1.
Будильники в большой квартире зазвонили одновременно.
Ольга Петровна и Серафима Ивановна откинули свои одеяла и вылезли из кроватей. Сергей Сергеевич, зная, что ванная в ближайшие полчаса будет оккупирована женщинами, не торопился. Он встал только в половине восьмого, когда Ольга Петровна уже взялась за приготовление завтрака.
– Отцвели-и уж давно-о хррызантэ-эмы в саду-у-у! – сочно запел Сергей Сергеевич, намыливая левую щеку. – А любо-овь все живе-о-от…
Но во время бритья петь было неудобно.
В отличие от Ольги Петровны, Сергей Сергеевич встречал каждое утро в прекрасном настроении. Помешать этому не могли ни ежедневное обилие пациентов с причудливыми сыпями и язвами, ни ежемесячные штучки начальства, ни плохие сны, ни дурное пищеварение. Он с удовольствием посмотрел на собственные щеки и улыбнулся своему отражению.
– Здравствуйте, дамы! – радостно сказал умытый и выбритый Сергей Сергеевич, входя в кухню.
– Здравствуй, Сереженька! – приветствовала его Серафима Ивановна.
Ольга Петровна покосилась на Сергея Сергеевича, но ничего не сказала.
– Только что передали, опять в Америке что-то взорвалось, - сообщила Серафима Ивановна Сергею Сергеевичу.
– Опять? – без тени удивления спросил Сергей Сергеевич. – Что теперь?
– Я не поняла, то ли стадион какой, то ли Капитолий. Что там взорвали, Оля?
– Черт их знает, – проворчала Ольга Петровна, перекладывая яичницу из сковороды в тарелки. – Теннисный корт, кажется… Ешьте!
Ольга Петровна была не в духе.
– Ты себя плохо чувствуешь? – спросил Сергей Сергеевич. Несмотря на двадцать лет супружеской жизни, он старался заботиться о жене, чего она, однако, не понимала.
– Нет, – буркнула Ольга Петровна, не проявляя особой вежливости.
Завтрак завершился в молчании. Кухонное радио хрипело и булькало, но в восемь часов честно начало пищать. Все трое одновременно встали из-за стола, сложили тарелки и кружки в мойку, повернулись к выходу и отправились на работу. Квартира опустела.
Это была большая удобная квартира из трех комнат, кухни и ванной. В маленькой комнате жила Серафима Ивановна, в средней супруги, а в большой жил телевизор. Было им вместе не тесно и не просторно. Казалось, что не хватает кого-то в этой среднестатистической семье. Сергей Сергеевич знал, кого именно, и неоднократно говорил об этом Ольге Петровне, но она и слушать не хотела. А Серафима Ивановна все еще надеялась переубедить дочь, однако с каждым годом надежда эта становилась все слабее и слабее.
Сейчас в квартире установилась тишина. Только копошились на кухне тараканы, да тикали в разных комнатах три будильника и настенные часы-ходики. В часах жила часовая птица. Женщины наивно полагали, что это кукушка, но Сергей Сергеевич, который смотрел передачу «В мире животных», утверждал, что кукушка выглядит совсем по-другому, а это, скорее всего, синица или поползень.
Через шесть минут после ухода хозяев часовая птица вывалилась из своего гнезда, восемь раз неразборчиво прокричала какое-то слово и убралась на место. Часы отставали.
2.
Ольге Петровне до крайности надоело утреннее пение мужа. Не то, чтобы Сергей Сергеевич плохо пел, или в его репертуаре были неподходящие песни, нет. Ольге Петровне был противен сам факт того, что взрослый серьезный человек с высшим образованием и положением совершенно несерьезно поет в ванной. Этот факт был ей противен уже девятнадцать с половиной лет, с того самого дня, когда она впервые услыхала из ванной песню «Yesterday». Сергей Сергеевич прекрасно знал это, но и не думал избавляться от вредной привычки.
Да, Ольга Петровна не любила своего мужа. Это чувство нелюбви безраздельно владело ее сердцем. Это была не ненависть, до которой от любви один шаг, как говорят умные люди. Это была именно нелюбовь, холодная, склизкая, трясущаяся, словно студень.
Впервые студень вылез наружу еще в загсе, когда на вопрос регистраторши о смене фамилии Ольга Петровна непонимающе улыбнулась, а потом сказала:
– Нет, конечно! Зачем?
После бракосочетания Сергей Сергеевич спросил у жены, почему ее не устраивает фамилия Вознесенская и чем лучше Захудалова. Жена ответила:
– Просто она моя. На кой мне нужна твоя фамилия?
С наступлением нового времени Ольгу Петровну стало раздражать еще и то, что Сергей Сергеевич продолжал работать врачом, вместо того, чтобы отыскать работу поденежнее. Сама она, чуть только подул зловонный ветер перемен, сбежала из поликлиники и устроилась в какую-то коммерческую структуру. Названия структуры она и сама не знала, до тех пор, пока ее директор не попал в криминальную хронику, структура не развалилась, а ее останки не были сожраны структурой покрупнее.
– Даже мама, – говорила Ольга Петровна, указывая на Серафиму Ивановну пальцем и ничуть не смущаясь при этом, – даже мама, пожилой человек, плюнула на своих детей и ушла из школы. А ты? Идеалист чертов!
Сергей Сергеевич не обращал особого внимания на эти вопли.
Сейчас Ольга Петровна сидела на своем рабочем месте в другой, более крепкой коммерческой структуре и раскладывала заказы от клиентов. На одной бумажке ее взгляд зацепил что-то удивительно знакомое.
Она внимательно рассмотрела бумажку и отыскала знакомое: фамилия клиента была Вознесенский.
В памяти Ольги Петровны вдруг всплыл пахучий стог сена в какой-то богом забытой деревне, куда их, студентов-медиков, послали на картошку. Стог был под Ольгой Петровной, над ней было глубокое звездное небо, а слева был юный, красивый и романтичный секретарь комсомольской организации Сережа Вознесенский, в которого она когда-то влюбилась.
«Ну и дура я тогда была», – невесело подумала Ольга Петровна, автоматически продолжая перекладывать заказы.
3.
– К дерматологу кто последний? – раздался громкий писк совсем рядом с дверью кабинета Сергея Сергеевича. Не получив никакого внятного ответа со стороны сидевших в коридоре, обладательница писка открыла дверь и заполнила крошечный кабинетик своим пышным телом, затянутым в розовый шелк.
– У меня тут сыпь по всему телу! – запищала она с порога.
– Здравствуйте! – сказал Сергей Сергеевич и дружелюбно улыбнулся.
– Здравствуйте, – устало сказала больная и упала на стул, отдуваясь. – У меня на десять запись.
– Цветкова?
– Ага.
– Что вас беспокоит? – Сергей Сергеевич внимательно посмотрел на пациентку.
Цветкова вздохнула и сказала:
– У меня какая-то красная сыпь по всему телу!
– Раздевайтесь, показывайте.
Разнообразных сыпей, родимых пятен, прыщей, бородавок, шанкров и прочих неаппетитных болезней у Сергея Сергеевича бывало до тридцати на дню. Среди пациентов попадались разные: и прекрасные молодые женщины, и совершенно глухие старики, и дамы лет пятидесяти-шестидесяти, которые относились ко всем окружающим, как к обслуживающему персоналу. Вознаграждение за такой стахановский труд было неприлично малым.
И все же Сергей Сергеевич любил свою работу. Врачом он решил стать, еще будучи в первом классе, и за десять школьных лет, как ни странно, ни разу не переменил мечту. Нисколько не колеблясь, он подал документы в медицинский, а на четвертом курсе сильно увлекся дерматологией. Когда у него спрашивали, в чем причины такого увлечения, он обычно затруднялся ответить.
Трудно сказать, любил ли Сергей Сергеевич свою законную супругу. Когда-то давно он был в этом совершенно уверен и без тени сомнения сделал предложение юной Оле Захудаловой. В иллюзии счастья они прожили целый год, радуя материнское сердце Серафимы Ивановны, но вскорости от былой любви осталось только недоумение и какое-то неприятное чувство в желудке, мучившее его перед сном.
4.
На ужин Серафима Ивановна приготовила жареную картошку и жареную же курицу. Семья собралась за столом на кухне и слушала кухонный радиоприемник.
– Часто ли мы задумываемся о том, что содержится в нашей пище? – вопрошал глуповатый рекламный голос. – Мы употребляем пищу, содержащую нитраты, белки, жиры, углеводы, калории, свободные радикалы, а в довершение всего этого мы едим ее жирной и жареной!
Голос выбился из сил от возмущения. Серафиму Ивановну стали мучить угрызения совести.
– И поэтому, если вы не в силах удержаться от потребления этих, не побоюсь этого слова, ядов, вы должны, вы просто обязаны употреблять препарат…
Сергей Сергеевич протянул руку и выключил радио. Серафима Ивановна уже успела густо покраснеть.
– Ну зачем ты выключаешь, я же слушаю, – с упреком сказала Ольга Петровна и снова включила радио.
– Что ты там слушаешь, там же чушь собачью передают, - поморщился Сергей Сергеевич, но выключать не стал.
– Этот чудодейственный препарат способен свести на нет все негативные эффекты, вызванные употреблением неподходящей пищи, – радостно продолжил воскресший рекламный голос. – Звоните прямо сейчас по телефону…
– Серафима Ивановна, вы просто волшебница! – воскликнул Сергей Сергеевич. - Восхитительно! Можно мне добавки?
– Конечно, конечно, Сережа, возьми!
Сергей Сергеевич положил себе еще картошки.
– А ты, Оля, не хочешь? – заботливо спросила Серафима Ивановна у дочери.
– Нет, спасибо, я наелась, - сказала Ольга Петровна.
После ужина решили посмотреть художественный фильм по телевизору. Встал вопрос, что смотреть. Ольга Петровна хотела смотреть американский фильм «Крепкий орешек», а Сергей Сергеевич высказывался за «Репортаж» Феллини. Серафима же Ивановна своего мнения не имела: ей было все равно, что смотреть, лишь бы супруги не ссорились.
После непродолжительной перепалки Сергей Сергеевич уступил жене, и все трое уставились в экран. Но на самом интересном месте, когда красавцу Брюсу Уиллису угрожала смертельная опасность, неожиданно погас свет.
– Ну вот, приехали! – с досадой сказала Ольга Петровна.
Она встала с дивана и подошла к окну.
– А у соседей есть! – с еще большей досадой сказала она.
– Оля, ты не помнишь, куда я в прошлый раз свечи девала? – спросила Серафима Ивановна. – Никак не могу вспомнить…
– В кухонном шкафу, наверху, кажется, – ответила Ольга Петровна. – Сейчас посмотрю.
Она ушла на кухню и вернулась с зажженной свечой. Стало светлее. Свечу поставили на журнальный столик и расселись вокруг нее, как у костра.
– Все-таки Брюс Уиллис – это мужик! – мечтательно сказала Ольга Петровна.
– Откуда ты знаешь, ты же с ним в жизни незнакома, - заметил Сергей Сергеевич.
– Да и знакомиться не надо, и так видно, что мужик что надо. Не то, что некоторые, - проворчала Ольга Петровна.
Сергей Сергеевич промолчал.
Женщины тоже молчали.
– Сереженька, как у тебя работа? – спросила Серафима Ивановна, чтобы как-то разрядить обстановку.
– Нормально, – просто ответил Сергей Сергеевич.
– Ой, мама, ну какая может быть у него работа? Такая же, как и прежде. Двадцать лет уж такая работа. Целый день пациенты, – вмешалась Ольга Петровна.
Снова все замолчали.
– Оля, я вообще-то спрашивала не тебя, а Сергея, - с укоризной сказала Серафима Ивановна.
– Да он же ничего, кроме «нормально» и не скажет! Любит он эту работу дурацкую!
– Да, люблю! – мрачно сказал Сергей Сергеевич. – И не скрываю!
– Ну добро бы хоть работа была нормальная, с нормальной зарплатой. Так ведь и работа никакая, и зарплата никакая! И что он в ней нашел-то только?!
– Я же тебе ничего не говорю про твою работу, – тихо сказал Сергей Сергеевич.
– Ну, еще бы не хватало, чтобы ты мне что-то про мою работу говорил, когда у меня зарплата в три раза больше твоей!
– И ты там за эту зарплату еще не заплесневела на своей работе?! – спросил Сергей Сергеевич, резко повысив голос. – Да я бы уже с ума сошел от перекладывания этих пыльных бумажек! Проще сразу застрелиться!
– Да уж я-то могу и потерпеть ради пользы! – истерично крикнула Ольга Петровна. – А ты, мужчина так называемый, ничего сам сделать не можешь, у нас на шее сидишь!
– Оля! – сказала Серафима Ивановна.
– Что, мама?! Что, разве не так? Не так?
– Он занимается тем, чему учился!
– А я? Я тому же училась! Но я работаю на нормальной денежной работе!
– Да ты давно забыла все, чему училась! – Сергей Сергеевич вскочил со своего места и забегал по темной комнате. – Ты сейчас хоть одну болезнь вспомнишь?! Хоть одну?! Да хоть одно латинское слово?!
– Да они мне и не нужны низачем!
– Да скажи проще, они тебе никогда и не нужны были, ты в мед поступила от нечего делать! Слава богу, училась хоть нормально, никого насмерть не залечила!
Серафима Ивановна заметалась.
– Дети! – воскликнула она. – Оля! Сережа! Не ругайтесь, пожалуйста!
Но дети не слушали.
– Господи! – сказала Ольга Петровна и уронила голову на руку. – Зачем я вообще за тебя вышла?
– Да, действительно! Зачем ты за меня вышла? Я тебе тоже никогда не нужен был!
Они выдохлись и замолчали. Серафима Ивановна не знала, что сказать.
– Все, хватит! – наконец сказала Ольга Петровна. – Хватит!
Повисла пауза.
– Хватит! – повторила она.
Еще одна пауза.
– Сегодня будешь спать отдельно.
Сергей Сергеевич хмыкнул.
– Ничего смешного не вижу, – вяло сказала Ольга Петровна, как родитель, уставший от капризов и проказ своего ребенка.
Она встала и вышла из комнаты во тьму.
В молчании все по очереди помылись и ощупью улеглись спать.
5.
В затянувшейся девятнадцатилетней ссоре супругов Вознесенского и Захудаловой Серафима Ивановна не могла занять ни одну, ни другую позицию. Она любила свою дочь, как всякая мать любит свое дитя, но любила она и зятя, относясь к нему совершенно по-матерински.
Выходя замуж за офицера, студентка четвертого курса пединститута Симочка мечтала о счастливой семейной жизни, о двух детях – мальчике и девочке, об уютной кухоньке в отдельной квартире, о сирени под окном и о широкой любимой спине, за которой в случае чего можно было бы спрятаться. Словом, ей хотелось простого женского счастья.
Мечты оказались разрушены в самом начале. Вместо ожидаемого с нетерпением сына родилась дочка Оленька. На второй день после родов мужу сообщили о присвоении звания майора и переводе в совершенно другую часть за тридевять земель. И Серафима Ивановна, едва успев получить диплом, поехала вслед за мужем с ребенком на руках.
Уютной кухоньки не было. Была огромная кухнища в офицерском общежитии со сварливыми соседками, воплями детей и вечной вонью. За роскошными офицерскими усами скрывался, как выяснилось, алкоголик. Сначала он просто выпивал по рюмке каждый день. Потом рюмка стала появляться в его руке по любому поводу. Через два года он стал обходиться вообще без рюмки, а еще через четыре умер.
– Цирроз печени, – просто сказал врач.
И Серафима Ивановна стала вдовой.
Им с дочерью удалось получить крошечную однокомнатную квартиру. Там даже была кухонька – иным словом эту каморку и назвать-то было нельзя. Но вот спины, за которую можно было спрятаться, уже не было. Счастье опять не получалось.
Время шло, дочка росла и однажды вышла замуж. Ее избранник понравился Серафиме Ивановне с первого взгляда. Она полюбила зятя, как своего родного сына, которого так и не родила.
Увы, через год после свадьбы то, что связывало Олю и Сережу, куда-то бесследно пропало, а остался только глупый лиловый штамп в паспорте. Серафима Ивановна по-прежнему любила обоих своих детей, но все чаще ее посещала грусть, серая, высокая и длинноволосая, как рок-музыкант.
В эту ночь Серафиме Ивановне не спалось. Она ворочалась в кровати, ей было то жарко, то холодно. Вконец измяв простыню и одеяло, она встала, накинула халат и пошла к дочери.
Комната Ольги Петровны была освещена луной. Ольга Петровна стояла у окна и смотрела на улицу. Услышав звук открываемой двери, она обернулась.
– Ты тоже не спишь… – без вопросительной интонации сказала Серафима Ивановна, входя в комнату и присаживаясь на краешек двуспальной кровати.
– Да не спится что-то… – сказала Ольга Петровна и снова повернулась к окну.
Минуты две они молчали, не зная, что сказать. Серафима Ивановна чувствовала, что должна сказать что-то или ободряющее, или, наоборот, критическое, но ничего в голову не приходило.
– Жарко сегодня… – произнесла она.
– Разве? – удивилась Ольга Петровна. – А я мерзну.
Разговор опять застопорился.
– Оля… – Серафима Ивановна наконец решилась. – Зачем…
– Что?
– Зачем ты… – и она вновь застопорилась.
– Что, что зачем?
Но Серафима Ивановна не могла придумать вопроса.
– Почему ты не любишь Сергея? – спросила она после долгой паузы.
– А за что его любить? – Ольга Петровна пожала плечами, будто речь шла о чем-то, что само собой разумеется.
Опять получилась пауза.
– Понимаешь, мам, он же просто ребенок! Он просто ребенок! Ему сорок один год, но он по-прежнему ребенок! Не может вырасти и повзрослеть, не может понять, что взрослеть пора! – выпалила Ольга Петровна.
– Да чего стоит одно это его утреннее пение! – воскликнула Ольга Петровна.
– Сидит у нас на шее и не понимает, что мужик сам должен зарабатывать деньги, – буркнула Ольга Петровна. – У тебя на шее!
– Ну и что, что ребенок. Мужчины до старости бывают детьми, – возразила Серафима Ивановна.
– И пусть поет! Он хорошо поет, мне нравится! – заступалась Серафима Ивановна.
– А у меня шея не болит! И мне не жалко для единственного сына… то есть, зятя! – раскраснелась Серафима Ивановна.
– И вообще, ты бы лучше своих детей завела! – сказала Серафима Ивановна напоследок.
И они опять замолчали, а луна продолжала светить.
– Да чего тут говорить-то… – вздохнула Ольга Петровна. – Дура я была.
– Горбатого могила исправит, – грустно заключила она, непонятно кого имея в виду.
Серафима Ивановна встала и удалилась в свою комнату.
За закрытой дверью большой комнаты часовая птица провозгласила два часа.
6.
Будильники в большой квартире зазвонили одновременно.
Ольга Петровна и Серафима Ивановна откинули одеяла и вылезли из кроватей.
Утренняя жизнь шла, как обычно. Женщины были умыты, причесаны и одеты. Завтрак был готов. Чайник закипел. Все четверо ждали только Сергея Сергеевича, который почему-то задерживался.
– Да ну его, мама! – сказала Ольга Петровна. – Давай завтракать, мне на работу опаздывать нельзя.
Они сели за стол и начали завтракать.
– Мы сегодня квартальный отчет сдаем, – сообщила Серафима Ивановна. – Не знаю, что делать. Приход с расходом опять не сходятся…
– Что, в первый раз, что ли? – удивилась Ольга Петровна.
– Да нет, не в первый, конечно. Только все равно неприятно. Опять же, прежде всего на главбуха косо смотрят, на меня.
Завтрак закончился, а Сергея Сергеевича по-прежнему не было.
– А где Сережа? – забеспокоилась Серафима Ивановна. – Не заболел ли?
– Не знаю, – проворчала Ольга Петровна. – Спит, наверно. Его что, еще и будить надо? У него, вроде свой будильник есть…
Серафима Ивановна встала из-за стола и пошла в большую комнату будить Сергея Сергеевича. Ольга Петровна вздохнула и тоже пошла.
– Ну я же говорю, он еще спит! – закричала Ольга Петровна, увидав, что Сергей Сергеевич все еще лежит на диване. – Он еще и проснуться сам не может! Вставай!
Она подошла вплотную к дивану и принялась тормошить супруга:
– Сергей, вставай! Встава-ай! На работу опоздаешь!
Но Сергей Сергеевич и не думал просыпаться. Ольга Петровна толкнула его еще два раза и вдруг поняла, что он умер.
На большом кожаном диване, одетое в синий выходной костюм и завернутое в простыню, лежало, вытянув руки по швам, холодное и бездыханное тело Сергея Сергеевича Вознесенского.
7.
– Ничего нельзя утверждать наверняка, – заявил пожилой доктор, которого пригласили засвидетельствовать факт смерти. – На сердечный приступ это не похоже, на инсульт тоже не похоже. Внутреннее кровотечение, м-м-м, нет, прободение желудка… нет. Думал было на аппендицит, но, я смотрю, шрамик-то тут…
– Вырезали у него, доктор! – хором сказали женщины.
– … да, шрамик-то тут имеется. Ну, надо так полагать, что вскрытие могло бы прояснить дело, я бы вам советовал. Но, с другой стороны, жарко сейчас очень почему-то, я вот совсем сопрел, пока к вам подымался, может быть, имело бы смысл, так сказать, поскорее предать тело э-э-э… предать тело…
– Земле, – подсказала заплаканная Серафима Ивановна.
– Да-да, именно ей, да. В общем, решайте сами. Ну-с, дорогие дамы, соболезную вам, крепитесь. Я пойду, до свидания.
И доктор ушел.
8.
В половине второго ночи Ольге Петровне показалось, что по темной ночной квартире кто-то ходит. Она села на кровати и прислушалась.
Звуков было немного. В кухне танцевали тараканы, на тумбочке тикал будильник, где-то капал плохо завернутый кран. За стеною что-то скрипело, а этажом ниже веселились соседи-студенты. Помимо этого решительно ничего не происходило. Никто по квартире не ходил.
Ольга Петровна вылезла из огромной пустой кровати и пошла в комнату матери.
Серафима Ивановна, отплакав свое, сидела на скрипучем стуле и рассматривала свои фотографии в фотоальбоме. Она уверилась в мысли, что сама она и весь ее род прокляты. Сначала умер ее собственный муж, а теперь семейное счастье рассыпалось в прах и у дочери. Серафима Ивановна грустно взирала на свою пожелтевшую и потрескавшуюся молодость, на родителей, на родной двор, родную школу и родной институт. Потом шли уже не очень желтые фотографии - родной муж, родная дочка в возрасте двух месяцев. На последней странице красовался полнокрасочный родной зять, теперь покойный.
Ольга Петровна тихонько вошла и присела на краешек стула рядом с матерью, обняв ее за плечи. Серафима Ивановна наклонила голову и прислонила к голове Ольги Петровны. Так они просидели минуту.
– Ты знаешь, – робко сказала Ольга Петровна. – Это, наверно, нехорошо, но мне… – она выдержала театральную паузу, стесняясь признаться. – …мне как-то легче стало. Как-то легче. Такое впечатление, что груз какой-то с плеч… свалился…
Серафима Ивановна вздохнула.
– Почему ты его так не люби… – она проглотила последний звук. – не любила?
– Не знаю, – просто сказала Ольга Петровна и пожала плечами. – Просто не любила, и все. А сейчас мне стало легче и, кажется, я уже люблю его.
Ей в самом деле так казалось. Нелюбимый муж, терзавший ее почти двадцать лет, теперь покинул ее навсегда, и за одно это Ольга Петровна была ему безмерно благодарна.
– Он же мне как сын был, – горько сказала Серафима Ивановна. – Как сын! Как ты можешь о нем так?
Ольга Петровна устало вздохнула.
– Мама, ну тебе как сын, а мне как муж, – сказала она. – Нелюбимый муж. У тебя когда-нибудь был нелюбимый муж?
Серафима Ивановна дико посмотрела на Ольгу Петровну, недоумевая, как же дочь может так издеваться над родной матерью.
– Твой отец, – сказала она сухо и жестко, – был алкоголик. И я неоднократно пожалела, что влюбилась в него в свои юные годы. А тебе-то о чем жалеть?! Сережа, – голос ее дрогнул, – был прекрасным человеком!
Она подняла правую руку и начала загибать пальцы:
– Не пьет, не курит, не матерится, человек благородной профессии, сам воспитанный, интеллигентный, образованный, культурный человек, да вдобавок еще красивый! Чего ж тебе еще надо?!
– До могилы мужа довела, – тихо добавила она, помолчав.
Они просидели в молчании еще минуту. Потом Ольга Петровна встала, поцеловала мать в лоб и, ничего не говоря, ушла в свою комнату.
Там она улеглась на двуспальную супружескую кровать и быстро заснула без сновидений.
9.
Гроб с телом Сергея Сергеевича стоял на возвышении, убранный цветами. В помещении толпились люди, пришедшие проститься с Сергеем Сергеевичем – его друзья, коллеги и, разумеется, Ольга Петровна и Серафима Ивановна Захудаловы – обе в глубоком трауре.
Сам Сергей Сергеевич, одетый в свой лучший выходной костюм, смирно лежал в гробу, покойно сложив руки на груди, и совершенно не беспокоился по поводу своей смерти. Лицо его было спокойно, как у человека, выполнившего все, что он хотел, и почившего в мире.
К Ольге Петровне подошел старый институтский знакомый, который считался другом семьи, хотя на самом деле, конечно, таковым не являлся.
– Оля! – сказал он, проглотив то, что застряло в горле, и попытался взять Ольгу Петровну за руку. Она не дала. – Оля, я… я соболезную…
– Спасибо, – сухо сказала Ольга Петровна.
– Серафима Ивановна… – продолжил знакомый и тронул Серафиму Ивановну за плечо.
Серафима Ивановна часто закивала и приложила платочек к левому глазу.
Друг семьи отошел. Подошел главный врач поликлиники, в которой работал Сергей Сергеевич.
– Ольга Петровна, Серафима Ивановна, я искренне соболезную вам! Сережа был прекрасным человеком, классным специалистом. Нам его будет очень недоставать.
Женщины кивнули в знак благодарности, Серафима Ивановна опять промокнула слезы. Ольга Петровна держалась.
Третьим соболезнующим стал племянник Сергея Сергеевича Алексей Михайлович, который специально прилетел на похороны из Петербурга, вызванный телеграммой. Племянник был старше усопшего на двенадцать лет.
– Оля, Серафима Ивановна! – сказал он горячо. – Меня поразила смерть Сережи. Я вам очень соболезную. Я… я…
У него закончились протокольные слова, он судорожно вздохнул и сказал:
– Как вы теперь без него будете?
– Будем держаться, Алешенька! – дрожащим голосом пообещала Серафима Ивановна, попытавшись выразить на лице надежду.
– Да, – сухо сказала Ольга Петровна.
Алексей Михайлович опять вздохнул и сказал:
– Я… первые три года, когда он… родился…, с ним возился. Бабушке трудно было без мужа, мы всей семьей ей помогали. Помню, как он ходить учился, говорить… и…
Он быстро отвернулся и отошел.
Ольга Петровна подумала, что соболезнующие уже никогда не закончатся, но тут началась церемония прощания, и ей пришлось подойти к гробу.
Она посмотрела на мужа. За прошедшие с момента смерти несколько дней, он ничуть не изменился. Казалось, что даже там, в гробу, у него по-прежнему прекрасное настроение, и ему хочется петь.
– Я даже не горюю, – прошептала она сама себе. – Как плохо!
Взглянув на Сергея Сергеевича в последний раз, она повернулась к нему спиной и отошла.
У гроба оказалась Серафима Ивановна. Она хотела что-то сказать любимому зятю, но не смогла и, оросив тело обильными слезами, закрыла лицо руками и отошла.
После женщин настал черед прочих родных и близких. По очереди подходили коллеги, знакомые, главврач, племянник, сестра Сергея Сергеевича. Каждый что-то тихо говорил, некоторые легко касались рук или лба покойного, некоторые плакали. Наконец прошли все, и тогда на возвышение снова поднялась Ольга Петровна. Она опустилась на колени у гроба и вторично попыталась изобразить горе. Ничего не получалось. Она так старалась выглядеть печальной, что чуть не расхохоталась. Пришлось спрятать лицо в руки и отвернуться ото всех.
– Господи, Господи, что же это такое?! – шептала она. – Позор-то какой, у меня умер муж, а я даже не могу заплакать! Господи, помоги!
Господь, кажется, помог. Ольгу Петровну перестал мучить неуместный смех, ей удалось изобразить горестную гримасу. Она поднялась с колен, одернула платье и собиралась уже совсем отойти, как вдруг покойник открыл глаза и цепко ухватил ее за нос.
– Ага! – воскликнул он, чем привлек внимание всех горюющих, и сел в гробу. – Вот, значит, как вы меня любите!
Воцарилась тишина. Было слышно только как гундит Ольга Петровна, пытаясь высвободить свой нос. Сергей Сергеевич оглядел собравшихся. Собравшиеся смотрели на него непонимающим взором.
Серафима Ивановна, не меняя выражения лица и даже не перестав лить слезы, медленно упала в обморок.
10.
Ольга Петровна и Серафима Ивановна, не сняв траура, сидели на креслах и смотрели на Сергея Сергеевича.
Сергей Сергеевич жрал.
Сергей Сергеевич не кушал, не ел, а именно жрал. Изысканно, придав лицу выражение томной скорби, отставив в сторону мизинец, не кладя локтей на стол, он сидел на том самом диване, где умер, и жрал салат, приготовленный для своих поминок, прямо из миски. Это происходило в гробовой тишине.
Женщинам было страшно.
– Сереженька, ты бы хоть в тарелочку положил, – робко попросила Серафима Ивановна.
Сергей Сергеевич жевал.
– Сережа, не ешь так много сразу, - робко попросила Серафима Ивановна.
Сергей Сергеевич жевал.
- Да оставь его, мама! - воскликнула Ольга Петровна. - Ты что, не видишь, что он над нами издевается?!
Сергей Сергеевич дожрал салат, одним махом проглотил всю колбасу и, налив водки, выпил, не закусывая. Потом он громко отрыгнул, поломав весь образ утонченного аристократа, и нехорошо посмотрел на Ольгу Петровну.
Ольга Петровна заерзала на диване и даже оглянулась по сторонам.
Сергей Сергеевич смотрел на жену с полминуты, очищая языком зубы от остатков пищи. Затем он неожиданно крутанулся, растянулся на диване, не сняв обувь, и сразу же захрапел.
11.
Прошло полтора месяца, и долгое стоячее лето сменилось прохладной красивой осенью.
В семье стояла необычная тишина. Ольга Петровна не делала мужу замечаний, он, в свою очередь, не спрашивал, как она себя чувствует. Серафима Ивановна не интересовалась более работой зятя. Все семейные разговоры свелись к робким репликам женщин на обеденные темы. Сергей Сергеевич вволю смотрел по телевизору те передачи, которые ему были интересны, и никто не думал ему мешать. Разумеется, супруги спали раздельно.
В один из редких сухих дней той осени Ольга Петровна пришла домой и, едва скинув плащ, прошла в большую комнату, где Сергей Сергеевич читал стихи Бродского.
– Я подала на развод, – коротко сказала она и решительно села в кресло.
Сергей Сергеевич поднял глаза.
– И что дальше? – флегматично спросил он.
– Будем разменивать квартиру.
Сергей Сергеевич скептически хмыкнул.
– Мы не можем больше жить вместе. Это невозможно. Я так не могу. Мы с тобой давно враги, Сергей!
Сергей Сергеевич снова хмыкнул.
– А я не согласен на развод! – сказал он голосом капризного ребенка и посмотрел на жену в упор.
Глаза Ольги Петровны раскрылись так широко, как никогда раньше. Она медленно поднялась из кресла и встретилась взглядом с мужем. Так они гипнотизировали друг друга некоторое время, потом Ольга Петровна резко повернулась, задела Сергея Сергеевича и выскочила из комнаты, бросив на бегу:
– Начинается!
Сергей Сергеевич усмехнулся, подошел к окну и открыл его настежь, а затем вернулся к чтению стихов.
Заскрипела и хлопнула входная дверь, вернулась с работы Серафима Ивановна. Сергей Сергеевич слышал, как жена что-то гневно говорит ей на кухне. В коридоре послышались шаги, и в большой комнате снова очутилась Ольга Петровна, пылающая праведным гневом. За ней семенила Серафима Ивановна.
– Пойми! – закричала Ольга Петровна в первый раз после смерти мужа. – Нам нельзя больше жить вместе! Ты со мной не разговариваешь, я с тобой не разговариваю, никто ни с кем не разговаривает! Как будто ты постоялец, снимаешь тут у нас комнату!
Серафима Ивановна металась между дочерью и зятем.
– Оля! Сережа! Ну нельзя же так! Зачем же…
– Правильно, мама, нельзя! – закричала Ольга Петровна еще громче. – Давно уже нельзя, как ты раньше-то не поняла?!
– Оля, замолчи! – Серафима Ивановна вышла из себя, чего с ней давно уже не происходило. – Я говорю совсем о другом! Я не понимаю, почему нельзя жить всем вместе по-человечески, как раньше?!
Ольга Петровна непонимающе уставилась на мать, раскрыв глаза еще шире. Воцарилась тишина.
Сергей Сергеевич наконец оторвался от книги, встал и громко сказал с издевательской интонацией:
– Да! Я тоже не понимаю, почему?!
И сел на подоконник раскрытого окна, опершись спиной о раму и сложив руки калачом на груди.
Женщины посмотрели на него. Ольга Петровна раскрыла рот и собиралась уже что-то сказать, но он ее опередил:
– Мне вспоминается, – важно сказал он голосом замшелого старикашки, вздумавшего поучить молодежь своим примером, – год одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый от Рождества Христова. Как сейчас помню, Ольга Петровна Захудалова захотела тогда вдруг выйти замуж. И кандидатуру для этого подходящую нашла – Сергея Сергеевича Вознесенского. И вешалась на шею ему, и намеки делала – все для того, чтобы поверил он в ее искреннюю любовь ее к нему. И добилась-таки своего. Скажешь, не так, Оля?
Ольга Петровна молчала, подавленная такой наглой откровенностью.
– Серафима Ивановна, милая, объясните, пожалуйста, что это за мечта такая великая женская – замуж выйти?! Это самоцель у вас такая, да? Для самоутверждения? Поймать мужчину – а потом двадцать лет упрекать его в том, что он загубил вашу жизнь!
Серафима Ивановна не знала, что сказать, и пожала плечами.
– Оля! – почти крикнул Сергей Сергеевич. – Последние пятнадцать лет я от тебя чаще всего слышу слово «деньги». Они тебе зачем? Зачем тебе этот кожаный диван, зачем зеркало в полный рост в ванной?! – Сергей Сергеевич все более распалялся. – А этот музыкальный центр тебе зачем, ты хоть помнишь, когда включала его в последний раз? Перед кем хвастаться-то всем этим?! Сгноить себя на дрянной работе ради этой груды дорогого электронного говна? Я неспособен на такое самопожертвование!
Последнюю фразу он выкрикнул так яростно, что до Ольги Петровны долетели капли его слюны.
– Когда нас с тобой расписывали, – продолжал он тихо, – я стоял перед регистраторшей и мечтал о том, как буду водить сына в школу…
– Даже поцеловать на ночь некого… – добавил он, выдержав паузу.
– Делать мне больше нечего…– буркнула Ольга Петровна.
– Да, да, ты очень занята, очень! – саркастически поддакнул Сергей Сергеевич и закивал. – Надо ж новый унитаз купить! Это очень важно, очень, очень ва…
Оборвав фразу на полуслове, он неожиданно потерял равновесие, нелепо взмахнул руками и выпал из окна.
– Ах! – воскликнули женщины.
12.
Ни Ольга Петровна, ни Серафима Ивановна почему-то не забыли еще телефонов многочисленных городских погребальных контор. И, конечно же, не обошлось бы опять без пышных похорон, без слез Серафимы Ивановны и смеха Ольги Петровны, без гроба, цветов и водки на столе, если бы под окном их квартиры лежало мертвое, изломанное и окровавленное тело Сергея Сергеевича.
Однако на асфальте под окном никакого тела не было. Лежало там лишь несколько опавших осенних листьев, пара бычков да обертка от эскимо.