ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ ...
Нестабильность всегда была привилегией слабых - то ли держав, то ли людей в державах, и сильные не понимали этого состояния до тех пор, пока сами не начинали слабеть.
Так и Россия, великая держава, всей своей историей подтверждавшая преимущества власти узурпаторов над властью либералов, не была приспособлена к ослаблению, вызываемому как правило у стран, каким-либо политическим катаклизмом.
Войны ранее воспринимались Россией как необходимое обновление крови и были одной из исторически поощряемых забав. Войну можно было вести много или мало лет. За время войны можно было менять властелинов. Под эгидой войны было возможно еще сильнее натягивать узду власти. И, что наиболее важно, долгая война – это тоже своего рода стабильность.
Пришедшие с Горбачевым и его последователем перемены самим властелинам были не очень ясны и, что наиболее опасно для страны, вовсе им не подчинены. Потому-то они и накрыли народ мраком психологической несовместимости с происходящим, созданной в результате теплейшей дружбы и горячечного сотрудничества с Западом.
Перемены эти принесли с собой и столь засасывающую и переносившую в ряды непопулярных в финансовых кругах стран третьего мира, нестабильность. Эта же нестабильность, под руководством преданных власти СМИ, стала за короткий срок наиболее популярной причиной всяческих человеческих злодеяний и их всепрощения.
И страна и люди ее познали нестабильность во всей красе – варяги за смешные суммы скупали историческое прошлое Росии, представители павшей власти, занявшие прочное положение и доходные места в новой, прибирали к рукам то, что не интересовало варягов либо, то, что с непрывычки воровать в таких до испуга возможных «особо крупных» размерах было боязно, да и подспудно угнетала возможность взрыва гнева не очень сытого и плохо одетого народа.
Индустрии, как и появившиеся на улицах городов толпы жриц дешевой любви, ложились под первых попавшихся клиентов, а если возражали, то их клали, за обглоданные косточки процентов от принятых на Западе комиссионных, все те же сутенеры от власти. Шайки, созданные блюстителями «воровских понятий», писанных для ставшего недавно привилегированным класса, прежде размещенного на «шконках», окатили этот несытый, полураздетый, ослабевший от борьбы за выживание народ, волнами опричных набегов.
Искоренялись самоуважение, порядочность и человечность. С успехом создавалось поколение кидал, изрыгающих, в качестве общения, междометия зонного фольклора. Страну, как и положено, знобило и лихорадило от этого вируса нестабильности. Снаружи ее границ - собиралось экономическое войско, обученное превращать в сырьевой придаток даже крепкие нефтедобывающие страны. Внутри границ - опричники отправляли в страны, создавшие экономическое воинство, генофонд страны – молодых красавиц и молодых ученых, одновременно перегоняя туда же составы со своей валютой, своими, собранными в результате податей ценностями, и своими родственниками – на случай фантомно-маловозможного прихода реальной, интересующейся судьбой страны своих предков и детей, власти.
И власть эта пришла. Она вошла в свои права мягко, во взятых напрокат в Эрмитаже бахилах. У нее было очень человеческое лицо с голубыми глазами. Выправка свидетельствовала о приверженности к дисциплине уже забытой и многократно раскритикованной за якобы ненадобностью, оккупировавшими сырьевые кладези страны олигархами. В новой власти почувствовалась забытая народом забота о процветании страны.
Правда, были еще условия переходного периода, выдвинутые старой властью и чем-то напоминающие незыблемые Библейские заповеди : «не отруби руку бравшую», «не подставляй правую щеку, но забудь об ударе, нанесенному по левой». А самое основное условие и самая незыблемая заповедь звучали так – «отдай все собранные камни», что и заставляло новую власть делать все вкрадчиво и настороженно, к тому же, сотрудничая, в силу все тех же условий, с командой, навязанной предшественниками.
Не зная всего этого, люди обрадовались. Почувствовав ветерок, сдувающий зыбкий песок нестабильности, покрывавший страну, люди понесли в финансовые институты свои жалкие, влажные от постоянного держания в кулаке, для пущей безопасности, крохи и…
...и – вновь зыбкость и неуверенность, но зато теперь уже вкупе со стабильностью, правда - каждой для своего уровня и вызывающей далеко не идентичные чувства.
От автора
КНИГА ПЕРВАЯ
Глав не будет, ибо воспоминания имеют тенденцию перехлестываться с реалиями
Необычным был сам факт появления автора в этом потрясающем фарсе по названию - житие. Писали его роль двое абсолютно различных духовно людей, что и подтверждает развитие фарса. Появился он в меру не живой, исходя из времени, проведенному по ту сторону Леты. Приобретя за это короткое время утомительные для нормального человека свойства, сделавшие его неприкаянно многоплоскостным.
Кстати, в довольно зрелом возрасте автора, любимая женщина, описанная в саге, поставит ему ультиматум - либо меньше плоскостей и проблем, либо – пиши книгу. Жертвой сделанного выбора и являетесь Вы, Ваша Светлость - Читатель.
«Фундамент для дружбы был, по местным понятиям, очень прочный – все трое хорошо заработали на Кувейтском конфликте 1991 года»
Из водопада воспоминаний для пущего увлечения Читателя всегда пытаешься выбрать самые радужные. Ан, нет - моментально осознаешь всю нелепость этих попыток. Радужным не увлечешь – оно пресно, оно, как и все доброе, не может увлечь, ибо воспринимается с поверхностным интересом, в ожидании, с чувством замирания сердца, появления Зла. И посему…
Зима в Вашингтоне иногда выкидывала московские фортели, и, как правило, в пятницу, и как правило после ланча, озадачивая обитателей города снежными заносами, дорожными пробками и предоставляя возможность беспрестанно задавать друг другу остроумнейший вопрос: “Are we in Russia?”
В один из таких дней зимы 1995 года ваш покорный слуга, прорвавшись сквозь частокол застывших на трассах, и парализованных видом падающего снега членов клуба ААА (American Auto Association), влетел в столицу Мирового Миротворца на своем сложно-поддерживаемом в хорошем антикварном состоянии, «Porsche», 1969 года выпуска.
В ту пору в Вашингтоне я работал в теплой компании агента австрийской разведки, по совместительству руководившего небольшой гостиницей, мистера Ури, и, частично отставного сотрудника ФБР, мистера Стана.
Мистер Ури был типичным представителем культуры австрийского педантизма. Кучерявые светлые кудри начинали рост на впечатляющем расстоянии от бровей, в умных и холодных серых глазах всегда сверкала искорка иронии. Будучи человеком жестким и расчетливым, Ури предпочитал воспитывать у других уважение к себе посредством постоянно подчеркиваемого пристрастия к самодисциплине. Вся руководимая им гостиница была маленьким военным городком, с очень эфемерным понятием о человеческой природе персонала, в основном состоящего из эмигрантов. За обслуживание технической части гостиницы отвечали мои соотечественники, что давало мне возможность получать и некоторую информацию неофициального характера.
По гостинице Ури передвигался медленно, общаясь только с клиентами. Общение с персоналом могло происходить только в его кабинете, войдязаходя в который для подобного рода бесед, Ури первым делом снимал начищенные до болезненного блеска перемерзших яблок туфли, и надевал, независимо от времени года, теплые клетчатые байковые тапочки. Затем снимал пиджак, наливал себе стакан воды, и вещал. Мужик он был четкий, и отрабатывал свое участие в любом мероприятии на все сто.
Роберт Стан, крупный лысеющий мужчина с женским задом, в свои 63 года через день пробегал 10 км, и по 45 минут работал в спортзале. Жил он в доме, принадлежащем семье его супруги, дочери дипломата, на редкость обаятельной, и откровенно не интересующейся хозяйством дамы.
Выйдя на пенсию, в связи со своим неуживчиво-обидчивым характером, ранее положенного времени, Роберт отвечал за всю домашнюю работу. Общение с внешним миром взяла на себя супруга. Свои функции домашнего смотрителя Роберт выполнял не очень рьяно, за исключением тех редких случаев, когда приходили гости, либо когда за очередную попойку был приговорен супругой к уборке территории. Поэтому представить состояние этого очаровательного, срубленного из бревен двухэтажного дома, с пристройкой, служившей кабинетом бывшему владельцу дома, и вытрезвителем нынешнему, было несложно. Находился дом в 30 минутах езды от гостиницы, управляемой Ури, и Стан, используя в качестве уважительной причины непредсказуемость вашингтонских пробок, умудрялся постоянно приезжать чуть раньше назначенного времени, что давало ему возможность коротать время в баре. Будучи радушным хозяином, Ури относил оплату времяпрепровождения Роберта на свой представительский счет. Тем не менее, никогда, зная возможности гостя, не оставлял Стана одного у стойки.
Вот и сегодня они вдвоем вышли из-за стойки, и мы радостно обнялись. Встречу назначил я, следовательно, мне и предстояло объяснять ее цель. А целью было необходимое для меня вовлечение моих коллег в новую операцию. Мне поручили, во избежание прямых конфликтов с авиационной промышленностью США, аккуратно озвучить проект, в тот момент все еще разрабатываемый секретным НИИ в Саратове. Сделать это нужно было, естественно, на территории страны, заинтересованной в обладании технологией. Проекту необходимо было придать мировое звучание, что должно было предотвратить постоянные и, становящиеся все более и более настырными, попытки авиационных фирм США попросту «увести» изобретение. Надо заметить, что к тому времени попытки эти были в самом разгаре. Идея прямого выхода на заказчика, используя тактику тушения лесных пожаров (огонь тушат встречным огнем), была одобрена моим руководителем.
Наиболее верной территорией для начала проведения операции был Вашингтон. Наиболее соответствующими, для создания возможности прямого общения с представителями необходимых мне кругов в США, были эти двое людей. Фундамент для дружбы и доверия между нами был заложен, по местным понятиям, очень прочный – все трое хорошо заработали на Кувейтском конфликте 1991 года, внимание которому уделим чуть позже, в виде отдельной истории.
Я обрисовал партнерам ситуацию с «Летающей тарелкой», известной в России под названием «ЭКИП», и уже прошедшей первую стадию испытаний в Саратовском центре. Я объяснил, сославшись на отсутствие достаточного финансирования в России, возможную перспективу совместной с российскими учеными разработки проекта. Я объяснил, как я вижу стоящие перед нами задачи. Ури должен был обеспечить, пользуясь своими знакомствами в Государственном Департаменте США, политический резонанс, Стан – обеспечить прямой контакт с верхним эшелоном авиационной промышленности США, исходя из своего военно-морского авиационного прошлого. Я не поделился с ними моей миссией – обеспечением своевременного провала операции по сотрудничеству, хотя в то время еще даже не подозревал о всей грядущей усложненности мероприятия.
Обдумав ситуацию за легким ланчем, было принято решение неотлагательно начать зондирование почвы, и, попрощавшись с неколлегиально непьющим мистером Ури, мы с Робертом пошли пропустить по стаканчику вина, большим поклонником которого и в больших дозах он являлся.
Далее события развивались беспрецедентно.
Роберт, с подозрительностью, свойственной определенному типу людей, декалитром вина позже, выбрал правильного человека, и предложил партнерам встретиться с выдающимся членом англосаксонской команды «Локхида-Мартина» – мистером Эрвином Зальцманом. Позже я понял, что для Роберта, не являющегося большим почитателем приверженцев Стены Плача, выбор был не случаен – мистер Стан, проработав в России 2 года, не верил в возможность предлагаемого сотрудничества, хотя и давал проекту право на короткую жизнь.
На первой и последней с нами встрече, Зальцман, в аперитивной стадии обеда бурно отрицал какую-либо заинтересованность его фирмы в «ЭКИПе», в салатной стадии начал осторожно прощупывать стоимость входного билета в проект, в стадии десерта, ничтоже сумнящеся объявил, что по его мнению, это провокация, и скорее всего, его фирма будет, наверное, судить кого-то из сидящих за столом. После чего ретировался со словами: «Надеюсь, я не участвую в оплате этой попойки!», выразительно посмотрев на Роберта, который к этому времени, чувствуя фиаско, плюс возможность оказаться в роли ответчика, заканчивал пятую бутылку неплохого калифорнийского вина. Пробурчав:
- «Локхид-Мартин» стал на тропу войны, - Роберт встал, и, покачиваясь, направился в сторону бара.
В связи с неправильным отношением к ситуации, из операции, по нашему обоюдному с Ури решению, мистер Стан был временно выведен.
«Почетный посол, отменяя все предыдущие договоренности, любезно принимает Ваше приглашение отобедать»
Укстон
Далее, по совершенно загадочным в тот момент для меня мотивам, Ури ввел в операцию Рэя (как оказалось в дальнейшем - незначительного агента иранской разведки). Брат Рэя вдохновенно импровизировал в операционной военно-морского госпиталя США, предназначенной для обслуживания высшего командного состава. Сам же Ури через некоторое время вышел из операции, в связи с переводом, по неосновной службе, в одну из бывших соцстран.
Пухлый и волосатый весельчак Рэй - аферист по натуре, имел довольно своеобразное хобби. Он постоянно боролся с той, либо иной компанией за отмену оплаты выставленного счета. Борьба велась по следующему сценарию – «ваша реклама обещала «true voice» (истинный голос), - втолковывал Рэй телефонной компании, - а я не узнал собственную мать, и потратил более получаса на выяснение личности собеседника, потому-то и не собираюсь оплачивать 150 долларов, начисленные вашей компанией за этот разговор с Лондоном».
Довольно часто Рэя сопровождала очаровательно-неопрятная молодая жена - миссис Айнуш. Жил в Штатах и брат Айнуш - ребенок лет тридцати, обернутый в золотые цепи и браслеты, ничем не занимающийся, и каждые выходные пугающий маму, в случае отказа выдать несколько сот долларов, сиюминутной женитьбой на иноверке. Мать Айнуш - дородная иранка, постоянно рассказывающая грустные истории о потерянных, с уходом Шаха, нефтеналивных танкерах, не чаяла души в детях. Кроме того, да простит меня Аллах, ее гадания на кофейной гуще давали совершенно не сбывающиеся предсказания.
В доме Айнуш всегда царило чувство взаимовыручки и чисто восточное, огромное уважение к старшим по возрасту. Входящего в дом встречал запах потрясающего кофе. Все это делало приятной необходимость проводить с ними 2-3 часа. В это время Рэй и Айнуш сдавали на руки бабуле ее трехлетнюю копию. Процедура, как правило, несколько отягощалась обедом, прерываемым извинениями за отсутствие кухарки и настойчивым ожиданием хозяйки признания ее, напрочь отсутствующих, кулинарных способностей.
Обладая сверхъестественной работоспособностью в области выстраивания иллюзий, Рэй продавал их затем доверчивым состоятельным незнакомцам – это был его основной вид заработка. Четко усвоив правило семьи жены – мужчине постоянно работать неудобно, Рэй подрабатывал 2-3 вечера в неделю в баре гостиницы «Marriot», где собирался цвет государственной машины США на всякого рода конференции. Всегда имеющий в наличии отличного качества шутку, Рэй завязывал нужные знакомства с уставшими участниками конференций, как правило, возраста 33-35 лет, исполняя таким образом свою основную миссию в США. Благодаря сложившимся между нами дружескими отношениям я как-то получил от него, в виде курьезного презента, полный список участников конференции по координации действий State Department, US NAVY и Special Forces, их отделов и должностей, с адресами, телефонами и электронной почтой.
Все время нашего общения Рэй пытался усвоить основное назначение «летающей тарелки» и трагически прозрачно не хотел понимать всю прогрессивность изобретения, сетуя на отсутствие консультанта.
И одним зимним вечером мне стали ясны и стратегия Ури, и роль Рэя, приехавшего ко мне в номер с найденным им консультантом – временно отставным представителем дипломатической элиты Вашингтона, послом Джимом Укстоном.
Посол оказался слегка помятого вида пожилым мужчиной, одетым в короткую дубленку, почему-то с застежкой с левой стороны. Наряд дополняли огромные варежки и летние туфли, несущие на себе слой реагента, достаточный для обработки небольшого дворика. Далее взгляду представали неоднородного цвета, в области ширинки, брюки. Сняв верхнюю одежду, Джим сбросил и обильно посыпанный перхотью пиджак, из кармана которого застенчиво выглядывал несвежий, но безукоризненно заправленный платочек, вынул изо рта трубку с почти откусанным мундштуком, пригладил жаждущие парикмахерской ласки и шампуня волосы, и обаятельно улыбнувшись мне, изрек, подчеркнуто четко выговаривая каждое слово:
– Почетный посол Джим Укстон, отменяя все предыдущие договоренности, любезно принимает Ваше приглашение отобедать.
Потягивая предложенный мною виски, Укстон сделал чрезвычайно краткий экскурс в свою довольно запутанную, и вряд ли кому доподлинно известную биографию. Отец Укстона принимал участие в создании ВВС США, был личным другом Трумэна, и души не чаял в единственном сыне. Этим и объяснялись – афроамериканская и горячо любимая няня, элитная школа с обязательным конем и конюхом, Стэнфордский Университет, женитьба на дочери известного дипломата, Государственный Департамент США, должность в посольстве в одной из стран Азии и, наконец, должность посла на континенте ebony. Основное жизненное кредо Джима – во всем находить развлекательный момент.
К моменту нашей встречи кредо было слегка надломлено. Причиной тому были неудачный развод с третьей по счету супругой (молодой фурией, бывшей секретаршей и, естественно, не самой оригинальной партией для дипломата его ранга), финансовый крах, последовавший после развода, и, как результат, временная потеря всех привилегий сотрудника Госдепа.
Но остались – море знакомств в высшем эшелоне власти, невзирая на чуждую по духу правящую демократическую администрацию, глубоко сочувствующие представители республиканского крыла, и океан симпатий со стороны бывших коллег. Это позволяло Джиму выделывать сложнейшие пируэты на льду корпоративно-политических отношений. Кроме того, Укстон плескался, иногда игнорируя буйки, в полноводной реке уважения владельцев самых респектабельных питейных заведений Джоржтауна.
В одной из уютных гостиниц этой части Вашингтона - «Georgetown Sweets» и проживал в своем постоянном номере я. Гостиница эта являлась приютом разного рода военных делегаций, сверженных диктаторов, и «просто» дипломатов. Персонал был вышколен и очень дружелюбен, чистота поддерживалась 25 часов в сутки, а дежурный администратор мог работать управляющим школы по подготовке обслуживающего персонала для Букингемского дворца.
Прикоснувшись ко мне трехдневной щетиной, в качестве выражения глубокой симпатии и, безапелляционно заказав виски с тремя кусочками льда, «почетный посол» проследовал в ванну моего номера, не удостоив меня вопросом о легитимности задуманного им мероприятия. Вопрос о возможности использовать что-то из моего гардероба, благо наши размеры почти совпадали, меня уже мало удивил, а просьба поставить стакан с виски на столик в ванной, желательно до начала планируемой послом тело-стирочной процедуры, показалась просто уже обыденной.
С этого дня и началась моя многолетняя дружба с Укстоном. Человеком, с уникальной способностью «открывать» любые двери в государственном и корпоративном аппаратах США. Дружба эта была круто замешана на виски, личных симпатиях, и беззастенчивом использовании взаимных возможностей...
Умение ненавязчиво направлять беседу в нужную колею, тактично обучать употребляемым в определенных кругах лингвистическим оборотам и этикету общения с представителями власти, бесподобное чувство юмора, в довольно короткий срок сделали меня его вечным поклонником.
Полное отсутствие какой-либо лояльности со стороны Джима подразумевалось. Представляя меня, на устроенных им же серьезнейших встречах, Укстон не изменял хорошо продуманному экспромту-остроте:
- Скорее всего, у Дэвида в шкафу пылится мундир офицера КГБ, но я вижу, что ему больше по вкусу «Эдди Бауэр»..., – и это поражало две цели – все были предупреждены, но и, одновременно, успокоены.
В девяноста случаях из ста эта концепция срабатывала. В оставшихся же десяти, Джиму приходилось проходить 4-5 часовые собеседования с дознавателями из ФБР, находить у себя в карманах 25 центов и подтягивать меня к телефону, как правило, в общественном месте, дабы я оставил сообщение, в котором выражал свою готовность ответить на любые вопросы этих дознавателей. Затем все это уходило в предание.
«План работы был принят Советом Директоров, и карусель завертелась»
Будучи посвященным Рэем в подробности операции «ЭКИП», Укстон приехал ко мне в номер уже с готовым планом действий. По мнению Джима, для проведения презентации «ЭКИПа» в Вашингтоне, необходимы были крепкая вашингтонская юридическая контора, и, зарегистрированная этой конторой, наша фирма, членом которой Укстон становился автоматически, как носитель идеи.
Фирма была создана, и названа «Ренессанс». Рэй, Роберт, Укстон, представитель юридической фирмы и я составили рабочую группу. Юристом, ведущим дела «Ренессанса», был назначен поджарый, симпатичный, ярко-рыжий ирландец, недавно ставший младшим партнером владельцев юридической фирмы - оригинал Фил (по странной случайности, Фил оказался сыном бывшего директора Европейского Отделения ЦРУ).
В рабочую группу, усилиями Укстона, вошли также и отставные представители военных сил и бывших администраций США. ВВС были представлены адмиралом в отставке Джеком Вашелье, невысокого роста подвижным брюнетом, а поддержку сухопутными силами обеспечивал генерал Билл Кук, отличившийся как в военной компании 1944 года, так и в развитии бойскаутовского движения в США. Билл был громадный техасец, лет 72-х, сохранивший чувство юмора и замедленность ковбоев. Финансировали его деятельность в Вашингтоне магнаты, братья Хасс, сыгравшие несколько лет назад злую шутку с биржевыми ценами на золото и серебро. Каждый вторник один из братьев звонил генералу, и тот пересказывал содержание последних номеров Washington Post, чем очень радовал спонсоров.
Отношения с правящей партией решено было доверить экс-министру труда - Глену Стиншесу. Стиншес был образцом незапоминающегося человека. До вхождения в рабочую группу Укстон трижды знакомил нас, и только предложение Стиншеса, сделанное на русском языке «… попить водка» заставило меня зафиксировать его донельзя серую внешность. Общий возраст рабочей группы перевалил за три века, но это не мешало ей успешно функционировать.
На первом же заседании Совета Директоров, кроме принятия плана действий, Джим вынес на повестку дня и вопрос о необходимости финансовых взносов, со стороны участников рабочей группы, на поддержание дорогостоящей ланчо-обеденной процедуры, столь важной для придания нашему начинанию статуса «горячей Вашингтонской новости». Сделано это было не столько из-за финансовых затруднений, сколько из-за желания Укстона не зависеть от меня материально.
Однако надежды дипломата не сбылись. Юрист Фил тут же передал согласие его фирмы работать на условиях pro-bonо, генерал Кук уснул в этот момент прений и, уважая возраст, его не будили, пока он сам не встрепенулся во время принятия Советом резолюции и напомнил, что время ланча проходит. Адмирал Вашелье оказался беззаветно предан теще, переданной на попечение в дорогостоящий дом для престарелых граждан, и выделил на расходы фирмы тысячу долларов, оговорив выплату суммы в 5 траншей. Экс-министр труда ограничился приглашением всех присутствующих в свой загородный дом, на ноябрьское празднование Дня Благодарения, который, по давней американской традиции празднуют только с семьей. Укстон было возразил, что за окном март, но экс-министр был непоколебим. Рэй поддержал Джима, добившись при этом автомтического исключения из группы потенциальных спонсоров. Все погрузились в расчеты необходимого финансирования. После окончания ошеломляющих по размерам расчетов, предоставленных Укстоном и подготовленных Рэем, в финансировании Укстону и Рэю было отказано. Ланчи решено было проводить на немецкий счет, что подразумевало оплату мною возлияний посла, составляющих наиболее дорогую часть всех ланчей.
План работы был одобрен и принят Советом Директоров. И карусель завертелась.
«Жукова знаю, двух других – не узнаю».
Укстон
В мире человек десять знали, да и знают по сей день, об истинной деятельности Шефа. После моего возвращения из командировки отставные зубры КГБ, принявшие меня в лоно своей, растерзанной временем, банной общины, так и не смогли найти даже следов его существования. Не было бывшего личного секретаря и начальника личной охраны, любимого Йосифом Виссарионовичем, писателя-казака. Не было и выпускника Высшей дипломатической школы, при МИД СССР, бессменно возглавлявшего единственный, в системе разведок, «Отряд специалистов по подготовке и созданию условий политико-экономической нестабильности в капиталистических странах» - «ОСПЭН».
Тамада нашего банного коллектива, Голубев, умница и хитрец (в кругу близких друзей - Голубь), приложил все свои недюжинные возможности и все свое любопытство, но вычислить Шефа не смог даже он.
Общеизвестными поприщами таланта Шефа считались мир литературы и кино, в которых он проходил как сценарист двух эпических полотен, созданных по романам его бывшего подопечного, автор нескольких новелл, и муж писательницы-красавицы, дочери загубленного им в ГУЛАГе московского мэтра литературы.
В Москве в тот момент начали подыскивать кандидатуры для участия в презентации «ЭКИПА» на территории США. То ли желая проверить мои возможности, то ли из старческого дурачества, мой Шеф решил стать одной из кандидатур.
Официальные отношения Шефа с Госдепом США в то время были слегка испорчены. Шеф слишком рьяно желал получить, в качестве подарка, оборудованный по спецзаказу фирмой O’GARA, «Кадиллак», принадлежавший покидающему страну послу США, господину Эйбу Фартману. «Кадиллак» Шеф все же получил, невзирая на полное отсутствие подобного желания у посла и его покорвителей из Госдепа. Таким образом, вариант получения въездной визы для Шефа был квелый.
Но, одним из душных летних вашингтонских дней, скорее исполняя долг, нежели надеясь на чудо, на балконе моего номера я показал Укстону слегка затемненный факс, на котором были изображены три человека: маршалы Жуков, Устинов, и - Шеф. Жирная стрелка, нарисованная одним из гениев, передававших факс, указывала на Шефа, и несла информацию – Ваш партнер.
Укстон, пристально вглядываясь в изображения, выпил два бокала пива, ушел с факсом и, появившись к 17:00, времени, позволявшему начать употребление виски, изрек: «Жукова знаю, двух других – не узнаю». Меня так и подмывало спросить: «И никто не узнает?», но я сдержался.
- К слову, один из людей на фото – маршал Устинов,- заметил я. Но Укстон не отреагировал. Это молчание означало, что Шефа не знают. Что связь между различными отделами одной организации была нарушена. И что у Шефа появился шанс.
Факс в моем офисе откашливал страницы «ценных» сведений, фрагменты «чертежей», вырезки из газет, и все, что, после цензуры Шефа там и, по мнению Джима здесь, было необходимо для достижения цели – создания заинтересованности в сотрудничестве, что, в свою очередь, подразумевало получение въездных виз членами российской делегации. Самым волнительным для меня был момент, когда факс выкашлял личные данные Шефа. Трудно было поверить, но Шеф пользовался своим настоящим, т.е. известным мне, именем. Одна из попутных и важнейших целей операции - официальность общения с Шефом, тоже была достигнута.
Генерал Кук еженедельно требовал отчета о состоянии проекта – причем отчитываться почему-то приходилось в одном из элитных клубов Вашингтона «Army and Navy Club», и почему-то во время ланча. Со своей стороны, генерал радовал нас с Джимом, естественно сопровождавшим меня на эти отчеты, воспоминаниями полувековой давности, в которых просматривалась легкая потеря ориентации во времени, и терминах воздухоплавания.
Вашелье, четко соблюдая график траншей, появился дважды за лето, и предложил разработать маршрут посещения Пентагона для ожидаемых гостей. Экс-министр труда вел постоянные переговоры с какими-то членами какого-то комитета, которых обещал представить в конце августа. Учитывая, что лето в Вашингтоне - время отпусков, было ясно, что пока все идет по плану. В Москву шли, в виде факсов, отчеты о проделанной работе, и не по факсу – мои просьбы о пересмотре решения о приезде Шефа.
Такого пересмотра не последовало.
«Узнавай, как долго придется
быть в госпитале после удаления геморроя»
Шеф
Джим провел первые осторожные консультации с давним другом и коллегой Пинксом (рабочее прозвище великолепного специалиста по России в отставке – Уильяма Пинкстона), служащего в фонде по работе с русскими финансово-прачечными структурами, и возглавляемого с недавнего времени упомянутым выше послом Эйбом Фартманом.
Результаты были неутешительными. В московском посольстве поменялись представители, отвечающие за безопасность, друзья из Госдепа вышли на пенсию и, что самое главное - времена изменились. Если первые два аргумента произвели на Джима впечатление, то третий – только раззадорил его. Подключив к процессу Стиншеса, Укстон начал обход коллег, друзей и учеников. Фил написал письмо от фирмы, с просьбой посодействовать процессу обмена прогрессивными идеями. Кук и Вашелье написали письма поддержки в Госдеп. Укстон, на своем неизвестно как уцелевшем именном бланке со следами трубочного табака (которые, однако, не были видны при передаче письма посредством факсимиле), на одном дыхании набросал послание недавно занявшему пост Фартмана в Посольстве США в Москве - коллеге.
Послание начиналось диковинным в то время для меня оборотом «В свете посланных нам Богом позитивных перемен в отношениях с…» и заканчивалось оборотом, позже применяемом мною неоднократно – «… на соответствующем моему положению уровне обращаюсь к Вам лично…».
В конце августа дело Шефа, вместе с делами двух его будущих попутчиков, были доставлены для рассмотрения в желтое здание на Садовом Кольце. Через неделю позвонил Шеф:
- Узнавай, как долго мне придется быть в госпитале после удаления геморроя.
Тем временем я ознакомился с попутчиками Шефа. Сначала один из них был представлен, как генерал Лушин, директор номерного подмосковного завода. Другой – как любимый ученик отца космонавтики Королева и известный член какой-то спортивной федерации. И, если легенда второго сохранилась неизменной, то после замечания Стиншеса о личном знакомстве с генералом Лушиным (вот тогда-то я окончательно убедился в том, что Стиншес довольно неплохо владеет русским языком), пришел объяснительный факс:
- «… и поскольку должность, занимаемая нашим коллегой - Генеральный директор, то все зовут его «генералом», что и имелось в виду.»
Кроме того пришло известие о том, что Лушин является отпрыском знаменитого рода, ведущего свое начало от всемирно почитаемого поэта …». Естественно, этот момент Стиншес опровергнуть не мог.
Рэй тоже не сидел без дела и, по указанию Джима, начал переговоры о возможном поселении гостей в столь любимом Укстоном, по причине бесплатного ланч-буфета при покупке коктейля либо пива, отеле «Mayflower». Оригинал Фил, видимо инструктируемый отцом и интересами своей фирмы в оплате уже выставленного ею счета, пытался сдержать шик Укстона. Фил упоминал все чаще и чаще о более предпочтительном и уютном загородном коттедже. Укстон же был непоколебим, и Рэй подписал, замечу, левой рукой, контракт с гостиницей. Затем были ангажированы зал для конференций, буфет в зале для конференций, бар в буфете зала для конференций и три официанта. Для встречи были заказаны лимузин от гостиницы и охрана от друзей Укстона.
Шеф, почувствовав момент, и решив закрепить положительную реакцию Госдепа США, задал Укстону вопрос о целесообразности предоставления уникальной кассеты с результатами не очень известных испытаний (несколькими годами позже, в Москве, я увидел эти, якобы неизвестные кадры, в свободном эфире). На Укстона это предложение произвело неизгладимое впечатление. В результате действий Укстона въездные визы были получены и дата приезда утверждена. Билеты «в» и «из» были мною куплены и отправлены. К великому огорчению Укстона, был снят загородный коттедж. Причиной тому послужил вежливый отказ администрации «Mayflower», обоснованный неожиданно возникшей необходимостью полностью сдать гостиницу в аренду участникам слета лучших работников McDonalds. При этом Укстону вручили подарок, который должен был скрасить горечь разлуки с бесплатным ланчем - бутылку отличного виски. Нелестными эпитетами в адрес отца Фила были заполнены последующие 10 минут, потребовавшиеся для перехода в буфет заведения. Я позже, ввиду необходимости забрать ранее подписанные документы, заехал в гостиницу и, к моему неудивлению, не обнаружил никаких следов слета «гигантов мысли», из-за которого нам отказали в аренде. Укстон был прав, негодуя по поводу действий Фила и его отца. Чуть позже и я разделил чувства посла.
В результате, в городке, состоявшем из коттеджей, были сняты два домика. Один предназначался для гостей, второй – для нас с Укстоном. Джим великодушно, в глубине души желая иметь рядом доверенного переводчика, решил пригласить Роберта на вечер, посвященный приезду гостей, на планируемую пресс-конференцию и предложил вновь ввести его в игру. Предложение было принято.
В разгаре была необычно знойная Вашингтонская осень...
«Александр, Вы герой этой пьесы, но писал ее я, и потому не стоит портить ее юродством».
Шеф
Октябрьский день приезда отцов «ЭКИПа» был на редкость душным. Казалось, лето не собирается покидать Вашингтон. Вечера были все еще по-летнему теплые, а утром летний костюм приятно холодил.
Забравшись в арендованный по такому случаю «Кадиллак», мы с Укстоном, не торопясь, покатили в сторону Дуласского аэропорта. Тихий шум кондиционера, приятный запах табака, раскуриваемого в трубке Джимом, легкая рябь, поднимающаяся над полотном дороги, и чувство выполненной, пусть даже частично, миссии, создали атмосферу расслабленности.
Это приятное и редко доступное философское состояние было прервано звонком юриста Фила. Нам сообщали, что по непонятной причине самолет прибыл на час раньше положенного времени, благо Фил и Стиншес по «счастливой случайности» оказались в аэропорту, и смогли, по факсимильной копии (!), опознать шефа.
Расклад явно был не в мою пользу. Укстон, не удивившись, покачал головой и посетовал на время, потерянное на покупку забытого им в номере табака(!). Мда-а.
Приехав, наконец, в аэропорт, я застал мирно беседующих гостей с меховыми шапками в руках и чемоданами на парапете. Фил, сославшись на встречу с клиентом, удрал с поля начинаемого мною боя. В спешке он забыл прихватить свою переводчицу. Извинившись, Стиншес взял с собой переводчицу, Джима и уехал.
Позже свой отъезд Стиншес объяснил тем, что долго не говорил на русском языке, и с непривычки устал. Укстона же прихватил, дабы не заблудиться на пути к прибежищу гостей.
Мы обнялись. Шеф, ударив модным треухом об асфальт, изрек:
- Ну дают! Никогда не думал, что меня сюда пустят. А тебя твои визави, обошли на повороте, сынок. Правда, весь самолет возмущался укороченным завтраком. Ну, принимай гостей, - и начал знакомить меня с попутчиками.
Любимый ученик отца космонавтики, 62-х летний Дубков, был детиной двухметрового роста, с руками-крюками, глазами-смородинками, и явно в состоянии поиска женского общества, исходя из взглядов, которыми он одаривал переводчицу Фила. Позже я понял, что в этом состоянии он находился постоянно.
Генеральный, брюнет 55 лет, был скромен, невысок, сухощав, передвигался рывками, много курил и явно претендовал на прозвище «Дерганый». Сетуя на усталость, он предложил:
- Хорошо бы быстренько перекусить, промочить горло и спать. Завтра тяжелый день. Поскольку на дворе стоял полдень, то вторая часть программы под названием «спать» была гораздо менее ясна, нежели первая.
Затолкав в машину багаж и Дубкова, мы отправились к месту, где предложено было проживать основным участникам начавшегося спектакля под названием - «ЭКИП» в США. Будучи серьезным поклонником хороших автомобилей, Шеф не переставая вздыхал, когда мимо проносились блистающие в лучах, не по-осеннему яркого солнца, пышные «Линкольны», полные собственного достоинства «Кадиллаки», и строгие «Олдсмобили». Лушин, видимо поддерживая установку, полученную при отправке в заграничную командировку когда-то на Родине от коллег Шефа, незлобно прерывал восторженные возгласы комментариями типа: «У нас бы такие дороги, так и «копейка» бы смотрелась не хуже!». Отношения Шефа и Генерального явно оставляли желать лучшего, что и определила последовавшая в ответ фраза Шефа: «Александр, Вы герой этой пьесы, но писал ее я, и потому не стоит портить ее юродством».
Благополучно, с точки зрения Стиншеса, т.е. слегка позже него, мы подъехали к месту нашего длительного (как мы думали) пребывания. На пороге коттеджа, в котором первоначально предполагалось расположить гостей, в кресле-качалке, с трубкой в одной руке и стаканом пива в другой, восседал Джим, давая мне понять, что по каким-то причинам произошла рокировка. Было бы очень невежливо начинать дискуссию и, подхватив баул Шефа, я начал показывать гостям их домик.
Объяснив всем, что геморрой, мучающий его, и заставляющий по 5-6 раз за ночь бегать в туалет, не даст им выспаться, Шеф забрал самую большую комнату, имевшую собственный туалет и душ. Поскрипывая зубами, Дубков осторожно вошел в меньшую комнату, прилег на узкую, предназначенную видимо для подростков, кровать, и тут же провалил ее. Лушин, похихикивая, улегся на идентичное ложе и, раскинув руки и ноги, процитировал: «…легко и просто людям маленького роста». На что Дубков, складывая осколки кораблекрушения, напомнил ему о преимуществах одноногих: «…на работу он не ходит и не надо сапога». Компания была дружна на редкость (любимый вариант Шефа – все против всех, но каждый за него).
Со свойственной Западу расторопностью была убрана поломанная кровать и взамен было принесено полуторное ложе, в результате размещения которого в комнате, Лушин оказался во втором ряду ложи-бенуар. Ему приходилось теперь протискиваться к своей койке в тридцатисантиметровом коридоре, создаваемом новым ложем Дубкова и окном.
Тем временем Укстон руководил подготовкой торжественного обеда. Никто лучше Укстона не умел правильно рассадить гостей, расслабить публику и внести отрезвляющее оживление в ряды пьющих. Укстона заботили два вопроса: количество спиртного и его марка. Вопросы еды мало волновали приверженца англосакской культуры – холодильник пуст, если в нем нет много пива и завален едой, если в нем есть маленький кусок Чеддера. Учитывая культурные различия британцев и славян, в области закуси, я позаботился о правильном соотношении еды и выпивки, чем вызвал недовольство Укстона. Тем не менее, на сервированном под его руководством банкетном столе все было в лучших традициях гурманов.
Приготовления были завершены, и гостей пригласили в банкетный зал на ужин, кульминационным моментом которого, по договоренности Укстона и Шефа, была презентация кассеты с не совсем рассекреченными кадрами испытаний. Спортсмен Дубков начал с пива и водки, перешел на пиво и виски, а затем на виски-straight. После часового марафона он сделал вывод – лучше водки виски нет, и вернулся к первоначальному рецепту. Только многолетний опыт общения с русской культурой пития позволил Укстону и его коллегам продолжать нормально общаться. Возвращенный в лоно проекта Роберт Стан увидел в спортсмене родственную душу. Они беседовали о превратностях космических экспериментов, сегодняшнем состоянии индустрии, находили общих знакомых в NASA и отчаянно набирались алкоголя, делая вид, что пытаются споить друг друга.
Лушин, забыв о предложенной им «спальной» части программы, после второго часа пиршества оттопырив мизинец, подпрыгивал перед Шефом и Джимом, желая соприкоснуться с ними рюмками и, одновременно удержать в состоянии баланса бутерброд с фирменным гусиным паштетом. Эта привязанность Лушина к паштету, по-моему, очень и очень взволновала Укстона, специально купившего свой любимый паштет в известном деликатесном гастрономе – Dean & De Luca.
Шеф, честно выпив один, но полный до краев тонкий стакан водки, налегал на морепродукты, не обращая внимания на нетерпеливые взгляды Укстона. Общаться Шеф готов не был, английский язык знал слабо, да и уровень гостей, по его меркам, был не силен. Задавая мне вопросы, о «назначении» того или иного из присутствующих, он, как я понял позже, выстраивал схему наиболее безопасного взрыва бомбы – сюрприза. И вот этот момент наступил. Шеф поднял бокал, в котором нагло шипел боржоми, попросил тишины и произнес речь, которую стоит изложить дословно.
«Уважаемые дамы и господа (дам представляли стоящие в углах зала официантки, таким образом господ отнесли к несколько отличному, от занимаемого ими на социальной лестнице уровню)!
Не могу не отметить главную особенность столь изысканного вечера – сегодняшнее взаимопонимание еще вчера инакомыслящих сторон. Это черта нового времени, господа! Разрушенные стены, угробленные отрасли промышленности, попытки привить свое, абсолютно новое для страны и, возможно не лучшее, мировоззрение – не самое легкое начало отношений, но мы достойно проходим через эти моменты, с пониманием позиций друг друга, и для достижения этого понимания мы взяли на вооружение рекомендуемые Западом тактики и стратегии. Теперь наша промышленность оживает, наши стратегические инвестиции оправдали себя, мы заняли прочные позиции на многих мировых рынках, наша наука вновь выходит на заслуженно занимаемые передовые позиции в мире. Наш визит – доказательство тому. Посему, уважаемый господин Укстон, вместо никчемной кассеты, мы изыскали возможность представить Вам непосредственных разработчиков наиболее важных узлов столь интересующей Вас летательной конструкции. Еще раз, огромнейшее спасибо за прием! Peace!».
Бокал Укстона жалобно зазвенел. Стиншес начал ковырять паркет носком видавшего виды ботинка, специально одеваемого под смокинг. Адмирал Вашелье зачем-то выразительно посмотрел на проснувшегося от столь громкой тишины генерала Кука, произнесшего, вероятно со сна, и пытаясь уверить, что находится в теме, абсолютно неуместную, но уникальную по своей логике фразу:
– Если у вас есть вертолет, вам необходимо, как минимум, горючее, чтобы взлететь! Симпатяга Фил выхватил движением, достойным агента 007, мобильный телефон, и набрал номер, скорее всего, своего отца. Лишь известный хитрец мистер Стан, похлопав по плечу Дубкова, произнес:
– Такой большой парень должен знать больше, чем строение узла!
Увы, Дубков не знал и этого, но в то время об этом был осведомлен лишь Шеф. Прочувствовав затянувшееся молчание, да и выполнив алкогольно-пищевой норматив, сославшись на усталость, гости из России скомкано быстро ушли отдыхать. Их примеру последовали и Кук с Вашелье, а в нашем домике разгоралась коррида.
Стиншес клеймил Укстона за доверчивость, вспоминая свеже-невыполненные русскими обязательства по ленд-лизу. Джим косил на меня взглядом взбешенной лошади, и даже Роберт Стан по-восточному цокал языком, что точно отнести к отсутствию кассеты, разливающего вино официанта, или к насмешке над Укстоном – в тот момент было сложно.
Все одновременно посмотрели на меня. Понимая, что если Генеральный и тянет на разработчика чего-то, и сможет это «чего-то» начертить, то о роли спортсмена стоило быстро подумать, я, несколько минут поразмыслив, выдал сентенцию, стоившую мне многих нелицеприятных бесед с моими партнерами (впоследствии ставшими бывшими).
Сентенция же сводилась к присутствию более предпочтительной, по моему искреннему убеждению, возможности увидеть на доске эскизы аппарата и его составляющих, и услышать комментарии к ним директора испытательного завода, подкрепленные мнением ученика Королева, пусть даже сменившего амплуа, нежели просмотр десятиминутного фильма.
На удивление, меня поддержали. Борец за правильно юридически оформленные отношения, особенно после недавнего сближения с Дубковым, Роберт, предложил, для закрепления обязательств сторон, подписать Договор об Обязанностях с российскими гостями и Договор о Неразглашении со всеми участниками завтрашней конференции, учитывая столь высокий уровень конфиденциальности предлагаемой на их суд информации. Фил согласился, и обещал образцы договоров принести завтра до начала конференции.
Почувствовав давно забытый вкус общения, Роберт обратился к Джиму, желая разделить с ним воспоминания о чудесных студенческих годах, проведенных в стенах престижного Стэнфорда. Джим воодушевленно начал перечислять названия кафе и ресторанчиков, где он обожал потягивать пиво и где, в основном проводил время лекций. Все более и более мрачневший Роберт прошипел:
- У меня не было возможности питаться в этих заведениях!
- Я в них только пил, - заводил Роберта Джим.
Налив себе полстакана виски, и медленно выпив его, Роберт изрек:
- Это хамство, что такие бездари пробирались в Госдеп, а мы (эти неизвестные мы), шли служить. Ты политический номинант! Твой отец, son of a bitch, купил тебе должность!
Покачиваясь в кресле с бокалом виски в руке, Укстон хладнокровно заметил:
– И да благословит Господь душу его!
Каким чудом я успел, уже в движении, перехватить Стана, закатавшего рукава, и с рыком бросившегося на Укстона, не имею понятия. Через десять минут Роберт покинул нас, и появился вновь лишь спустя месяц.
Вечер удался на славу (Шефа)!
«Джим, не прерывая беседы, погрозил мне пальцем, и с видом решившегося прыгнуть парашютиста, извинившись перед Шефом
и его очаровательной спутницей, подошел к столу и взял свою именную акцию»
Совершив утреннее омовение под названием «walking through the mist» (прогулка сквозь водяную пыль), Укстон попивал кофе с апельсином, и вкусно дымил трубкой. Рядом сидел Шеф. Грузный огромный мужик, с редкими седыми волосами и умнейшими, выцветшими от времени, голубыми глазами. Пиджак был весь в пепле от практически не вынимаемой изо рта сигареты. Беседа предполагала расстановку ударений на регламенте пресс-конференции, которая должна была начаться в 11:00.
Шеф общался со мной и Укстоном, недовольно поглядывая на Дубкова, осушающего утренний стакан водки, и Генерального, пытающегося стащить у Укстона дольку апельсина. Надо заметить, что отношения этих двух людей, Укстона и Лушина, не задались с самого начала - т.е., с паштета. Это, кстати, сказалось на дальнейшей судьбе Александра.
Согласно договоренности, все участники операции, включая гостей из России, до начала презентации должны были получить именные акции компании «Ренессанс». Ваш покорный слуга сидел во главе стола и подписывал акции, внутренне содрогаясь от последствий ожидаемого им скандала. Как в детстве к Деду Морозу за подарками, в очереди за получением акций стояли довольно солидные, по вашингтонским понятиям, люди. Вручение каждой акции сопровождалось крепким рукопожатием и ремаркой типа:
-It’s a pleasure to work with you!
Отходя от стола, получивший акцию участник чувствовал себя новоиспеченным миллиардером. Спина выпрямлялась. В глазах появлялся блеск. Чинно занимая свое место, он понимающе подмигивал другим владельцам акций, и все улыбались.
Я посмотрел на Укстона – он стоял, отрешенно прислонившись к косяку двери. Укстон просчитывал шансы, все еще не забрав свою акцию. Скорее всего, благоразумие не одержит верх, решил я, зная Укстона. Но допустить даже малейшую возможность его выхода из проекта я не имел права. Извинившись перед очередным соискателем звания новоиспеченного миллиардера, я подошел к Шефу, и объяснил мои тревоги. Шеф оценил ситуацию, и нежнейшим жестом уведя переводчицу у Фила, подошел к Укстону и затеял долгую и пустую дипломатическую беседу. Джим, не прерывая беседы, погрозил мне пальцем, и с видом решившегося прыгнуть парашютиста, извинившись перед Шефом и его очаровательной спутницей, подошел к столу и взял свою именную акцию.
Участники конференции съезжались четко по графику. Приглашенные представители СМИ брали интервью у Лушина, который, захлебываясь от восторга, описывал его вклад в программу «ЭКИП» и перемены на его заводе, введенные им лично. К моему удивлению, Лушин очень четко рассказал об испытаниях и о смещающихся плазменных двигателях, и о возникающих при их установке трудностях, и о преодолении последних. Слишком четко, судя по насторожившемуся Шефу, объяснил преимущества разработанного плазменного двигателя. И лишь на вопрос о планах на выпуск аппарата, с ехидцей промямлил что-то о допуске, и перевел вопрос на Дубкова. Дубков тут же сообщил о своих расхождениях с Королевым в вопросе размера ракетных двигателей будущего. Затем мудро объяснил, совершенно не заинтересовав слушателей, как это расхождение перевело его карьеру в спортивное русло. И лишь после этого поделился своим мнением о программе «ЭКИП». Дал понять, что его роль в проекте покрыта мраком конспирации и, откусив часть зажатого в руке во время всего интервью яблока, откланялся.
Пришел черед Шефа. Политическая подоплека приезда была освещена в течении первых десяти минут, историческая необходимость обмена полезной информацией и передовыми технологиями (ну надо же!) была темой вторых десяти минут речи, а затем, верный своему стилю – неожиданных изменений курса, Шеф предложил подписать материалы по конфиденциальности и проследовать в зал просмотра, где экран, предназначенный для просмотра кассеты уже был, под руководством Рэя, заменен школьной доской. Недоумевающие представители прессы бросились к Филу за объяснениями. Стиншес успокаивал ушедшего вчера раньше всех Вашелье, уже успевшего уже к этому времени сделать третий транш. Пишущий и показывающий народ шумел и краснел. Фил взял слово, и предложил компромисс:
– Если представители военных структур после проведения первой части презентации сочтут возможным пригласить прессу, то я возражать не буду.
Компромисс был принят. Пресса ушла питаться и запивать питание.
Избранные чинно проследовали в зал. Начиная конференцию, Укстон объявил всем что “…he was instrumental” в организации приезда дорогих гостей и созыва этой пресс-конференции - столь высокого уровня. Лушин тем временем подошел к доске и начал чертить какую-то схему. После десяти минут рисования Лушин попросил подойти Дубкова, посоветовался, и дорисовал подобие панциря черепахи, с несколькими дырами, на 4-х тараканьих ножках. Дубков одобрительно кивнул и гордо проследовал обратно на свое место.
Я взволнованно поглядел на Шефа. Но Шеф был поглощен беседой со сдержавшим свое обещание приехать помощником Президента США. Думаю, что они обсуждали вопросы, лишь отдаленно имеющие отношение к теме сегодняшней конференции. Лушин прокашлялся и начал выступление. Минут через пять представитель авиа-индустрии США поднялся с места, и, извинившись, попросил опускать детали, преподаваемые на первых курсах обучения в специализированных учебных заведениях. Шеф, Укстон и помощник Президента насторожились. Шеф - т.к. не понял замечания. Укстон и помощник – т.к. почувствовали что-то неладное. Лушин тем временем продолжал что-то дорисовывать и что-то горячо доказывать, смущая переводчика неясностью сказанного. Вероятно, в сказанном была и крупица новшества, ибо до конца презентации досидели все. Но отвечать на вопросы Лушин согласился только после перерыва.
Перерыв, естественно, был заполнен легким фуршетом. Укстон, на удивление, не проявлял своего обычного пристрастия к пиву. Шеф же, предчувствуя победу, налегал на салаты и красное вино. Все старались не говорить о деле, но удавалось это плохо. Подкрепившаяся ранее пресса приставала с вопросами, а участники конференции- «угадайки» разводили руками в ожидании отмашки Фила. Фил в это время пытался затащить меня в тихий уголок и выяснить время допуска в зал представителей прессы и телевидения, чему я успешно противостоял, не очень четко представляя результаты этого вторжения.
Находившийся поблизости и выглядевший несколько затравленно Лушин подошел ко мне. В глазах Генерального горел вопрос, который он и стеснялся и спешил, с учетом близкого окончания фуршета, задать:
- Дэйв, можно выпить? – и с чувством глубокого понимания - я разрешил.
Затем Укстон, посовещавшись с коллегами и, для вида, с Шефом, пригласил в зал прессу.
И шабаш демократической прессы начался.
«Дэвид, а сами Вы присутствовали при испытаниях?
Да, при испытаниях в аэродинамической трубе!»
Вторая часть пресс-конференции больше напоминала сдачу бездарным племянником ректора вступительных экзаменов в возглавляемый его дядей институт.
Лушин и Дубков потели у доски, а представители ВВС задавали наводящие вопросы.
- Вы считаете необходимым возможность двигателей смещаться для достижения плавных взлета, полета, остановки и изменения курса, а также, для достижения требуемой скорости?
- Да!!! - радостно ревели Лушин и Дубков.
- Считаете ли вы достаточной скорость порядка 8-10 Махов, для достижения временных параметров, обозначенных вами?
(перелет Москва - Лос-Анджелес, за 4 часа).
- Угу!!! - мычал дуэт.
- Разумно ли считать высоту в 100 км допустимой?
- Так точно, - голосили светилы.
Не забыли и меня.
- Дэвид, а Вы присутствовали при испытаниях?
- Да, в аэродинамической трубе.
Долго я буду помнить эту фразу!!!
- Видели ли Вы человека, пилота, выходящего из аппарата, презентуемого здесь сегодня?
- Да, но не отчетливо. Не имел допуска, как иностранец.
Тут радостно хмыкнул Шеф, о котором забыли все - он наслаждался результатами работы своих мозгов.
- Как Вы видите устройство пассажирской части аппарата? - американцы настойчиво избегали названий типа Летающая тарелка, ЭКИП или, на худой конец, самолет.
И тут Лушина понесло. Мы услышали про кабины для отдыха, душевые, полноценные офисы со всем необходимым оборудованием, теннисный корт и волейбольную площадку, бассейн, ресторан и курительные комнаты (Александр много курил и не хотел отказывать себе в удовольствии даже на 4 часа).
Народ возбудился. Стали требовать чертежи аппарата с размерами. После недолгого совещания с Дубковым Лушин лишь ограничился уведомлением:
– Конструкции имеет от 4 до 8 метров в диаметре, в зависимости от цели использования, чем еще больше взволновал и озадачил аудиторию. Затем, неожиданно даже для себя и явно от себя, гордо оглядевшись, выкрикнул, – и три этажа в высоту!
Дубков от изумления поломал лазерную указку. Шеф приподнялся и громко кашлянул. Представитель Национальной лаборатории резко вскинул брови. Лушин, осознав сказанное, выкрикнул еще громче и еще быстрее:
–...то есть три яруса! – и театрально поклонившись, вышел, давая понять, что часть конференции по названию «пресс» – окончена.
Пресса была довольна получением какой бы то ни было информации. Профессионалы, в принципе, убедились в рациональном зерне задумки и в частичной компетентности гостей. Идеология гостей, плана – русские знают, но молчат, плюс нежелание выглядеть полными олухами, плюс уверенность в наличии слабого звена в рядах гостей и сильного звена в рядах хозяев, позволяли им надеяться на возможный в ближайшем будущем «слив» информации, а значит и на - полный успех.
«Мой первый муж знал немного русский!»
Сюзанн
И были и слабое звено и сильное и «слив».
Сильное звено явилось в роли подруги жены Президента страны. Муж сильного звена немного знал русский, был военно-морским летчиком, и передал ей в пользование очень уютный коттедж, как ни странно - именно в нашем поселке. Звали сильное звено Сюзанн, для своих – Су.
Это была громоздкая блондинка лет 48-ми, немецкого разлива, зачем-то жеманная, и ненавязчиво дружелюбная. Су познакомилась с Дубковым в спорткомплексе, куда бедняга убегал с утренним коктейлем от всевидящего ока Шефа. Они вместе плавали. Су кормила любимого ученика Королева гренками с фисташковым маслом, дабы он не похудел, и поила апельсиновым соком, дабы он не ослабел.
Первый визит мнимые жертвы Амура нанесли нам с Джимом. Желая блеснуть приближенностью ко двору, Су перечисляла гостей, пришедших поздравить ее несколько недель назад с днем рождения. Дубков, влюблено смотрел на подругу, и от удовольствия, даже не понимая ни единого слова, радостно притопывал ногами в новых ботинках и елозил по тарелке белоснежной манжетой новой рубашки – обновки от Су. Укстон, со свойственным ему завлекающе-расслабляющим радушием питона, увидевшего жертву, поинтересовался:
- Многие из поздравлявших знали Вашего покойного супруга? Ибо многие из названных фамилий звучат знакомо по работе в Госдепе Тогда они были в ранге клерков, оформлявших на том либо ином этапе моей карьеры документы для заграничных командировок.
Ойкнув, Су сообщила, что муж жив. Они расстались, дабы дать друг другу достаточно свободного места (фраза, придуманная американскими психологами для желающих сексуально побеситься супругов). Я с вожделением перевел это на русский язык. Но спортсмен был непробиваем. Он ясно видел новые галстуки, костюмы, туфли, дорогие рестораны, карманные деньги. Бояться ему было нечего - он ничего не знал.
Почувствовав из пропитанного злорадством перевода посягательство на какое-то из достоинств его подруги - он было резко встал, собираясь покинуть не очень гостеприимный коттедж. В это время зашел на огонек Шеф и мягко, на хорошем немецком языке, попросил Су рассказать старику о условиях жизни в Белом Доме, и, на таком же немецком, Су радостно согласилась, подтвердив предположение Шефа о полном ее непрофессионализме. Меня Шеф попросил успокоить Укстона, чтобы не расстроить так здорово налаживающуюся дружбу народов. Это навело меня на мысль о продуманной роли, уготованной Шефом для спортсмена.
Джим еще разок проехался по поводу демократического правительственного набора, состоящего из лилипутов, лесбиянок, недотеп и лжецов в Белом Доме, хотя тогда Президент еще хорошо знал значение слов is и sex, в том числе и оральный.
К концу вечера Су не была уверена, с кем она хотела бы уйти. Шеф ее явно очаровал. Но мощь Дубкова … И она ушла с Дубковым, давая возможность нам с Шефом налиться чаем и поболтать. Укстон мирно дремал у камина.
«А наверху бегали олени и
жевали по-летнему зеленую траву»
Утром нового дня Джим иронически посматривал на меня, отказываясь объяснить причину своего, излишне бодрого, настроения. Шеф сделал постоянным обряд утреннего чаепития в нашем домике. Обряд включал в себя яичницу из шести яиц с беконом, апельсиновый сок и хрустящие гренки. Подозрительно глядя на Укстона, Шеф не выдержал, и спросил:
- Отчего месье не только пахнут, но и цветут?
Убедившись, что и я в неведении, Шеф засопел еще громче. И, отхлебнув сочка, предложил Укстону проехаться в Вашингтон на ознакомление с Белым Домом. Джим, еще вчера обещавший Шефу эту экскурсию, нахохлился и пробурчал, что у нас еще много дел, а постоянство местоположения Белого Дома он, Укстон, гарантирует. Стало ясно, что готовится акция. Но кто мог предположить, что акция нацелена на меня.
Широко улыбающийся Стиншес и изображающий улыбку Вашелье ворвались в гостиную, и с порога заявили, что нас ждут в закрытом Исследовательском Институте. Цель визита - определение реперных точек проекта. Лушин и Дубков собрались минут за двадцать, Шеф, сославшись на головную боль, остался дома, а меня Укстон ненавязчиво попросил поехать для более точного перевода.
Мы выехали на главную магистраль нашего тихого городка, и через четверть часа оказались перед железными воротами парка. Ворота открылись, и нашему взору предстала картина, достойная кисти Шишкина – на зеленых лужайках грациозно пощипывали травку олени, белочки перебегали с дерева на дерево, беспокоя мирно спящего красавца сенбернара, у небольшого фонтана утоляли жажду не ко времени сменившие шубки зайчата. Трудно было поверить что еще есть такие места в мегаполисах.
Нас же проводили к единственному зданию в этом раю – одноэтажному домику. Мы вошли в здание и, отдав морскому пехотинцу телефоны, фотоаппараты, часы и пищущие ручки, спустились вниз на лифте, нажав кнопку 3. Учитывая скорость лифта, мы спустились метров на 25. Затем Лушина и Дубкова увели, предложив мне подождать их в ближней комнате. Я выразил удивление, напомнив моим партнерам и сопровождающему нас сотруднику Института, что целью моего посещения было выполнение обязанностей переводчика. Затем, озадаченный обилием проводов и стендов в комнате, предложил переместиться в более уютное и менее секретное логово. Тут-то меня и ждал сюрприз.
Удивленно подняв брови, на отличном русском языке, ибо говорящий и был русским человеком, сопровождающий предложил мне внимательно осмотреться и высказать свое мнение о лаборатории. Я осмотрелся, по-моему, внимательно, и высказал предположение о слегка старомодном оборудовании. И все сразу стало ясно.
С пеной у рта бывший представитель нацменьшинств России начал доказывать, что он воссоздал аэродинамическую трубу (вот, что это было!) с точностью до полных пепельниц возле стенда. И моя реакция говорит о моем полном неведении, где я нахожусь (очень прозорливое замечание), что и ставит под сомнение самое реальность носимой мною информации.
Укстон был расстроен донельзя. Вашелье махнул рукой и начал прощаться. Я же гордо объяснил, что в Саратове аэродинамическая труба гораздо современнее и несколько иначе выглядит (в это же время, в другой лаборатории, Лушин говорил совершенно противоположные вещи, а Дубков все так же упорно молчал). Но земляк был неумолим. На мой вопрос о его участии в разработках подобного рода проектов, ученый презрительно хмыкнул и изрек:
- Закидавшие меня черными шарами на защите докторской, были больны этой дрянью!
Я понял – работал закон Мерфи, бутерброд вновь упал маслом вниз. Желчный дядя отыгрывался на мне за свои недополученные ежемесячно 55 рублей надбавки к зарплате, начисляемые за так и не полученную им докторскую степень. Выйдя из гостеприимного помещения, я столкнулся с понуро бредшими коллегами. Их познания также не впечатлили затаившихся под прекраснейшим парком экзаменаторов.
Дорога домой была скучна. Джим попросился в Вашингтон, вероятно, сообщить о серьезном сбое и о своем желании покинуть корабль. Стиншес уехал, не попрощавшись. Встретив нас у выхода из парка, Фил радостно повторял: «Я говорил папе – это невозможно, невозможно!». На шестом восклицании Укстон попросил Фила передать отцу соболезнования по поводу погибшего в его сыне мыслителя. Фил надулся и умолк.
И никто не мог предположить, что с трудом осознающий происходящее, упорно молчавший Дубков и есть наша (во всех смыслах) палочка-выручалочка.
Создавая необходимое супругу пространство и, одновременно создав свое, Су поверила Дубкову (особенно благодаря упорному молчанию о предмете споров), а вместе с Су поверила и пославшая ее высокопоставленная подруга. Укстон вернулся из Вашингтона сияющий, и с порога огласил весть о полной замене им команды, сопровождающей проект. От старой команды оставались лишь он и Фил. Вопрос о судьбе розданных ранее акций Укстон оставил без ответа.
Нас начали приглашать на встречи с конгрессменами. Водили по Белому Дому. Два раза в неделю кормили в хо-о-ороших ресторанах. Даже выбыв из членов команды, Стиншесу пришлось сдержать свое слово и пригласить всех на День Благодарения, где Лушин, приняв дозу, сел за старинный рояль и довольно профессионально сыграл несколько романсов, которые отменно пропел Дубков. Это заставило меня узнать у Шефа – из какой бродячей труппы будут экиповцы? Шеф улыбнулся и промолчал.
Затем Лушин пытался разобрать выносной двигатель центрального кондиционера, дабы слегка видоизменить его и получить что-то среднее между перетуум-мобиле и энергосберегающим агрегатом. К счастью, Укстон занял его чтением нот, любезно предоставленных обеспокоенной более состоянием воздухо-подающего агрегата, нежели фортепьяно, дочерью хозяина.
Мы прожигали жизнь и дыру в моей Вашингтонской репутации.
« Дэвид, я хотел бы Вам признаться!»
Лушин
Поскольку народ устал от галстуков, фуршетов и отсутствия результатов в виде финансирования либо предложения о сотрудничестве, не ожидаемых мною уже давно, к радости Шефа, я предложил съездить за город, в район Sugar Mounting. День был отменный. Мы все одели t-shirts (это в декабре-то), и понеслись.
У подножия Сахарной горы был потрясающий кусок природы, не тронутой со времен здравствования индейцев в естественных условиях. Лес спускался к огромным серым валунам, перекрывающим шумно бурлящий широченный ручей. Солнце играло в брызгах потоков, разбивающихся о валуны, и над ручьем стояла постоянная радуга. На валунах можно было загорать, думать, отдыхать, закусывать и пить, чем немедленно и занялись наши гости во главе с Робертом и Джимом.
Вот в такой райской обстановке Лушин, после очередного победного тоста Укстона, крепко взял меня за руку и потянул в лес, пришептывая:
- Дэвид, я хочу Вам признаться. Я – банкир!
Это уже было слишком, но Лушин не собирался останавливаться:
- Я недавно открыл свой банк в Москве, мне нужна кредитная линия. Миллионов, эдак, на пять. Возвращаю один к двум.
Я поинтересовался, в какую сторону, и банкир погас. Вероятно, недавно выданные Дубкову лавры не давали ему покоя. Он жаждал признания, и амплуа, в котором он мог бы его добиться, не имело значения.
А на следующий день мы пошли обменивать билеты Шефа, на ближайшую возможную дату вылета. Его миссия была выполнена, и рассчитываясь с ним за отсутствие обещанной кассеты, ему было предложено жестоким Филом отправиться домой 24 декабря – в Рождественскую ночь.
Погибли надежды на операцию по удалению столь надоевшего всем нам геморроя. Покупка «Кадиллака» на полученный за передачу know, но не how, гонорар, тоже временно отменялась. Пришлось ограничиться закупками женской и мужской одежды, и тортом, для празднования отвальной. Размеры торта явно не соответствовали количеству приглашенных людей, но Шефа это не смущало. Важно внимание, а водку принесут гости.
Но гости не принесли не только водку, но и самих себя. Посему размер торта оказался верен. Шеф посетовал на недружелюбие американских коллег. Заметил, что счастлив будет, встретить Новый Год с любимой женой. Жена разделила это мнение, в телефоном разговоре, хотя в доме царило железное правило – Шеф отдельно, котлеты отдельно. Посыпанные пеплом пиджаки не вызывали вожделения у Риммы Васильевны, как и, заканчивающийся последние 50 лет в четыре утра, рабочий день.
Шефа провожали все. Рэй с женой, Стиншес, Фил, Укстон, Лушин, Дубков с попутчицей Су, и я. В магазинчике, расположенном в аэропорту, мы купили подарки. Римме Васильевне духи Шанель №5 (от Стиншеса). В память о GM – оплетку на руль, от Фила. Свежий номер Washington Post, бесплатно лежащий на прилавке Аэорофлота, от Укстона. Бейсболку для рыбалки, с карманчиками для всяческих принадлежностей, от четы Рэя. И серьезный рыбацкий набор грузил, поплавков, наживок и крючков - сей любимой Шефом на рыбалке и в жизни атрибутики - от вашего покорного слуги.
Посадка была объявлена и, попрощавшись со всеми, Шеф во всеуслышание заявил:
– Не держи долго Лушина, ему пора домой.
Повернулся, и не оборачиваясь, пошел в самолет. Лушин отбивал нервную чечетку на ковровом полу аэропорта и жалобно улыбался, повторяя:
–Ну и шутник наш Никифор Никифорович, ха-ха-ха!
Но в глазах Фила, ответственного за принятие решений о времени отъезда гостей, уже вырисовывалась дата вылета оставшегося дуэта.
« - Dave, fair is fair, let your people go.
Let’s finish this embarrassment»
Укстон
Мы уже месяца два с половиной плыли в никуда. Дубков уже не хвастался новыми костюмами. Не часто уже нас навещала жертва сексуального раскола в семье полковника ВВС. Лушин вздрагивал при каждом звонке в дверь, живя по принципу – «...если завтра в поход». Укстон донельзя тяготился необходимостью ежедневно выглядеть презентабельно. Я банально устал. Но Новый, 1996 год наступал через три дня, и никто не собирался отправлять друзей домой, в Россию - все готовились к празднику.
Джим ехидно осведомился, собираюсь ли я ублажать милых моему сердцу, но не кошельку, гостей Новогодним вечером в дорогом ресторане, и воссоздам ли исконно русскую обстановку – елка, водка, икра и водка. Пришлось расстроить дипломата и предложить оригинальный вечер в «Beefsteak Charley» – заведении, напоминающем московский питательный комплекс - «Елки – Палки». Подобная Новогодняя программа не возбудила посла, и Укстон уехал в Вашингтон к сыну, а мы с Лушиным и Дубковым побрели в «Charley».
Там наливали, нелимитированно и бесплатно, разливное пиво без названия (home beer) и вино Sangria, при заказе горячего блюда. Там в стоимость этого же горячего блюда входили креветки, размер которых наводил на мысль о ловле их в запрещенный, из-за младого возраста, сезон. Входили в эту стоимость и салаты. Главной же бесплатной изюминкой было мороженое. Мороженое поливали шоколадом и посыпали орешками пяти видов. Особый шик вечеру придавал новогодний подарок администрации – термос.
Домой мы шли долго. Лушин все порывался увлажнить кустарники нашего городка, а Дубков напевал известные слова, неизвестно кому адресованные – «мне сверху видно всё, ты так и знай». Первое января 1996 года мы встретили в безрукавках и без успехов.
Следующим утром стало известно, что отлет коллег назначили на пятое января.
«Буду рад уделить Вам внимание в Москве» – Лушин
«Будешь в Москве – проходи мимо» – Дубков
Прощание было сухим, о чем свидетельствует цитата. Лушин получил в подарок несколько никчемных сувениров. Дубков же демонстративно отказался от каких-либо подарков. Выкинул на постель купленные нами ранее, для целей проведения конференции, костюм и рубашку (в связи с недостаточной презентабельностью привезенного Дубковым гардероба). И аккуратно, с любовью, Дубков сложил все подарки испарившейся в канун Новогодней ночи Су.
Когда мы с Укстоном, на парковочной площадке аэропорта, залезая в Порше, разрабатывали наши дальнейшие действия по сдаче коттеджей, ко мне подошли двое одинаковых парней и передали дипломат Дубкова со словами:
– Ваш друг забыл это. Вам это пригодится.
Позже, в кругу заинтригованных рассказом спортсмена друзей, Дубков повторял жуткую историю о том, как у него, на виду у всех пассажиров, вырвали дипломат, а его самого затолкнули в самолет. Версия явно попахивала провокацией. Но провал миссии по «тихому уводу ЭКИПА» был настолько успешен, что Шеф решил отмолчаться и только поинтересовался, что было в дипломате.
А в дипломате были 28 страниц, исписанных бисерным почерком Дубкова, с описанием наиболее, по мнению Лушина, возможных новшеств в основных узлах «ЭКИПА». Еще раз удостоверившись, посредством общения с Шефом, благо это было теперь возможно официально, в некомпетентности Лушина, я передал дипломат Укстону, и он уехал с ним в Вашингтон.
В ноябрьском номере 1997 года, в «Washington Post» была опубликована статья с описанием нового типа самолета, выходящего с конвейера Боинга в начале следующего, 1998 года. «Новый тип» до боли напоминал Лушинскую, экзальтированную, версию «ЭКИПа».
Однако ни в 1998, ни в 1999, ни в последующие годы с военного конвейера США ничего подобного не сошло. Провал операции «ЭКИП» была успешно завершен.
* в то время, когда эта книга писалась, в газете «Известия», от 5 апреля 2004 года, на центральной полосе было напечатано сообщение о совместном внедрении проекта «ЭКИП» российской и американской сторонами.