Батя

 Город еще спал.

 Поезд у меня за спиной двинулся дальше. Остановка – две минуты. Не каждый поезд вообще останавливается в нашем богом забытом городке.

 Я вздохнул, одернул китель "парадки", украшенный по всем "дембельским" правилам, поднял с перрона чемодан и пошел четким армейским шагом к зданию вокзала. Тот же сине-зеленый цвет. Когда они его перекрасят в обычный желтый? Зеленый цвет за два года мне надоел, но родной вид вокзала, ничуть не изменившийся, разлился теплом в груди. Буква "и" в названии города на фасаде скоро упадет кому-нибудь на голову. Неизменное полукруглое окно, похожее на большой глаз, над входом. Везде, по всей необъятной стране эти похожие друг на друга "сталинские" вокзальчики-близнецы: кубик центрального здания и два крыла, украшенные пилястрами.

 Ни один ларек не сдвинулся с места за два года, в зале ожидания на двери в буфет все так же зияло разбитое чьим-то локтем стекло. В город, скорее!

 На круглой привокзальной площади было пусто. Кольцо трамвайных рельс блестело, отражая светлеющее небо. Неужели трамвай еще ходит? Единственный на весь городок допотопный вагон помнил еще, небось, строительство вокзала. Трамвай - местная достопримечательность, дедушка детского паровозика из аттракциона в Парке отдыха. Никто не пользуется этим динозавром, чтобы куда-нибудь доехать. Тут везде пешком дойти можно. Влюбленные парочки, компании пьяных приятелей – вот все, кто садится в наш трамвай. Еще вагон иногда арендуют для праздников.

 Так и ездят по городу, поставив столы с едой и выпивкой прямо в салоне. Разворачиваются на кольце и едут до другого, на противоположном конце города, останавливаясь только, чтобы справить нужду, выгрузить поближе к дому кого-нибудь "накушавшегося" или "ритуально" поплевать с моста в речку.

 Сейчас еще рано. Трамвай выйдет из парка через час-полтора. Вот из этих ворот, слева, грохоча, звякая и треща так, точно вот-вот развалится.

 А может, они сменили вагон? Вряд ли, судя по состоянию вокзала.

 Захотелось дождаться рассвета. Сядем на скамейку и покурим.

 Солнце поднималось, но город оставался в тени горы, подпиравшей его с дальней стороны реки. Вокруг разливался рассеянный серый свет. Я курил сигарету за сигаретой, наслаждаясь покоем.
 
 В казарме, лежа на двухъярусных койках в темноте, солдаты не раз обсуждали, что будут делать, когда наступит долгожданный «дембель». Обычно эти коллективные грезы о свободе меня не привлекали, но однажды, выслушав очередную оду «телкам, водке и бане», я заметил:

 - А по мне, свобода – это сидеть на скамейке, курить и смотреть, как люди мимо идут. Хоть час, хоть два, сколько хочешь.

 Я был прав тогда. Это была настоящая свобода, тихая и прочная.

 Появились первые горожане. Они шли по центральной улице в центр, чтобы там разойтись по сторонам, кто куда. Большинство – на заводы, охватившие город слева и справа, подобно двум ладоням.

 Наконец, ощущение безделья пропитало меня насквозь. Можно маршировать дальше, гордо задирая голову с выгнутой немыслимым "девятым валом" фуражкой. Все смотрите! "Дембель" шагает домой!

 Родители спали, не зная, что сын подходит к дому, уже поднимается по лестнице, наглаживая деревянные перила лестницы, по которым столько раз съезжала его мальчишеская задница...

 Не удалось сообщить своим, что еду. Старшина поднял с постели после отбоя и сказал, что поезд через час. Может, они расчитывали, что мы не успеем хорошенько "экипироваться", и поедем в обычных уставных парадных формах, для виду висящих в каптерке? Ни фига у них не вышло! Все оделись в ушитые до предела брюки, кителя с подкладкой из цветного бархата, с проложенными латунью погонами, с неуставными аксельбантами, на манер гусарских... В общем, "дембельнулись" во всей заготовленной долгими ночами красе.

 Мои открыли не сразу, наверное, обсуждали, кого черт принес в такую рань. А потом вся квартира "встала на уши"! Я сидел на кухне, положив фуражку на свежепостеленную праздничную скатерть, и улыбался, как дурак.

 Глаза смотрели на родные стены, не узнавая. Память подсказывала, что это моя квартира, но выглядела она совсем чужой. Зато руки автоматически находили дверные ручки и выключатели, отчего возникло чувство раздвоения личности.

 Родителям было пора на работу. Мать накрыла на стол и ушла, а отец выторговал себе час опоздания и выпил со мной пива:

 - Ну, добро пожаловать домой, защитник! Открой-ка мне еще бутылку! А что? У нас к обеду полцеха под шафе! А тут – сын вернулся!
 
 Мы наскоро отпраздновали, и он тоже ушел, оставив меня наедине с румяными домашними котлетами и нежным ароматным пюре, лежавшим на тарелке вулканчиком, в кратере которого подтаивало сливочное масло. Силы небесные! Кому довелось отведать крахмальной порошковой бурды, называемой в армии «пюре», тот поймет мой восторг. В холодильнике обнаружились еще две бутылки пива. Одну я "приговорил" вместе с едой.

 Идей, чем заняться после завтрака, не было. Звонить друзьям? Надо сначала освоиться «на гражданке», оттаять от армейской отмороженности. Придется по-новой привыкать к распоряжению самим собой. К тому, что не нужно ждать в любую секунду команды бежать куда-то и делать что-то, приказанное кем-то, кто выше тебя по званию.

 В конце концов, я вышел из дома во двор и уселся на скамейку с бутылкой пива в руке. Сдернул пробку о чугунный завиток скамейки, закурил и стал смотреть на город, теперь уже залитый утренним солнцем.
 
 Мгновения ползли осязаемо неторопливо. Можно было схватить любое и вертеть в руке, разглядывая.

 - Черт меня побери совсем! Серж!

 Крик за спиной заставил обернуться. Только один человек звал меня так, - старый друг по двору стоял позади скамейки.

 - Привет, Вовка!

 - Ты когда прибыл?

 - Только что.

 - А чего не предупредил, дурила?

 - Сам в последний момент узнал.

 Вовка плюхнулся рядом на скамейку.

 - Я уже месяц дома. В первой партии уехал! Что, не по себе? Понятно. Через недельку привыкнешь. Ну, не через неделю... Через месяц – стопудово. У меня так же было. А теперь скучно. - Он взял меня за плечо и тряхнул. - Проснись, Серж, ты – дома! Из наших нет никого еще. Груши, видно, околачивали, вот и сидят в казармах до последнего. Может, возьмем еще пива, и ко мне? Ты где служил-то?

 Вскоре с распухшими от пива пакетами мы вошли в трехэтажный дом, стоящий возле единственного в городе стадиона, поднялись в квартиру, где жил Вовка, и протопали в его комнату, гремя и булькая на весь коридор.

 За воспоминаниями о службе прошли несколько часов. Я говорил о том, что за дивная штука – северное сияние, и насколько оно не похоже на убожество, которое рисуют вместо него в кинофильмах. Мой друг рассказывал, какая лафа – служба рядом с домом, на отдельной радиоточке, куда раз в неделю заезжают офицеры, чтобы выпить с тобой спирта. Я отвечал, что ему повезло, и что нет большего дурдома, чем переходная смесь от «дедовщины» к «уставщине».

 Не знаю, сколько было выпито пива и съедено воблы. Пустые бутылки толпились на полу, напоминая роту солдат, получивших команду разойтись. К обеду нас разморило от пива.

 - Давай поспим, - предложил друг. - Надавим на массу - у нас на точке так говорили.

 - Днем?

 - А что, кто теперь запретит?

 - И правда. В поезде толком поспать не удалось.

 Я провалился в душную дремоту без сновидений, растянувшись на матрасе, брошенном на пол.


 Проснувшись ближе к вечеру, мы решили продолжить. Сходили за добавкой пива и погрузились в наши устные мемуары дальше. Наступил момент, когда мой язык стал двигаться как-то боком. Я позвонил домой, сказал, где нахожусь, и предупредил, что это, видимо, надолго.

 Когда надоели армейские байки, мы вспомнили, как рыбачили до армии. Как уехали не куда-нибудь, а в Крым! Вдвоем ходили по горам, без дорог, без карты.

 - Кстати, о картах!

 Друг встал, пошатываясь, и направился к платяному шкафу, разгребая ногами бутылки. К столу он вернулся, опутанный с ног до головы «простыней» из миллиметровой бумаги.

 - Во! От скуки у себя на точке карты копировал. Вся наша область, с родниками, стоянками, даже валуны большие обозначены!

 Вовка смахнул рыбью чешую со стола и расстелил карту.

 Я присвистнул.

 - А если б тебя с этим взяли? Это же военная тайна!

 - Да ну, кому это надо?! Тайна… Ты в какое время живешь? Этого добра уже из-под полы навалом. Все рыбаки и охотники такие имеют.

 - Рисковый ты парень.

 - А сам лучше, что ли? Это не с тобой мы в крымском заповеднике шастали и с конокрадами у костра сидели?

 Тем душным крымским вечером, на плато, конокрады представились лесниками. Но лесники сдали бы нас властям за вторжение в заповедник, или выдворили куда-нибудь на побережье. Так что мы знали, кто выехал к нашему костру верхом, с карабинами на седлах. И они знали, что мы знаем. Все прошло хорошо только потому, что мы им «показались».

 Вовкин голос вернул меня из прошлого в настоящее.

 - Ты глянь, глянь! Во! Видал? Весь город наш! Вот речка. По одну сторону, видишь, кругляк большой? Холм Старого города. А вот, ниже, за речкой, уже Новый город пошел. Вот мост, а от него – улица центральная, ну, Ленина...

 - Сам читать умею! - Оборвал я Вовку, хотя у меня все ехало перед глазами от выпитого. - Похоже на человечка.

 - На кого?

 - Так дети рисуют. Смотри: Холм – голова, а дома на склонах - прическа и борода. Мост – это шея. Речка – руки раскинутые. Дальше, улица Ленина – как бы туловище, вокруг пиджак – районы городские.

 - Сам ты «пиджак»! По-моему, на могилу похоже.

 - Чего?!

 - Ну вот: улица Ленина – это столб, недостроенное шоссе вдоль реки – перекладина. А внизу, за вокзалом – кладбище. Могильный крест, и торчит из кладбища!

 - Типун тебе на язык! Мы тут живем! Холм сверху тогда что?

 - Солнце над могилой! - Он откинул голову назад и задумался. - Или луна... - Вовка снова посмотрел на карту, потом хлопнул по ней рукой, и рыбья чешуя подпрыгнула на столешнице. - У меня идея! - Давай опять рванем куда-нибудь из города?

 - Что, опять в Крым? Вовка, я только сегодня домой вернулся!

 - Не, куда там, в Крым? Это ж денег сколько надо! Здесь, поблизости. Вот, куда палец на карте попадет, туда и поедем! Наугад!

 Я пожал плечами.

 - Давай.

 Он торжественно опустил указательный палец на карту. Выудив из пепельницы горелую спичку, я обвел ее обугленной головкой вовкин палец на бумаге.

 Вовка убрал руку с карты, и мы нагнулись к поверхности миллиметровки, пытаясь разглядеть, что уготовил нам жребий.

 Карта дрожала и расплывалась. Я накрыл след от спички ладонью.

 - Все, айда по койкам! Утром разберемся.

 - Хочешь, на балконе тебе постелю?

 Предмет моей зависти. В моем доме балконов не было ни у кого. До армии мы с Вовкой любили играть на его балконе в шахматы.

 - Конечно, хочу!

 - Холодно станет, в комнату переляжешь.
 
 Балкон выходил в сторону стадиона, покрытого пожелтевшей прошлогодней травой, сквозь которую пробивалась свежая весенняя. Да-а, за два года, что меня не было, спорт в городе совсем сошел "на нет". Здесь спалось, как в ящике, зато воздух был чистым.


 Мне приснился волк, виденный однажды ночью, в армии. Он медленно перешел через лесную дорогу, из темноты – в темноту, в свете фар моего заглохшего грузовика. У волка были голубые глаза.


 - Серж, вставай, завтрак готов!

 Друг стоял на пороге балкона. Когда я сел и сощурился от ударившего в глаза солнца, он ушел обратно в комнату.

 В комнате было прибрано, пустые бутылки выстроились шеренгой у входа, а над столом вился дымок от тарелок с яичницей.

 - Посмотрел, что мы вечером наколдовали, - сказал Вовка за завтраком. – Это озеро. – Он снова выложил на стол карту, на этот раз сложенную так, чтобы отмеченный участок был сверху. – Недалеко - станция, там сойдем с дизеля.

 - Ничего себе, недалеко! Часа два пёхать!

 - Не два, а час отсилы. И вариантов нет! Решили же – куда палец ткнется, туда и пойдем. Ты что, передумал?

 - Да не передумал я! Не мог поближе к городу ткнуть?

 - А смысл? Тогда можно вообще отсюда не вылезать. Пить пиво и с балкона плевать.

 - Ладно, дойдем до озера, дальше что?

 - А вот что! Видишь, речка из озера вытекает? По ней и пойдем.

 - Откуда знаешь, что вытекает? Может, втекает.

 - Не тупи! Куда наклон местности? Ты видел, чтобы речки вверх текли?

 - Не знаю... Наша в обратную сторону течет.

 - Так она с другой стороны сопки, Серж! Линии на карте видишь?

 - Не разбираюсь я в твоих картах! Хорошо, и куда мы по речке пойдем?

 - Ну ты зануда! Вот, в конце еще станция, вообще рядом. Там обратно сядем. От нее, между прочим, и до нашей речки недалеко. Еще и там порыбачим. А ты говоришь: "Смотри, куда тыкать!". Знаю, куда тыкать, не маленький!

 - Тыкальщик нашелся... Поплывем на чем?

 - Лодку возьму резиновую, отцовскую.

 - А мать даст?

 - Да ты что?! Отец сам всю округу облазил! Особенно по молодости. Для того и резинку покупал. Мать еще и рада будет, что в лес еду! Вот придет с работы, и попрошу.
 - Как же, рада... Твой отец ведь на рыбалке утонул?

 Он почесал затылок, а потом залихватски махнул рукой.

 - Да чего там ждать?! Так возьму! Собираемся, закупаемся в продуктовом – и вперед!

 - Что, прямо сейчас?

 - Ну, не прямо... Пока соберемся, пока до вокзала допрем. Дизель тоже не часто ходит. На ближайший не попадем – жди до завтра. Не поедем же на ночь глядя!

 - Не знаю...

 - А чего ждать? Такая теплынь стоит! Я уже купаюсь вовсю, в речке!

 - Не свисти! Морж нашелся. Река не прогревается! Круглый год студеная. Историчка в школе рассказывала, в старину на рудниках казнь была – в речку сажали и вымораживали. За полчаса человек умирал, даже летом!

 - Была студеная, да сплыла. Теперь по вечерам все купаются. А по выходным – вообще "лежбище котиков" на пляже, выше завода.

 - А что случилось? В ней же ключи.

 - Откуда мне знать? И никто не знает. Короче, едем или нет? Дизель через три часа. Следующий только вечером будет.

 - Черт с тобой! В общем так, перво-наперво, берем гречку и тушенку...
 Мы обсудили, кому что брать, и я пошел домой, собираться.


 Вагон был почти пустым. А по утрам здесь плюнуть негде, рабочие едут на лесоповал.

 Всю дорогу речь опять шла о службе. Если вы только что отслужили, то можете разговаривать об армии сутками. О чем-нибудь другом говорить трудно. Все прочее подернуто туманом, списано в архив под названием "Воспоминания детства".
 
 Мы чуть не проехали нужную остановку, выскочив на перрон перед самым отправлением дизеля дальше.

 Вовкина карта действительно была хороша! Огромная, склеенная из множества фрагментов, зато в поселках был указан каждый дом. Не составило труда найти начало тропы, через час выведшей на берег озерца, где брала начало выбранная нами речка.

 Мы вытащили лодку из чехла, подсоединили шланг, и начали по очереди качать воздух, нажимая ногой на резиновую «лягушку» насоса. Мне досталась носовая часть, а потом меня сменил Вовка. Соединив половинки алюминиевых весел, я бросил одно на траву, а с другим подошел к воде, под хрюканье насоса, нагонявшего воздух в корму «резинки». Поставленное вертикально весло ушло в воду целиком, а потом и вся рука.

 - Придется грузиться прямо с берега. Тут сразу глубоко.
 - Ясно. Лодка готова.

 Рюкзаки отправились в лодку, весла – в резиновые уключины, а сама лодка – в воду озера. Мое место было на корме.

 Исток реки пришлось поискать. Проход метра три шириной прятался в прибрежной траве. Через полсотни метров по течению наш путь преградил завал. Упавшие деревья торчали поперек реки во всех направлениях, словно русло зачирикал карандашом ребенок.

 Мы переглянулись с кислыми физиономиями.

 - Вот и ткнули в карту.

 Он кивнул.

 - На карте не указано, судоходная река, или нет.

 - Может, и указано, да мы не знаем, как это выглядит.

 У меня возникло неприятное чувство провала предприятия.

 - Ну что, останемся на озере? Рыбу и здесь половить можно.

 Вовка пристально посмотрел на путаницу деревьев впереди и упрямо мотнул головой.

 - Ни фига! Решили по речке, значит – по речке! По берегу обойдем.

 Берег здесь был крут, и пришлось возвращаться в озеро, чтобы выйти на сушу.
 «Возвращаемся, - мелькнула мысль. – Плохая примета».

 Но все оказалось не так уж плохо. Мы обошли завал, нашли спуск на воду и вскоре уже весело гребли по расширившейся речке. Весла вновь были вынуты из уключин, каждый из нас размахивал веслом со своего борта. Ни дать, ни взять, индейцы в пироге! Вышло солнце, и стало совсем весело. Время от времени попадались упавшие деревца. Если они лежали на воде, наша лодка переползала их, превращаясь в большую резиновую жабу с розовыми лапами – нашими босыми ногами, высунутыми за борт. Если дерево висело над водой, мы ныряли под него, нагибаясь в лодке, или переступали ствол, проталкивая под ним "резинку" ногами.

 Берега не баловали разнообразием, пейзаж начал надоедать, когда послышался шум впереди. Вовка, сидевший на скамье передо мной, обернулся.

 - Похоже, пороги. На карте были.

 Мы подобрались, как перед дракой. Речка сузилась и набрала скорость. Нас вынесло на пороги из-за поворота.

 Мокрые валуны блестели на солнце, окруженные бурунами и водоворотами. «Только бы лодка не лопнула!» - думал я.

 Мы отталкивались от камней веслами, лодку начало кружить, берега мелькали каруселью. Вовка, не оборачиваясь, крикнул:

 - Весло не сломай!

 Резина зашипела, скользя по камням, мой зад ощутил сквозь лодочное дно камешки, и пороги кончились водопадом. У меня перехватило дыхание, но перепад оказался небольшим.

 Это было весело! Мы поздравили друг друга с первым приключением.

 Лодка уткнулась в крону ивы, нависшую над водой, появился повод свериться с картой.

 - Вот они, пороги. Потом будет мост железнодорожный. Дальше должно быть чисто. Отталкивайся от дерева!

 Река меняла направление и ширину, временами листва смыкалась над головой, и мы плыли в искрящем солнечными лучами тоннеле. Течение опять разогналось, когда впереди послышался мерный перестук вагонных колес. Сквозь листву замелькали цистерны товарняка и, наконец, показался мост. Это было совсем не то, что мы ожидали увидеть. Узкое русло перегораживал огромный бетонный блок, а вода проходила сквозь две стальные трубы, вмурованные в бетон. Нас быстро несло на перешеек между трубами. Я машинально заработал веслом в обратную сторону. С таким же успехом можно было тормозить о воздух.

 - Вовка, ты же смотрел на карту!

 - Там не видно, что за мост! Только условное обозначение!

 Бетонная стена уже была перед нами.

 - Куда? – Закричал я. – В которую трубу?

 - Не знаю! В правую! Выгребай правее!

 Мы бешено замахали веслами и влетели в трубу. К счастью, она была чуть шире лодки. Наверное, так чувствуешь себя внутри бьющего колокола. Вода ревела, стук вагонных колес превратился в набат, вдобавок, мы сами орали, подняв весла к лицам. В конце трубы виднелось небо! Река падала за мостом вниз!

 Лодка рухнула на воду со звуком выстрела, и нас, не успевших подумать, что обошлось, пронесло мимо дорожных рабочих в оранжевых куртках, расположившихся на берегу обедать. Разинув рты, они проводили наше судно поворотами голов и скрылись за очередной излучиной речки.

 - Вот это да!

 - Видел их лица, Серж?! Представляешь, что они подумали?!

 - Вряд ли они такое видели раньше!

 - Как из пушки вылетели!

 Взрыв эмоций сменился молчанием. Наши весла подгоняли гребками течение. Лодка легко скользила мимо заросших лесом берегов и прибрежных полян. Солнце шпарило вовсю, пришлось раздеться по пояс.

 Очередной поворот открыл переправу. Меж высоких на этом участке берегов лежало толстое дерево, а слева, неподалеку от берега, стояла на сваях приземистая избушка с плоской крышей. Вовка показал на нее рукой:

 - Похоже на зимовку охотничью. Смотри, во дают!

 На стене избушки висела полоса ткани, когда-то, наверное, красной, а теперь цвета засохшей крови. Это явно был обрывок старого транспаранта. Надпись на нем гласила: «ПРИВЕТ!».

 - Ну, привет! – Сказал я, и надпись скрылась за краем берега, когда мы нырнули в низину под лежащим над рекой деревом.

 Спустя несколько минут мой попутчик обернулся:

 - Надо бы лодку приспустить, туго накачана…

 Раздался хлопок, и я начал погружаться в воду. Понимание пришло мгновенно: моя половина лодки лопнула.

 - Вовка! Греби берегу! К берегу греби!

 Он выругался и стал забирать влево, где обрывистый берег был ближе.

 - Что дальше?

 Вовка растерянно смотрел на меня через плечо. Берег проносился мимо.

 - Весла на берег! – Крикнул я и первым зашвырнул свое. – Выбрасывайся из лодки руками в берег! - Идея была в том, чтобы друг «заякорил» лодку руками.

 Он послушался и застыл "мостиком" между лодкой и берегом: руки сразу увязли по локти в размякшей прибрежной глине, ноги зацепились ступнями за борт «резинки». На вовкином лице застыло недоумение. Лодку относило течением, а Вовка все больше растягивался, пародируя героев диснеевских мультиков. Глядя вниз, на бегущую перед лицом воду, он закричал:

 - Дальше что?

 Мою спину заливало. Неимоверным усилием выбрасывая свой рюкзак на берег, я заорал в ответ:

 - Складывайся! Подтягивай лодку ногами!

 Но было поздно. Ноги у Вовки соскользнули с борта, и он плашмя рухнул в реку. Тут и я завалился назад через голову, перевернулся под водой, вынырнул и успел одной рукой схватить уплывающую «резинку», а другой – ногу моего друга, и тянул лодку к себе, пока она не застряла на мели. Вовка с трудом вытащил рыжие по локти руки из речного дна и виновато развел их в стороны.

 - Извини, Серж, не сообразил.

 - Ладно. – Ответил я, сидя по шею в воде. – Выброси свой рюкзак на берег.

 Через пять минут мы сидели и обтекали на береговой траве.

 - Да-а. – Я снял резиновые сапоги и вылил из них воду. – Поход не задался с самого начала.

 - Зараза! Мать меня за лодку убьет! Будет ныть, мол, память об отце...

 - Лодку заклеить можно. А вот что испугается, это факт. Отец-то утонул!
 - Сначала не врубился, что случилось! Смотрю, ты почему-то уменьшаться стал. Как раз подумал, что лодка от жары лопнуть может. Так бывает.

 - Вижу.

 Спустив воздух из носовой части лодки, мы разделись, развесив штаны просыхать на кустах. Плаванье закончилось.

 - Что теперь?

 - Варианта два, Серж. Можно поставить палатку. А можно вернуться к зимовке, той, что проплыли. Помнишь? Надо хотя бы глянуть, что там.

 Штаны остались сохнуть на ветках. Не украдут же их здесь!

 Возле «избушки на курьих ножках», как я про себя назвал зимовку на сваях, располагалось костровище. Большие валуны были выложены в круг, а по обе стороны от него торчали толстые рогатины. Подойдя ближе, я увидел, что они железные. Длинный витой шампур был воткнут в землю рядом. Толщиной в мизинец, он напомнил мне заводную рукоятку от грузовика. Над костровищем горизонтально, на уровне моего подбородка, проходило бревно, укрепленное меж двух врытых в землю столбов. По всей длине этой перекладины кто-то вбил большие заостренные крюки из стальной порыжевшей проволоки.

 - Капитально устроено! – Одобрительно сказал друг и хлопнул ладонью по гладкому телу столба.

 Рядом с камнями лежали стесанные под скамьи бревна, отполированные множеством сидевших на них людей. Наконец, на полпути к берегу торчал широкий пень. Судя по диаметру, это дерево успело немало пожить прежде, чем было спилено. Срез почернел и был испещрен следами топора.

 - Если в избе так же цивильно, то можно здесь и постоять пару деньков. Ну что, поглядим, что за домик? – Друг пошел к «избушке на курьих ножках». - Тут и мост есть! Можно хоть на этом, хоть на том берегу рыбачить!

 Порог был на высоте наших лиц. От земли к двери вела деревянная лестница. Мы поднялись по ней, запинаясь на частых ступеньках, и протиснулись внутрь сеней через низенькую дверь. Судя по величине, ее делали гномы. Сени тоже были маленькие, метра по два в глубину и ширину. Тем не менее, здесь уместилась карликовая «буржуйка» и крохотная поленница дров возле нее. Дальше было помещение метра три длиной, с единственным окошком размером с книгу, выходящим на поляну с костровищем. Передвигаться приходилось на четвереньках, и то потолок скреб по затылку. В общем, спальный домик. Вовка пролез из сеней дальше, перегородив проход. Раздалось бряканье и шуршание. Я увидел несколько коробков спичек возле поленницы.

 - Надо же, спички!

 - Это еще что! – Ответил друг. – Тут посуда и еда! Крупы разные и пара банок консервов, довольно свежих. И масло растительное! Есть спальники и матрасы.

 Он попятился и развернулся ко мне.

 - Как приятно видеть твое лицо! – С чувством сказал я ему.

 Вовка приподнял бровь.

 - А что, тебе стало страшно?

 - Нет. Просто стал привыкать, что слышу тебя, глядя на твою задницу.

 - Сам ты "задница"! Ну что, по-моему, здесь очень мило. Только шерстью все засыпано. Прикинь, если тут спал охотник в обнимку с собакой!

 - Оригинально.

 - Ну, мало ли... Любовь к животным – широкое чувство! Пошли, заберем вещи и обоснуемся здесь.

 - А если хозяева вернутся?

 - Какие хозяева, Серж?! Это не жилье! Охотники всегда оставляют припасы в таких избушках. Неписаный закон: переночевал сам, оставь другим, кто будет за тобой. Мало ли, занесет кого сюда голодного и холодного?

 - Вроде нас?

 - Вот-вот. Надо будет тоже что-нибудь оставить. Похозяйничать в таком месте и не оставить гостинцев другим - жлобство. Пошли за вещами, мне уже надоело по-собачьи стоять.

 - Не знаю…

 - А что ты хочешь делать? Палатку ставить? Все равно что, при своей квартире, во дворе в палатке жить!

 - Сейчас хотелось бы поесть.

 Мы принесли вещи к сваям избушки. Взяв котелок, чтобы набрать воды из речки, я повернулся лицом к дому и окаменел. Передо мной был транспарант на стене: «ПРИВЕТ!».

 - Ты чего к земле прилип? – Друг подошел сзади. – Корни пускаешь?

 Я молча махнул котелком в сторону надписи.

 - И что?

 - Не по себе стало. Будто нас поджидали.

 - Да ну тебя! – Он вытащил из чехла на поясе топор и пошел обратно к костровищу. – Люди специально надпись вешали, чтобы приятное сделать приходящему! Воду неси! Я пока дров наколю. Вот люди! И поленницу оставили!

 Вскоре пахнущая дымом гречневая каша с тушенкой наполнила наши изголодавшиеся желудки. До вечера мы развлекались, как подростки. Из ножей, привязанных к срубленным деревцам, получились копья. Мы соревновались в поражении цели: каждый выбрал себе по одному из столбов возле костра. Когда солнце полезло за верхушки деревьев, мы разожгли костер, чтобы осветить мишени. Победил Вовка. Я все время мазал, а потом вообще сломал нож. Идея обойти окрестности пришла в наши головы уже в сумерках.

 - Так интереснее. – Сказал заговорщицким шепотом друг.

 От поляны вглубь леса вела тропа. Включив фонарики, мы прошли по ней немного. Луч фонаря выхватил из сумрака земляной холмик на обочине. Мы подошли и присели возле свежевскопанной земли. Вовка ковырнул кучу своим «копьем» и обнажил… кости. Крупные мослы белели в темноте. Мне стало нехорошо, пришлось опереться рукой о землю и сесть.

 - Ты чего? – Удивился друг, посветил мне в лицо фонариком и отвел луч в сторону.

 У меня перед глазами плясало оранжевое пятно. Было слышно, что он опять копается в земле. Постукивали кости.

 - Не надо.

 - Что ты всполошился?! Тут мешки, банки… Обычная мусорка. Да-а, крупного зверя кто-то завалил! Лося, а может, медведя.

 - Пошли назад, а? Чего в темноте-то шарить?

 Мне было стыдно, что так испугался. Как будто костей никогда не видел!

 - Погоди, тут, вроде, череп выглядывает…

 - Ну и что? Домой хочешь взять? На стену повесить?

 Он бросил свои раскопки, и мы вернулись к огню.

 Совсем стемнело. Мы снова вскипятили котелок и заварили чаю. Прихлебывая из эмалированной кружки и глядя на языки пламени в окружении валунов, я спросил:

 - Ну что, будем спать в избе?

 - Сам видишь, никто не появился. И не появится! А если до утра придет, не выкинет же нас из дома посреди ночи! Да не будет никого. Мы же выстрелов не слышали. Значит, охоты поблизости не было.

 - А рыбаки?

 - У рыбаков ночью самый лов. Все, пошли спать. Устал зверски!

 - Да уж, денек был еще тот!

 - И не говори! – Друг вылил в догорающий костер остатки чая, и единственным источником света осталась полная луна.

 Похолодало. Все же, до лета было еще далеко.

 Мы залезли в дом и вытащили из рюкзаков спальники. Закрепив фонарик в углу сруба на манер бра, я расстелил спальник. Вдруг стало темно. Что за черт?

 Ага! Вовка стоял на коленях и локтях с картой в руках, перекрывая свет.

 - Здесь мы сейчас. Вот зимовка, а вот тропа с мусоркой. Значит, дом старый.

 Я подполз к нему.

 - Почему?

 - Думай сам. Карту, наверное, не вчера составляли, и не позавчера.

 Возле значка, обозначавшего место нашего ночлега, стояла надпись:

 - «Опасная зона». По-твоему, о чем это?

 - Черт его знает! Может, тут у всех резиновые лодки лопаются! Серж, тебе не надоело? Ну, лодка лопнула! Большое дело! Что-то армия тебя испортила. Раньше ты леса не боялся. Та-ак, тропа выводит на дорогу. – Вовка провел пальцем по карте. – Полчаса ходу, не больше. И потом… - Его палец двигался по миллиметровке дальше. - …Еще пара километров по дороге – и деревня.

 - А станция?

 - В поселке. Вон, видишь, сколько еще от деревни топать? А вот станция. - Он махнул рукой и закрыл карту. – Ерунда. Попросим кого-нибудь подкинуть на машине. Или подсядем к тем, кто в поселок поедет. Дойдем, в крайнем случае, не развалимся!

 Он щелкнул меня по носу сложенной картой и пополз расстилать свой спальник, ногами к выходу. Я постелился, наоборот, к проходу головой и, когда уже легли, взял Вовку за пятку.

 - Что?

 - Нехорошо ногами к дверям спать.

 - А если ночью в уши надует, хорошо?

 - Как хочешь. Интересно, почему избушка так высоко над землей?

 - Наверное, чтобы вьюгой не засыпало. Тут зимой снегу – тьма, а снегоуборочных комбайнов, сам понимаешь, нет. Спокойной ночи!

 Сон уже витал над нами, когда послышался протяжный вой. Потом к нему присоединился еще один. Скоро целый хор подвывал в ночи.

 - Вовка, слышишь?

 - Конечно, слышу! Волки. Похоже, на том берегу реки.

 - И что делать?

 - Лично я собираюсь спать. Чего ты дергаешься?

 - А дерево через реку?

 - Неужели ты думаешь, они пойдут через реку?

 - Не знаю…

 Он зашуршал спальником, поворачиваясь лицом к моим ногам.

 - Даже если перейдут, как сюда залезут?! По лестнице поднимутся?!

 - Значит, волки и вправду на луну воют. Думал, это так, сказки.

 - Сказки только у тебя в башке, вот и не дают тебе спать! А заодно и мне! Если так боишься, запри дверь, там железная полоса прибита.

 Я вылез из спальника, включил фонарик и выбрался в сени. К двери действительно была прибита полоса с прорезью, входившей в торчащее из косяка стальное кольцо. К нему был привязан толстый кривой штырь. Продетый в кольцо, он зафиксировал запор. Его внушительные размеры успокаивали. Друг подал голос из спальни.

 - Ну что, забаррикадировался? Можем уснуть, наконец?

 Волчий вой был красив и теперь больше убаюкивал, чем пугал.

 Мне опять приснился волк. Тот, виденный в армии, на вершине поросшей лесом сопки, где ночью посреди обледеневшей дороги сломался мой грузовик. Кольцо серебристого северного сияния обнимало горизонт раскачивающимся арканом. Волк снова бежал через дорогу, повернув морду в мою сторону. В этот раз он остановился и подошел совсем близко ко мне, лежащему под кабиной в свете лампы-переноски. Глаза зверя оказались рядом, и он завыл мне в лицо, а я проснулся и услышал тот же вой наяву. Страх подбросил меня в спальнике, голова ударилась о потолок. Вой слышался отовсюду: из-под избы и со всех сторон, поблизости и в отдалении.

 - Вовка! Под нами волки!

 Он не отозвался. В лунном свете был виден пустой вовкин спальник рядом со мной.

 Корчась в спальнике, чувствуя себя гусеницей-мутантом, я перекатился к окну, но через грязное стекло ничего не разглядел. Спальник долго цеплялся за мое рвущееся на волю тело. Уф, вылез! Может, Вовка в сенях?

 Штырь дверного запора был вынут из кольца! В доли секунды, без участия сознания, мои руки вставили его обратно. И только потом вернулись мысли о друге. Значит, он снаружи! Проклятье!

 Я упал на спину, скрючившись в тесных сенях, и прошептал:

 - Подай знак! Покричи, открою!

 Волчий хор кружил вокруг дома.

 Отворю, если постучит. Но не пойду искать его сам! Какого дьявола он вышел?! По нужде?!

 Прошла вечность, пока вой отдалился. Я лежал, как упал, угодив левой пяткой в зев печки. Все ерунда, переждать до утра и дойти до деревни. Все было б ерундой, будь Вовка со мной. Почему его нет до сих пор? Может, сидит на ближайшем дереве, ожидая, пока волки совсем уйдут?

 Надо идти по вовкину душу. Неизвестно, чем это кончится, но другого выхода нет. Может, ему нужна помощь.

 В свете фонарика отыскался топорик. Потом я оделся и присел у двери, прислушиваясь. Чем еще запастись? Огонь! Все звери боятся огня.

 Пригодились спички возле печки. Одно из поленьев было длиннее остальных, я взял его и примотал на конце кусок тряпки, вспоминая факелы из приключенческих фильмов. Медленно приоткрыл дверь и замер. Снаружи было тихо.

 Пришлось пятками нащупывать ступеньки: луна висела с другой стороны избы, а фонарик был направлен вперед, на обступившие дом стволы сосен. Попытка зажечь факел провалилась - тряпка не хотела гореть. Пришлось бросить эту затею.

 Луч фонаря обшарил пустую поляну. Над потухшим костром висел забытый нами котелок. Волки выли где-то вдалеке и, кажется, снова по другую сторону реки.

 Заходить в лес – это безумие, но к речке можно и подойти. Поводим светом вдоль берега, теперь по висящему над водой стволу-мосту и, на всякий случай, по дальнему берегу, насколько хватает силы фонарика. Может, Вовка решил половить рыбы? Во всяком случае, свет он должен заметить.

 Его действительно заметили, но это был не мой друг. Низкие тени перебегали по дальнему берегу меж деревьев в свете луны. Желтые глаза вспыхивали и гасли. Мной овладело чувство нереальности происходящего. Ноги приросли к земле. Волки не спеша бежали к лежащему меж берегов дереву. Когда первый из них ступил на ствол, из леса позади стаи показались человеческие фигуры, это вывело меня из оцепенения.

 Не помню, как добежал до избы с мерцающей в темноте надписью «ПРИВЕТ!». На ступеньках я бросил фонарик в настигающую стаю и, влетев в сени, заперся и приложил ухо к двери. Вскоре ступеньки заскрипели под шагами человека. Дверь несколько раз толкнули, сильнее с каждым разом. Голос со стороны поляны крикнул:

 - Брось, бесполезно, Батя крепко строил! Подождем, никуда не денется!

 Стоявший за дверью спустился вниз, и стало тихо, если не считать стука моего сердца. Не знаю, сколько просидел возле двери, но когда послышался треск дерева в огне, решил перебраться подальше от входа. Прополз по-пластунски в спальню и замер на полу. Здесь было темно, видимо, луна прошла дальше по небосводу и теперь не светила в окошко. Треск костра становился все громче, но дымом не пахло. Утешало, что горел, похоже, не мой дом. Мой дом. Быстро мне стал родным этот "ящик на ножках!" Сердце потихоньку утихомиривалось. Страх не отпускал, и неизвестность делала его еще невыносимей. Скоро я сидел рядом с окном, а потом осторожно выглянул из-за края рамы. Сквозь грязь на стекле видны были размытые силуэты на фоне пламени. Плевок на кулак, пара кругов кулаком по стеклу, и стало видно чуть лучше.

 У костра сидели люди, одетые в куртки и плащи. Поблескивало что-то длинное и прямое, наверное, стволы ружей. В световой круг вошел еще один. Похоже, на нем была какая-то форма. Я вздрогнул, когда вслед за этим человеком из темноты показались волки. Их было с дюжину, может, больше. И неизвестно, сколько еще оставалось за пределами светового пятна. Кто вообще сказал, что это волки? Может, охотничьи собаки.

 Но чутье подсказывало: собаки так не выглядят. И уж точно, собаки так не воют.

 "Мент", сразу так прозванный мной за форменную одежду, махнул рукой тем, что сидели у костра, и один из них встал. Он был мощного телосложения, в чем-то вроде кожаного фартука, блестевшем в лунном свете. В руках верзила держал за два конца мешок. Так мне сначала показалось. Но тут «мешок» задергался, послышался лай, срывающийся на визг. Человек подошел к стене темноты и бросил скулящую собаку со связанными лапами в гущу волчьей стаи. Волки молча бросились на добычу, и скоро собачий лай захлебнулся.

 Я отпрянул от окна и откинулся к стене. Ничего себе, «партия зеленых»! Луч фонаря попал в окно и с минуту ползал по потолку. Не исключено, что это был мой собственный фонарик. Опять стало тихо и темно, лишь костер потрескивал негромко. Человеческий вопль напомнил о Вовке и заставил опять прижаться лицом к стеклу.

 Связанный по рукам и ногам человек лежал возле границы темноты, и стая терзала его, окружив. Волчьи спины походили на серые лепестки чудовищного цветка. Мент и верзила в фартуке молча наблюдали за расправой, стоя неподалеку. Люди у костра весело переговаривались. "Мент" вытянул руку вверх, в ней сверкнуло, и ночь разорвал пистолетный выстрел. Волки нехотя отбежали в темноту, а "мент" и верзила, подойдя к лежащей на земле жертве, оттащили ее к большому пню и положили грудью на широкий срез. Мне стало горячо, а перед глазами поплыли красные круги. Вспомнились следы топора на срезе.

 Человека на пне трясло, а синхронно с ним колотило меня. Верзила сходил к огню и вернулся с топором. Он высоко поднял его и опустил на лежащего. Громко чвакнуло лезвие, входя в плоть. От крика у меня зазвенело в ушах. Ударив топором еще несколько раз, "мясник" подобрал с плахи отрубленную руку и бросил в сторону костра. Потом проделал то же со второй. Его жертву била агония. Мои прижатые ко рту ладони неистово запихивали крик обратно, хотя люди на поляне все равно знали, что в доме кто-то есть. Люди… Странно было их так называть, даже мысленно. Снова откинувшись к стене, я почувствовал, что одежда пропиталась холодным потом. Не стану смотреть дальше! Могу представить, что будет! Они скармливают людей волкам!

 Смутная догадка, что это не всё, медузой плавала в глубине сознания. Послышался голос, заставивший похолодеть еще больше и опять прилипнуть лицом к стеклу. Это был Вовка!
 
 "Мент" подталкивал моего друга к веселой компании у костра, в сумраке виднелась стая. Волки дрались за безногий и безрукий обрубок человеческого тела. У огня "мясник" разделывал отрубленную ногу, а еще один человек насаживал большие куски мяса на шампур. "Мясник" перестал рубить, ткнул обухом топора Вовке в грудь, и все расхохотались. Я потерял сознание.


 Красное сияние заполняло всё. Дневной свет, проходящий сквозь мои сомкнутые веки. Я открыл глаза и уставился на доски потолка, а когда вспомнил, где нахожусь, зажмурился. Хотелось уснуть и не просыпаться! Или убедить себя, что все приснилось. Не хочу шевелиться! Меня нет. Нет меня!

 Не психовать! Никто не заставляет вставать. Никто не требует открывать глаза. Лежим и думаем.

 На моих глазах разделали человека. Как тушу на мясокомбинате. И не надо быть гением, чтобы понять – та же участь постигла моего друга.

 Чем дольше валялся под окном, тем больше хотелось плакать. Я и заплакал, в конце концов.

 Истерика вытекла со слезами, сменившись чем-то вроде равнодушия. Ситуация превратилась в условия из школьного задачника. Дано: мы в доме, снаружи ждет смерть. Найти: способ выбраться отсюда живым. К наступившему успокоению примешивалось смущение от такой метаморфозы. Все вокруг теперь выглядело картонными декорациями.

 Итак, согласно военной тактике, для начала - разведать обстановку.
Снаружи щебетали птицы. Вроде, звуков больше не было. Идем дальше.

 Отталкиваясь ногами и руками вдоль пола, я перебрался к стене и сел. Потом, подражая днем себе ночному, выглянул из-за края оконной рамы. Дневной свет ослепил, но через полминуты передо мной была все та же поляна. На ней не было ни людей, ни волков, ни следов вчерашнего шабаша. Похоже, только что рассвело. Здесь – никого, но неизвестно, кто поджидает перед входом, а окон в сенях нет.

 Безумно хотелось пить. Несмотря на страх, «под ложечкой» сосало от голода. Но воды не было, а грохотать, открывая одну из консервных банок – значило заявить охотникам, что "дичь в норе" проснулась. Пусть пока думают, что сплю.

 Больше ничего не узнать, сидя в доме.

Мной овладел умственный ступор и слабость в теле, пришлось снова лечь. Все, не могу. Будь, что будет...

 Подъем, солдат! Снаружи тихо! Если это преимущество утра, надо им пользоваться! Выходить максимально тихо, с готовностью тут же закрыться обратно.

 Я переполз в сени, двумя пальцами медленно вытянул из засова фиксирующий штырь, и тут мой взгляд упал на дверные петли. Дверь заскрипит! Зажмурившись до боли, я заменил этим беззвучным вариантом ругательство и вернулся в спальню, когда вспомнил о стоящей там бутылке с подсолнечным маслом. Не думать! Не думать, ЧТО они жарили на этом масле!

 На петли было вылито все, что оставалось в бутылке. Попробуем выйти? Топорик, где он? Видимо, там же, где фонарик – по дороге от речки к дому. Топорик Вовки!

 Поиски заняли, казалось, столетия. Нужно было двигаться, как в замедленной съемке, замирая, если какая-нибудь тряпка шуршала особенно громко, и с дрожью представляя, что кто-нибудь может дернуть снаружи дверь, засов на которой УЖЕ ОТКРЫТ! Во мне возник смерч, засасывающий время. Оно заканчивается, ЕГО УЖЕ НЕ ОСТАЛОСЬ! Ищем, быстрее!

 В рюкзаке что-то брякнуло и ввело меня в столбняк минут на пять.

 Поехали дальше… Вот он! Теперь, с топориком в руке, опять к низенькой дощатой дверце, в повторяющемся кошмаре, который никогда не кончится…

 Теперь давим на дверь со скоростью минутной стрелки часов. Осторожнее! Мед... лен... не... е...

 Пот выступил на лбу, потом закапал на пол. Сдвинуть дверь одной рукой не получалось! А вторая держала топорик. Кровь волнами кинулась в голову, когда я рывком приоткрыл дверь и замер, прислушиваясь.

 Первым желанием было выпрыгнуть из дома с криком «банзай» и топором над головой. И, скорее всего, тут же сломать себе шею. Как говорится: "Не беспокойтесь, я все сделаю сам!"

 Сделать пришлось совсем другое, чего совсем не хотелось, - засунуть топорик за пояс, чтобы взяться за дверь двумя руками.

 Медленно, медленно пейзаж снаружи превращался из щели в прямоугольник, пока внизу, у корней сосен, не показался спящий человек в коричневом плаще, с лежащим поперек бедер ружьем. Топорик уже снова был в моей руке. Не заметил, когда он там очутился. В мыслях мелькнула картина: выскакиваю, и этот «спящий красавец», пробудившись, вгоняет заряд из ружья мне в грудь.

 Странное состояние овладело мной. Зрение обострилось, словно кто-то подвел резкость в фотоаппарате, а краски мира поблекли, как на старом снимке, годами стоявшем в уличной витрине единственного фотоателье моего родного города. Тело потеряло вес и стало текучим, бесшумно спустившись по ступенькам и стремительно проскочив мимо спящего. Ни одна ветка не хрустнула подо мной.

 Таким призрачным образом удалось пробежать метров двести по тропе, когда состояние невесомости вдруг исчезло. Под ногами тут же затрещало. Я сошел с тропы и, повинуясь инстинкту, пошел по мшистым кочкам.

 Быстрее, быстрее, быстрее! Кто сказал, что человек под сосной один? Поблизости должна быть дорога, а она выходит к деревне. Где тропа? Вон, справа! Двигаться рядом! А то потеряюсь в лесу. Но именно здесь меня будут искать в первую очередь. Что делать? Деревья, стволы! На северной стороне должно быть больше мха! Или меньше? Да без разницы! Ага, за спиной больше!
Я тут же сориентировался, углубился в лес и побежал дальше, сохраняя направление.

 Никто не догонял меня. Засунув топорик за ремень, я перешел на бег трусцой. Если Вовка не ошибся в своих прикидках, деревня совсем близко.
 От ожидания погони или пули в затылке засела тяжесть. Когда силы готовы были меня покинуть, пришло второе дыхание. Храни судьба армейские кроссы «с полной выкладкой» и старшину, пинками подгонявшего солдат!

 Дорога сделала поворот, и за ним я обогнал карлика, идущего по обочине в сторону деревни. После увиденного ночью, он меня не удивил. Подумаешь, карлик!

 За спиной прозвучало скрипучее:

 - Не стоит так убиваться, парень!

 Я отмахнулся, не оборачиваясь и не сбавляя шаг.

 - А что ты скажешь, если скоро пройдет автобус в деревню?

 Вопрос заставил меня остановиться и обернуться. Силы небесные! Сколько же ему лет? В таких случаях говорят: «Столько не живут».

 Это чудо природы, ростом не больше метра, бодро вышагивало по обочине с котомкой за плечами, покрытыми старым дождевиком неопределенного цвета.

 - Скоро пройдет, говорите?

 - Говорю.

 Старик поравнялся со мной, и мы пошли рядом.

 - Вот, немного заблудился.

 - Угу. – Карлик смотрел мне в глаза снизу вверх. Его взгляд ощущался где-то изнутри затылка.

 - Проехал свою станцию. Сперва не понял, что не там вышел…

 - Угу.

 Вот именно, «угу». Проехал станцию. Как же! Я нес галиматью, но не мог остановиться. Видимо, побочный эффект шока.

 Вид у моего попутчика был жутковатый. Крючковатый нос на широком желтом лице с темными глазами навыкате. Глубокие морщины веером разбегались по щекам. Одной морщинистой ручкой старик опирался на узловатую полированную палку, ковыляя характерной для карликов походкой вразвалку. Но старик-гном пугал меньше, чем "нормальные люди", пировавшие на берегу реки прошедшей ночью. Этот, скорее, восхищал своей диковинностью.

 - Что, чудной у меня вид? – С улыбкой спросил карлик, оценив мой взгляд.

 Мое напряжение ослабло, дав дорогу откровенности. После пережитого ужаса спокойная беседа была глотком свежего воздуха.

 - Вы похожи на сказочного гнома, только без бороды. Извините, если говорю обидное. А скоро будет автобус?

 - Прямо сейчас и будет.

 Он достал из дождевика милицейскую рацию. Опешив, я остановился. Карлик тоже. Насмешливо глядя на меня, он поднес рацию к лицу.

 - Степа? Иду по Кривой дороге в деревню. Ты далеко?

 - Рядом, Батя. – Откликнулась рация.

 - Подбери нас. Чужак со мной. И передай, пусть Митю от избы отзовут. Некого уж караулить.
 
 Старик убрал рацию и пристально посмотрел мне в глаза.

 Недалеко же я убежал.

 Он перевел взгляд на что-то позади меня.

 Лучше бы мне не оборачиваться! В лесу рядом с дорогой стоял волк, глядя в нашу сторону. Карлик негромко свистнул, и зверь направился к нам. У меня ослабли поджилки.

 - Не надо бояться! – Сказал Батя. Его голос гипнотизировал.

 Волк на бегу обогнул мои ноги и ткнулся носом в раскрытую ладонь старика. Карлик потрепал загривок зверя и что-то шепнул ему на ухо. Волк понюхал мои ботинки, развернулся и убежал в лес.

 Из-за поворота показался микроавтобус. Старенький темно-зеленый «уазик», грохочущий на ухабах, как телега с посудой, остановился рядом.

 - А вот и автобус. – Старик приглашающим жестом показал на дверцу салона «уазика». - Давай-давай!

 В салоне я сел, опустив голову, глядя в ребристый пол машины. Страшный карлик запрыгнул на сиденье напротив и вытащил из-за моего ремня топорик. Мне представилось, что сейчас он раскроит мой череп. Но Батя взвесил топорик в руке, с трудом держа топорище короткими пальцами, и одобрительно сказал:

 - Знатная вещь! Наша?

 - Финская.

 Он убрал топорик в свою котомку.

 - Будет мне память о тебе.

 Меня начало тошнить от всего сразу: усталости, страха и тряски в машине с жесткой подвеской. Батя тронул водителя за плечо.

 - Поехали на кости посмотрим.

 «Уазик» въехал в деревню. Во дворах уже копошились жители. Мы попетляли среди домов, разбросанных по местности вперемежку с деревьями, и остановились на перекрестке трех улиц. Народ скопился здесь, оживленно переговариваясь и качая головами. Рядом стоял запыленный легковой «уазик», а возле него – милиционер. Мне показалась знакомой его фигура, но уверенности не было.

 Батя вышел на улицу, и милиционер, увидев его, бросился к нам. Он чуть не упал, так спешил к Бате. Пока, нагнувшись, «страж порядка» что-то рассказывал, карлик то кивал, то резко перебивал рассказ, стуча посохом в землю. Потом старик вернулся в наш «уазик», а милиционер ушел к своему.

 Батя подмигнул мне.

 - Обычное дело. Волки ночью пьяного задрали.

 Водитель обернулся и удивленно покосился на Батю.

 - Что смотришь? – Огрызнулся тот. – Поехали на станцию.

 - На станцию?!

 - Да, да! Ослаб слухом, Степа?

 - Сей секунд, Батя! Уже едем!

 Я был удивлен не меньше Степы. Зачем на станцию? Бросить меня под проходящий поезд? К чему такие сложности?

 Непонятно, что происходит в деревне, но идиоту ясно – Батя заправляет этой армией каннибалов, сопровождаемых волками.

 Когда мы проезжали мимо собравшейся на перекрестке толпы, в просвете между зеваками мелькнули окровавленные кости на обочине.

 Кажется, мы знаем, чьи это останки...

 Оторвавшись от окна, мой взгляд встретился с батиным.

 - Что парень, голову ломаешь? Ты все правильно понял. Но не знаешь, почему, да? Так я успею тебе рассказать, пока едем до станции. А там ты сядешь на дизель до города и забудешь про эту деревню. Ясно?

 Не веря своему счастью, я поспешно кивнул и на этот раз встретился взглядом с водителем. Степа изумленно смотрел в затылок Бате, отвернувшись от дороги. Старик проследил за моим взглядом, резко повернулся и рявкнул:

 - А ну, смотри вперед! Убить нас решил?!

 Водитель послушался и втянул голову в плечи. По-моему, Батя запросто мог загнать в могилу просто голосом. Но со мной говорил вкрадчиво и мягко:

 - Хочешь знать, что здесь делается? Волки. Расхозяйничались, понимаешь. Хозяйство в упадке, зато природа в прибытке. Озера, речки почистились. У нас волки давно посередь бела дня собак с улиц воруют. А как стемнеет, пьяных жрут. А тут, почитай, каждый второй к ночи лыка не вяжет. Глянь кругом! В этих хатах народ или только откинулся, или скоро сядет. А где и вовсе пусто, потому что сидят. Тут денег годами не видели. Вот мы на станцию скоро приедем. Там – лесопилка. Денег не-ет! Давно нет. Людям платят бумажками с подписью да печатью. Приходишь с ней в лабаз, а тебе пишут, почем товару взял. И подпись ставит продавец, и печать свою. Выбрал все, что в бумажке прописано – баста! Вот так! Ну, это кто работает. А таких мало тут. Воруют друг у дружки, режут по пьянке. Выйдут за околицу – прохожих режут, пьют дома – своих режут. Хороша картинка?

 Батя захихикал, породив на моей спине табун мурашек.

 - Когда волк пошел в деревню, резни поубавилось. Страшно на улицу-то выходить! А из города помощи не дождешься. Кому мы нужны? Да у вас там, небось, немногим лучше, а? Тоже, верно, друг дружку жрете. Нет? А нам и не надобна помощь! Мы тут сами разобрались. Мы да волки. Волки – санитары леса, слышал? Больной зверь на что годен? Только на корм.

 - Батя!.. – Водитель снова обернулся к нам.

 - А ну! За баранку держись! Учить меня еще будешь?!

 - Приехали, Батя.

 - Ну так и что? К железке подгоняй! Хорош, глуши! Пошли, горожанин.

 Следом за Батей я поднялся на перрон. Он ловко отталкивался посохом от бетонной ступеньки, чтобы подскочить на следующую. Ни дать, ни взять, прыжки с шестом. В другое время меня эта картина позабавила бы.

 На перроне старик указал посохом на покрытую пылью скамейку.

 - Садись и жди.

 Его приказ был выполнен мгновенно. Карлик подошел совсем близко. От него шел сладковатый и пряный запах. К горлу опять подкатила тошнота. Чем же так пахнет? Что-то знакомое.

 Бате не пришлось нагибаться ко мне, сидящему, наши головы и без того были вровень.

 - Гадаешь, верно, что тебя спасло?

 Лучше молчать. А то ляпну что-нибудь и разрушу чудо спасения.

 - Я живу давно, очень давно, парень. Когда родился, думали, помру молокососом. Дудки! Всех пережил! И детей их, и внуков! Рацион помог. Так ведь говорят? Видишь, тоже умные слова знаю. Отец говорил: «Не тужи, сынок, что малой такой, что ручки да ножки коротки. У змей вон, вообще ручек-ножек нет, а люди их боятся!» Раньше в том доме жил, на берегу. Сам и строил, особняком ото всех, когда деды твои, верно, титьку еще сосали. Поселка этого, - он обвел концом посоха окрестности, - тогда и в помине не было. При Советах строился. И в друзьях я держал не людей, а зверье. Нынче другое время.

 Батя сделал шаг назад.

 - А не тронул тебя потому, что за все годы ты – первый, кто на меня поглядел, не брезгуя. Понравился я тебе, знаю. Ловко ты от Митьки-то ушел! – Он покачал головой и усмехнулся. – Любит тебя судьба. Ты это цени, парень, дар это.

 Старик оглядел пейзаж с видом хозяина, инспектирующего угодья.

 - Ладно, жди своего поезда.

 Карлик пошел в сторону спуска и, перед самой лестницей, обернулся:

 - Людей не зови сюда. Добра с того не выйдет. Да что я?! – Махнул он рукой. – Где тебе знать, что добро, а что нет!

 Я смотрел карлику вслед, пока его подпрыгивающая макушка не скрылась за краем платформы.

 Батя уехал, а я остался ждать. В голове было пусто, налетающий ветерок покачивал меня, как былинку.

 Послышался шум подъезжающей машины. Из легкового «уазика», виденного на деревенском перекрестке, вылез милиционер и… мой друг! Глазам не верю!

 Милиционер что-то сказал, хлопнул Вовке меж лопаток и подтолкнул в сторону станции.

 Я вскочил и бросился навстречу "воскресшему" другу, когда он поднялся на перрон.

 - Как ты выбрался?!

 - Он отшатнулся от меня.

 - Заткнись! - В голосе Вовки звенела злоба. - Сядь и жди! Дизель будет с минуты на минуту.

 - Откуда ты знаешь? А, ну да... С лесоповала, утренний?

 Вовка отвернулся и встал, опершись локтями на чугунную ограду.

 Ничего. Это у него шок. Пусть придет в себя. Главное – уехать отсюда!

 Больше он не проронил ни слова. Ни на станции, ни по дороге. Я его не трогал. От моего друга шел тот же запах, что недавно от Бати. Теперь я вспомнил, что так пахнет. Кровь.

 Через пару остановок измотанность дала о себе знать, и меня утянуло в сон. Проснувшись, я обнаружил, что Вовка исчез. Впору было усомниться, был ли он вообще.


 Дома я отмахнулся от расспросов. Потом, все потом. Рухнул спать, сняв одежду по дороге к постели, и проспал пятнадцать часов.

 Позже родители узнали правду. Почти всю. За вычетом ночевки в доме на берегу. А рюкзаки, якобы, утонули вместе с лодкой.

 Вовке звонить не стал. Пусть сам проявится. Но он не позвонил, ни в ближайшие дни, ни через неделю, ни через две.

 У меня были другие заботы, да и вспоминать наш поход не слишком хотелось. Скорее, наоборот. Первые дни после возвращения были ознаменованы необходимостью все время принимать душ. Мать удивлялась моей маниакальной чистоплотности. В конце концов, я поведал ей о бане в армии, где надо было помыться за короткое время, при отсутствии достаточного для всех количества кранов и, периодически, без горячей воды. Все это было правдой, но поминутно мыться мне хотелось по другой причине. Казалось, никак не могу смыть следы той «избушки на курьих ножках». И еще мучило чувство вины. В принципе, винить себя было не за что, но мне повезло - отделался испугом, а что за испытания выпали на долю друга, оставалось только догадываться.

 Однажды утром отрывной календарь на кухне сообщил мне, что прошел месяц с нашего неудачного «рейда» по реке. Тогда я подумал: «Какого черта?! Друзья мы, или нет?!».

 Дверь открыла вовкина мать. По ее словам, сын с утра уехал, на нем был рюкзак. Она спрашивала, надолго ли собрался. На неделю – был ответ.

 - Ты же знаешь, Сережа, он и до армии все время в лесу торчал.


 Через неделю, во время следующего захода, со мной была бутылка водки и закуска, чтобы «смазать» примирение. Хотя, если разобраться, мы и не ссорились.
 
 Меня опять встретила мать Вовки, но тут же ушла по коридору вглубь квартиры и постучала в дверь его комнаты. Не дожидаясь появления сына, она юркнула к себе.

 Вовка смотрел на меня как-то брезгливо.

 - Явился! Любопытство замучило?

 Захотелось развернуться и убраться восвояси, но я сдержался. Надо было узнать, что он думает о случившемся. И обо мне, в конце концов, тоже.

 В комнате я поставил на стол водку с закуской и сел на один из стульев. Вовка разлил, и мы выпили. Молча. Наконец, молчание стало абсурдным.
 - Как съездил?

 - Нормально. – Он налил еще по стопке. Потом криво усмехнулся. – Тебя не хватало.

 - Где был? Присядь, что ли, тоже. А то – гость сидит, хозяин стоит...

 Вовка не ответил и не сел.

 - Куда ездил-то?

 - А ты не догадываешься?

 - Нет. Откуда?

 - Туда же ездил. Гостил в компании на речке.

 Что-то неприятное появилось в его взгляде с нашей последней встречи. Неподвижность. Так смотрят на цель в тире.

 - Хорошо провел время? – Вопрос был идиотским, но ничего лучше в голову не приходило.

 - Уже сказал, нормально. Ты чего приперся?

 - Думал, мы друзья.

 - Друзья... Где ты был…

 - Где был?! Чего ты вообще из дома поперся?! Чего на помощь не звал?!

 У него на лице было то же каменное выражение.

 - Короче, слушай. Не лезь ко мне, понял? Тебя отпустили? Живи и радуйся, щенок!

 У меня открылся рот от удивления, а он вышел из комнаты.

 Происходящее напоминало сон, когда видишь знакомое лицо, зная наверняка, что человека ПОДМЕНИЛИ. Кто-то, до жути похожий на моего старого друга Вовку, вернулся с ножом и куском сырого мяса в руках. Сел за стол, отрезал от мяса полосу, запихнул в рот и принялся жевать. Капли крови, смешанной со слюной, вытекли из уголков его рта.

 Я встал и вышел вон.

 С тех пор мы не виделись. Для нашего городка, где всего-то народу - сотня тысяч, это странно. Ни разу не встретил его случайно, даже не видел издалека.
 Так он мне и запомнился: кровь на подбородке, в одной руке нож, а в другой – кусок сырого мяса. Странного мяса…

 Лучше об этом не думать.