«Ты собираешь макулатуру,
а не бутылки, как все. На хрена?
Это ж не выгодно!»
Василий, бомж
На часах было 6:30. Крохотные окна двухкомнатной хрущёвки издалека желтели нестиранными выгоревшими шторами.
Не слыша будильник, Андрей Сергеич давно привык просыпаться по своим биологическим часам. Мгновенно поднявшись, наученный армией, он быстро заправил постель. В ванную. Умылся, побрился… На кухню. Открыл холодильник, съел кусок шоколада, запив водой прямо из графина. Опомнившись, что уже «пора», торопливо прошел в комнату, оглядел огромные стопки газет, посмотрел на портрет жены – все в порядке. Все как всегда. Аккуратно сложенная с вечера одежду не заняла больше двух минут. Улица встретила свежим осенним утром и слегка подмороженными лужицами.
Выйдя из подъезда, Андрей Сергеич остановился и глубоко вдохнул, прочитав ежедневную немую молитву. Дорога к кладбищу.
Знакомые, за три года ставшие почти родными, могилы, памятники и лица на них. И что эти фотографии?.. Такие разные… Серьезные, веселые, грустные… В земле все одинаковы. Целые семьи, поколения. Есть и одиночки.
Он вошел в школу-интернат, прошел армию, прошел сквозь весь Афганистан и вышел в тоннеле метро обычной жизни... Там он и познакомился с Ольгой - девушкой, младше себя на 15 лет. Они поженились. Она погибла. Детей завести не успели. Второй раз не женился. Кладбище - две остановки от дома. Каждое утро, вне зависимости от погоды и самочувствия, он неизменно там, рядом с Ольгой, с «Оленем»… Иначе нельзя.
Однажды, он проснулся в абсолютной тишине. Оглох. Врачи городка, в котором он живет, не смогли поставить диагноз. Только бесконечные направления. Он съездил в Москву… «Операция бесполезна – нужен слуховой аппарат, воздействующий непосредственно на мозг». 4 тысячи долларов! Вердикт? Вернулся. Дали инвалидность. Прибавили к пенсии 500 рублей…
Запил. Завязал. Замкнулся. Научился читать по губам и общаться только с газетами и книгами. Его знают все библиотекари в округе. Думают, что немой. Он никогда ни с кем не разговаривает. Кроме жены. Ежедневное «Привет» или «Доброе утро», глядя на ее фото, на памятнике. Остальным - пишет в блокноте. С тех пор, как бросил пить, полюбил шоколад.
Подойдя к могиле жены, Андрей Сергеич едва коснулся памятника, поцеловал фотографию, «Привет» и... все мысли сразу исчезли. Только он и молодая улыбающаяся женщина в черно-белом овале. Скромно положив на край памятника кусочек шоколада, словно чувствуя себя вечно виноватым, Андрей Сергеич присел на лавочку. Впереди долгий трудовой день.
Каждое утро, после свидания с женой, он отправлялся на «работу». На обычную городскую свалку за… заработком. Не на еду, конечно. Шоколад и хлеб с молоком, квартплата – на все это уходила пенсия. И ее вполне хватало. Он шел за звуками, природными и бытовыми – за теми, которые он когда-то слышал в детстве и на войне, и дома… Местные бомжи прозвали его «профессором». Он, мол, «молчун и никогда кулаками-то просто так махать не будет! Достойный такой. Спокойный». Они относились к Андрею Сергеичу почтительно. Иногда даже помогали, потому что макулатура не жирный кусок. Двадцать рублей за килограмм. 5 тонн 600 килограммов (!), и… ты снова слышишь. За этим он и отправлялся ежедневно на свалку. Сюда же пришел и сегодня.
- Здарова! - крякнул издалека, закуривающий «Приму» явно «новенький» на помойке в грязном болоньевом плаще до пят и розовой бейсболке.
Андрей Сергеич едва заметно махнул рукой в его сторону и отправился к «прикормленному» месту, куда обычно сваливались коробки из-под телевизоров, микроволновок, компьютеров, стиральных машин – одним словом, всего того, что либо уже давно бесследно исчезло из его хрущёвки, либо никогда там и не поселялось.
- Слышь, ты! А?..
- …
- Че-ты молчишь-то? Немой что ли? Куда потопал? Слышь ты, ****ь, с тобой разговариваю! Ты еще и глухой что ли? – бомж ускорился по направлению к удаляющемуся Андрею Сергеичу и вдруг свалился без сознания. Из рассеченной брови брызнула струйка крови. Рядом стоял с трубой в руках тертый калач Василий, «смотрящий» свалки. Андрей Сергеич, почувствовав шум за спиной, повернулся, оценил происшедшее и благодарно улыбнулся Василию.
Василий, бросил трубу в сторону, догнал его в два прыжка и протянул руку. Андрей Сергеич крепко пожал ее и еще раз улыбнулся.
- Слушай, ты меня, конечно, извини, но ведь по всему видно, ты человек из этих, из интеллигентных, - Андрей Сергеич напряг зрение, чтобы внимательно «выслушать» собеседника. – И видно, что тебе деньги нужны. Не знаю, зачем. Да и знать не хочу. Не мое дело. Ты собираешь макулатуру, а не бутылки, как все. На хрена? Это ж не выгодно! – Вася пнул пустую консервную банку и посмотрел прямо в лицо Андрея Сергеича, ожидая узнать какую-то «коммерческую» тайну.
Глаза Андрея вдруг вспыхнули. Он на секунду замешкался, потом вытащил из кармана блокнот и ручку и написал: «Макулатура – это будущие книги. Они помогают людям. Пустые бутылки – это будущие полные бутылки. Они убивают людей. Все очень просто, Василий. А меня все равно ни макулатура, ни бутылки уже не спасут…».
Василий прочел написанное на клочке бумаги и остолбенел.
- Ты че, серьезно?
Андрей Сергеич кивнул.
- Слушай, раз так, давай я поговорю с нашими, - Василий махнул рукой в сторону небольших шалашей, - все равно они мало получают с этого, а тебе, как говориться, для души. Давай ты у нас станешь этим… как его… монолистом по бумаге.
Андрей широко улыбнулся и написал на листочке: «Монополистом?»
- Ну, да, да! Не умничай тут, - заулыбался Василий, - здесь же люди-то университетов не кончали, бля... Так вот, кто сможет, тебе в условное место… ну, вот, скажем, сюда, - он указал место, к которому направлялся только что Андрей Сергеич, - будут приносить и сваливать коробки, книги, газеты, журналы… вообщем, твой продукт. А я буду смотреть, чтоб никто никогда пальцем не тронул до твоего прихода. Идёт?
Андрей Сергеич замахал руками, мол, не надо, не надо, я сам.
- Не обсуждается. Я сказал. Все, ёпт… По рукам. Бывай. Держись, профессор!
Они ударили по рукам и разошлись. Каждый в свою сторону. Рядом неподвижно остался лежать неизвестный чужак городской свалки.
Менее чем через два года после заключения «договора» с Василием, Андрей Сергеич стал замечать, что бумажные «египетские пирамиды», поселившиеся в его квартире, перестали рассыпаться и постепенно начали приобретать формы плотных, устойчивых брикетов. Они методично занимали все большую площадь скромного жилища. Все большую и большую, большую и большую. День за днем… Андрей Сергеич шел вверх по лестнице, сооруженной из связок журналов, газет и картонных коробок…
Свет, едва пробивающийся сквозь щели между порогом, потолком, косяками и дверью больно резал глаза. Дверь распахнула Ольга, и тогда громыхнула музыка. Андрей Сергеич сразу вспомнил любимый женой «АукцЫон». «Не мешайте мне, я хочу поставить крест… на своей жизни!».
- Ну, здравствуй, Андрюша. Тебя так долго не было! С кем ты снова-то воевал, дурачок? Заходи, давай, заждалась тебя, ужин стынет. – Свет ослепил глаза, мелодия мгновенно переросла в жуткий крик...
... истошный крик Андрея Сергеича, проснувшегося в слезах, холодном поту, сидящего на кровати с руками, протянутыми навстречу мечте. Тут же злорадно и с удовольствием встретили его два часа ночи на будильнике и вечная тишина. Мозг пульсировал обрывком песни и обломками фантастической лестницы, вполне реально лежащими на полу, табуретах и комоде темной хрущёвки с нестиранными выгоревшими желтыми шторами на крохотных окнах.
Следующий день начался не по плану. Андрей Сергеич встал раньше обычного. В пять утра. Чтобы провести «инвентаризацию сокровищ», «оптимизировать» жизненное пространство для новых баррикад, прочитать десять страниц из «Бойни номер пять» и постирать, наконец, шторы. К 6:30 почти все было сделано, за бортом остались лишь три страницы Курта Воннегута. Потом обычный ритуал. Ванная, туалет, кухня, кусочек шоколада, вода, и на улицу к Ольге. «Обязательно к Ольге, быстрее, скорее, она ждет… Олень, милый, прости! Тороплюсь. Уже бегу» - стучало в голове. Однако, «не по плану» - это еще не залог хорошего дня…
Открыв дверь, Андрей Сергеич столкнулся на пороге собственной квартиры с чудовищем. Настоящим! Из телефонной станции или из ЖЭКа, из ДЕЗа… он не разобрал. Толстенная баржа с рыжими крашеными волосами, некогда, видимо, надеявшаяся, что имеет отношение к женскому полу, стояла и орала, плюясь ему прямо в лицо. Андрей Сергеич умел читать по губам, но не жабьим губищам. Он мгновенно достал из кармана справку об инвалидности, помахал у чудовища перед рожей и попытался проскользнуть к лестнице. Не тут то было! Оно, наделенное административным ресурсом, бросилось вслед, прижав его к стене то ли пузом, то ли тем, что выше... Андрей Сергеич остановился, решив, что прямо здесь и сейчас научиться «читать по жабьим губищам» будет быстрее и безболезненнее, нежели сбежать. Тетка, несмотря на предъявленную им справку о глухоте, не переставая плеваться, упорно вещала о том, что До10числа!»
Дата была особо выделена и сопровождена отдельной порцией слюноотделения.
Андрей Сергеич нервически улыбнулся, демонстративно достал из кармана маркер и написал на стене: «Есть! Так точно! До 10-го! Честь не отдаю – она мне еще пригодится». Он мгновенно вырвал у тетки свою справку и, теперь уже беспрепятственно, бежал.
Вниз по бетонной лестнице. К Ольге.
Вверх по бумажной лестнице. К Ольге…
Кладбище, несмотря на ранний час, оказалось отнюдь не пустынным. На этот раз, проходя мимо знакомых могил, Андрей смотрел в землю, себе под ноги, не обращая никакого внимания ни на памятники, ни на ограды, ни на фотографии… Он как никогда спешил к Ольге. Шел по памяти, чувствуя каждый кустик, каждую веточку, каждый венок, каж… «Венок?» - Андрей Сергеич поднял голову. Свежая могила. Вчерашняя. Парень. 22 года. К матери положили. И отец тут же. Ну, вот и все. Семья в сборе.
Странное чувство охватило все тело. Холодный ночной пот. Андрей Сергеич мгновенно ускорил шаг. Он не понял, почему, но поддался ощущению. И побежал. Со всех ног.
У могилы жены его уже ждали люди. Четыре человека. Один из них представился запыхавшемуся Андрею Сергеичу:
- Копытов Александр Алексеевич, начальник кладбища, - протянул руку.
- …
- Ты муж ведь ее, да?
- …
- Дело в том, что…
В этот момент Андрей Сергеич уже крепко держал краснолицего Копытова левой рукой за горло, а жилистую правую занес точно против лица. Трое остальных заметно напряглись.
- Дело в том, что… понимаете… Опусти меня. Слышь, ты? – прохрипел Копытов, - Мужики!
Андрей Сергеич ударил. Тело обмякло.
«Свалился без сознания. Из рассеченной брови брызнула струйка крови»… Бесконечное дежавю. Можно свыкнуться с этим. Или свихнуться. Как по кому. От реальности без потерь в любом случае не сбежать!
Памятника на могиле Ольги не было. Фотоовал валялся у развороченной ограды. Наступило прозрение и опустошение. Внезапно и одновременно. «Самый быстрый самолет не поспеет за тобою, но когда ты прилетишь, я махну тебе с земли…» Андрей Сергеич поднял фотографию, поцеловал, сказал дежурное «Привет» и, спрятав испачканный портрет улыбающейся красивой женщины во внутренний карман пальто, бросился прочь. Он знал «куда» и от «кого» бежать. На свалку и от ментов.
- Василий, Вася, Вася-я-я-я!!!
Василий выполз из шалаша.
- Ну, кто еще лает тут? Че случилось?
Андрей Сергеич вплотную подбежал к Василию. Пар от его одышки перебивал даже похмельные выхлопы «смотрящего» свалки. Вася протер глаза и решил, что они ему изменяют.
- Ты? Т-т-т-так т-т-ты н-е-е-е немой что ли? Т-т-ты че орешь-то так?
- КТО?
- Че «кто»? Ты. Ты, говорю, че орешь?
- Кто здесь занимается «цветметом»?
- У-у-у… То есть ты, как голос прорезался, больше захотел что ли? Понял. Ну, пойдем, поговорим, обсудим… профессор - Василий неторопливо пошел в сторону сооруженного умывальника с дождевой водой, - Че, сёдня ночью дождя-то не было? Ритка, почему воды не налила в раковину? Ритка, ты, сучка! Выходи, давай воды. Нам с «профессором» поговорить надо.
Андрей Сергеич, на время, сбавив обороты, пошел за Василием, понимая по собственному прошлому опыту, что тому «не очень».
Василий умылся и, выдув почти литровую банку воды, которую внесла из шалаша полуголая сонная женщина лет сорока, повернулся к Андрею Сергеичу:
- Ну, так че ты там орал про цветмет?
Андрей Сергеич уже стоял с приготовленным клочком бумажки в руке: «Кто на свалке занимается сбором цветного металла?»
- Не понял… Ты же тока что орал, как резанный. Опять онемел что ли? А?
Андрей кивнул.
- Странно, ****ь. Очень странно. И откуда ты тока взялся вообще, - Василий посмотрел в обезумевшие глаза «профессора» и понял, что это не шутки. – Что случилось?
Андрей Сергеич еще раз показал бумажку с вопросом.
- Так тебе не деньги нужны? Ну, допустим «Терминатор». Он один живет и к нашей общаге не относится.
На бумажке появилась новая каракуля: «ГДЕ?»
- Там за свалкой, метров триста отсюда. А че те от него надо-то?
Андрей Сергеич, перевернув клочок, написал на обратной стороне «спасибо», сунул бумажку в руку Василию и быстро зашагал через свалку.
- Ты куда, а? Слышь? – поняв, что все бесполезно, Вася только махнул - Да делай ты, че хочешь. Мне по ***… Дело не мое.
«Терминатор», мужик под метр девяносто, с черными шахтерскими руками, встретил незваного гостя дебиловатой улыбкой. Андрей Сергеич мгновенно окинул хибару взглядом и заметил за занавеской что-то похожее на металлический ящик… Отдернув «ширму», он увидел распиленный пополам сейф. Последующий обыск без ордера длился не более двух минут. В углу шалаша под старыми тряпками он нашел то, что искал…
Первый удар пришелся в поддых, второй – по затылку. Терминатор рухнул, не успев даже сообразить, в чем дело. Наклонившись, Андрей Сергеич вытащил из кармана фотографию Ольги и сунул ему в рожу. Терминатор прохрипел, что «это не он»… Фразу закончил военный шнурованный ботинок Андрея Сергеича. Мужик замолчал.
На следующий день Василий, Андрей Сергеич и Жека, парень лет двадцати пяти, иногда приносивший макулатуру для «профессора» в указанное «по договору» место, втроем вкапывали памятник.
- Ну, вот и всё, - выдохнул Василий, когда работа была закончена, - Извини, «профессор». Ты ж ничё не объяснил. Сказал бы сразу, мы б с тобой пошли. Этот сученок всю ночь через свалку памятник волок – все видели. Вандал ****ый. Я б ему сам накатил. Давно пора было…
Андрей вытащил блокнот и ручку: «Спасибо, мужики!». Потом достал из-за пазухи бутылку водки, открутил крышку и отдал Василию. «Смотрящий» жадно глотнул. То же самое сделал Жека, занюхал рукавом и с благодарностью вернул Андрею Сергеичу. Тот отрицательно помотал головой. Мужики прикончили флакон вдвоем.
21 января. Ровно три года, как Андрей Сергеич перестал слышать. Проснулся он раньше обычного и в хорошем расположении духа. Первым делом решил прибраться в квартире – на той ее уже совсем небольшой площади, что оставалась свободной. Потолок подпирали массивные бумажные колонны. Глядя на них, Андрей Сергеич поймал себя на мысли, что, проводя большую часть дневного времени в компании «свалочных» знакомых, он совершенно стал забывать, зачем ВСЕ ЭТО. Ведь жизнь мало-помалу налаживалась. Он ежедневно «виделся» с Ольгой. Он ежедневно ходил на «работу». Он ежедневно общался с «коллегами». Новости свалки были куда более правдивыми и реальными, нежели то, что когда-то передавали по радио и телевидению. И он по-прежнему ничего не слышал.
«Весы! Нужно все это взвесить! Сколько здесь денег? А может… а вдруг…» - при этой мысли под ложечкой сильно защекотало, как в детстве, когда ты просыпаешься первого января, открываешь глаза и еще не знаешь, что тебе принес Дед Мороз. И ты думаешь «А вдруг… а вдруг… это то самое…» Конечно, Андрей Сергеич подумал «а вдруг хватит?!». Мысль об этом придала сил. Он наскоро умылся, побрился, накинул не по погоде легкую куртку и, уже выбегая из подъезда, сунул в рот дежурный кусок шоколада.
Ольга, спокойная и улыбающаяся, ждала его. Все было нормально. Они снова разговаривали.
***
Андрей Сергеич, как обычно, пришел на свалку. У Василия был день рожденья, и «профессора» попросили к праздничному столу. «Начальник свалки» выкатил поляну, состоящую из трех бутылок самой дешевой водки, пяти флакончиков разведенного боярышника, банки кильки в томатном соусе и арбуза (!). Под конец-то января! На этот раз, Андрей Сергеич не отказался и выпил рюмку за здоровье своего новоявленного друга. Закусил арбузом. Когда все разошлись, Василий сообщил «профессору», что у него сегодня законный выходной, и что он не намерен ни грустить, ни работать. Василий поведал свою историю. О том, что раньше жил в Питере и работал наладчиком на заводе – конечно же, похвастался своими «золотыми руками». О том, как от него ушла красавица-жена. О том, как запил. О том, как умерла мать. О том, как выгнали с работы. О том, как пропил квартиру и на остатки денег переехал сюда, в коммуналку на Набережной. Еще Вася рассказал о своей жизненной философии. О том, что сам выбрал жить на свалке. «Сам» у него означало «на трезвую голову». Долго рассуждал о свободе и о том, что теперь сам себе хозяин, расшифровав, БОМЖ как «более опытные мужчины и женщины»… В общем, поведал заурядную историю. Каких тысячи. Андрей Сергеич письменно спросил, не знает ли Василий, где на ночь можно позаимствовать большие весы. И Василий, не долго думая, выпалил, как будто только и ждал этого вопроса: «Так в магазине. Я там сёдня водяру брал. У меня там грузчик знакомый. Договоримся, хули, базару нет. Тока ему поставить надо будет... Сам понимаешь. Хошь, прям сёдня сходим? Че тянуть-то… хе-хе… коль пошла такая пьянка».
Василий даже не спросил, зачем Андрею Сергеичу большие весы. Просто оделся «нарядно», и в восемь вечера они вдвоем уже шагали к магазину, успевая как раз к закрытию.
Торг длился недолго. Грузчик Кирилл был молчалив, молод и приветлив. Он сразу озвучил условия:
- Короче, в семь утра назавтра пузырь и весы должны стоять вот на этом месте. Понял?
Андрей Сергеич утвердительно кивнул. Они хлопнули по рукам, и сделка произошла. Зачастую, «их» джентльменские соглашения гораздо честнее и прочнее, чем «наши», писанные-переписанные сотни раз на бумагах с сотнями печатей и подписей, договора. А вроде бы все люди…
«Уф… С кухней закончил. 870 килограммов. Ничего себе!». Андрей Сергеич давно не работал с таким усердием и неподдельным интересом. Передислокация в следующую комнату. Самую большую, доверху забитую стопками газет, журналов и картона. Она была когда-то залом с телевизором, мягким диваном и двумя креслами. Здесь счастливые Андрей и Ольга вечерами пили вино и мечтали о будущем, о детях, планировали следующий день и… жизнь.
Разогнув затекшую спину, Андрей Сергеич взглянул на часы – 2:25. Перерыв. Перекур. Ему жутко захотелось курить, хотя он давно уже бросил. Он сходил в кухню и достал зарытую где-то в недрах пшенно-рисовых коробок пачку привезенных из московской командировки «Marlboro». Сев на пол, Андрей Сергеич медленно снял целлофан, открыл пачку, извлек сигарету, чиркнул спичкой и закурил. Глубоко-глубоко и с удовольствием затянулся. Дым поплыл вверх, густыми синими клубами опутывая электрическую лампочку и верхушки бумажных колонн. Усталость приятно растеклась по всему телу. Вечная тишина стала оазисом в знойной пустыне, спасением и смыслом, наполняющим все и вся вокруг…
- Вы хоть понимаете, черт возьми, что так мы потеряем половину взвода? За этими барханами их всех на *** перестреляют, как пугал на огороде!
- У нас нет выбора. Либо половина, либо через два часа мы ВСЕ будем кормить собой шакалов. Это, война, майор. Исполняйте!
- Есть…
- Товарищ подполковник, склад гори-и-ит, щас рванет!
- Что-о-о? Какого…
Открыв глаза, Андрей Сергеич мгновенно сориентировался, вскочил и, спотыкаясь, бросился в ванную. Там всегда стояло ведро с водой, приготовленное на случай очередного аварийного отключения. Три секунды, и он уже молча созерцал обгоревшие связки «Ленинской смены», «Правды», «Здоровья»… Под ногами, валялся почерневший фильтр «Marlboro». В голове больно стучало «Деньги – это бумага!» любимого Ольгой «АукцЫона». Электронные часы показывали 2:27. Минутка… Она проползла черепахой. А могла бы пробежать черной кошкой, пролететь мухой-пулей. Между ним и остатком смысла его жизни.
Андрей Сергеич аккуратно поднял с пола пачку сигарет и коробок спичек, отнес в кухню и снова убрал в ящик. Вернувшись, продолжил взвешивание. Диспозиция та же. Время шло. Нужно было еще успеть поспать.
Среди газет попадались почти раритетные экземпляры, еще семидесятых годов. Люди хранят и собирают свое прошлое, складывая его в кучками, кучами и горами. Годами. Потом они умирают, а новые владельцы освободившихся квартир или их дети за считанные часы выносят все это прошлое на помойку, плюясь и поражаясь масштабам и количеству накопленного.
К 3:40 почти половина «бумажной» комнаты была взвешена. В блокноте появилась запись: 1т 780 кг. Чтобы вовремя доставить весы в магазин, нужно выйти из дома, как обычно, в шесть тридцать. В глазах рябило от стопок, цифр, букв, строчек, которые невольно врезались в сознание. «Задачи новой пятилетки… Олигархов не будут судить… «Локомотив» прокатил «Спартак»… Баба-яга против… Доярки Краснодарского края: «Мы работаем днем и ночью…»… 4:50. Экс-зал. 3т 670кг. Пальцы на секунду онемели. Андрей Сергеич сосредоточился и записал: 3670 /зал/+870 /кухня/ = 4т 540кг. До того, чтобы снова слышать, всего тонна, а неучтенной оставалась еще почти целая комната!
Вот и все, - сладостным неверием промелькнуло в мозгу…
В девять утра в магазине стояли три бутылки «Посольской» из старых запасов. И, конечно, весы.
- Мы же договаривались… в семь…, - мягко посетовал грузчик Кирилл, глядя на три бутылки хорошей водки, вместо одной плохой.
Андрей Сергеич улыбнулся, пожал ему руку, прыгнул в зимнее утро и побежал на свалку.
- Здорово, профессор, - Василий протянул «краба», - у меня для тебя хорошие новости. Андрей Сергеич напряг зрение. – «Рыбное» местечко тебе нашел. Здесь недалеко, и о нем еще мало, кто знает. Пошли, надо торопиться, пока сволочи все не растащили. Весы-то вернул?
Андрей Сергеич довольно кивнул.
- А че ты сёдня так весь сияешь-то? Настроение хорошее? Правильно, не хера грустить. Жить хорошо, и жисть хороша. А погодка-то какая сёдня, а! Погляди… Ладно, хватит сопли разводить. Пошли за мной. Жека, - громким басом окликнул Василий нового их напарника, - возьми монтировку в рукав, пойдешь с нами дополнительной силой. На всякий случай.
Сам не зная зачем, Андрей Сергеич двинулся вместе с мужиками к «рыбному» месту. Они прошли сквозь лесочек за свалкой, выйдя на окраину города, молча двинулись по переулкам. Вдруг, как будто что-то вспомнив, Андрей Сергеич остановился.
- Ты чего? – спросил удивленный Василий.
Андрей Сергеич стоял и улыбался, глядя в солнечное зимнее небо.
- Че встал-то? Пришли уж почти. Туда каждый день и газетки таскают, и журналы, и коробки, и даже книги… Пошли давай. Потом на небо насмотришься.
Василий попытался взять его за руку, но Андрей Сергеич увернулся и, расставив руки в стороны, стал копировать нелепую неведомую птицу, то поднимая, то опуская «крылья».
- С ума сошел, профессор? Лишние мозги до хорошего не доводят. Я это и раньше знал… Пошли, короче, «лучше весь день потерять, а потом за пять минут долететь, бля» - усмехнулся Василий, вспомнив мультфильм «Руки, ноги и хвосты» - Пошли те говорят, не то «все вкусное съедят»!
Андрей Сергеич внезапно опустил руки. Улыбка мгновенно сошла с губ, а глаза прояснились.
- Знаешь, Василий. Я не пойду… Не сегодня. Такой день. Пойми, пожалуйста. Я прогуляюсь. Спасибо, конечно, тебе, но… Я еще в библиотеку хотел зайти. Прости, - выпалив это, Андрей Сергеич развернулся и побежал в другую сторону, крича на ходу что-то невнятное и размахивая руками. Расстегнутое пальто развевалось полами на ветру. В этот момент мимо проезжала патрульная машина с включенной сиреной и мигалкой. Она полностью сожрала звук. Единственным обрывком, который разобрал Василий, было «…с меня бутылка…». Через мгновение «бумажный профессор» уже скрылся за домом с табличкой «Столовая» на входе.
- Во, бля, дает! То не говорит ни хера, пишет все на бумажке, то орет во всю глотку. Ебнулся парень-то по ходу совсем. Это у него второй раз уже. Ни *** он не немой… Ну, ладно. Всё одно человек нормальный. Наш человек… И бутылку обещал. Надо будет спросить обязательно. Пошли что ли назад?
- Пошли, - сухо ответил Жека, и они побрели обратно, к себе, на «свою» свалку…
Андрей Сергеич, пробежав два квартала, остановился и снова посмотрел на небо. Он не запыхался. Не вспотел. Ему было хорошо. Он был счастлив. Он действительно направлялся в библиотеку...
… Это же здорово, когда ты просыпаешься и понимаешь, что действительно хочешь только одного и по-настоящему… Это бывает так редко… Зато, когда рождается именно такой день, ты спускаешь ноги с дивана, дотягиваешься до пачки с сигаретами и… закуриваешь, обязательно задумчиво и ни о чем. А если обнаруживаешь, что пачка с сигаретами уже пачка без сигарет, то это еще лучше, потому что… быстрее, ты быстрее натягиваешь джинсы и свитер (или майку, или все вместе… или все вместе и еще пальто и так далее в зависимости от времени года), и выбегаешь на улицу, как бы за сигаретами… И идешь… Сначала по знакомой дорожке, потом по знакомому переулку, потом по знакомой улице… А потом понимаешь, что улицы эти все и переулки, и дорожки вовсе не знакомы тебе. Потому что мобильник остался дома, и никто не звонит, потому что хочется курить, потому что раньше ты всегда почти бежал, опустив голову, и думал, как бы не опоздать на работу… и ты замедляешь шаг и … просто идешь.
И смотришь перед собой, и по сторонам, и начинаешь слышать. Слышать то, что происходит вокруг. «Слуховые аппараты. телефон:…………»...
Ты проходишь по тихой улочке, на одной стороне которой новые построенные или еще строящиеся коттеджи, а на другой - старые, старинные-престаринные дома, покосившиеся и готовящиеся умереть халупы. В них живут старые-престарые дедушки и бабушки, которые жили всю свою жизнь в центре этого города, и их бабушки жили в центре этого города… и ты невольно начинаешь думать… о том, что всех этих старых людей, всю жизнь проживших здесь, скоро обязательно расселят на окраины, в панельные дома, в хрущевки, думаешь о том, что они сразу же умрут там и хоронить их будет некому, думаешь о том, что живут они только потому, что живут здесь… в старинных-престаринных домах. В центре этого города.
Переулок. Навстречу тебе, едва передвигаясь, шаркает старик. И ты смотришь ему прямо в глаза и понимаешь, что это не старик вовсе, а дедушка… Дедушка, которого бросили. Может, теперь он вовсе бомж. Он сгорблен, он одет в рваный халат и в остатки ботинок на босу ногу, он никуда не смотрит и ни о чем, скорее всего, не думает. А ведь когда-то, он, наверняка, уходил на войну, воевал, а потом возвращался с войны в поезде, пьяный и радостный от победы, слез и медицинского спирту. И здесь… непременно где-то здесь, рядом, в центре этого города, ждала его красавица невеста, или молодая жена с ребенком… Или мама. И долгая-долгая счастливая жизнь, и еще… долгая-долгая старость в остатках ботинок на босу ногу… Ты переходишь через свою дорогу, дедушка едва перешаркивает через свою и вы расстаетесь, так и не узнав ничего друг о друге…
Из-за дома выезжает автомобиль. Ты провожаешь его до ближайшего дерева, зацепившего взгляд, и он скрывается. И вы никогда больше не увидитесь с глазастыми фарами этого автомобиля. А может, и увидитесь. Ведь этот город… город, в котором ты родился и вырос или город, в котором ты просто живешь, очень маленький, или… потому что судьба. А ты-то уж знаешь – тебя так учили - от судьбы не уйдешь…
И вот ты выходишь на большую улицу, где много идущих вместе... Людей и машин. Рядом с тобой останавливается автомобиль. Большой и черный. Со значком на капоте, изображающим три часовые стрелки. Одна из них всегда показывает ровно двенадцать, другая – двадцать минут какого-то, а третья – без двадцати чего-то. Внутри автомобиля, как правило, тоже трое – две пары ног женских и одна в широких брюках, породнившаяся с животом почти до колена, мужская. Это ярко выраженный новый гусар нового времени с «дамами» - ведь, сами посудите, какой же он гусар, ежели с ним в карете только одна актриса... Они выходят из машины, орут и обнимаются, щелкают сигналкой и неизменно молниеносно шныряют в кафе. В какой-нибудь «Баскин Робинс», «Макдональдс» или «У Лены», «У Маши», «У Кати», «У Светы»… А ты идешь дальше…
И чем дальше и дольше ты идешь, тем глубже погружаешься в город. «Ваш психологический портрет! Такого еще не было!», - кричат объявления на столбе, – «Гадаю по рукам! Такого еще не было!»… и ты кричишь про себя, что уже было, было!!! И что кто-то там быдло…но тебя не слышат. «Слуховые аппараты. телефон:…………»...
Ты обгоняешь молодую семью – папа несет на руках малыша. А тот увидел тебя и издалека кричит: «Ой, дядя, дядя!». Родители радуются и говорят, что да, это, мол, дядя. И что-то еще втолковывают малышу. А ты заходишь в ларек. Не просто так. Хочешь пива купить… и покупаешь. И выходишь снова на улицу и просто идешь… Минуты две, и ты снова видишь эту молодую семью, догоняешь их – папа несет на руках малыша. А тот увидел тебя и из далека вновь кричит: «Ой, дядя, дядя!». Он узнал тебя. А они не узнают… потому что радуются сыну и заняты своим постоянным «да, это, мол, дядя»…
…и ты обгоняешь их снова. И начинаешь ощущать себя макарониной в дуршлаге. Когда так много-много, огромное количество макарон вокруг… и тебя процеживают, и твое время пришло - это же твое время!.. Старик. А рядом полно голосов, людей, лиц, фраз… Кто-то хочет спастись, кто-то понравиться шефу, кто-то купить хороший подарок жене или другу, кто-то не понимает, почему не работает светофор, кто-то не понимает, почему он работает, кто-то спешит на экзамен… и для каждого из них все это - самое важное. В данный момент времени. Данный кем?.. Кем-то негласно. Невзначай. И неслышно. «Слуховые аппараты. телефон:…………»...
И вот ты снова макаронина, тебя процеживают, фильтруют. Отхаркивают. Город. Он плюется, ты застреваешь у него в горле, мешаешь ему, и, в конце концов, он блюет! Выплевывает тебя. В улицы, переулки, переходы, бесконечные переживания… пере, пере, пере…
А ты просто идешь… Обгоняешь двух женщин и вырываешь у них что-то сокровенное, вроде «Думаешь, почему я такая умная?»… Старушка с внуком. Наигранно хохочет: «Ну, ты меня и насмешил!». А он? Он с завистью смотрит, как ты прикуриваешь сигарету. Ты купил их у женщины-лавочницы, которая всякий раз говорит «Здравствуйте!», потому что «знает» тебя - твои любимые сигареты продаются лишь в трех местах этого города... Сворачиваешь на другую улицу, и … мысли летят, сворачивают за угол, а там куча машин. Остановились на светофоре. Ты нажимаешь кнопку, над которой написано «Для перехода нажмите кнопку». И вот ты всем им - ВСЕМ ИМ! – разом переходишь дорогу. Тебе кажется, что здорово, а им, на самом деле, по х... Они парятся в своих комфортных автомобилях. Они едут по делам. По работе. По бабам и по женам. И им по х… на тебя по-настоящему. «По чесноку», не задумываясь, крикнули бы они, если б услышали твои мысли. И они уезжают, как только зажигается «зеленый»…
Переходя дорогу, смотришь сначала налево, потом - направо. Когда был маленьким, думал, что это – данность. Так надо! И всё. И не задумывался. А оказалось, что движение в стране, в которой ты живешь, «правостороннее»... В этом и есть секрет абсолютного «взрослого» знания. И всё?.. «И всё. Так бывает! – говоришь ты сам себе, - не грусти». И ты задумываешься на мгновение. О детстве. О маме. О том, как каждый день приносил ей половинки кренделей, которые давали на десерт в детском саду и в школе…
«И корабль плывет». И время идет. Время – это, когда без двадцати полночь - Новый год с мандаринами и селедкой под шубой… И еще, когда с первой секунды до последней. Родился-умер. Умер-родился. Все одинаково. Время – это, когда ты идешь по улице и пьешь свое пиво и… продолжаешь… Не-е-ет, не путь. Ходьбу…
Ты заходишь в парк, задираешь голову. И не видишь птиц. Не видишь птиц! А они чирикают! В середине января! Ты останавливаешься. Смотришь на верхушки деревьев – тополей, берез, дубов… Этот парк. Этот парк, который летом привечает бомжей и студентов, весной чернеет, но все равно привечает, осенью красив и… тоже привечает, а зимой, когда солнце, он – чист и холоден. Ты бредёшь по нему, ни о чем не думая. Просто смотришь на деревья и слушаешь. «Слуховые аппараты. телефон:…………»...
А завтра?
«…Завтра будет совсем другой день...» - подумалось Андрею Сергеичу, он открыл дверь библиотеки и вошел внутрь.
Пройдя к зеркалу, снял шляпу, шарф, скинул пальто, внимательно посмотрел себе в глаза и причесался. Гардероб. «Пожалуйста!» №52. Мне уже 52! Уже пятьдесят два года!
Милая, слегка полная девушка, работающая в читальном зале, издалека поприветствовала Андрея Сергеича улыбкой и пригласила «немого» завсегдатая пройти без очереди.
- Добрый день, Эллочка! – заговорщическим полушепотом произнес посетитель и, не переставая улыбаться, извлек из кармана шоколадку.
Ошарашенная Эллочка приняла подарок и хотела было что-то произнести, но Андрей Сергеич ее опередил:
- Да. Теперь я разговариваю. С этого самого дня я больше ничего не буду писать в блокноте, кроме, разумеется, романтических стишков, посвященных Вам, милая моя Эллочка!
Девушка стояла, прижав шоколадку обеими руками к груди. На этот раз онемела она.
- Эллочка, будьте добры, посмотрите, нет ли у вас диалогов Платона, последних сочинений Ницше и, самое главное, - в этот момент он перегнулся через стойку и прошептал почти на ухо девушке, - Библии… ну, хотя бы детской!
- Да, да, конечно… Сейчас посмотрю, Андрей…
- Сергеич.
- … Андрей Сергеич. Конечно. Спасибо вам за шоколад… Я так тронута. – Элла исчезла в дебрях стеллажей.
Через пять минут перед Андреем Сергеичем лежали «Антология мысли. Философы Древней Греции. Основы основ: логика, физика, этика», «Ницше. Избранное»…
- А Библия, действительно, Андрей Сергеич, только детская. Только один экземпляр.
- Это ничего. Ничего страшного. Мне хватит. Большое спасибо, Эллочка! А можно еще одну просьбу? Ма-а-а-ахонькую – Андрей Сергеич показал большим и средним пальцами руки, что значит «ма-а-а-ахонькую».
- Конечно!
- Позвольте мне эти книги взять домой. Без залога. Под честное слово. До завтра.
Библиотекарь покрутила головой, опасаясь, нет ли кого рядом.
- Конечно, Андрей Сергеич, – шепнула она, - только для вас. Завтра принесете?
- О чем разговор… В целости и сохранности.
- Я буду ждать Вас. Завтра, - Элла заметно покраснела и опустила глаза.
- Я приду, моя дорогая! Непременно! – почти прокричал Андрей Сергеич, захлопывая за собой дверь.
В читальном зале было на редкость много народа. В основном, студенты, - начался новый учебный семестр. Для кого-то второй, для кого-то последний, а для кого-то обычный – такой же, какие были, и какие еще будут впереди. Андрей Сергеич нашел место с краю на самой «задней парте». Двоечник! Он аккуратно разложил перед собой книги. Выбор пал на греков. Андрей Сергеич загадал сам себе страницу и строчку – он любил делать так в детстве с одноклассниками, говоря, что может предсказывать будущее по книгам.
«Сократ:
- А лечиться – приятно? Лечение приносит удовольствие?
Пол:
- Мне кажется, нет.
Сократ:
- Но уж во всяком случае, оно полезно. Как, по-твоему?
Пол:
- Да.
Сократ:
- Ведь оно избавляет от большого зла – чтобы вернуть здоровье, стоит вытерпеть боль.
Пол:
- Еще бы!
Сократ:
- Но тогда ли человек счастливее всего телом, когда лечится, или когда вовсе не болеет?
Пол:
- Ясно, что когда не болеет.
Сократ:
- Да, счастье, видимо, не в том, чтобы избавиться от зла, а в том, чтобы вообще его не знать.
Пол:
- Верно».
Андрей Сергеич загадал следующую страницу и строчку.
«Сократ:
- Стало быть, слаженность и порядок делают дом пригодным, а неслаженность – непригодным?
Калликл:
- Да.
Сократ:
- И судно – так же?
Калликл:
- Да.
Сократ:
- И то же самое мы скажем про наше тело?
Калликл:
- Конечно.
Сократ:
- А про душу? Неслаженность делает ее пригодной и здравой или же некая слаженность и порядок?
Калликл:
- После всего того, в чем мы согласились раньше, необходимо согласиться и в этом.
Сократ:
- Как же они зовутся, эти телесные свойства, которые возникают из порядка и слаженности?
Калликл:
- Вероятно, ты имеешь в виду здоровье и силу?
Сократ:
- Верно. А то, что в душе возникает из порядка и слаженности? Постарайся догадаться и дать этому название».
Прочтя последнюю реплику Сократа, Андрей Сергеич решительно закрыл «Антологию мысли», сложил все три книги в стопку перед собой и стал слушать тишину. Он ощущал и прекрасно помнил, как тихо бывает в читальных залах. Фразы редки. Они шепотом повисают в воздухе, иногда оставаясь без ответа, а иногда встречаясь с ним, невесомым и еле слышным. Самое громкое в читальных залах – это перелистывание страниц, скрипение ручек или, когда что-нибудь падает на пол… пакет, пенал, карандаш… Читальные залы своей тишиной, своими стройными рядами, своим воздухом, наполненным жаждой несуществующего познания, напоминают католические церкви. Читальные залы…
Древнегреческие бумажные колонны по-прежнему подпирали собой своды древнеегипетских бумажных пирамид, отдавая холодом военного двадцатого века. Казалось, это уже не чья-то квартира, а их ДОМ, возведенный в только им ведомом БЕЗВРЕМЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ.
Андрей Сергеич зажег свет в обеих комнатах, прошел на кухню и щелкнул выключателем – лампочка вспыхнула и ядовито прыснула в ответ – темно. Перегорела. Он тоже перегорел. Внезапно накатила волна разочарования от «незапланированного» саморазоблачения перед «Эллочкой». Андрей Сергеич сходил в ванную и умылся, потом достал из антресоли новую лампочку и заменил перегоревшую. Еще раз щелкнул выключателем. Да будет свет! Если бы так же легко можно было менять прожитое время на непрожитое, плохое на хорошее, известное прошлое на загадочное будущее… Вот тогда бы все двуногие, наверное, жили натуральным обменом, а вместо радиорынков каждый город был бы сплошь напичкан душеобменниками со свободно конвертируемой во времени валютой… Этой мыслью, детской Библией в руках и не выключенной лампочкой старик Морфей, допив последнюю рюмку водки, встретил Андрея Сергеича, облокотившегося на кухонный стол среди бумажных своих сокровищ…
В семь утра он был на кладбище. Приветливая Ольга говорила, что соскучилась за ночь. Спрашивала, как дела, чем он занимался вчера, читает ли, пишет… Посетовала на то, что шоколад очень быстро замерзает зимой и покрывается инеем, «жестким каким-то становится». И еще жаловалась на ранние закаты, на то, что за все годы так и не смогла приучить себя загодя готовиться к наступлению зимы и отучить, словно ребенок, радоваться ранним весенне-летним восходам. Андрей Сергеич слушал и отвечал. В полный голос. А потом пошел в библиотеку.
На свалке он не появлялся уже неделю. Пробуждение – ванная – кухня - шоколад – кладбище – Ольга – цветы – шоколад – библиотека – Эллочка – новые книги - тишина читального зала – квартира – тишина бумажной пирамидальности – водка – сон - … - пробуждение.
- Доброе утро, Андрей Сергеич! Как себя чувствуете? Я вас, между прочим, уже полчаса дожидаюсь. Вот пенсию принесла. Вы уже больше месяца к нам не заходите. Меня это… послали узнать заодно, не произошло ли чего… Я прямо испугалась, пока звонила в дверь.
- Звонок не работает, - сухо ответил Андрей Сергеич, с трудом прочитав невнятные всхлипывания девушки, - давайте распишусь. Где надо?
- Вот здесь… Вы это… Не делайте так больше. Никогда. Пожалуйста. Ладно? А то там ругаются...
Андрей Сергеич стоял спиной и поэтому не мог «слышать».
- Что вы сказали, извините, - повернулся он к девушке.
Ее уже не было. Он закрыл дверь, как обычно, на оба замка, спустился по лестнице и вышел из подъезда.
За ночь выпал снег. Тропинка, ведущая к могиле Ольги, оставалась единственной едва заметной среди сугробов.
- Ольга, милая моя… Олень, знаешь, мне кажется, я потерялся… я как будто тону…
- Андрюша, о чем ты говоришь? Я не понимаю! Все же наоборот хорошо! Ты снова будешь слышать. Зачем ты неделю уже пьешь? Тебе это надо?.. И, кстати, Эллочка очень хорошая девушка. Это же сразу видно… Сегодня же договаривайся с пунктом приема макулатуры – пусть к тебе приедут и заберут всё… А можешь и с Василием поговорить. Он нормальный человек. Поможет… Слышишь меня?
- СЛЫШУ!
- Ну, так вот. Договаривайся с ними. Наверняка, столько денег у них сразу не будет. Придется сдавать частями… А ты не дрейфь! Чё нос-то повесил? Месяц будут отдавать, - значит, месяц. Не вижу проблемы. Годы терпел. Пока сходи с Василием позвонить в Москву – узнай, где этот аппарат купить можно. Я подсчитала – тебе на все хватит. И на лечение, и на взятки, и на проезд туда-обратно… Ты ведь вернешься?.. Андрюш, ты вернешься ко мне?
- Да!
- Ну, вот и хорошо. Бросай, давай кукситься. Как ребенок. Я тебя люблю. Слышишь?
- СЛЫШУ! Я тебя тоже очень люблю! Я приеду к тебе, я вернусь! Слышишь, Олень?
- СЛЫШУ!.. Буду ждать…
Когда Андрей Сергеич пришел на свалку, Василий заправским бригадиром бодро руководил рядами демонстраций «свалочных подчиненных».
- Слышь, Червяк! Куда попёр плиту, бля? В другую сторону! Металл налево надо… К Нюшке, на х…!.. Жека, следи за Самосвалом – он всё при****ить норовит. ****ы огребет – мало не покажется… Эти пластиковые оставьте – валите в кучу рядом с моей хатой – разберемся вечером… Это че ты прешь, Федяй, бля? Телек? Дай посмотрю. Брось здесь – Мальчиш-кибальчиш куда-нить пристроит… Геша, ****ь, скока раз говорено, металл налево надо… К Нюхе! Давай-давай, вороти обратно…
- А-а, профессор! Ну, здорово! Хлебный день сёдня! А ты куда пропал-то? Покинул нас, как голос снова прорезался?.. Шучу, здорово, рад тя видеть… Федяй, бля! Сказал же, оставь для Кибальчиша… Совсем от рук отбились. Не может наш народ без руководства. Монарха требует… Царя, блин! Сам-то как? Че так долго не проявлялся? В библиотеке засендал, да?.. хе-хе… Шучу, шучу… Смотри, Жека, люминий ****ят не наши. Гаси его!..
- Василий.
- Че, профессор? – «Смотрящий» не соизволил отвлечься от процесса руководства разбором свалки.
- Можно тебя на секундочку?
- Можно Машку за ляжку, - громко и противно заржал поддатый Василий, - ну, пойдем, пойдем, поговорим, профессор… Кстати, с тебя ещё бутылка. Помнишь?
Андрей Сергеич вытащил из-за пазухи литр «Посольской». Василий присвистнул:
- Жека! – крикнул он, - Остаешься за старшого. Я на пять минут!
Андрей Сергеич проследовал следом. Они зашли в шалаш.
- Ну, чё, профессор, выпьем? – Василий с жадностью схватил бутылку.
- Не, Василий, не буду сегодня.
- А чё? Думаешь не видно по тебе, что пил? Ошибасся, брат. Так опохмелимся?
- Нет, Василий. Я же сказал, не буду.
- Ну, как хочешь, а я выпью.
- Пей. У меня к тебе вопрос и просьба.
- А-а-а, черт, поэтому, значит, не пол-литра приволок, а литр, да? Так не обрадую тебя. Пока ты пил да книжки читал, место «рыбное» уже прихватизировали – ничем помочь не смогу. Хотя хочу, бля. Во каламбурю с похмела!
- Я не про это.
Василий налил себе полный стакан, выпил залпом и, закусив коркой ржаного хлеба, налил еще.
- А про что?
- Василий, где здесь макулатуру принимают по нормальной цене?
- А «нормальная», это какая для тебя? – «Смотрящий» махнул еще стакан и поморщился.
- «Нормальная» - это 20 рублей.
- Слушай, профессор, то ли я запьянел, то ли… не знаю… Как-то все-таки не привычно разговаривать с тобой. Вот так - запросто…по-человечьи, без бумажек твоих. Могет, выпьешь все-таки?
- Нет, не буду. Ну, так что, поможешь?
- Знаю я местечко.. Там нормально дают. Думаю, двадцатку реально. А, могет, и больше срубишь. Тока надо вместе идти.
- Когда пойдем?
- Быстрый ты, профессор. Надо почву сперва прощупать. У тя много товара-то?
- Почти шесть тонн.
- Сколько???
- Шесть тонн почти, - невозмутимо повторил Андрей Сергеич.
Василий встал, не допив стакан, и перешел на шепот.
- Слухай, профессор. Ты никому об этом не говори, понял?
- Понял. Когда пойдем?
- Куда?
- Сдавать?
- Ты че, совсем? Это ж больше четырех штукарей зелеными! Ты хоть понимаешь?
- Понимаю, Василий. А просьбу можно?
- Валяй.
Андрей Сергеич вынул из кармана конверт.
- Василий, ты… Ты стал мне очень близок. Ты мне помогал. Ты… Ну, сам все знаешь… Кроме тебя никого больше нет… Понимаешь, о чем я? Вскрой конверт через недельку… Я, может, уеду. Пока меня не будет… Вообщем, через неделю вскроешь, ладно?
Василий взял конверт и, не рассматривая, сунул за пазуху.
- Ладно. Я все понял, профессор. Сделаю. Прям как в «совке» шифруешься, - попытался пошутить Василий, - Так, а че с макулатурой-то? Будем че-нить мутить?
- Нет, - твердо ответил Андрей Сергеич, вышел из шалаша и скрылся за кучей час назад привезенного мусора.
***
Бумажные колонны ломались и падали. Вспыхивали. Загорались новые старые газеты. Они были живыми. Они разговаривали! И Андрей Сергеич ОТЧЕТЛИВО ЭТО СЛЫШАЛ. Пот лился струями. В зубах дымился последний бычок от привезенных из московской командировки «Marlboro». Мечта отлично горела! Будущее с удовольствием полыхало, оголяя прошлое. «Деньги – это бумага!.. Не мешайте мне, я хочу поставить крест… на своей жизни!», - сладостно стучало в голове. И вот он уже бежал вверх по лестнице, сооруженной из связок журналов, газет и картонных коробок… К Ольге. Город с высоты «человечьего» полета оказался чуть красивее, нежели тот, который он видел ежедневно. Сначала Андрей Сергеич пролетел над крышей своего дома – крохотные окна двухкомнатной хрущёвки, издалека некогда желтевшие нестиранными выгоревшими шторами, - пылали бесподобно. Это было красиво!
***
- Привет, Василий! Как дела?
- Нормалёк, профессор! Забегай как-нибудь. С макулатурой че-нить замутим. Тут новое место для тебя появилось… Жека погиб. Приходи на похороны.
- Приду. Не забудь про конверт.
- Помню-ю-ю-ю… - помахал рукой Василий.
- Эллочка, привет!
- Здравствуйте, Андрей Сергеич!
- Я завтра залечу книжки отдать. Пойдем в кино?
- Конечно, Андрей Сергеич! А куда вы летите?
- В магазин.
- Я уже заждала-а-ась… - помахала рукой Элла.
- Кирилл, здорово!
- Здорово, профессор. Я на тя зла не держу. Спасибо те за водку.
- Не за что. Глянь на склад – там еще ящик.
- Спасибо-о-о-о-о… - помахал рукой грузчик Кирилл.
- Ну, здравствуй, Андрюша.
- Здравствуй, Олень… Я… я забыл шоколад… Торопился очень… Прости.
- Я так люблю тебя!
- Я тебя тоже!
Жеку похоронили рядом со свалкой.
Через неделю Василий открыл конверт, и… на входной двери Андрея и Ольги появилась аккуратная табличка с вырезанными на ней строками:
- Вчера Джим Морисон звонил – сказал, что не придёт,
- А Леннон?
- У него семья, проблемы круглый год.
- Буковски обещал прийти
- Старик, он снова пьёт…
- А Элвис, может быть, с собой подругу приведёт?
- Нет – он один. Сказал один. И жутко занят… Вот
- Пикассо, как же без него? Звонил, писал ему?
- Творениям своим delete и пьянству бой…
- Ну, ну… А Заппа?
- Он чудаковат, но тоже не придёт. Фрэнк обожрался ртутью!
- Вновь?
- Да-да. Болит живот.
- А Сашка Пушкин, дуэлянт и матерный эстет?
- Про сердце что-то говорил, скорей всего, что нет.
- Звонили Поллоку?
- Да, да – все время в гараже. С автомобилем не лады…
- А Вебер, Дюверже?
- Они с Альбертом, ну, с Камю, свалили на три дня. Прошло семь лет. Ответа нет. А Зигмунд ищет «Я».
- А Фридрих. Что с ним? Где он? Как?
- Мочу ботинком пьёт…
- Понятно, тоже мне, чудак. Так значит не придёт?
- Нет, не придёт, скорей всего, но сэйшен должен быть.
- И я про то же. Лем?
- Отправился служить!
- (с усмешкою) На Марс?
- Ну, да.
- Вот идиот. А где Довлатов?
- В деревнях, не пишет, только пьёт.
- Он написал же уже всё… м-мм-тоже не придёт. А Керуак звонил?
- Дождешься от него. Его мобильник сел.
- (смеется) В дорожное седло?
- Зря ухмыляешься, его нам не достать.
- Увы…
- Боишься потерять?
- Боюсь. Таких людей, как он, нам поискать…
- Мольер, Вернадский и Флобер пойдут назавтра в клуб. С Ахматовой и Блоком. Рядом тут. Поедем к ним?
- А что за клуб?
- Учредитель – Достоевский.
- Ф.М.?
- Конечно, ты не глуп. Толстой, Агата, Хайдеггер напялит свой тулуп. Все будут там.
- Заканчивай. Придёшь ко мне?
- Приду. Еще один старик. Вне времени. Достаточно двоих...
На часах было 6:30.