Закат

Закат.

«Ты один только друг –
 Друг на все времена.
Немного таких среди нас...»
группа «Ария», «Беспечный ангел»
Я не знал его так хорошо, как многие из этой компании. Но подружились мы сразу. Это было около года назад.
Праздновалась пятница 13-е. После рок - концерта в ДК «Родина», большая часть любителей тяжёлой музыки решила отметить сие знаменательное событие на лоне природы и отправилась в лес к вышке ЛЭП. Эта стальная громада, по разным подсчётам от 50-и до 70-и метров (в зависимости от глазомера и пережитых посетителями эмоций), является излюбленной достопримечательностью местных любителей острых ощущений.
По мере прибывания народа, вокруг вышки загорались всё новые костры, а некоторые горячие головы, чтобы не потерять боевого азарта, сразу кинулись штурмовать стальную крепость. Глядя на неуклюжее карабканье «новичков», я, снисходительно ухмыльнувшись, решил показать «мастер - класс». Как местный житель и, каюсь, профессионал в «ЛЭПолазании», я в считанные секунды преодолел расстояние, на которое новички тратили несколько минут. Пальцы привычно находили нужные зацепки, а ноги - нужные упоры. Мой обычный маршрут, на который решались очень немногие «непрофессионалы». Начиная со второго этажа, вверх вела нормальная лестница, и минут через десять, обогнав борющихся со страхом высоты «экстремалов», я оказался на вершине.
Отдышавшись, я приступил к традиционному ритуалу любования окрестностями. Осмотр, как обычно, проходил посолонь (по часовой стрелке) и начинался с города. До спорткомплекса «Заря» и остановки «Кристалл», казалось, можно рукой подать. Улица Ленинградская с вершины просматривалась вдоль почти полностью, а за чередой «пятиэтажек» угадывалась линия улицы Васильева. За понтонным мостом вдоль реки дугой изгибался «Зеленый клин», слева от центрального моста сбились в кучу едва различимые на расстоянии дома центрального, привокзального и других районов, а на горизонте над городом куталась в дымку стройная антенна телевышки. На востоке, после Заречья шла длинная лесополоса, в которой разглядывать было нечего, но за ней, на самом пределе видимости тянулись горы. В тот день они были особенно хорошо видны. Их серые с синим отливом изломы, даже на таком расстоянии внушали уважение.
На юге горы терялись из виду, зато между изгибами русла реки виднелось место слияния Бии с Катунью.
На западе пейзаж снова становился индустриальным. Ничего особо выдающегося, кроме огромных труб ТЭЦ, которые, как это ни странно, пейзаж почти не портили.
Мельком взглянув на чадящие бурой копотью трубы, я, наконец, добрался до солнца, приникшего уже к земле и начавшего наливаться багрянцем. Сколько десятков раз я был на вершине? Много. Но каждый раз убеждался в одном: закат того стоит. И еще: я раз и навсегда убедился, что человек еще не придумал ничего прекраснее созданного природой... кроме, разве что, музыки.
Я был почти в состоянии транса. Люди, склонные к созерцанию знают это чувство, когда, стоя на вершине не важно чего - дома, горы или вышки ЛЭП, растворяешься в окружающем мире, кажется, обретаешь крылья, и высота уже не пугает. Она манит. Манит расправить крылья и взлететь, обнимая всей душой, сердцем и сознанием весь открывшийся простор, оставить бренной Земле все ее тяготы, обрести почти осязаемую власть над целой стихией - воздухом, небом. В такие моменты я будто начинаю понимать наркоманов и... самоубийц, со счастливой улыбкой шагающих в пропасть. Потому, что это - восторг! Восторг и умиротворение одновременно.
Почему-то многие в эти минуты представляют у себя за спиной ангельские крылья. Белые такие пернатые крылышки. Для меня есть только одни крылья - черные. Кожистые. Крылья летучей мыши. Или дракона...
И еще, в отличие от «пернатых» у меня очень сильно развито чувство самосохранения. Наверное, даже появись у меня суицидальная мысль, это чувство не позволит мне сделать последний шаг, даже если...
Закон подлости как всегда сделал свое черное дело: на вершину, один за другим стали взбираться запыхавшиеся нарушители моего спокойствия. Они тоже не отошли от заведенного порядка: расширенные зрачки, междометья, не отличающийся разнообразием поток ненормативной лексики, замешанный на восторге пополам со страхом, дрожащие коленки, горящие взгляды и т.д.
Спускаясь с вышки, я снова не преминул блеснуть умением: спуск «на пятой скорости» как всегда произвел неизгладимое впечатление на новичков, и на землю я ступил уже почти героем.
Вволю потешив тщеславие, я вернулся к своему костру и обнаружил там десятка полтора новоприбывших, большинство из которых я ни разу в глаза не видел. Совершив ритуал приветствия, я втиснулся между двумя относительно знакомыми рокерами и тут же получил в каждую руку по стакану - один со спиртом, другой - с мутной жижицей, чтобы его запить. Разливающим оказался мой хороший знакомый, настоящему имени предпочитавший псевдоним - Геша Гробовский, неисправимый панк - рокер и почитатель группы «Гражданская Оборона» (отсюда и псевдоним).
Наполнив свой стакан, Геша неожиданно произнес тост:
- За Воланда Скайуокера и его очередное эффектное восхождение! - и, не дожидаясь остальных, умело приговорил пойло.
Такое публичное признание моих достижений приятно щекотнуло самолюбие, а за упоминание моего творческого псевдонима я про себя сказал Геше отдельное спасибо, потому что после тоста я поймал на себе несколько удивленных и заинтересованных взглядов.
В течение следующего часа было сказано еще немало тостов за многие направления рок - музыки и ее отдельных исполнителей. В целом вечер складывался весьма неплохо, только спирт оказался тяжеловатым. «Лишь бы не паленый», подумал я, снова передавая стакан Геше. А потом подошел он...
- Славка, здорово! - тут же расплылся в улыбке Гробовский, сразу вручая парню полный стакан. Протягивая ему руку, я заметил, что мы чем-то похожи и прочитал в его глазах ту же мысль.
Самозваный тамада, тем временем, провозгласил:
- За выдающегося металлюгу и просто хорошего парня Славку Ирьева, - затем добавил с пафосом - За Беспечного Ангела.
- За беспечного Ангела... - нестройным хором повторило несколько голосов. Я заметил, что виновник тоста при этом еле заметно поморщился, что одновременно удивило и обрадовало.
Когда все вокруг увлеклись пьяными беседами «за жизнь», Слава незаметно покинул круг сидящих у костра, и медленно, словно в раздумьях, пошел к обрыву, с которого, под холодными лучами полной луны, открывался прекрасный вид на реку. Я подошел к нему и, глядя на реку, непринужденно спросил:
- Что не нравится прозвище?
Немного подумав, он ответил вопросом:
- А чего в нем хорошего?
- Как чего? «Беспечный Ангел» одна из лучших песен «Арии». Поэтому вызывает
соответствующие ассоциации.
Теперь он думал несколько дольше. А потом неожиданно спросил:
- Ты знаешь, сколько здесь сейчас народу?
Я оглянулся на костры и, прикинув, сказал:
- Человек восемьдесят...
-... сто с лишним. И среди них есть Черный, Падший и просто Ангелы. Штук пять. Не многовато ли? Да и слово это с некоторых пор мне почему-то разонравилось.
- Вот тут я с тобой полностью согласен, оно мне разонравилось, когда я узнал его
значение.
- Что же оно значит? - заинтересовался Слава.
- Само слово греческого происхождения, а вот его значение... - я неплохо разбираюсь в мифологии, и мне нравится эта тема, поэтому как всегда увлеченность в голосе скрыть не удалось, - значение досталось ему «в наследство» от древнеарамейского слова «малах», что значит - «существо служения». В христианстве мы знаем светлых и темных ангелов, в древнееврейской же мифологии их называли «бейт малах», что значит истинный ангел и «каф малах» - как бы ангел.
Слава засмеялся:
- В таком случае беспечный Ангел может быть только каф малахом!
- Почему? - такой вывод меня удивил.
- Потому что существо служения вряд ли может позволить себе такую роскошь как
беспечность. Слуга должен быть внимательным и расторопным, иначе это плохой слуга.
Тем более слуга Бога. - Затем, подумав, добавил, - как-то не вяжется образ беспечного
ангела с рогами и копытами исчадья ада.
- А ты читал «Рубеж» Олдей в соавторстве с Валентиновым и Дьяченками? - я, как и другие поклонники творчества сэра Генри Лайона Олди, позволял себе такую фамильярность.

- Ты тоже «олдист»? - Слава был приятно удивлен.
- Стараемся... - я в ответ порадовался этому «тоже».
- Нет, «Рубеж» к сожалению не читал. Но хотел бы.
Так вот, в этой книге есть один каф малах - натуральный беспечный Ангел. Без рогов и копыт, правда, но по описанию - врубелевский Демон. Здорово! А у тебя есть?..
- Кто?
- «Рубеж».
- А, нет, нету. Мне друг давал почитать. Тоже «олдист».
- Жаль, что нету. А он где живет?
- В заречье. Интересный кстати человек. Хочешь, познакомлю?
Слава согласился. И заговорщицким тоном сообщил, что у него тут в заначке 3 литра пива. «Паленым» спиртом я по большей части втихаря «удобрял» кусты, поэтому сообщение о наличии пива воспринял с радостью.
Ночь пронеслась незаметно. Лес почти реально наполнялся персонажами из книг Олди.
«А помнишь, в «Черном баламуте»...
«А помнишь, в «Бездне голодных глаз»...
«Я почти физически ощущал себя «Скользящим в сумерках»...
«А я себя - «Изменчивым»...
Слушавший нас некоторое время молодой неформал, как новогодняя елка в стиле «индастриэл», увешанный всевозможным железом и оказавшийся начинающим «олдистом» спросил:
А почему вы про Олди во множественном числе говорите?
Мы популярно ему объяснили, что Г.Л. Олди - совместный псевдоним - двух харьковских писателей Дмитрия Громова и Олега Ладыженского. Чему неформал был несказанно удивлен. Однако его несказанное удивление, плавно сменившееся храпом, было оставлено нами без внимания: мы были слишком увлечены беседой.
Когда мы добрались до «Пути проклятых» и его эпиграфов из «Арии» и «Металлики», разговор перешел в область музыки. За этим разговором нас и застал рассвет. Несмотря на голод и начавшие постукивать от утреннего холода зубы, мы нехотя распрощались, договорившись встретиться на следующей неделе, зевая, разбрелись по домам.
На нашей следующей встрече он спросил, почему меня называют Воландом Скайуокером, из чего я сделал вывод, что он наводил обо мне справки. Я рассказал, что имя «Воланд» ко мне «приклеилось» еще в школе, когда мы проходили «Мастера и Маргариту». Я так проникся личностью этого персонажа, что меня так начали называть друзья. А «фамилию» Скайуокер я заслужил благодаря пресловутой вышке ЛЭП.
Продолжая эту тему, я заинтересовался происхождением фамилии Славы - Ирьев. Он ответил, что сам теряется в догадках и склоняется к мнению, что она происходит от женского имени «Ира». Я же предположил, что основой его фамилии может являться название древнерусского рая - Ирий. Порассуждав на эту тему, мы пришли к выводу, что, похоже, так оно и есть. Попутно я рассказывал Славе о нашей исконной культуре и религии- Православии. Он очень удивился, узнав, что Православие и христианство - две разные и во многом противоположные религии. Поначалу он спорил со мной, не веря, что наш народ настолько древний, возможно, самый древний в мире. Но постепенно он перестал спорить, начиная понимать, что я и те историки - славянисты, которых я читал, все-таки правы если не во всем, то во многом. С тех пор он меня внимательно слушал. Я рассказывал все, что знал от других людей, из книг и фильмов, делился собственными выводами из полученных знаний. Иногда он подсказывал мне то, что я сам не заметил, не учел.
Однажды я спросил:
- А почему бы тебе самому не прочитать некоторые из этих книг?
- Тебе надоело рассказывать? - кажется, в голосе его звучала озабоченность.
- Нет, конечно! Просто из «первых рук» было бы подробнее и быстрее... – Слава задумался.

- Знаешь, ты хороший рассказчик. У тебя история становится живой, настоящей, как у Олди.
- Это потому, что большинство их книг я прочитал раз по десять. В автобусе читаю, а он прыгает на ухабах, как пьяный сайгак на минном поле. Мне бы зубы целыми довезти, а я в книге по уши. По ночам глаза слипаются, хоть спички вставляй, по углам от усталости уже черти мерещатся, но от книги оторваться не могу. В сортир приспичит, спасу нет, но терпишь до последнего. Одной ногой уже в сортире, свет включаешь, а другим глазом все дочитываешь, дочитываешь. Хоть и в десятый раз, а все равно интересно – любимые места, недочитанные между строк главы, недопонятые сюжеты...
На Олдях, можно сказать, воспитывался. Вот, и весь сказ.
Слава смеялся, слушая рассказ о моем «экстремальном чтении» и, видимо, вспоминая аналогичные истории из своей жизни.
- В твоем исполнении и лекция по высшей математике пройдет на «ура».
- Вот уж в чем не силен, - признался я, - так это в точных науках.
С тех пор мы встречались еще раз десять.
А через три месяца он пропал.
- За Беспечного Ангела, где бы он ни был.
- За Беспечного... - повторил нестройный хор заплетающимися языками.
Глядя, как сопливая молодежь, вместе с закоренелыми heavy - металлистами заглатывает очередную дозу самогона, я не выдержал:
- Какой, мать вашу, ангел? Вы же знаете, что он терпеть не мог этого прозвища! Похоже, моим ядовитым шепотом всех присутствующих разом контузило. Казалось, даже одинокий кактус на подоконнике задумался о бренности бытия, почти ощутимо в создавшейся тишине скрипя своими колючими мозгами. И тут я услышал вопрос, который мог задать либо очень глупый, либо очень пьяный человек:
- А как же нам его называть? - вопрошавший оказался обладателем удивительного сочетания обоих качеств.
- По имени. - Сам, будучи во хмелю, я не заметил в вопросе ещё одной интонации - видимо, славкин товарищ по «шараге» просто завидовал ему. Как выяснилось позже, он действительно завидовал славкиной внешности, уму, чувству юмора, доброте, «золотым рукам»... А завидовать было чему: добрая половина девчонок в училище «пускала слюни» на его фотографию, висевшую в вестибюле среди других победителей
всевозможных конкурсов и олимпиад. Самим славкой они могли любоваться лишь
изредка, так как он, получив от не чаявших в нём души преподавателей индульгенцию на
пропуски лекций, в основном пропадал либо на сборищах рокеров, где он неизменно был
душой компании, либо в мастерской. Это было одной из причин зависти - Ирьев из кучи
ржавого хлама и голого энтузиазма умел собирать вполне жизнеспособные транспортные
средства, большинство из которых возвращалось в исходное состояние, не выдержав собственной критики создателя.
Завистника звали Павлом. Он вертелся вокруг Славы, как искусственный спутник вокруг большой планеты, стараясь подглядеть, выведать секреты его умений обращаться с металлом и людьми. В металле Славка видел своё будущее творение, в людях - будущих друзей. Он был идеалистом, как и я. Хотя, почему «был»?..
Павел, не находя никаких секретов, злился всё больше, и теперь, в ответ на мою агрессию, подогретый алкоголем, решил выместить всю накопившуюся злобу на мне:
- А как по имени? Славой? Славиком? Славочкой? Или ты скажешь нам, как ты называл его ласково? - Пашка неуверенно встал на ноги и угрожающе направился в мою сторону, - Знаю я, чем вы занимались, когда он к тебе ездил. Да я таких...
Договорить я ему не дал. Как учил тренер - один короткий удар, начинающийся с разворота корпуса, затем подача с плеча в кулак... Закипевшая во мне гремучая смесь из пустоты, щемящей тоски, унылых физиономий друзей и голоса Валерия Кипелова, поющего о том, что «тот, кого выбрала смерть, других ей не отдаст...», эта смесь, получившая ударную дозу мощнейшего катализатора из пашкиных слов - всё это в одно мгновение слилось воедино. В звериную ярость.
В мой кулак.
Я знаю, что Пашка был боксёром. Это, пожалуй, единственное, в чём он преуспел. А из меня боец, наверное - никудышный, несмотря на три года усердных занятий в тренажёрном зале и науку моего тренера - Валерия Георгиевича, который так и не научил меня драться, зато научил бить. Один раз. Чтобы второго не требовалось. Работая на «здоровье», а не на «массу», больших мускулов я так и не накачал, зато к окончанию школы стал заметно сильнее. Но при этом, будь я трезвым, скорее нашёл бы нужные слова поядовитее, чем лезть в драку с боксёром.
Дрался я всего раза два. И теперь результат был тот же: пролетев пару метров и разбив головой стекло серванта, Павел лежал боком на полу и отплёвывался окровавленными зубами, глядя перед собой мутными от шока глазами. Кто-то из девчонок кинулся было вызывать скорую, но её вовремя остановили: «боксёр - оклемается». Никакого раскаяния я не испытывал. И в глазах окружающих читалось одно чувство: благодарность.
Пусть так, пусть с кровью и ненавистью, но я отстоял честь того, кто оставил в сердцах этих людей частицу своей доброты, подарил им надежду на то, что существуют миры, где самые светлые мечты, самые заветные грезы сбываются.
Он ушёл, и в этом была моя вина. Меа culpa. Mea maxima culpa. С некоторых пор не мог смотреть в глаза его (теперь уже моим) друзьям, потому что знал: это Я заставь его поверить в то, что есть иные миры, это МОЙ рассказ о создании врат в другой мир произвёл на него неизгладимое впечатление. Но я верил, а он смог. Надеюсь.
Наши последние встречи были почти безмолвны. Во-первых, мне уже не о чем было рассказывать, а он ни о чём не спрашивал. А во-вторых, мы за полгода добились того, чему иные приходят, общаясь десятилетиями: устное общение стало почти ненужным, хватало одного взгляда, одной полуулыбки, чтобы понять - о чём думает каждый. И это казалось естественным, как воздух.
В последний раз мы встретились там же, где и познакомились.
Круг замкнулся.
Громада ЛЭПа еле слышно гудела за спиной. Мы сидели на выветренных корнях старой сосны на краю обрыва и глядели на горы. Курили. Молча. Прощались. Тоже молча. Я понял, что он пришёл прощаться, как только увидел его.
- А знаешь, я всё-таки собрал его!
- Кого? — От неожиданности я не сразу сообразил, что Слава говорит вслух.
- Мой «байк».
Всё-таки собрал. От этой мысли мне стало плохо, потому что теперь его ухо становился неизбежным. Он был прирождённым байкером. Он понял это, когда впервые увидел колонну облачённых в кожу байкеров из клуба «Ночные Волки» на сияющих хромом рычащих «харлеях». Спустя буквально несколько дней, он впервые услышал «Арию» и влюбился в эту музыку раз и навсегда. С тех пор он всё свободное время занимался стаскиванием в гараж своего отца всевозможных запчастей и общением с теми, кто, по его мнению, мог просветить его в этом деле. Слава даже поступил после школы на автомеханика, чтобы научиться всему, что было ему нужно и получить права. Потом в его жизни появился я, подарив ему третью составляющую его мечты - веру в чудо, и знание о том, как его обрести.
Мы сидели на корнях дерева, которое стояло здесь ещё до того, как родились наши деды, а может и прадеды. Курили.
- Знаешь, я - это ты...
- Я знаю... - Эта мысль появилась у нас ещё два месяца назад, когда мы говорили о реинкарнации. Славка сейчас озвучил её впервые. Слишком уж мы были похожи, и не только внешне. Да это и не главное - мы были похожи внутренне: образами мышления манерой говорить, привычками... И взгляд его был похож на мой, только с опозданием на несколько жизней. Мой взгляд, наверное, будет таким годам к пятидесяти.
И ещё было знание. Не догадка, не слепая вера, а чистое знание, пришедшее и: ниоткуда. От богов, из информационных полей Земли... не важно. Важно, что это было так. Аксиома.
Последнее, что он сказал:
-Спасибо.
Я не ответил. Я знал, за что.
Две недели я пил, не просыхая. И толком не пьянел. Друзья меня не трогали -понимали. И сами пили не меньше. В результате я их растаскивал по домам, частенько выслушивая от родителей в свой адрес о «спаивании малолетних», хотя многие из них были моими ровесниками и заканчивали ВУЗы, или работали.
После стычки с Павлом мне пришлось вставлять новое стекло в Ольгин сервант. Помощниками вызвались двое Славкиных одноклассников - друзей детства. По завершении работы мы вчетвером сидели у Ольги на кухне, и пили пиво. Глядя на Ольгу, я в очередной раз подумал, что не прочь был бы за ней приударить, если бы не два "но":

девушкой Славки, теперь уже бывшей, но это ничего не меняло. Вопреки расхожему мнению, она была натуральной блондинкой, обладающей фигурой фотомодели, внешностью богини и умом агента СВР - гибким, как у профессионального психолога и острым, как у шахматиста. На нее неровно дышала добрая половина мужского населения нашего района от пятнадцати до пятидесяти лет.
Они говорили о Пашке, о том, каким ветром его занесло в нашу компанию, обо мне. Я молчал, поглаживая разбитый кулак. Они говорили - я молчал. Молчал до тех пор, пока кто-то из них не сказал, что отдал бы многое, лишь бы узнать - что все-таки случилось со Славой.
И тогда заговорил я.
Рассказал все, что копилось все это время, давило, не давая вздохнуть свободно. Все это заставило Славу УЙТИ.
Они были в шоке. Мой рассказ не укладывался ни в какие эмоциональные рамки. Я стал для них Иудой, предавшим друга, ученым, открывшим «ящик Пандоры», создав атомную бомбу. Я стал для них дьяволом, открывшим их другу путь в неизведанное и раскаивающийся в этом. Я стал для них Воландом Скайуокером.
Дьяволом, гуляющим по небесам.
Первой пришла в себя Ольга. К моему удивлению она не стала впадать в истерику, упрекать меня или хвататься за нож. Она хотела другого:
- Научи меня тому же.
Я не знал, как можно научить человека создавать врата, ведь со Славой мы просто беседовали. Он сам понял.
Отказывать я не стал. А через неделю количество моих «учеников» увеличилось почти до ста человек. Они слушали. Внимательно. Некоторые даже что-то записывали.
Сейчас их число перевалило за тысячу. Пока тепло, мы собирались в лесу, так как среди людей с такими «учениями» появляться опасно. Нас и так уже посетили служители правопорядка - видно кто-то решил, что в лесу завелась секта или банда, и, ничтоже сумняшеся, вызвал милицию. Приехали. Поинтересовались. Правда, послушав, о чем я говорю, они решили, что - «Молодежи делать больше нечего. Пусть хоть сказки слушают, лишь бы без мордобоя» - и со спокойной совестью удалились.
Понимают, конечно, не все и не всё, но некоторые, кажется, что-то уловили. Все чаще они остаются в лесу, когда остальные расходятся. Стоят на обрыве, глядя на горы, любуются закатом, стоя на вершине ЛЭПа. Что они видят? Какие миры отражаются в их глазах?
Кажется, я знаю.
И еще я знаю, что Ольга в последние дни как-то загадочно улыбается, глядя в даль. Она, наконец, поняла. И через тонкую, но непреодолимую пока грань, почувствовала Его.
А мне теперь нужно искать преемника. Потому, что я тоже почувствовал. Потому, что сегодня ночью я был на вершине и увидел...
Вечный закат. Прекраснейший из всех, когда-либо мною виденных. И горы - гораздо ближе наших - алтайских. Черные великаны, поросшие у подножья лесом и бороздящие острыми вершинами безоблачное синее небо, река - ставшая сестра нашей Бии, только шириной не меньше километра, величественно несла свои кристальные воды на запад. Наш ленточный лес здесь был по-настоящему дремучим, пугающим и притягательным одновременно. Сказочном. А между горами и рекой, с обеих сторон. Теряясь за горизонтом, шла прямая как стрела дорога, на которой...
Это был он. Сверкающий хромом великолепный «Харлей - Дэвидсон», буквально летящий за солнцем, за рулем которого сидел Славка. Черная «косуха», развевающиеся волосы и еле уловимая мелодия. «Ария» - «Герой асфальта».
Теперь я знал!
Спустившись вниз, я смотрел с обрыва на лунную дорожку на реке, смотрел туда, где еще несколько минут назад видел мир вечного заката.
Мой мир.
И, стоя над обрывом, я, наконец, понял смысл фразы, написанной мною несколько лет назад в порыве графомании. Фразы, которую Слава Ирьев - мое будущее воплощение, понял почти сразу: «Если нет врат в желанный тобой мир, придумай их сам и пройди.»
Мне на это потребовалось больше трех лет, но этой ночью я понял! И я уже создал врата, Славка, подожди меня.
Я иду.
V.Skywalker.
27-31 декабря 2004 г.