Бабушка

 

 
-Вы что стоите, ждете кого-то? -говорит противная бабка, глядя на меня и как-то отвратительно щуря и без того мелкие заплывшие глаза. Я теряюсь, не знаю, что ответить.
-Так, стою,- виновато говорю я, хотя вины-то не чувствую, просто это всегда неловко находиться под пристальным взглядом.
Достаю сигареты. Бабка видит это и фыркает, громко, так, чтоб я слышала.
-Раскурились здесь- сердится она ,поворачивается медленно и тяжело дышит, уходит потихоньку.
Мерзкая бабка.
 
 
-Клава. Я люблю тебя, Клава. Люблю тебя, Клава. Клава, Клава- шепчет Герман, пытаясь сосредоточиться на бумагах. Нет, ничего у него не выйдет, конечно, если голова Клавой забита. Герман смотрит на часы: пять минут восьмого. Еще часик и он ЕЁ увидит.

Выношу мусор. Бабка опять на лестничной площадке. Здороваюсь.
- Ты что же это здесь еще долго торчать собираешься? У тебя делов что-ли нет? –злится бабка вместо приветствия. Как на допросе, честное слово!
- А это не ваше дело!- моему терпению приходит конец. Уважение к старости тоже должно иметь свои границы, вот как я считаю.
Но тут, странное дело, бабка как-то в лице меняется.
-Деточка, да что ты, обиделась? Уж прости, старую, глупа стала…
Молчание. Тишина. Ну что мне ответить?
-А может зайдешь, милочка ко мне, чайку выпьем?

Девять часов. Кафе. Клавы нет. Герман набирает номер.
-Клава? Где ты, я уже тебя полчаса здесь дожидаюсь.
-Знаешь, я не собираюсь приезжать… Послушай, ты должен понять…

У Нины Григорьевны душно, но от духоты создается уют. По стенам развешены фотографии, некоторые старые, некоторые новые. На старых она молодая, мужчина, тоже молодой, должно быть ее покойный муж. На новых молодой парень, рослый черноглазый. Добродушный должно быть.
-Это кто?- спрашиваю.
-Герман мой, сыночек,- ласково говорит Нина Григорьевна. И не думала даже, что в ее голосе столько теплоты и любви может быть.

Тарабанит безвкусная музыка. Полутьма ночного клуба.
-Герман, не дури, тебе хватит! Герман!- пытаются доораться до Германа какие-то друзья, знакомые, лица которых он уже не может различить. Сбежать бы отсюда. И вот Герман залазит в машину, все вокруг размыто, но отвращение сильнее страха за собственную жизнь. Кто-то запрыгивает в машину и что-то кричит, злобно, требует, чтоб Герман вернулся и прекратил вести себя, как самоубийца. Клава!
-Заткнись дура!
 Едет. Разгоняется. Клава кричит страшно.

Звонит телефон. Старушка встает медленно, подходит к трубке. Начинает говорить. Я пока пытаюсь рассчитать ее примерный возраст. Так… Родила она своего сына в восьмидесятом, когда ей было тридцать четыре года…Шестьдесят лет? С неуверенностью смотрю на уже дряхлую, увядшую женщину. Боже, что одиночество делает с людьми... Да и не только одиночество. Из рассказов старушки ясно, скольким пришлось ей пожертвовать ради единственного сына…Бабушка перестает говорить. Подходит ко мне. Странный взгляд у нее, удивленный, обескураженный.
-Герман звонил, -говорит она каким-то тихим голосом, как человек, который стремится что-то понять, но не может.
-Что-то с ним случилось?
Старушка молчит, будто не понимая вопроса… Потом, вероятно начиная осознавать происходящее, так же тихо, протяжно говорит:
-Нет, нет, что ты… Все хорошо. Только голос.. Голос какой-то… Не его.
Я молчу, я не знаю, что ответить.
-Да нет, что я пугаюсь?- уже бодро продолжает Нина Григорьевна- просто мальчик повзрослел, и голос изменился… Да, да, должно быть так… Эх, как же я давно его не видела. А это все его работа, учеба, знаешь ли. Вот он меняется там, а я даже и не знаю, какой он теперь…
 Бабушка плачет. Я смущаюсь. Не знаю я никаких ободряющих слов.

Возвращаюсь домой… На душе тоскливо. Кошки скребут. Звонят. Чудесно. Надеюсь, хоть взбодрюсь немного.
- Алло!
Женя звонит. Приятель из другого города.
-Алло! Женя! Сколько лет! Как дела?
-Плохо…
-Господи, да с чего такой загробный голос? Что-то случилось?
-Друг умер. Авария.
Ну вот опять. Я не знаю, что тут можно сказать.
-Как его звали?..

Я сижу у бабушки и пью чай. Вот уже два года я знаю страшную тайну.
Герман так и не приехал, хотя звонит каждую неделю.
 -Знаешь, дорогая… Я тут надумала поехать навестить сына.... Ты ведь последишь за квартирой?
-Что? -меня охватывает ужас,- Ах, да, конечно…

Бабушка умерла в поезде. Должно быть, переволновалась, и сердце не выдержало. Как все-таки мир правильно устроен! Думаю, кто-то наверху пожалел ее и не позволил ей пережить момент, когда жизнь в одну секунду становится бесполезной. Она умерла, так и не узнав, что уже два года Германа нет в живых, что все это время с ней разговаривал не сын, а наш общий друг Женя, что я была ко всему этому причастна. Бабушкина жизнь подпитывалась одной лишь иллюзией, и она эту иллюзию заслужила.