Рекорд
Все началось с того, что на кольцевом конвейере бригада формовщиков мастера Петрушева завоевала приз имени знатного литейщика, стахановца тридцатых годов. Приз был переходящий - маленький такой памятничек на подставочке с барельефом стахановца и подписью: "Слава труду". За него боролись пять бригад. Вручили его в торжественной обстановке, в лучшем культурном заведении города - театре имени Горького - сам первый секретарь обкома. Народу было - тьма. Все удивлялись, как за такой короткий срок Петрушев вывел бригаду в передовые. А удивляться было нечему. Он принял ее уже "тепленькой". Бригаду сколотил другой мастер, которого потом поставили старшим мастером всего формовочного отдела. А Петрушев в то время работал не освобожденным комсомольским секретарем цеха. Хотя как неосвобожденный числился слесарем пятого разряда, а работал секретарем. Ну, это мелочи, которые на каждом шагу.
Его одно время хотели забрать в райком комсомола. Но он с девушкой одной не поладил - кроме жены, конечно, - она подала на него на алименты. И его, от греха подальше, перевели мастером на формовку. При нем бригада сразу стала какой-то ненормальной - подавай ей рекорды, и все. Раньше соревновались спокойно, потихоньку увеличивая производство. Придумывали что-то, новшества разные вводили, чтобы ненароком не наломать дров. Завод от недостатка литья не страдал, цех за количество и качество получал премии. А с приходом в бригаду Петрушева всех залихорадило. Все захотели быть в передовых. И погнали. Отпустили вожжи. Браку - навалом. Иной раз вагранки только на бракованном литье работали. Когда гонишь - оно всегда так. Он со своих спрашивал. Но как-то в общих чертах, как на общем собрании. Мол, нехорошо, ребята, кое-кто позорит наш коллектив, который шагает в самом центре авангарда строителей коммунизма. Ребята соглашались, кивали головами. И все. Главным для них были рекорды. Не как в бригаде у Нечетова. Тот тоже соревновался с Петрушевым - на одном конвейере работали, на кольцевом. Нечетов так: только заметил бракованную деталь, хватал ее и несся к виноватому, благо, найти его легче легкого - у каждого своя метка:
- Тебе что, в лоб заехать этим шкивом?
А в шкиве килограммов сорок. Глянуть со стороны - конец пришел формовщику. На самом деле он таким манером пугал, хотя бояться его никто не боялся, а стыдно становилось. Мастер-то как переживает - аж побелел весь. Поневоле застыдишься. Нечетов - мужик громадный. Бракованный шкив, или другую какую деталь, весом не меньше, всегда на вытянутой лапе несет, чтобы весь цех видел. Рекордов его бригада особых не ставила, но план перевыполняла. И браку - кот наплакал. Но вот в чем и дело-то, что последнее время стали считать не брак, хотя на него иногда косились - транспаранты-то на каждом шагу - а сколько сделано форм.
Так и работали. Про одного все газеты писали, портреты чуть не каждый день, теелвидение. Руководство цеха на руках носит - надежда будущего. Сам директор завода почтительно по плечу хлопал. Хваткий мужик. Про другого никто ничего не писал, потому что разница между ними была, как между небом и землей. Петрушев - тот отполоскает любую речь на любом собрании. По телевидению когда выступает - у некоторых от гордости мурашки по телу бегают, что с таким человеком работают. А Нечетов - немтырь немтырем. Иной раз на планерке в кабинете у начальника цеха начнут его отчитывать за незапланированный простой, он только плечи опустит, вздохнет и пробурчит:
- Виноват. Не доглядел.
Ну, его ли дело, чтобы еще ночью в цех приходить, за слесарями доглядывать. Скажи такое Петрушеву, тот умрет от такой наглости. Нечетов же все сносил. Жалостливый был мужик. Уж лучше пусть его отмантулят, чем другим достанется. Заметит, кто-то из формовщиков устал, сам к станку или пескомету становится и метелит за милую душу. У Петрушева привычка была ходить вдоль конвейера и весело покрикивать:
- Давай, давай, ребята. Скоро делегация из ГДР приедет. А потом мы к ним - опытом обмениваться. Миша, ты не забыл, что тебе надо шлепнуться на доску почета?
– Знаю, - отвечал Миша, и так обалдевший от славы, изо всей силы тягая за рога тяжеленный пескомет.
Но все же, хоть к Нечетову и было отношение, как к "Ванюше", который танк вывезет на своем горбу, - в цехе его уважали. Придет к тем же слесарям и только скажет:
– Там, на семьсот третьей машине, колонка навернулась. Может, посмотрит кто?
Сразу один из них бросает всю работу, даже сочную - себе, для дома, то есть - и исправляет колонку. У Петрушева это происходило обычно со скандалом, хоть и бегут ликвидировать поломку вроде со всех ног. Вот такой у Петрушева был главный соперник - другие бригады работали на конвейерах другой конструкции. Хотя какой из него соперник? Петрушев его в упор не замечал. Даже не здоровался.
И вот однажды пришла бригада Нечетова во вторую смену на работу, а ее встретил во всю стену плакат. Мол, так-то и так-то, бригада Петрушева сделала небывалый за всю историю цеха рекорд - две тысячи восемьсот форм. Остановились формовщики, рты разинули. Норма-то две тысячи. И формовка - не текстильное производство, а та же шахта, только на поверхности. Чтобы сделать рекорд - пупок за смену не меньше двух раз надо перевязывать.
– Ни черта себе! - вырвалось у Лешки, старшего агрегата на семьсот третьих машинах. Агрегат - шесть человек. Два машиниста, которые набивают опоки землей - верх и низ, два сборщика набитых опок, которые еще проставляют в них стержни, и два подавальщика пустых опок - те больше ничего не делали, подавали, и все. Кто набивал нижние опоки, самые тяжелые, тот считался старшим агрегата. Лешка бил "низа".
– Ни хвинтиклюшечки куму через правое колено, да об морковку! - обалдел и Витька, первый сборщик, который вечно что-нибудь выдумывал. - Это они нас обули!
– Да-а, - задумчиво сказал Валерка, высокий и худой второй машинист, ни на минуту не выпускавший изо рта сигарету. - Прямо как татаро-монголы на кол посадили. - Тощий зад у него судорожно дернулся. Валерка писал историческую повесть про нашествие татаро-монгол. Одну главу уже закончил.
Второй сборщик - Юрка - пошлепал губами и промолчал. Опочники пока что ничего не поняли. Подавать опоки - здоровые железные коробки без дна и крышки - ставят молодых, начинающих формовщиков.
Лешка постоял еще немного, покачал головой и пошел на рабочее место. За ним тронулся его агрегат. Остальная бригада осталась разглядывать по буквам "молнию".
– То-то я вышел из раздевалки, - громко сказал Витька, - гляжу, а на другой стороне дороги стоит "Москвич" и на оку его чебурашечками написано: "Телевидение". Я сразу смикитил, что кто-то рекорд замостырил.
Лешка видел этот "Москвич". На боку у него было написано: "Ремонт телевизоров". Но спорить не стал.
– Дюже быстро приехали, - усомнился простодушный Юрка.
– Ну... Может, Петруша заранее звякнул. Что ты, Петрушу не знаешь?
Все знали "Петрушу".
В проходе показался старший мастер Николай Андреевич:
– Ну и как? - поравнявшись с Лешкой, спросил он.
– Что как? - не понял тот.
– А... Плакатик-то?
– А... Хреновый плакат. Сверху красными буквами. Посередке половина черные, половина зеленые. Внизу вообще каждая буква свой цвет имеет. Ярмарка, а не плакатик.
– Ярмарка? - вспыхнул старший мастер и спросил с ехидцей. - Ты сколько со своими архаровцами выкинул?
– Кого выкинул?
– Не кого, а чего-о... Форм, вот кого. Не архаровцев же.
– А чегой-то он обзывается-то? - поглядев на всех, удивился Витька.
– Ну, сколько, - разозлился и Лешка на "архаровцев". - Последний раз семьсот двадцать при норме четыреста пятьдесят, - он даже поежился, вспомнив, как после того у него неделю болел живот.
– Вот, - прямо с артистическим сарказмом улыбнулся старший мастер и ласковым голосом закончил. - А твой сменщик Виля - восемьсот две-е.
– Так ему сорок лет, а он еще ни с одной бабой не спал. Силы-то куда девать? - взвился было Витька.
– Восемьсот две? - тихо переспросил Лешка.
– Вот как ты мне такую ярманку устроишь, я лично напишу плакатик. И все буквы на нем будут оранжевыми. Понял? - хлопнул Лешку по плечу старший мастер и пошел по проходу дальше.
– И в придачу красные революционные штаны, - сплюнул Валерка и тоже пошел к своему станку.
Не сказал бы Валерка этих слов, Лешка, может, и не завелся бы. А тут обидно стало. Люди за эти штаны жизни отдавали, а он... В джинсах ходит. Они на нем, как на колу, висят, а он ходит. И баба его в джинсах. Другая оденет - глаз не оторвешь, хоть и неудобно. Особенно, когда сзади смотришь. А эти - две доски и дитя прозрачное посередке. Тоже - в джинсах.
Подойдя к своему станку, Лешка залил масло в воздухораспределитель, чтобы краны лучше ходили. Побрызгал модельную плиту керосином, чтобы формовочная земля не прилипала, в общем, подготовил машину к работе и посмотрел на ребят. Те спокойно расселись на сборочном столе, будто и не слышали ничего. Курили. До начала работы оставалось десять минут.
"Курят, мать твою..., - ругнулся про себя Лешка. - Люди рекорды делают, а они курят". В глазах у него появились злые огоньки. Вообще, Лешка был заводной. Роста чуть выше среднего, грудь крепкая, руки тоже. Мог, когда разозлиться, и треснуть. Не заржавеет.
– В общем, так, - нагнув голову, резко шагнул он к ребятам. Он всегда, когда заводился, нагибал голову и делал резкий шаг вперед. - На рекорд пойдем.
"Архаровцы" некоторое время молча смотрели на него.
– На какой рекорд? - несмело спросил Витька, сообразив, что Лешка стоит в боевой стойке.
– На восемьсот пять форм.
- Ты что, дурак? - насторожился и Валерка. Потом, выдерживая паузу, притворно зевнул, равнодушно ковырнул концом сборочного штыря в ящике с бракованными стержнями, одновременно наблюдая, переменит Лешка стойку или нет. У Лешки такое бывало - вспыхнет и тут же остынет. Но тот продолжал стоять в прежней боевой позе.
Тогда Валерка бросил штырь. Авторитет среди ребят он тоже имел - второй машинист. А во-вторых, в некоторых ситуациях не терял хладнокровия, чем иногда заставлял даже Лешку одуматься.
– Ну, хорошо. Давай разберемся, - спокойно начал он. - Во-первых, у нас вторая смена. Она на пятнадцать минут короче первой. Отчего мы черные субботы работаем? Потому что набегает по пятнадцать минут. Это раз. Дальше. Если психологически разобраться, в первую смену ты идешь прямо с постели. Здоровья - во! Ты еще не успел истратить энергию. Ну, может, там с бабой повозился десять минут. Опять же, облегчение, а не нагрузка.
– Правильно, - удивился такому разъяснению Витька. Он, видимо, только сейчас понял, почему иногда в первую смену приходит с повышенным настроением. - Я когда свою...
– В-третьих... - со значительным видом перебил его Валерка. - Нет, подожди, я не закончил. Во-вторых. Как мы приходим на вторую смену? По магазинам набегаешься, по базарам натаскаешься. Тебя не гоняют по базарам? - он многозначительно посмотрел на ребят, довольный своей речью. Те внимательно слушали его, потому что он говорил правду. Лешка молчал.
– То картошка, то засолка, то хренолка... А то и полаешься, - тут он обиженно засопел. Вспомнил свою, у которой энергии было на десятерых и вдобавок язык без привязи.
– Идем на рекорд, - поставил точку в его речи Лешка.
Валерка некоторое время моргал глазами:
– Да я с того рекорда до сих пор стенки поносом штукатурю, - не выдержав Лешкиного упорства, взвился он.
– А я пойду и скажу мастеру, что ты нас терроризируешь, - спокойно сказал Юрка, до этого молча зашивавший толстой проволокой дырку на штанах. - Нам такой старший агрегата не нужен.
– Счас ты договоришься, - сжал кулаки Лешка.
Юрка проворно соскочил с опоки, на которой сидел, и, сверкая недошитой лодыжкой, махнул через конвейер. Через минуту пришел мастер:
– Кого ты тут лупить собрался? - нависая над Лешкой, загудел он.
Юрка выглянул из-за его спины:
– На рекорд нас гонит. Прямо, как в Африке на плантациях. Рабовладелец, - он посмотрел на сборочный штырь, видимо, хотел сказать, что у Лешки в руках был этот самый штырь, но не решился.
– Ну и что? - не обратив внимания на последние Юркины слова, неожиданно для всех, сказал Нечетов. Подошли еще несколько формовщиков с других агрегатов. - У вас семьсот двадцать было? Побейте, если пойдет, форм на десять. И лады. Но без самодеятельности. Мне пупкодралов и бракоделов не надо. А то Виля наворотил в той смене. Теперь в окончательной обработке брак его выкидывают. Штук пятьдесят - не меньше.
– Так у нас рекорд-то получился сам собой. По настроению, - несмело вставил Витька. Он, как и все, не ожидал, что Нечетов поддержит Лешкину затею. Видимо, мастера тоже, при всем его постоянстве, задел успех бригады Петрушева. А может, сегодня на планерке перед работой ему порезче высказали, как надо работать.
– А я чего говорю! - повернулся он к Витьке. - Я и говорю - по настроению. Мне не надо, чтобы вы после рекордов блевали да раздеться не могли в раздевалке.
– Идем на рекорд, - обрадованный поддержкой мастера, повторил Лешка.
– Только так: спокойно, - осадил его Нечетов. - И никаких приписок. Голову против резьбы отверну, - грозно нахмурил он брови и полез через конвейер.
Все поняли, что он хотел сказать. По цеху давно шел слушок, что в бригаде Петрушева приписывают формы. Но... не пойман - не вор.
Ребята засуетились. Валерка развел руками и пошел к своей машине. По бригаде мигом разлетелось, что Лешка идет на рекорд. Кто-то из формовщиков побежал к заливщикам договориться, чтобы металл шел без перебоя. И, странное дело, заливщики, как один, поддержали затею. Мало того, слесаря, которых днем с огнем не найдешь, тут уселись прямо на виду у всей бригады с полной боевой выкладкой. Вся бригада как-то подобралась. Не успел отзвучать гудок, как ударила в опоки из пескометов тяжелая струя земли, застучали торопливо трясуны на машинах. Лешка, накрывая модельную плиту, так рванул у опочника первую опоку, что молодой парень испуганно вскинул на него глаза и, поняв, что началось что-то серьезное, со всем старанием потянул на себя тельфер. Через секунду вторая опока уже болталась на кольцах, дожидаясь, когда первая, набитая землей, бабочкой в сильных Лешкиных руках спорхнет с колонок на сборочный стол. Лешка, не глядя, мелькал правой рукой по кранам управления. Витька с Юркой на лету подхватывали опоку "низа", перевертывали, осаживали на сборочный стол и, вставив сделанные из песка со специальной смесью стержни, чтобы при заливке металлом, где надо, получались дырки, накрывали опокой верха. Вошли в ритм буквально за пять минут. Если раньше между машинами и сборкой кто-то мог спокойно пройти, то теперь это стоило бы ему жизни. Опоки пулями понеслись от обоих станков. И даже опытный формовщик, глянув на такую работу, удивился бы и испугался, как до сих пор живы сборщики, да еще с небрежными улыбками успевают ставить собранные формы на конвейер, увозивший их на заливку.
Через час Лешка бросился к Витьке, который считал формы, откладывая для этого в специальный ящичек через каждый десяток один стержень.
– Сколько? - выдохнул он.
Витька спокойно посмотрел на стержни:
– Девяносто, - на лице - ни тени суетливости. Такой же, только хмурый, был Юрка. Лешка метнулся опять к своему станку. Стоявший за конвейером Нечетов сначала, было, крикнул: "Эй, полегче..." - но потом махнул рукой и побежал в отдел окончательной обработки смотреть, сколько брака наворотили "рекордсмены". Через некоторое время он вернулся и, когда Лешка глянул в его сторону, тот, недовольно глядя на их работу, поднял большой палец. Брака не было. Еще через час в ящике у Витьки лежал двадцать один стержень, - двести десять форм. И тут Валерка, отвалившись от станка, сел возле железной фермы на корточки и закашлялся. У Лешки опустилось все вниз. И от того, что не получится, и от того, что с Валеркой что-то случилось.
– Ты чего? - испуганно бросился он к нему.
За конвейером заволновался Нечетов.
– Не могу, - откашливаясь, хрипло просипел Валерка. - Курить хочу. И попить бы сходить, а?
Лешка чуть не покрыл его матюком. Он вспомнил, что Валерка без табака и минуты прожить не может, а при таком темпе разве покуришь. Подбежавший мастер, услышав Валеркины слова, развел руками. Мол, перекур, так перекур. Лешка дернул его за рукав:
– Стань, а? - просяще заглянул в глаза.
Мастер удивленно посмотрел на него. В следующее мгновение он уже стучал трясуном. Опоки в его громадных лапах казались коробками из-под печенья. Через двадцать принявший посредством курения допинг Валерка прошел к своему станку и взялся за ручки:
– Пошел вон, - неожиданно рявкнул на него Нечетов и сам испугался. Дошло, что не на своем месте.
До обеда сделали четыреста пятьдесят форм. Ели молча. Руки у всех подрагивали от напряжения. Работники столовой с удивлением глядели на обычно острых на шутку формовщиков. У каждого агрегата уже был свой рекорд. Но делиться никому не хотелось. Впереди было полсмены. А на стене продолжал висеть плакатик, где было написано, что бригада Петрушева... и т. д. и т. п. Витька заикал. Сидел, сидел и заикал. Сначала никто не обратил внимания. Но Витька стал икать так сильно, что к нему повернули головы.
– Фу... черт... - между паузами выговаривл он, - и нашла-ж вре...мя вспомнить.
– Кто? - спросил простодушный Юрка.
– Да ко...шка из подва...ла. Я ей иногда мя...са приношу, когда в первцую сме...ну рабо...таю. - Он с сожалением посмотрел на второе, которое еще не доел.
– Ты компотом ее глушани, - со знанием дела посоветовал Валерка.
– Кого?
– Кого... Икоту, кого, - он подхватил ложкой резиновую котлету и проглотил ее. Жевать было некогда, - во второй смене на обед отводилось всего двадцать минут. - А кошку не приучай. Потом не отвяжешься. Я свою в Армению завез - мы там на озере отдыхали. Так пришла через два месяца. Вся черная, глаза страшные.
– Может, другая? - усомнился Юрка.
– Ага, жди. Другая... Опять всех рыбок пожрала.
Витька выпил компот и снова икнул. Громче, чем раньше.
Вторая половина смены началась в таком же бешеном ритме. Работали, как лошади, которых долго держали в конюшне, а потом вдруг выпустили в степь. За громадными окнами цеха быстро темнело. Слесарям, к их удивлению, работы было совсем мало, но они продолжали сидеть в напряженных позах на виду у всей бригады. Заливщики, видно, тоже пошли на рекорд - металл шел без перебоя. Нечетов, поначалу недовольный, теперь мотался вдоль конвейера, не зная, кому помочь. Он то хватался за ящики со стержнями, то подменял Валерку, который во второй половине смены все чаще бегал то покурить, то в туалет, то попить. То откидывал от станков лопатой просыпавшуюся землю. А то, вдруг вспомнив о своем принципе - тише едешь - дальше будешь, - становился в угрожающую позу и, окинув свирепым взглядом конвейер, рычал:
– Р-ребята!..
Но сегодня ребята как с цепи сорвались. И Нечетов с ненормальными глазами, в которых смешались и гордость, и беспокойство, и еще черт его знает что, мчался в окончательный отдел узнавать про брак. Браку не было. Не было настоящего браку, хоть ты убейся. Одна-две детали проскользнет - при нормальной работе больше. Видно, сказывалась привычка - при любом режиме работы в первую очередь - качество. Формовщики экономили время на других операциях, но формы у них вылетали, как отлитые.
Конец смены пришел как-то неожиданно. Сначала басовито рявкнул заводской гудок. Несколько опок спорхнули сами собой со станков. Несколько собранных форм успели мягко опуститься на тележки конвейера. И конвейер стал. Над ним на тельфере зависла еще одна форма, которую уже некуда было поставить. Грязной рукой Лешка провел по грязному лицу и из мулата превратился в негра. С минуту еще у Лешки все тело ходило ходуном, набивая невидимые опоки. Успокоившись, он подошел к сборке и выжидательно сверкнул белками на Витьку. Тот все никак не мог положить сборочный штырь на место - пальцы не разгибались. Подошел Валерка, успевший сделать несколько упражнений по йоге.
– Ну, и что у нас получилось? - спокойно спросил он, взглядом хозяина крупной монополии показывая на ящик, где лежали стержни-считалки.
Витька, наконец, выпустил штырь из рук и склонился над ящиком. Губы его зашевелились. Юрка, по виду равнодушно, занялся опять своей штаниной, которая теперь держалась на одной нитке. Благо трусы у него были семейные и закрывали большую часть оголившейся лодыжки. Через некоторое время Витька повернулся, вылупил глаза и икнул. Лешке даже показалось, что сейчас изо рта у него, как у фокусника, появится яичко.
– Во... - икнул снова Витька.
Лешка разозлился. Икота, которая прошла с началом второй смены, началась у Витьки снова.
– Чего "во"-то?
– Во...
Ребята растерянно посмотрели на него.
– Во...
Юрка подошел и долбанул кулаком между лопаток.
– Восемьсот сорок восемь... - выпалил Витька и испуганно захлопал глазами.
– Ну и Алекс привет, - успел сказать Валерка, и нижняя челюсть у него отвисла сама собой. Что он этим хотел сказать, тоже никто не понял.
В таком положении и застал их мастер Нечетов. Когда ребята сказали ему - сколько, он сначала схватился за голову. Но тут подошла Нинка-учетчица. Она была дальней родственницей Петрушеву. По беременности ее поставили учитывать формы. Правда, сколько ее помнили, трудовой мозоль у нее все время был приличный. И весь цех с интересом ждал, каким же будет у нее живот на последнем месяце. Полгода уже ждал.
– Ваша бригада сделала три тысячи десять форм, - обиженно поджав губы, запищала она. Она была картавая. - Но еще неизвестно, как на это посмотрит начальство. Я гасскажу, как вы перед началом смены договаривались... - тут она подумала, - обгадить лучшую бригаду министегства тгактогного и сельскохозяйственного машиностгоения, - и повернулась к ребятам своей кормой, - слон в зоопарке, и тот изящней поворачивался в своей маленькой загородке. Отойдя немного, добавила: - Гекогдсмены... Язык в одном месте, а туда же.
– Тебе в ухо дать? - спросил у нее Юрка, продолжая спокойно затягивать штанину проволокой. Алюминиевой проволоки у него был целый моток - специально для этих целей.
Нинка постояла немного, подумала, - переваривала, что сказал Юрка, и, ни слова не сказав, ушла. Нечетов бестолково посмотрел в ее сторону. Видно, до него тоже не дошли последние слова Нинки - в голове крутилась цифра рекорда. Сказав почему-то шепотом: "Ну, дела...", - он усталой походкой подался в свою контору.
Всю ночь Лешка спал, как убитый. Проснулся аж в двенадцать часов дня. Жены с дочкой дома не было - умотали по своим женским делам. Лешка по привычке хотел резко соскочить с постели, но не тут-то было. Все тело казалось налитым свинцом. "Наверное, и у ребят так же", - растирая поочередно то руки, то ноги, радостно думал он. Стал представлять, как придет в цех, а там уже и корреспонденты, и телевидение, и радио. И все будут преподносить цветы и просить интервью. Слово "интервью" было какое-то корявое, и он не знал, где должен стоять мягкий знак - то ли после "р", то ли после "в". А может, его вообще нету. Но к этому слову нужно было привыкать. Без него в рекордах не обойдешься. Лешка вспомнил молоденького корреспондента, который мотался по пятам за Петрушевым:
– Я очень прошу вас, дайте мне, пожалуйста, интервью для рабочей газеты "Ростсельмашевец". - Или интервю, черт его знает... Ну, всего пять минут... Мне редактор голову снимет.
А Петрушев, сделав морду топором, все отталкивал его:
– Нет и нет. Начало смены. Ни минуты свободной.
– Ну, а потом? Я подожду, - чуть не стлался перед ним корреспондент.
– Потом у меня совещание в кабинете у начальника цеха. Из Москвы приехали корреспондент "Труда" с фотокорреспондентом. Будет присутствовать директор завода. И не проси.
Не-ет. Лешка не такой. "Для рабочей газеты? - спросит он. - Чтобы, значит, с нас пример брали? Это хорошо. Ну, что ж, пожалуйста. Вы спрашиваете, как мы добились таких высоких результатов? А никак. Они сами получились - результаты-то".
Тут Лешка задумался. Интервью с ходу не получалось. Как же сами, когда он с ребятами еле до раздевалки дошел. Раздеться друг другу помогали. Правда, блевать никто не блевал. Он налил в таз холодной воды - благо, кран был рядом, комнатка всего восемь квадратных метров, - гостиный тип, - опустил в него ноги. На шею, чтобы лучше думалось, положил мокрое полотенце и начал мыслить. Давать интервью оказалось делом нелегким. Это получалось - ляпнуть два слова и привет. Он стал вспоминать, что читал в родной газете "Ростсельмашевец". Там этих интервью было полно. "Значит, так, - начал Лешка заново мысленный диалог с корреспондентом. Именно с тем молодым, который бегал за Петрушевым. - Во-первых, наш мастер, всеми уважаемый товарищ Нечетов, научил нас работать без брака. Вы спросите, что такое для него брак? Ну, это несложно объяснить. К примеру, вы подойдете и треснете его ни с того ни с сего кулаком по лбу. Но предупреждаю, что рост у него - под два метра. Кулак, примерно, как зрелый астраханский арбуз. Когда он его сжимает, тоже чуть-чуть потрескивает. Потом посмотрите, чем он вам на это ответит. Вот так он реагирует на брак. Не-ет, что вы, мы не боги. У нас тоже бывает брак. Ну, там, пять-шесть деталей. А то и десять. Но для двух с лишним тысяч форм - притом учтите, что в каждой форме в среднем по три детали - это ноль целых, ноль десятых, если взять в процентах. Потом он стал потихоньку отпускать вожжи. То один агрегат пойдет на рекорд, то другой. А их у нас пять - три пескометных и два, как вы заметили, на семьсот третьих машинах, на которых пашет и ваш покорный слуга".
Лешка мысленно сделал французский реверанс, для эффекту. "То есть, проверял все звенья одной цепи. Где послабже, там он усиливал асами, такими, как я, - тут он подумал, что его начинает накрывать мания величия и добавил, чтобы корреспондент правильно его понял. - Таких у нас в бригаде много - несколько человек. И получилось, что каждый агрегат сделал свой рекорд. Без пупкодральства показал, на что он способен. Но мастер и после этого не считал, что обязательно нужен рекорд. Для него, и для нас, конечно, самое главное - продукция высокого качества. Можете убедиться своими глазами. Сядьте на автобус, приедьте в любой колхоз и посмотрите - весь комбайн на части развалится, но ни один шкив или муфта с меткой нашей бригады не треснет. Хоть на два комбайна сразу поставьте их. - Лешка гордо поднял голову. Он был уверен в своих словах на сто процентов. - Теперь, вы спрашиваете, могли бы мы вчера сделать больше? Я вам отвечу - к бабке не ходи. Вы не поверите, если я скажу, кто нам помешал сделать больше. Конвейер. Он оказался коротким. Некоторым агрегатам вообще некуда было ставить формы. И они сделали намного меньше, чем мои орлы, - тут он вспомнил, как старший мастер назвал его орлов архаровцами и злорадно усмехнулся. Сегодня он увидит, как тот будет вилять перед ним задом.
Лешка хотел было заранее проиграть и этот вариант, но подумал, что отклонится от интервью, и продолжал. "А-ах, вы про бригаду Петрушева? Я вам скажу - она скоро сдохнет. Почему? Вопрос резонный. Отвечаю. Потому, что там каждый работает на пределе. Только рекорд. Включите свой телевизор и гоняйте его целыми днями. Я посмотрю, долго он у вас протянет? Мы, вон, купили. И году нету, а шесть раз в ремонте побывал. Лучше бы не покупали... Я прямо так и сказал Петрушеву: "Мой телевизор делал со своей бригадой твой брат". Так обиделся. А у самих браку по сто пятьдесят-двести деталей в смену. Без учета тех, которые пропускают скрипя зубами. Их надо было бы снова в вагранки, а их пропускают. Бригада-то передовая. Формы записаны. Ну, и привет. А что механизаторы в поле мучаются, или я по своему телевизору ни одной программы поймать не могу, это им наплевать".
Лешка обиженно засопел. Действительно гонят. А куда гонят? Лучше бы поменьше, да получше. Нет. Слава впереди хвост показала. Он посмотрел на свой телевизор, который опять молчал уже неделю. Сплюнул, помочил в тазике полотенце и положил снова на шею. Немного успокоился. Надо было додумать последнее.
"Вы спрашиваете, сможем ли мы закрепить успех? - тут Лешка снова задумался. До сих пор, как ему казалось, он логически рассуждал по поводу прихода его бригады к рекордной выработке. И даже сам удивился этому. Но смогут ли они удержать рекорд?.. Он подумал еще немного и ответил воображаемому корреспонденту. - Сможем. Но зачем? Главный конвейер собирает двести с небольшим комбайнов. Мы будем делать, к примеру, по триста шкивов. Получается, что для лишней продукции или надо будет делать специальные склады, а потом, когда они заполнятся, отпустить всех формовщиков на годик погулять, или вешать на каждый комбайн по полтора шкива, чему он не обрадуется, или чтобы главный стал выпускать вместо двухсот тоже триста комбайнов, что, вы сами понимаете, почти невозможно. А-ах, вы считаете, что один-два агрегата можно перевести на формовку других деталей? Я с вами вполне согласен. Можно вообще освободившихся людей перекинуть на другие работы. Но почему именно за счет пупка? Почему у нас все хотят именно на пузе отыграться, а не за счет автоматизации или, на худой конец, малой механизации. Кругом написано: "Ручной труд - на плечи машин", а мы как развивали мускулатуру, так и продолжаем развивать, - здесь он сделал паузу. - Ну, ладно. А то я разгорячусь и отвлекусь от темы. Тут везде, куда ни посмотри, пупковая работа. Пишете вы в своих газетах, что такой-то, такой-то, например, в течение многих лет ежедневно перевыполняет план на сто пятьдесят и более процентов. Пятилетку за три года выполняет. А работает он, мол, на штамповке подножек. За это его наградили. И вот я однажды сел и задумался. У комбайна за много лет как было столько-то подножек, - я правда, не считал, сколько, как-то не надо было, - так и осталось. Наоборот, на последней модели, я читал, даже сократили. Так вот, у меня вопрос, куда же он их наштамповал-то столько? И сколько еще будет штамповать? Ну, ладно, тот хоть штампует. Попробуй-ка просиди всю смену буквой "зю" за этим штампом - все мозги перевернутся. У нас трясун - и то мягче ахает. Но вот недавно ваша газета написала про нашего сменного электрика Вадима Спиридонова. Мы как прочитали - у нас глаза, как у раков, вот на столько вылезли. Вадя этот ходит и меняет лампочки, которые перегорели. Сколько он их побил - страшно подумать. А сколько раздал да домой перетаскал - вообще учету не поддается. И вот, оказывается, что у Вади, - по-вашему, Вадима Спиридонова, - экономия по этим самым лампочкам да по току такая, что цех весь год на ней может работать, не подключаясь к подстанции. А вы вот сейчас пройдите по цеху да посмотрите, сколько лишних лампочек горит. Он их сроду не выключал. Зато метла у него на каждом собрании метелит, как электронно-автоматическая: "Дадим... перегоним... обойдем... перевыполним". И вообще, как глянешь в вашу газету - везде перевыполнение плана, а придешь на главный сборочный, там вместо двухсот семидесяти комбайнов по плану как гнали сто девяносто - двести двадцать - это рекорд, так и гонят. А где же перевыполненные комбайны? Куда они делись-то? Из чего их сделали-то? Из воздуха, что ли? Не надо. Не делайте страшное лицо. Без вас знаю, что они есть. Но сделали-то их когда? В субботы и воскресенья. А записаны, как обычные, в план. Гоните всякую муру. То два года назад написали, что новый кузнечный цех вышел на проектную мощность. А в нем половина станков до сих пор стоит без движения. Как это он вышел-то? За счет чего?.. Не буду я вам давать это самое... Все Привет. Мне работать надо".
Тут Лешка очнулся. Он подумал, что и впрямь погнал не туда, и с такими рассуждениями у него никто никогда интервью не возьмет. Он кое-как встал и в раскорячку пошел подогревать себе обед. Жрать хотелось, как собаке.
На работу Лешка пришел позднее обычного. Он нарочно задержался. Рекордсмены должны ходить, как штангисты тяжелой весовой категории. Спокойно разделся - ребят в раздевалке уже не было - и вошел в цех. Глянул на стену и удивился. Обещанного старшим мастером плакатика, написанного оранжевыми буквами, не было. Вообще никаких плакатов не было. И никто его не встретил, как героя. Ни цветов, ни корреспондентов. У лешки нехорошо заныло под сердцем. В стороне, возле транспортера, он увидел бригаду, окружавшую мастера. Лица у ребят были задиристо-растерянные. Лешка сменил тяжеловесный шаг на торопливый:
– Чего вы? - подойдя, спросил он и посмотрел на мастера.
– Чего... - прогудел тот, улыбнувшись без настроения. - Ничего. Сейчас работать начнем.
– Ну, - сплюнул сквозь зубы Валерка. - Новые рекорды ставить.
– Ты это брось, - резко повернулся к нему Нечетов. - Я давно замечаю, что ты какой-то... Подбиваешь мне.
– Чегой-то я подбиваю-то, - удивился Валерка. - По-моему, дело всем было ясно, что Петрушева готовили в национальные герои. У него же связей... Нет, как до жирафов.
– Это кто жираф? - сдвинул брови мастер. Ясно было, что между ними назревал скандал.
– Да причем здесь жираф? - не обращая внимания на петушиную стойку мастера и Валерки, вяло махнул рукой Витька. - Начальник цеха ясно сказал, что рекорд наш - случайность. Ты представляешь? - встрепенулся он, обращаясь к Лешке. - Мы собрались, а он подходит. С им и парторг цеха, и комсорг, и зам, и старший мастер - вся верхушка. Ну, думаем, счас обрадует. А он, поздравляю, говорит, не ожидал. Скажите, мол, честно, специально договаривались побить Петрушева? Поставить, мол, так сказать, на место. Чтобы не зарывался. Мы ему - да причем здесь это. Мы, мол, и сами умеем рекорды ставить. А он, да не надо, говорит. Не ставили, не ставили, и вдруг поставили. Петрушев, мол, два года к этому рекорду шел. Шаг за шагом. А вы - сразу. Нехорошо, говорит, вы поступили. А они для вас все время примером, мол, были. Мы ему, да причем здесь товарищи. Соревновались же. А он, случайный, говорит, ваш рекорд. Поверьте, мол, мне как специалисту и как своему руководителю. Мы вас, конечно, премируем и в газету, мол, поместим, но так поступать нельзя. Надо, мол, предупреждать, что на рекорд собрались идти. По честному, мол, надо, - Витька обиженно засопел.
– И хоть бы кто из них нас поддержал.
– Нет, почему же, - возразил Юрка, - парторг каждому пожал руку и сказал: "Держитесь, ребята, вы еще свое докажете".
– Так давайте докажем, что...
– Что мы не верблюды, - досказал за Лешку Валерка.
И зря сказал. Мастер схватился с ним не на шутку. Их ругня привела к тому, что ребята окончательно растерялись. Валерка был умный - это все признавали, - но особым уважением он не пользовался. А мастера уважали все, он был для всех, как отец. Но все удивились перемене, происшедшей в нем. Будто он что-то понял, будто потерял почву под ногами. Никогда раньше он так не лаялся. Ни с одним формовщиком. Скажет свое слово и отойдет вразвалочку. И слово это было для всех законом. А сейчас ребятам было неприятно на него смотреть. Вместо того, чтобы сказать свое железное: "Кончай базар, пошли работать", он распустил язык, как баба. Вот сказал бы он свое железное, и пошли бы ребята работать. И плевать бы они хотели на любые авторитеты. От злости, может, еще бы рекорд сделали. А тут...
В конце концов Валерка сказал, что у него понос, и ушел в санчасть. Мастер, красный, как вареная свекла, только посмотрел ему вслед и обиженно засопел. До него даже не дошли, наверное, слова, которые кинул, проходя мимо, Петрушев:
– Бараны... От... бараны.
... Два года потом каждая из бригад пыталась перекрыть рекорд. Но так ничего и не получилось. Разладилось что-то. Хотя призом награждали каждый год то одну, то другую бригаду. Равных в цеху им не было. Последний рекорд был за бригадой Нечетова - две тысячи восемьдесят пятьдесят форм. Потом Петрушев уволился - пошел работать по партийной линии на другой завод. Ребята шутили - срок ссылки кончился...
1987 год.