Бездомье мучило всю жизнь. После окончания аспирантуры, я получил направление на работу в КБ "Радио" города Жуковского Московской области, которое в просторечии называлось «Кабаре». Дали мне прописку по жуткому лимиту и «койко-место» в общежитии, и сказали, что по этому фиктивному адресу Гагарина 5 кв.7 можешь и не рыпаться, поскольку такого адреса не существует. "А жить будете на частной квартире, которую ищите сами. Согласны на такие условия?" Конечно согласен, ведь все мы, наученные горьким жизненным опытом знаем, что главное - прописка, штамп в паспорте.
Было это в начале 1985 года. Я еще месяц имел юридическое право прожить в общежитие, а как раз на Новый год должен был вчистую выехать. И стал вопрос, где же жить.
Прошедший год как раз был наполненный событиями: первый булгаковский год в моей биографии. Одна моя знакомая, по линии булгаковских приключений, Вера Голицина, племянница академика Голицына, разрешила перевезти вещи пока к ней, видимо лелея мысль, что вместе с вещами привыкнет к её комнате и еще не старое тело товарища Белоуса. Жила она в большом белом доме на заставе Ильича. В то время улицу Школьную и Золоторогожскую заставу еще на раздолбали, и она представляла собой уютный пролетарский уголок Москвы, в самом красивом месте которого стоял неукротимый Ильич и смотрел на этот белый 9 этажный дом, в кото-ром имела комнату в коммунальной квартире Вера Голицина. А за спиной Ильича мирно дымили трубы завода Серп и Молот. Еще дальше если пройти по шоссе Энтузиастов, или Владимирскому тракту, до улицы Красноказарменной, там недалеко и до МЭИ и аспирантского общежития, где в комнате 637 провел я 3 бурных аспирантских года.
И вот по этому маршруту, то на трамвае 37 или 50, то на троллейбусе 53, перевез я в картонных ящиках свой скарб, состоящий из книг, рукописей как бы важных научных работ, и небольшого количество обносок. Все это носило гордое название "Архив".
А жил по-прежнему в аспирантском общежитии нелегально, поскольку за 3 года жизни там, да и вообще имея к тому времени 15 лет стажа жизни в общежитиях, я знал способы нелегального проживания. Одна была загвоздка. Уж больно ненавидела меня комендантша, за то, что в свое время я держал кота в комнате, а этот кот в свою очередь не любил комендантшу и ходил по своим делам под её дверь, а также под дверь Председателя аспирантского Совета Володи Малова. Я против Володи Малова ничего не имел, но у кота своё понимание окружающего мира. Кот был, кстати, очень умный и гордо носил имя "Чингиз-Хан".
Вот почему я не мог обычным путем войти в общагу; комендантша дала указание всем вахтершам гнать меня в шею. Чтобы проникнуть в общежитие, я отломал в одном месте решетку в туалете, и ночью, часов в 12, открывал методом проталкивания окно туалета на 1 этаже, затем отгибал решетку и пролазил на унитаз, а затем уже сложными коридорами добирался до комнаты, ключ от которой у меня был. В этой комнате стояли только 4 голые кровати и два припасенных заранее матраса. Но после тяжелого рабочего дня в КБ «Радио» я с диким блаженством растягивался на матрасе, накрываясь другим и засыпал, с надеждой на счастливое будущее всех людей труда. Так 2 месяца, и самых тяжелых, январь и февраль 1985 года, я сумел прожить с этими двумя матрасами, активно работая в КБ, а в этом время по всему пути от Москвы до платформы Отдых навесил объявлений, гласивших, что молодой аспирант снимет комнату, и указал телефон Веры Голициной.
От нескольких предложений я отказался, потому что там пахло криминалом. Но вот позвонила некая Маша, и предложила комнату 6 кв.м. за сорок рублей в месяц, недалеко от метро Рязанский проспект.
Первый визит был благоприятный: хозяйка лет 35, с сыном, и 40 рублей были как раз ей нужны для пополнения семейного бюджета. Комнатушка довольно приличная, с отдельным входом. Важно было, подхожу ли я хозяйке, и этот вопрос был улажен положительно. И вот я поехал за первой порцией моего "архива" к Вере Голициной. Дело было после работы, пока из Жуковского на площадь Ильича, пока собрал, да и с Верой переброситься, какие новости в области поиска дворянских корней. Надел свой видавший не один стройотряд и турпоход рюкзак, в который я набил книжек, статей, посуды, оставшейся мне по наследству от нескольких поколений аспирантов РТФ и поехал на метро до Рязанского проспекта. Потом мне предстояло дойти до кинотеатра «Ташкент», и далее несколько кварталов до хрущевского дома, где жила Маша, номер которого я не помнил, а весь путь запомнил с первого раза благодаря неплохой зрительной памяти.
Было 12 часов ночи. И вот у кинотеатра Ташкент стоит милицейский Бобик, с открытой дверью. Я решил его немного обойти, но вдруг из Бобика раздается начальственный голос: " Эй ты, хмырь, а ну сюда".
Поскольку на улице больше никого не было, я понял, что обращаются ко мне, и начинаю немного заворачивать, заодно распрямляя спину, чтобы показать, какой я честный, непьяный и вообще законопослушный.
-Кюда йидешь? - развязно спросил младший сержант в форме, лежа на заднем сиденье Бобика, и ловко перебросив одну ногу через раскрытую дверцу. За рулем сидел другой младший сержант, блаженно покуривая сигарету «Дукат», и не смотря в мою сторону.
Я сразу обомлел (вопрос то резонный!), и это выдал мой голос: "К друзьям."
- Адрес!
Я не сразу понял, что дело швах. Но если я сейчас полезу в карман и прочитаю адрес по бумажке, который я еще не помнил, это действительно вызовет подозрение. И я стал говорить заискивающе: "Да не помню я номер дома, я визуально помню..." - произнес и тут же испугался, сейчас скажут - поехали туда. Но этот вариант, видимо не был интересен милиционеру, а интересно ему было, что я несу в рюкзаке. Но сначала он произнес стандартное слово: "Паспорт!" и поначалу это меня даже обрадовало, поскольку паспорт у меня в порядке. Но милиционер даже не стал смотреть мой паспорт, а просто вышел из машины, уж больно затекли его ноги, висевшие на дверцах и посмотрев на меня с презрением: "Открывай рюкзак!"
Тут я уже немного замешкался, но рюкзак открыл, поскольку ничего противозаконного там те было. Только вверху лежали замки. И это было достаточно, чтобы милиционер скомандовал: "Садись, в отделении разберемся".
Я сделал попытку отпроситься, но сделал это наверное, неудачно: "Ребята, я в армии служил, тоже... даже офицер, ничего у меня такого нет, а время позднее, завтра на работу, в почтовом ящике работаю... "
Но решение было принято, и все эти рассуждения, особенно про офицера, еще больше разозлили милиционера, он втолкнул меня в Бобик, но я не пролез туда, а неудачно споткнулся, зацепившись за свой рюкзак.
"Стой, что в карманах?". Я понял, что спорить нельзя. Вывернул наизнанку карманы. Взял записную книжку. "Сахаров Андрей Дмитриевич. Ах, с... враг народа, а ну ползи, а то сейчас лежать будешь." "Отдайте записную книжку!- Это не тот Сахаров!" - не выдержал я и заорал, это вырвалось у меня вопреки моей воли, поскольку может наступили на самое святое. Милиционер развернулся и хряпнул меня под зад, и на моем пальто, в котором я ходил с 1973 года, с барашковым воротником, разорвался прорез. Я неудачно махнул руками, и чтобы не упасть схватился за рукав милиционера. Это был полный провал с моей стороны. Я знал, что трогать их нельзя. Несколько раз дав мне по ребру, два боевых товарища втолкнули меня, уже успокоившего, на заднее сиденье, и сами сев на переднее, завели машину. Когда мы ехали, я как -то успокоился, было тепло в Бобике, уютно, хотелось спать. Сейчас, думаю, дежурный офицер разберется и отпустит меня. "Ведь я же ничего не делал!" - стандартно сочилось у меня в голове. "Делал" - отвечал другой голос, - "Сейчас как начнут звонить по телефонам в записной книжке, тогда узнаешь, делал или не делал".
Милиционеры, напротив, были веселы, дежурство прошло с приключением. Месяц был март. Слякоть, холод, лужи подмерзшие. Снег лежал большими кучами, примятый, грязный. Бобик ехал около 15 минут (я эту местность не знал) и остановился возле 92 отделения милиции.
Милиционеры затолкали меня в дверь, из которой дохнуло сеном и теплом, как из конюшни. За стеклом сидел долгожданный офицер. На скамейке сидели несколько мужиков лет 50, помятых и полусонных.
"Вот смотри, Кирилл, деятеля привезли, заблудился. Драться лез". И бросил мой паспорт и записную книжку Кириллу. Водитель оттащил мой рюкзак внутрь стеклянной кабины и высыпал содержимое на пол, но все оно не высыпалось, а зато высыпался замок и кухонная посуда.
"Да-а-а, " - задумчиво произнес Кирилл. - "Грабеж будем писать". "И 92 статью - силовое противодействие властям" - сказал тот, которого я схватил за рукав, чтобы не упасть второй раз в лужу, когда они избивали меня.
Я засмеялся тихонечко, заискивающе, думая, что ребята меня разыгрывают. "Я домой шел", - решил я сменить тактику, хоть Машу уведу из-под дела, - "Еду в Жуковский."
"Ладно, рассказывай, электрички уже не ходят. В 5 камеру его".
"Да нет, подождите, товарищи, у меня паспорт в порядке, я аспирантуру закончил, только что, работаю в почтовом ящике», - стал я мямлить, но тут получил еще раз в зад от потерпевшего младшего сержанта, и меня, уже тихого, но обиженного на весь мир, повели в 5 камеру. «Что это?» - стучало в моей голове. «Так тебе и надо», - отстукивало обратно.
Меня затолкали в сырую, какую-то уж больно холодную камеру, и я сел на каменную холодную полку справа. Горел свет. На нарах слева лежали 4 мужика, накрытые какие то грязными ватными дерюжками . "Встань",- довольно мирно сказал мой провожающий, - "Сними пальто". Я снял пальто, и отдал его милиционеру, думая, что он таким образом хочет проверить, не зашито ли там оружие. "Снимай шнурки". Я вдруг вспомнил, что это из литературы. И это правильно. И я попал в реальную жизнь. И уже мысли мои поплыли далеко, а ноги сами подкосились. Руки долго, как бы спотыкаясь, выполняли распоряжение. "Снимай ремень", - уже брезгливо сказал милиционер, понимая, что напал на первачка. Ремня на мне не было. Милиционер еще пощупал вокруг моего тщедушного тела, забрал пальто с барашковым воротником, купленное за 27 рублей в городе Рыбинске, и закрыл за собой тяжелую дверь.
Я постеснялся присесть на нары, поскольку даже 4 мужикам там было тесно, а сел на каменную скамейку. Через минуту я понял, что я заболею уже через 10 минут, если буду сидеть на ней. От неё несло мертвецки устойчивым холодом. Один мужик зашевелился, приподнял пропитую голову и недовольно спросил: "Сколько время?" - "Час ночи". Мужик повернулся на другой бок и задышал. Над их головами, сомкнутыми вместе, как у четырех братьев, шел пар. Я стал потихонечку ходить по камере, точнее по той её части, которая осталась он нар, а это около 2-х квадратных метров. Я все еще был под впечатлением от произошедшего. Только 30 минут назад я шел на новую квартиру, где меня ждала теплая кровать, по которой я уже соскучился, обитая в аспирантском общежитии. Там можно было посидеть, погреться, попить чайку, а утром, отдохнувший, приехать на работу в Научно исследовательский институт, где у меня есть собственный стол с видом на знаменитый аэродром Летно-Испытательного института.
Конечно, я не думал, что вся эта история может принять какой-то уж сильно плохой оборот, завтра, наверное, все разрешится, но как прожить эту ночь? От холода мне захотелось в туалет. Я потихоньку постучал в дверь.
- Чо-о-о? - ответил недовольный, но не заспанный голос того милиционера, который привел меня сюда.
- Можно в туалет?
Через секунд 10, открылся глазок, а потом и дверь. «Иди за мной». Я пошел за ним и пришел в туалет, который был даже более цивильный, чем туалет на Гарнизонной гауптвахте в городе Симферополь, на которой мне неоднократно приходилось нести службу. Сам я на Гауптвахте не сидел, но устройство и её уголки знал досконально. Особенно страшным был там карцер, оставшийся в наследство еще от царских времен.
Так что видом туалета, в котором живут крысы и ныряют в очко при виде входящего, меня не удивишь. Было другое: меня действительно трясло от холода. Я попросил милиционера свое пальто. Он подумал, и потом, когда отвел меня в камеру, бросил его мне. Так прошел первый час. От усталости я уже стал неподолгу сидеть на холодной скамейке, а потом опять вставал и тихонько ходил, разминая руки. Сверху камеры, в каком то глубоком проеме висела зарешетчатая лампочка и сильно светила. Я читал кой-какую литературу, «Архипелаг Гулаг» например, и все это было знакомо. Но это была уголовная среда, которая все же требовала адаптации. Было тяжело с непривычки сидеть в каменном мешке, и я решил еще раз попроситься в туалет. На удивление, милиционер опять разрешил мне сходить, а через час еще.
Я начал думать, как можно будет разрешить ситуацию, ведь без записной книжки я даже телефонов не знаю. Я прокрутил в голове телефоны, которые я наверняка помнил, и людей, которые помогут мне, и остановился на Александре Давидовиче Брянском, который имел поэтический псевдоним Саша Красный, и который знал еще Ленина. Решил утром попроситься позвонить по телефону, и сразу буду звонить Саше Красному, а уж он выручит меня, позвонит куда надо.
Часов в 5, я, подложив под себя знаменитое рыбинское пальто, поскольку одна из загадок моим гостям была - сколько оно стоит, и все говорили большую цену, чем 27 рублей, и уснул тяжелым сном. Снизу тянуло холодом, но головой я знал, что надо немного поспать, иначе ноги откажут.
Утром часов в 7 мужики, лежащие на нарах, начали шевелиться. Но первого вызвали меня.
Уже другой милиционер подвел меня к той же конторе за стеклами, за которой сидел уже другой офицер.
- Так. Белоус Александр Петрович. Распишитесь.
Я обрадовался. Прощай камера, прощай этот ночной кошмар. Ну помучили, и правильно сделали, гордыню выбили. И на работу успею, сейчас быстренько к Маше, а может подвезут даже. За окнами стояла темнота, и только немного синело. Но что это? Подписаться меня просят под протоколом. А что в нем написано! Ограбил старушку, отказался подчиниться милиционеру, сорвал с него погоны, затоптал в грязь, издевался над Советской властью. Может это не про меня. Нет, про меня. Фамилия, все как положено, и даже какой то следователь.
- Но я не видел никакого следователя! И здесь ошибка, – промямлил я, моргая. Но как это все смешно звучало!
- Пиши, что подписывать отказываешься.
Я взял дрожащей рукой ручку и начал на маленьком пространстве, который был выделен для своих замечаний, излагать как было дело, что никого я не избивал, и погон не срывал. И следователя не видел, и подписывать отказываюсь. И подписался.
- На, Николай, - отдал дежурный лейтенант эти бумаги какому то толстому милиционеру в засаленной шинели, - веди.
- А вещи?
- Останутся здесь. Еще вернетесь.
- Я пошел впереди милиционера, но постепенно он стал идти рядом со мной, потому что шел я тихо, спотыкаясь.
- А куда мы идем? - спросил я.
- В суд.
- В суд? - Вот так история.
- Ладно, ты не выступай, дрался вчера с нашими оперативниками? Вот и получишь срок теперь.
- Но извините, какой дрался, это они меня били и в грязи вывозили. Я показал на свое 27 рублевое, и действительно очень затертое пальто, с которого висели свежие разорванные нити.
- Не увернешься, их двое было, и они акт составили, что погоны с них сорвал.
- А можно позвонить? Чтобы хоть еды принесли.
- У дежурного попросишь, потом.
Мы подошли к желтому зданию, которое было расположено метров за 200 от 92 отделения милиции, где я промёрз всю ночь. В общем-то Николай довольно доброжелательно ко мне отнесся, как я заметил. Бежать, конечно, как в фильмах, или книгах мне было ни к чему, тем более, и вещи были в отделении, а паспорт у Николая в кармане.
Мы поднялись на 2 этаж и вошли в большой зал, с одной стороны которой стоял стол с тремя позолоченными креслами, в одном центральном сидел, как видится судья, и больше не было никого, никаких заседателей, помощников или защитников. А с другой стороны, стояла очередь народа, очень похожего на меня, какой то замученный, затертый, с грустными глазами. Больше женщин. Николай поставил меня где-то шестым.
Женщина, обмотанная платками, плакала и умоляла судью: "Да не брала я с него денег, соврал он все, не нужны мне его деньги!"
Судья, не поднимая головы, поднял голос: "Стой!" - и после секундной паузы: "Пятьдесят".
Я замер – неужели пятьдесят лет?
- Ой, спасибочки, гражданин судья, не буду, больше не буду, спасибочки...
Милиционер, сопровождающий замотанную, взял бумаги, и ткнул её, как я понял, к кассе, а другой подложил другие бумаги под нос судья, который так и не поднял голову на нового обвиняемого.
- Убил собаку.
- Да нет, гражданин судья, сама она напоролась, Ну злючая, лаяла спать не давала - начал было толстый, испуганный, сам похожий на какого то бульдога, мужик.
- Стой - вяло сказал судья, не поднимая головы. - сто.
- Ну чтобы ее черт побрал.... и сразу затих мужик с бульдожьим рылом и ретировался подальше.
- Следующая была дама с порванной юбкой и синими ногами.
- Воровство - валюта - 28 статьей пахнет - читает судья не поднимая головы.
- Да дал он мне сам, не нужна мне эта бумага - и дама в перчатках с синими ногами заплакала перед судьей: "Простите, не забирала я ничего, он меня сам бил".
- Сто пятьдесят.
- Ох - охнула с синими ногами, - Много, гражданин судья, но спорить не буду.
Подошла моя очередь. Судья смотрел на мои каракули сзади Протокола, и я не выдержал и начал сам.
- Вчера... вечером... - от холода стуча зубами, начал я -... я шел возле кинотеатра Ташкент два милиционера меня избили... а мне инкриминируют...
- Стой! - вскрикнул судья и впервые поднял голову. -Что значит ин-кри-ми-ни-ру-ют?
- Что я не подчинился действию властей.
- Стой! - еще раз остановил меня судья и начал писать что - то на моем протоколе. Отдал бумаги Николаю и сказал: «Отведи!»
- Куда? - по инерции спросил я.
- Там скажут.
Я сник, но страшно захотелось есть.
- Можно посмотреть, что там за резолюция?
- Вообще-то нельзя, но дела твои плохи, - сказал Николай - Теперь уже серьезно будет следствие вестись. Не сказал бы этого слово "инкриминировано" - штрафом бы отделался.
И показал мне резолюцию судьи: "Возбудить уголовное дело по статье 192".
Я поднял глаза на небо, и увидел его уже другим, каким то далеким, родным. И потом, когда я плелся вслед за Николаем в отделение, окружающая суета, люди, которые торопились куда то казались такими далекими. Я понял, что рождается новая жизнь, я уже не тот, что был вчера.
Не поднимая глаз от пола, я вошел в отделение милиции и прямо пошел уже в открытую дверь той же камеры, в которой провел ночь. Я сел на каменную скамью и понуро опустил голову. Мужик, который сидел на нарах спросил меня: "По какой статье?" "192-й" - ответил я.
- Ну это 3 года получишь, терпимо.
- Он разговаривал со мной как с другом, и мне было приятно слышать этот пропитый хриплый голос, мужика, который уже шел на 3-й срок и по приличной статье - убийство с изнасилованием.
Зазвенели ключи, и охранник открыл тяжелую дверь, в которую протиснулась молодая девица с корзинкой. Мужик с 85 статьей, подвинулся на нарах, и она поставила корзинку на нары, села рядом и спросила: «Что у вас, пополнение?» - «Да нет, Силенок, еще не оформили, но наш». Под полотенцем лежали хлеб, колбаса, сало, огурцы и бутылка водки. В общем джентельментский набор. «Силка, зови Василия».
Вошел потерный охранник. Я заметил, что если переодеть мужика с 85 статьей и Василия, то они ничем отличаться не будут. Одинаковое выражение лица, одинаковый лексикон. Мужик, его звали Миха, налил 2 стакана, Василий быстро выпил, вытер усы и ушел на службу.
- В общем так, - сказал в мою сторону Миха, - я тут замолвил за тебя слово. Ты лапу то имеешь где?
- Пожалуй да, есть один старый большевик, может поможет. Я чувствую, тут надо сразу брать выше, иначе утонешь – тихо сказал я.
- Правильно калякаешь, но есть выход лучше. Тебе этим оперативникам в руку дать надо. И все. Под видом попросить прощение, а следователь дело закроет. Будешь брыкаться, через 4 дня поедешь за мной в мордовские лагеря. О тебе справки уже навели. Жрать тебе некому будет принести.
Через 20 минут опять зазвенели ключи, выскочила Силка, и вошел подобревший Вася.
- Белоус - это ты что ли? Иди к дежурному.
Вышел я в своем пальтишке, в твердой уверенности, что надолго я уже здесь, и даже полюбив это Миху, который готовился в Мордовские лагеря. Мне просто думалось, как же все это оперативно решается, и никаких законов, ничего, но, с другой стороны, так ясно и по-своему гуманно.
- Иди туда - сказал дежурный и передал мой паспорт какому-то юркому старшему лейтенанту. Тот повел меня в комнату, на которой стояла табличка «Рота охраны» и пригласил сесть.
- Вопросы есть?
- Можно позвонить по телефону чтобы есть принесли?
- Да, ты еще не на довольствии? Ха-ха-ха. Ладно слушай, га-раж-данин Ба-ла-ус. Александр Петрович. Пойдете сейчас домой есть. Но завтра в 3 часа придете сюда на беседу со следователем. Видите?
И он показал мне серую папку, на которой была выведена моя фамилия и написано Дело и номер. Папка имела серьезный вид.
- Паспорт и документы ваши останутся здесь. Когда придете по месту жительства, там вас местный оперативник будет ждать. Если появятся какие вопросы, к нему. Все ясно, гражданин Белоус?
Сердце мое билось, но не так учащенно, как можно было думать. Формула "Век свободы не видать" уже просматривалась сквозь эту серую папку.
-Вещи свои у дежурного возьмите. Что-то возьмете у следователя.
Я забрал свой рюкзак с аспирантской посудой, которую посчитали уворованной у какой-то старушки, которую вчера ограбили, и вышел на улицу. Уже смеркалось. Место было как бы новое, хотя утром я топтал снег здесь вместе с Николаем.
Как мне противны были те вчерашние рожи. А предстоит их еще увидеть. Плюнуть на все и смыться. Но паспорт, записная книжка, еще что-то, что этот усатик, политрук, видимо, изъял из рюкзака. К тому же на работе уже знают, наверное. Вот повезло. Не успел на работу устроиться, и попал в такую заваруху. Откуда защиты ждать? На кафедре со мной расстались прохладно. В «Альтаире» в аспирантуру отпускали со скрипом.
Действительно, только Саша Красный может помочь, но он трусоватый, хоть и брал Николаевский вокзал по заданию Ленина.
Повели меня ноги к Маше. Ключи, на счастье лежали в кармане. Маша была на работе. Положил я рюкзак в пустую комнату, которая ждала меня всю ночь, почистился немного, и позвонил Дмитрию Вячеславовичу Кузнецову, моему знакомому по булгаковским делам. Он был офицер, закончил Суворовское училище сразу после войны. Из его курса вышло много знаменитых сейчас генералов. В общем, подумал, что нужно ему обрисовать ситуацию, что он посоветует. На работу, и вообще в Жуковский мне ехать не хотелось, а поводу моего фиктивного адреса, на котором меня ждет доброжелательный оперативник, вообще не хотелось думать.
- Приезжай в Гроб, - ответил по телефону Дмитрий Вячеславович, когда я ему сказал, что надо встретиться. "Гроб" - это отделение Гражданской Обороны, где работал Д.В.
Через час я был в " Гробу" у Дмитрия Вячеславовича. Эта его контора находится под зданием Совета Народных депутатов Таганского района г.Москвы, и занимает две или 3 мрачных бетонных комнаты бомбоубежища. Сказав на вахте ключевые слова: " К Кузнецову", я опустился по лестнице и пройдя по глухим подземным коридорам метров 50, подошел к открытой двери, из которой валил человеческий дух.
- А, заходи, дорогой, садись! - радостно встретил меня Дмитрий Вячеславович, - а мы сейчас только что ликвидировали пожар в театре на Таганке, взорвалось на сцене во время представления пьесы “Час пик”. Сегодня у меня дежурство внеочередное. Зам председателя Совета обещал карточку на стиральный порошок. Ты слышал про Глобального Предиктора? А ты что вот такой мрачный?
- Да, история вот какая, Дмитрий Вячеславович, - начал я, - вчера иду я в 12 вечера по Рязанскому проспекту, возле кинотеатра Ташкент.
- А знаю, там у меня кореш из Суворовского училища живет, начинающий писатель, написал, как он выпал из самолета без парашюта и остался живой.
- И стоит милицейский «Бобик». В общем не понравился я милиционерам, и повезли меня в 92 отделение милиции.
- А, знаю я это отделение, там рядом мой кореш, летчик из отряда космонавтов, жил, Анохина слышал, из Жуковского?
- В общем шьют мне дело, завтра надо идти к следователю, он дело будет вести.
- Ну, даешь! Такой сюжет прямо в руки лезет. Завидую. Слушай, повесть можно написать... А если постараться - роман. Слушай название ... вот: "Моя борьба".
- И забрали часть бумаг, которые я нес на новую квартиру. Как раз списки этого самого романа.
- О, придумал! Давай я сейчас позвоню одному моему корешу, он следователь по особо важным делам, работает в Кремлевском отделении милиции. Вот он точно что-то посоветует. Так звоню сейчас. Мы с ним познакомились на лекции генерала Петрова. Так: 264-23-46. Георгий Михайлович! Здравствуй, дорогой, сиди. Где, что за дела? Глоба-а-льно! Роман можно написать… Да... Ну слушай, делай раз. Значит тут у меня кореш сидит. В ситуацию попал. В 92 отделении милиции у тебя кто-нибудь есть? ... Вот и пускай, на месте договоритесь. Значит в 10. Там же? Все, принято. Будь здрав. До встречи!
Дмитрий Вячеславович пожевал зубами и повернулся ко мне:
- Ох, дела у него, с потерями в личном составе. Но тебя он завтра ждет в десять ноль-ноль. Да, пошли я тебе своего винца налью, в кухне у меня тоже провод отведен, чуть что отвечу.
Как раз звонок зазвенел.
- Дежурный по 2 отделению майор Кузнецов слушает. Все в порядке, товарищ полковник. Затушили. Руководил отсюда. Представить. Меня? - Служу Советскому Союзу!
- Давай как раз отметим успешное тушение пожара. Наливочка в самый раз. Но я много не могу, на службе. А тебе как раз для стрессу.
Я выпил наливочки, взял адрес и координаты следователя Георгия Михайловича и поехал на Рязанский проспект. Но в этот раз я решил выйти на станции Кузьминки и пробираться с другой стороны, дворами.
Добрался до двери Маши, осмотрелся, нет ли там наблюдателей, но счастье - эту квартиру я не выдал, и заполз тихонько в свою комнату. Ночью мне приснилось, как я бежал за какой то девушкой с сумкой в руках, и все хотел эту сумку ей отдать, но ноги не слушались.
И вот рано утром, как-то приодевшись, как позволило моя несменяемая форма одежды, пальто 27 рублевое и шапка, которая была сверху кожаная, а внутри байковая, я поехал в центр. Вышел на метро площадь Свердлова, свернул в старинную подворотню, где висит мемориальная доска, что с этого места отправили в Сибирь Радищева, и нашел отделение милиции. Я вошел и спросил, где здесь следователь Подопригора Георгий Михайлович. Дежурный капитан подозрительно посмотрел на меня и сказал: " Ваш паспорт".
Я захлопал глазами из под облезлой шапки, но вдруг сзади мне на плечо легла рука. "Сашок, ты? Жора ждет тебя!"
И кивнул дежурному капитану: Наш.
Провожатый с веселым взглядом и как-то подпрыгивая, повел меня, почти обняв, по лабиринтам старинного московского дома, используемого под безномерное отделение милиции, и завел в очень маленькую комнатушку, высота которой была раза в два больше, чем размер комнаты. Посреди, занимая почти всю комнату стоял очень серьезный стол, справа возле него кадушка с фикусом, слева стояла небольшая стеночка, уставленная книгами. На стене висела карта России с какими то стрелками наступления видимого и невидимого врага.
За столом сидел человек с явной лысиной и полусклоня голову, что-то писал на пачке бумаги.
- А, здгаствуй, батенька, - сказал картавя и вскочил Георгий Михайлович, пожимая руки, как старому знакомому. - Ну, давай, сначала выпьем.
Тут я только заметил, какое амбре стоит в комнате. Пока я снимал свое 27 рублевое пальто, он поставил третий стакан, достал бутылку, стоящую за столом на полу, и налил полстакана.
- Не-е-е, может рано.
- Давай, за знакомство. Димка пгосил, сделаем. А у нас тут пгоисшествие: какой то студент вздумал снять на кинокамегу нашего вождя, Владимига Илича. Только вытаскивает камегу в Мавзолее - так его кагаульный и снял. Вот он тут сейчас, - Георгий Михайлович постучал каблуком по полу, - лежит, не знаем, то ли концы в воду сделать, то ли раскручивать дело. Студент-то оказался Ленинским стипендиатом. А говоришь что это - особо важные дела. Давай, закуси, окугчики с моего огорода. А у тебя что за приключения, легавого, что ли побил, погон с него согвал?
Я удивился, что Георгий Михайлович знает суть дела.
- Позавчера поздно вечером шел я мимо кинотеатра "Ташкент".
- Ташкент город хлебный. Эх, моя послевоенная молодость - завелся Георгий Михайлович, как наложит узбек плова в пиалу, на один рубль, и сидишь в тени со слезами губаешь... Ну ладно, всадил ты ему?
- Нет я не трогал, а написали, что я погоны сорвал.
- А зря не вгубил! Нет, признайся, хгяпнул, хоть раз?
- Не-е-е.
- Ну ладно, давай еще по одной, и к делу.
Он налил мне еще четверть стакана.
- Значит так. Иди к прокугогу гайона. Понял? Никуда к следователю не ходи. Нет его, понял. Пиши все, что хотел мне гассказать. Отдай заявление и все. Никуда не ходи. И напиши, что паспогт они забгали. На этом они попухнут. Все остальное фигня, и что к уголовниками посадили, и пгочее, а вот на паспогте попухнут. И езжай прямо сейчас.
Поблагодарил я следователя по особо важным поручениям, съездил к Вере Голициной, переоделся попроличнее, и выбрал из одной коробки несколько почетных грамот, которых накопилось у меня в большом числе, а также один научный журнал, где была опубликована моя статья.
Опять приехал я в этот Ждановский район и нашел Прокуратуру, которая была, собственно в том же квартале, что и 92 отделение милиции, в котором меня сегодня ждут. Прошел я в большой темный зал, по стенам которого висело большое число разных разъяснений в рамах под стеклом, и сразу, сев за большой стол, начал писать заявление. Написал я его подробно, с указанием точного времени каждого события. Решил использовать его для будущего изложения своей версии события на суде. И отстояв совсем небольшую очередь, зашел к прокурору, который сонно сидел за столом и невидимым взглядом смотрел на меня, когда я вошел.
Я отдал ему заявление и начал было устно излагать событие, но он остановил меня рукой и спросил: «А это что?»
Я протянул ему пачку грамот.
- Генерал Кузнецов, маршал Гречко, ... он листал грамоты и лицо его нисколько не менялось. А это что?
- Да это статья моя научная.
- Твоя??? Ты сам написал?
- Да я несколько написал, - скромно ответил я.
Прокурор с уважением посмотрел на статью, на фамилию, которая там была указана в качестве автора, перевел взгляд на шапку заявления, сравнивая фамилии, и поднял телефонную трубку.
- Василий Иванович, здравствуй, - сказал он в трубку. - Да. Тут мне заявление пришло от товарища Белоуса. Да. Нет. Да.
Пожевав желваками, прокурор продолжал в трубку:
- И вот я думаю. Да. Надо паспорт ему отдать. Нет. Сейчас же.
Он помолчал, тяжело дыша.
- Вот ссуки... распустились совсем, вместо того, чтобы делом заниматься! - заорал в трубку прокурор, - Ну, я сделаю выделку мехом тебе из этого паспорта, Василий Иванович!
И обращая ко мне, прокурор проговорил:
- Иди сейчас к начальнику 92 отделения, и бери свой паспорт. Чуть что звони. А заявление я беру.
И поставил на нем закорючку.
Я вышел на улицу, не веря что произошло. Я открыл свою статью, которая вышла еще 5 лет назад и с уважением посмотрел на нее. "Машинный синтез транзисторных СВЧ усилителей с помощью метода ... " начал читать я, хотя прочитал уже не меньше ста раз. Я шел к отделению милиции и за этот путь прочитал её в 101 раз. Вошел я и молча подошел к окошку дежурного офицера. Хотя контора была полная, на скамейке сидели несколько бродяг, бомжей, уголовников, кто молча, кто выражая возмущение скамейке. Офицер сказал охраннику, чтобы он показал мне, где кабинет начальника отделения. Мы прошли мимо двери с табличкой "Рота" и подошли к двери. Охранник вежливо постучался, приотрыл дверь и впустил меня в кабинет.
Начальник отделения, полковник, лет 65, тучный и явно больной, молча показал мне на стул напротив стола. В руках он держал мой паспорт.
- Вам куда сказали придти? - сказал он с трудом не сказав "Тебе".
- К следователю, в 3 часа.
- А Вы куда пошли?
- К прокурору.
- А Вам куда сказали придти? - врастяжку и все более набирая силу голоса, вставал Василий Иванович. Он стоял и сопел как бык. Тогда начал подниматься я. Когда я поднялся, то стал на голову выше Василия Ивановича.
Василий Иванович бросил в меня паспорт.
- Придешь завтра вечером в 18-00 к следователю. Дело твое не закрыто,
-сказал Василий Иванович, переходя на «ты», поскольку приказ Прокурора был выполнен.
- Спасибо, - пискнул я, радуясь и прощая всем все на свете. Я выбежал из 92 отделения милиции, зная, что больше никогда не приду ни к какому следователю, и пусть огнем горит мой Архив, рукописи "Архипелага Гулага", роман "Моя борьба".
Я простой советский обыватель, буду ползком ползти мимо всех милицейских будок и бобиков.
"...И перед лицом своих товарищей торжественно обеща... - неслось хором из школьного двора.