, картины громоздятся, теснятся и, заслоняя друг друга, губят общее впечатление. В результате получается не картина, в которой все в частности, как звезды на небе, слились в одно общее, а конспект, сухой перечень впечатлений. Пишущий, например Вы, поймет меня, читатель же соскучиться и плюнет…
1888 г.
Чехов – А.Н. Плещееву. …Робею и боюсь, что моя «Степь» выйдет незначительной. Пишу я ее не спеша, как гастрономы едят дупелей: с чувством, с толком, с расстановкой. Откровенно говоря, выжимаю из себя, натужусь и надуваюсь, но все-таки в общем она не удовлетворяет меня, хотя местами и попадаются в ней «стихи в прозе». Я еще не привык писать длинно, да и ленив. Мелкая работа меня избаловала…
1888 г.
Чехов – А.Н. Плещееву. (Об «Именинах» прим. ред.) Неужели и в последнем рассказе не видно «направления»? Вы как-то говорили мне, что в моих рассказах отсутствует протестующий элемент, что в них нет симпатий и антипатий… Но разве в рассказе от начала до конца я не протестую против лжи? Разве это не направление? Нет? Ну, так значит, я не умею кусаться или я блоха…
Цензуру я боюсь. Она вычеркнет то место, где я описываю председательство Петра Дмитрича. Ведь нынешние председатели в судах все такие!…
1888 г.
Русские писатели XIX века о своих произведениях: Хрестоматия историко-литературных материалов/ Сост. И.Е. Каплан. – М.: Новая школа, 1995. – 208 с.