Посреди внутреннего двора старинной больницы, почитаемой как памятник архитектуры и истории, был разбит круглый сквер с несколькими густыми липами, в тени которых, разбившись на кучки, сидели тихие больные.
Больные группировались по признаку своей болезни. На одной длинной скамейке сидели присмиревшие мужики с перевязанными правыми кулаками. Напротив сидели человек пять убеленных старичков с одинаковыми перевязанными левыми руками, согнутыми в локтях, и привязанными серенькими тряпочками к шее каждого.
Передвигающиеся на двухколесных тележках любители падать с высоты расположились кругом и курили, обсуждая чемпионат по парашютному спорту. Эти колясочники были самой молодой и дружной группой и передвигались они обычно гуськом взад-вперед.
Пешеходы – неудачники разделялись по группам на правокостыльных и левокостыльных. Они разговаривали на близкие и понятные только им одним пешеходные темы.
Одиночные нестандартные больные время от времени перемещались, кто в поисках солнца, кто счастья в тени. Все остальное пространство в сквере занимали разгуливающие голуби и воробьи, не конкурируя друг с другом. Считается, что голубь олицетворяет душу человека. Поэтому больные и их посетители делились с голубями хлебом и другой снедью. Воробьи добывали себе пропитание сами.
Прорваться к больным в обычное, не попадающее на время посещения, можно было только всунув в лапу охраннику 20 рублей. Охранники сидели в черных спецодеждах и молча смотрели на часы, которые указывали возможное вознаграждение за праведный труд. К некоторым больным посетители проползали через кованный в 17 веке забор и спешно жевали, вместе с больными продукты, помидоры и огурцы, которые продавали тут же гости из Азербайджана.
Напротив сквера то и дело хлопала дверь приемного отделения. К ней подъезжали полуразваленные машины, осененные красным крестом с названием «Скорая помощь. Агентство «Страхуй»». Из них выползали больные с прижатыми к животам руками. Санитары в желтых растопыренных робах толкали скрипучие тележки, к которым пристегивались тела больных. Было тихо и мирно в это время между тихим больничным часом, длящимся два часа, и полдником в виде стакана компота.
Вдруг из-под кованого забора протиснулась дворняга с грустным взглядом. Бомжиха проползла пузатым боком и встала на три лапки. Стало видно, что четвертая лапка у нее неестественно согнута. Прижав ее как свое сокровище, обломанное и ободранное до кости, собачка постепенно перешла на быстрый бег. Она сманеврировала между больными и прямым ходом побежала в сторону двери приемного отделения. Видно, что она была здесь не первый раз и хорошо ориентировалась в обстановке.
Но тут дворник, который подгребал недоеденные больными помидоры, увидел больную собаку и рванулся за ней с метлой наперевес. За ним стартанула желтая овчарка с явным желанием куснуть за ногу непрописанную чужачку. Больная собачка, имя которой от рождения было Хелли, заметив погоню, сразу изменила направление и устремилась к гинекологическому отделению. Желтый охранник по имени Вохер, выполняя свой святой долг по охране территории то ли больницы, то ли музея, ринулся за ней.
Дворник закричал «Кайда-Барасым!», а собака Вохер подтвердила: «Враг! Враг!». Пока они гонятся за бедняжкой, расскажем, почему Хелли появилась именно здесь, в этой исторической больнице.
Собачка Хелли была без определенного места жительства. Родилась Хелли в годы перестройки, возле помойки у пятого павильона в московском парке Сокольники.
Мама, которую узкоглазые посетители павильона номер 5 звали Хей-Хей и часто бросали ей остатки перченной струганной морковки, призналась Хелли, что ее папа был дальний родственник английской королевской борзой по прозвищу Ридер.
Собачка Хелли быстро получила начальную жизненную подготовку и к 2-м годам ориентировалась во всех помойках парка Сокольники и в близлежащих станциях метро. Потом она получила живописное образование, поспав пару месяцев в Павильоне номер шесть, где когда то пьянствовал Анатолий Зверев. От запаха засохшей краски у Хелли вскружило голову и она стала посещать помойки арт-столовых, чтобы полизать засохшую желтую охру.
Она знала многие вкусные места Москвы, и места скопления доброжелательных
граждан. Доброжелательными были пьяницы с художественным образованием, но самые доброжелательные граждане гуляли возле домов с желтыми куполами. Хелли не могла просто так пройти мимо, не обнюхав их стены на предмет поиска охры. И в тех местах обязательно давали пожрать. Только голуби там были конкурентами четырехногой братии.
Район «Разгуляй», где стоял один из таких домов, стал ей родным. Возле каменного памятника изнеможденному мужику, который отсидел десять лет в одиночке Шлиссельбургской крепости, и в честь которого назвали район и станцию метро, каждый день и ночь собирались путешествующие философско настроенные граждане, от которых пахло псиной. Рядом на каменной брусчатке рассаживались потрепанные голуби-души, ожидая пищи.
В тот день один доброжелательный человек в черном капюшоне с болтающейся толстой золотой цепью ходил вокруг черного лимузина и брызгал на него смоченным веником. Потом под дружное сопение рядом на столе разложили куски красной рыбы, и все поклонники Хелли - бомжи из соседних двором расселись рядком, чтобы выпросить и себе маленький, но очень вкусный кусочек с импровизированного стола. Они готовы были всю оставшуюся жизнь молиться за здоровье этого чудесного хозяина машины, хозяина новой красивой жизни, в которой есть место только сытым бомжам с протянутыми руками и ногами.
И вот этот кормилец с толстой золотой цепью на шее в тот день нечаянно наступил Хелли на лапку. Это было сделано действительно не специально, но сапоги у него были с железными подковами и они больно раздробили ножку Хелли в шести местах.
Пока мы рассказывали историю собачки Хелли, она убегала от преследователей и от приемного отделения добежала в соседний подъезд аж до четвертого этажа. Хотя бежала она на трех ногах, но делала это ловко, поскольку в пятом колене у нее была гончая английская борзая.
Хелли бежала, запыхавшись, по стертым и осыпанным окурками ступенькам, надеясь оторваться от преследователей. Она слышала, что где-то в восточной стране собачатину почитают как лекарство от туберкулеза и психоза, поэтому не хотела кончить свою жизнь в качестве лекарства. Хелли ловко закручивала по ступеням, потому что разбиралась в переходах метро даже на станции «Таганка» и «Белорусский вокзал».
На 4 этаже она увидела табличку «Кинологическое отделение». Хелли прочитала ее мгновенно, она двусмысленно относилась к псам, стоящим на учете в таких заведениях. Да, они обматывают лапы полиэтиленом, да, лучше дают там, где скапливались бородатые и с болтающимися золотыми цепями святые люди, от которых пахнет псиной. Вот и сегодня, даже там, у каменного бородатого, в окружении задумчивых психов, она подумала о будущей райской жизни, и тут истукан раздавил переднюю лапку Хелли. А получив травму, Хелли просчитала, что только у этого сквера, где летают голуби и воробьи, можно занюхаться лекарством и ринулась сюда, в этот музей. Но дворник, а также желтая собака ринулись за ней и отогнали ее в подъезд. Хелли бежала по ступеням подъезда, и за ней неслись крики «Враг! Враг!»
Она минула на лестнице пахнущую табаком накрашенную молодуху в халате и ударилась лбом в чердачную дверь. Кажется, это был конец. Но лучше уж такой конец, чем отдаться этому желтому дьяволу, да еще с именем Вохер.
Фанера оказалась какая то ватная, за ней несло сыростью и Хелли с лету пробила своим легким тельцем дверь на чердак. Тут в нее стрельнули лучи направленных прожекторов.
- Ху а ю? - услышала Хелли, и повинуясь своему генетическому происхождению тявкнула: «Хелли».
Тут дверь сзади захлопнулась, а перед Хелли распахнулись желтые шторы и загорелись многочисленные звезды-лампочки. В собачий нос пахнуло Зверевскими красками и крымским вином «Черный Полковник».
Сбоку в два ряда стояли самые изысканные породы собак, выскобленные и причесанные, сгорбленные и поддатые, а то и взбрызнутые одеколоном. Все собачки дружно показали свои зубы и сломились в поклоне: «Good Evening, miss Helly! »
- Здеся говорят только по англицки – шепнул рессепшенист на входе, сортируя бинты с лапки Хелли.
- У вас есть «Visa»? – пискнула справа белокурая бестия, поглаживая свою тронутую насекомыми грудь - Я - Леси Бладинка, Хау дую дую.
-И обслуживают тута только за валюту, с-с-сударыня – промямлил справа одноглазый Будик с железным зубом явно зэк.
- У меня друг Спонсер – тихонько проскулила Хелли, - у него висит картина в музее Ленина. Он на трех вокзалах живет…
- Тогда сюда – рявкнул однозубый гомик Моряк и подтолкнул Хелли к раздаче.
- Выпишите ей билет – скомандовал одноглазый бесхвостый Джек, - и для начала вставьте вот это.
Принесли шприц и через минуту в глазах Хелли поплыли прекрасные пейзажи Валаама и Соловков. Плывущий по железным рельсам Паровоз охал, пищал и тянул деревянные вагоны, а слева и справа неслись елочки и ободранные березы.
На столе плацкартного вагона, было накарябано «Дембель-72. Москва- Целиноград» и стоял стакан с недопитым чаем. Вязавшая носок тетка проводница, лежавшая напротив Хелли, спросила:
- Ви знаити, шо в четверном параграфе записано «Не скушай и не возлежи у каменной статуи, а то она упадет и затмится свет?»
- О Йес- тетя Мотя, ай донт-кнов – тявкнула Хелли.
- Учиться на компе не надо англицкому, голубушка, ибо не сравнится ничто с именем великого Зюзи! Зюзя даст нам всякой духовной пищи и будем слушать Ёсю целиком без остатка. Идите, идите по вагонам и взыщите ничего не трогая взамен – и тетя Мотя осенила Хелли и Бладинку крестным знамением.
Хелли встала на свои уже две ноги, раздавленная ножка теперь уже была аккуратно завернута в полиэтилен, а на правую лапку надето пластмассовое кольцо с биркой «Number 1», и пошла по вагону. За ней подобострастно попрыгала Тронутая насекомыми Бладинка. Хелли, почувствовав, что это ее подруга на всю оставшуюся, призналась ей:
- Знаешь, Бладиночка, надоела собачья жизнь, хочется пожить, как люди. Если бы знала как это, когда все кобели на тебя зырят, и прикрыться нечем. Лапы у нас зачем – милостыню просить.
И Хелли ласково погладила свой полиэтиленовый пакет.
В первом же купе сидели как селедки косоглазые граждане.
- Аньен-ха-се-ю-ю-ю-ю – протянули они дружно.
- Диведа ! - закричал лысый с волосатыми ушами.
-Чота ! - рефреном отвечали ему косоглазые и припивали белое молоко из бутылочек.
- Это они «Маколи» пьют – вздохнула Бладинка, - художники из общества Воскресных художников из Сеула, и с ними Профессор мистер Ким, - но не садитесь с ними, там у них без кондиционера не продохнешь.
- Диведа Чота! – закричал мистер Ким и запел гимн Воскресных художников.
Во втором купе лежал спокойный забальзамированный без носков человечек.
-Это Володя Ульянов – пояснила Тронутая насекомыми, - он решил сменить место в Москве и подался на Волгу в готовеньком виде. Там на Волге последняя в России коммунистическая ячейка сильная.
На стене против лысого вождя висела картина последнего его пристанища.
- Из музея в Горках спер, на память – открыв один незаклеенный нумером глаз шепнул Владимир Ильич, - лихо написал, Сабака. Маслом. Я Завещание писал, писал, вот и написал – вздохнул лысый.
В следующем трехярусном купе сидели студенты, все увешенные медалями «За освоение целинных земель». В купе пели песню «Едем мы друзья, в дальние края!», а дирижировал высокий вундеркинд в полосатых трусах и очках.
- Я вагон, деревянный двухосный, я - утиль, я умру на костре – представился специально для Хелли поэт в трусах. Вы спросите, почему я имел пять жен. Потому что я честный человек. Полюбил – распишись. Вон мой друг Ася, под литературным псевдонимом «Сократ», которому я посвятил роман жизни, сказал, что человек – это совокупность его воспоминаний. А сам какими словами меня вспомнил, когда я в этот вагон на целину сел? У него, говорит, было пять жен, а у меня – будет шесть.
В следующем купе «Люкс» сидел некто Абрамович («Это конгрессмент, начальник Чукотки – шепнула Тронутая Насекомыми) и наизусть читал стихи: «Нам житья совсем не стало от грабительских затей, Абрамовичам все мало, съели завтрак у детей». Напротив депутата полулежал в халате автор этих строк Лауреат Ломоносовской премии Сократ и гладил кота с именем Диоген. Он вспоминал о своих семи забытых чемоданах в квартире на улице Кржижановского и махал головой в такт чтеца.
В следующем плацкарте лежали обнявшись занюханные братки, тщательно выбритые и одетые в полосатые бушлаты («Эти из Яма, знаменитого места на реке Пахра, с приисков счастья – шепнула Тронутая, отзвенели свой срок полностью ). «Мы из Ямы. А джакузи нам все же батюшка не смонтировал при жизни. Биде было, не совру, а джакузе, о котором столько говорили, не внедрили» – пожаловался один браток братки - На вечерю с утреней ходить западло. Лучше исповедь сдать целиком, в рукописи».
«Отче наш иже на небеси, да святится имя твое, да сбудится ца-а-а- рствие твое!» – неслось из купе, где лежал Владимир Ильич.
И вот железнодорожные пути раздвоились, паровоз «Серго Орджонидкидзе» последний раз свистнул в дудку и упал на бок.
По сигналу свистка полным ходом пошла выгрузка состава. Две тропинки заполнялись ползущими по домам биологическими созданиями. За Лениным на носилках с 55 томом Полного Собрания сочинений на груди плелся автор песни «Едем мы друзья, в дальние края» и диктовал в сотовый телефон: «Маргарита, не плачьте, не смейте! Человек не уходит как дым. Умирая, мы факелом смерти освещаем дорогу живым», за ним опираясь на архиепископский посох шел Лауреат Ломоносовской премии Сократ, таща на веревке Члена дворянского собрания Платона Белозерского. Справа у кустов раздалась стрельба.
- Не обращай внимания, кулаки напоследок балуют, с коммунистами счеты сводят. – успокоила Хелли Тронутая.
Направо потянулись Ямские братки, Зина из комиссионного магазина, недоучившаяся студентка Института благородных девиц, любительница материться и тут же бежать исповедоваться молодому батюшке. Два корейца понесли Абрамовича на руках, кричащего в припадке « Дай Цукотку по-лублу». Хелли с Тронутой насекомыми также выбрали правую дорогу, потому что им сказали, что 10 лет назад именно сюда оттащили тощего длинного Сабака и бросили в болото с обрыва. Там он наверное и получил Счастье по полной программе. И штанами прикрыли.
«Он это заслужил, а не только пару брюк за всю свою собачью жизнь» – шептала Хелли, дуя на свою заживающую лапку.
Слева горели факелы от сгоревших для пользы дела, справа от болота, по полям запряженные женщины тащили сохи с забинтованными куклами. Над болотами поднимался туман и неслось:
«Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущих во Христе себе даровав!»
Вокруг поля стояли чинные баре в галстуках, шатне и кивали «Воистину Воскресе!»
Сентябрь 2005-январь 2006 года.