- Геля! Врубай!
Щелчок. Истошный вопль через весь наш десятиметровый коридор:
- Ну, как, мам?
- Не-а! Вырубай!
Щелчок.
Через пять минут:
- Геля! Давай!
Щелчок.
- Ну, как мам?
Тишина. Может, сумасшедшую старуху наконец-то пришибло током?
- Не фурычит! Вырубай!
Щелчок.
Тетя Геля за дверью мнется с ноги на ногу возле счетчика, ей скучно, но раз мать приказала, значит, надо.
- Геля! Запускай!
Щелчок. У меня, надменно фыркнув кулером, гаснет комп. Я взрываюсь.
- Достали! – ору, выбегая из комнаты, нарочно посильнее распахивая дверь, надеясь зашибить тетю Гелю, но эта крыса резво отпрыгивает. И откуда такая прыть?
- Ну, что там? – голосит Нели Яковлевна из своей комнаты.
- Что там? – кричу я ей в ответ. – Что там? Это я у вас должна спросить, что тут? Какого черта не вызвать электрика?
Проклятая бабка вечно делает вид, что не слышит – отличная позиция: слышит только то, что считает нужным.
- Гелечка, Геля, - игнорируя меня, интересуется она, высовывая голову из своей комнаты, - что случилось, доченька?
- Мам, все отключилось совсем, - тетя Геля недовольно смотрит в мою сторону. Она всегда недовольно смотрит в мою сторону, то ли потому, что она вообще на все и всегда смотрит недовольно, то ли потому, что она меня ненавидит, но, скорее всего, по обеим причинам сразу.
Из своей комнаты выходит полупьяный Литовец.
- Суки, - сообщает он мне.
Тоже, сделал открытие! Но Витя Литовец еще та продажная шкура. Я прекрасно знаю, зачем он выполз. Если он примет мою сторону, то мерзкие бабки успокоятся и вызовут электрика, потому что Литовец начнет материться, а они органически не выносят мата (хотя, по-моему, пора бы привыкнуть). Только потом мне придется дать Литовцу денег на пиво, а с финансами у меня напряженка. Витя с прищуром смотрит на меня, понимает мои колебания и надменно шаркает мимо – в туалет, я по-быстрому прячусь к себе. Пусть сами делают, что хотят, сейчас вообще соберусь и уйду гулять до вечера.
Грохот падающих тазов, крик, мат. Ага, Литовец свалился в темноте. Ну, все… Бабки понимают, что добежать до своей комнаты они уже не успеют, поэтому Нели Яковлевна бросается к телефону снимает трубку и, не успев еще набрать номера, начинает причитать:
- Аварийка? Алло! Это аварийка? Геля, посвети фонариком, я найду, где это было…
Дрожащими руками она накручивает номер.
- Девушка! Алло, заказ примите…
После того, как она со словами: «Сейчас приедут», - вешает трубку, я добавляю финальный аккорд к этой песне.
- Нели Яковлевна! Если через три часа света не будет, то я не успею сдать статью. Но расплачиваться за эту статью вы будете не со мной, а со всем издательством за сорванный тираж. Вам понятно?
- Ты очень злая, твоя мама не была такая. И бабушка. Они были такие добрые. Почему ты такая злая…
«Старая лошадь! - думаю про себя я. – Две старые лошади!»
Я практически задеваю плечом высунувшуюся было голову Вити и выскакиваю за дверь.
Мне мгновенно становится легче.
Нели Яковлевна – была женой бабушкиного родного брата. Поженившись, они поменяли свою комнату на комнату в нашей квартире, чтобы все мы жили, как одна большая дружная семья. Но этого не случилось. Бабушкин брат умер во время операции – последствия фронтового ранения. И Нели довольно быстро вышла замуж второй раз – а что делать? Второй брак продлился недолго, муж ушел, но осталась дочка – Геля. Она где-то ровесница моей мамы, и в детстве они очень дружили. Потом, это так рассказывала моя бабушка, которая эту семейку по понятным причинам недолюбливала, Нели Яковлевна постоянно настраивала Гелю против мамы, в том плане, что мама у Гели женихов отбивает. Смешно! Какие у Гели могли быть женихи?! Какие женихи могут быть у такого нелепого существа?
И все же они были достаточно близки с нашей семьей, пока были живы мои мама и бабушка, которые им вечно все прощали и жалели за то, что у них нет ни друзей, ни родственников. Они и вправду очень одиноки, и многие мои подруги по наивности считают, что, когда “эти тетки” поумирают, то их комната достанется мне. На что я, конечно, смеюсь, потому что уверена: они переживут меня, моих предполагаемых детей и, возможно, даже внуков. Будут так же коптить небо, портить сантехнику и электропроводку. Вечно с ним были одни неприятности да скандалы. При том, что обе они мнят себя существами высококультурными, то и скандалы эти обычно выглядят не как склока соседей в коммуналке, а как эдакое змеиное шипение. Всем своим видом они пытаются дать понять, как с нашей, ну, теперь уже с моей, стороны некультурно и неприлично так себя вести.
Что бы я ни затевала, они всегда найдут способ как-то в это влезть, встрять, испортить. Если ко мне придет мужчина, то одна из них обязательно заявится под каким-то предлогом и назовет его каким-нибудь не тем именем. Если у меня срочная работа, они будут нарочно устраивать под дверью неизвестно что, только чтобы помешать мне и отвлечь меня. Если я разговариваю по телефону…
Я чувствовала, что закипаю и вот-вот вернусь домой и выскажу все, что о них думаю. Чтобы они раз и навсегда перестали лезть в мою жизнь. Чтобы ходили мимо меня на цыпочках. Чтобы боялись меня больше, чем Литовца. Я взрослый человек, черт возьми! И имею полное право…
Уже заходя в арку, я чувствовала в себе необыкновенный потенциал и особый дар оратора, который позволит мне решить наболевшую проблему.
Два торчка сидели на корточках возле нашей двери, курили и хихикали. Я их знала, они, как и Литовец, закончили нашу школу, чуть раньше меня. Из подъезда вышла тетя Геля. Один из них радостно заржал и загородил ей дорогу. Она попыталась было что-то пискнуть, но он сделал шаг навстречу, так что она попятилась и застыла с таким несчастным и испуганным видом, что это уже сильно развеселила второго нарика. Тетя Геля, разумеется, сделала попытку скрыться в подъезде, но и тут путь оказался отрезан.
Вконец перепуганная, тетя Геля прижимает к себе грустную болоньевую сумочку, с которой она обычно ходит в магазин и, кажется, готова зарыдать. Уму непостижимо, как взрослый человек может оказаться в таком положении. Воспроизводить то, что торчки при этом всем произносят просто невозможно, потому что к словам добавляются премерзкие интонации, а главное, выражения этих отвратительных морд. Поскольку весь двор знает, что тебя Геля замужем не была, то именно этот вопрос и является предметом обсуждения вконец обнаглевших торчков.
Вся моя накопившаяся злость получает совершенно иной вектор, и я произношу хорошо поставленным «дворовым» голосом, «украшая» свою речь всеми причитающимися по случаю словами:
- Ну, вы, дауны, быстро отошли, кому говорю!
- А это кто? – поворачивается ко мне один из них.
- Это… - второй легонько дергает первого за рукав, голос его теряет былую наглость, - это соседка Литовца, она… это… Васика знает… Пойдем…
Он для порядка делает какой-то устрашающий жест в сторону тети Гели, и оба медленно уходят шаркающей походкой, недовольно посматривая на меня.
Тетя Геля двигается с места и проследовав мимо, произносит голосом, полным достоинства:
- Как ты можешь так выражаться? Ты же женщина!