Сначала город мелькал огнями в темном пятнышке замерзшего трамвайного стекла. Он казался крохотным и невзрачным, как и само пятнышко, которое то и дело приходилось освобождать от обжигающего серебряного налета. Ладонь быстро замерзала, и город вновь прятался за пленкой инея. Тогда я начинала придумывать себе дома и деревья, и город становился бесконечным и загадочным. Я вспоминала, как выглядят города, если на них смотреть ночью из самолета, и думала о том, что мой город точно такой же: похожий на огромную амебу, выложенную из золотистого бисера. А днем он шумный и разноцветный. Должно быть, в нем много башен со шпилями, так высоко рвущихся в небо, что даже птицы не мечутся между их остриями. Я представляла развешанные на столбах старинные часы и резные флюгера на черепичных крышах, сторожевые башни в степи, купола церквей, яркие, как само солнце, и булыжные мостовые, освещенные зелеными фонарями. Я представляла низкие арки, а за ними, в просвете зелень холмов, уют старых двориков с надутыми простынями и распашонками.
Трамвай остановился, и город предстал вдруг передо мной газетными киосками, автоматами с газ-водой и шкафоподобным контролером, загораживающим собой весь проем распахнувшихся дверей. Он отдал мне этот город за клочок мятой бумаги.
Все оказалось не так, как я представляла, но ты взял меня за руку и повел по тесным улочкам с разноцветными домами. Ты показывал мне церкви и соборы, шумные площади и пустыри над Днепром. Ты кормил меня мороженым, и мы вспоминали, как встретились месяц назад далеко отсюда. Ты прилетел ко мне через несколько часов после того, как я сказала, что скучаю. Две тысячи километров не были для нас существенной преградой.
Твой дом оказался уютной комнатой. В ней, кроме кровати и книжной полки, была еще гитара и связка рапир. Я добавила к интерьеру свою походную сумку и, задыхаясь от хохота и счастья, повалилась на мятое покрывало. Я целовала тебя, а ты нес чушь, которая тогда казалась мне вовсе не чушью, а чем-то весьма значительным.
По утрам ты потягивался, как ленивый кот, выбираясь из моих объятий, ругал будильник и шел пить чай. Днем я была предоставлена самой себе, зато вечерами и в выходные мы гуляли вместе. Помнишь, как мы ночью перелезли через забор Андреевской церкви и спрятались в ее тени от посторонних глаз? Помнишь, как ты пел мне, сидя на мостовой, под гитару? Тебе даже кидали деньги! Помнишь, какие стихи я писала тебе тогда?
Я была счастлива и хотела, чтоб так оставалось всю жизнь. Я мыслила себя только рядом с тобой, только твоей единственной женой и любовью.
Однажды мы шли мимо небольшой действующей церкви.
- О! Мы каждый день бываем здесь и ни разу не заглядывали. – Остановился ты.
Идея показалась мне заманчивой, но до сих пор я бывала только церквях-музеях и не знала, как вести себя среди настоящих верующих. К тому же я была в брюках. Я опасливо заглянула внутрь.
Внутри было темно и пусто. Священник в черной рясе поправлял свечи у образов. Кроме него и нас, никого в храме не было.
- Здравствуйте, молодые люди, - радушно улыбаясь, начал батюшка. – Вы венчаться?
Ты первым сказал «Нет».
На другой день я взяла билеты и улетела домой.
Прошло пятнадцать лет, но ничего лучше той недели в Киеве у меня в жизни не было.