Остановка времени

Шевалин вышел с подстанции, он остановился на улице, вдохнул, лёгкие наполнились летним, ещё влажным с утра воздухом, глаза были красные после ночи и алкоголя, ему незачем было спешить. Вчера он убил человека, вернее сегодня ночью, сначала он тут же забыл о нём, просто не думал, а сейчас, после суток, это затекло во всю его голову. Он сел на лавочку во дворе, закурил, память вырывала участки, разговаривала с ним. Говорила что: "он никуда не поедет и чувствует себя хорошо, что ему срать, что у него может второй инфаркт и какое там в жопе давление, он никого не вызывал, а жена перепугалась, но такое было и раньше, смеётся, показывает на детей и говорит что он - ФСБ-ный хрыч, так не сдохнет". Но ему никто не говорил о смерти, мы подняли давление до 110/60, боли ушли, ритм оставался неправильным, док назначил новокаинамид, в вену, медленно… и он остановился, время кончилось, я был той пулей разбивающий часы, эти песочные часы разлетелись, я тот, кто остановил его на глазах у детей и жены, оставив в их душах шрамы и ненависть, взял и убил его, и потом уже вдвоём с доком пытались его завести, я дышал за него, стучал за него, и что? ничего! он не завёлся, сломал пару рёбер, но так и не оживил. Что ж ещё один сбитый самолёт на фюзеляже, или ещё один рубец на сердце, всё одно, и я убийца пою панихиду и отпускаю грехи тебе, я не пойду в церковь, не выпью за упокой, на деньги, которые твоя ошалелая жена протягивала доктору. И что это? череда случайностей или один её верный шаг, последний для него шаг. Мы сделали всё что могли, пытались восстановить ритм, может и не надо было",- то, что никогда нельзя говорить, Врач знает всё, делает только правильно, никогда не вредит. Док понимал это, но он не мог не сказатm. Память рассказала первую смерть, ожидание бригады, и ты знаешь, что тебе ему уже не помочь, и ты хочешь, чтоб умерли не при тебе, а при них, чтоб смерть была в их бумагах, и в какой то момент СТОП, а жизнь вокруг даже и не изменилась, время идёт дальше, но маленький, уже мёртвый комок, отлетев от него, остался лежать на обочине. Голос, говорящий девушке, что вены резать это не выход, а есть там внизу за окном, где можно убить тело, и через месяц ехать на падение, на её констатацию. Шевалин докурил сигарету, память перестала показывать диафильмы, плёнка закончилась. Он поднялся на ноги, дождавшись попутной бригады до метро. Ему не хотелось говорить, а только спать и забыть эти сутки. И он не искал оправдание и прощение, искупление грехов впереди, если успеем и сможем.