Городишко, где жила Марьяна, был совсем небольшой. 7 тысяч населения всего. Одна школа, два магазина, одна поликлиника да клуб с танцами и «киношками». Дом у Марьяны был свой – от матери остался. Большой и добротный. И сад был. И огород. Она за всем этим ухаживала, любила все это и берегла. Работала Марьяна продавцом в «отделе спиртных напитков» - так теперь это называлось. Учиться хотела – да не вышло. Мамка померла – дом на кого ж оставить. Да и дед еще тогда жив был. Не сдавать же его в «стардом». Вот и пошла работать сразу после выпускного. Работать было тяжело – весь день на ногах. А у Марьяны одна нога была с детства короче другой. Теперь то за деньги вон все, что хочешь, исправить можно. Но денег у Марьяны не было. А был у Марьяны сын. Матвей. А мужа не было. Бабы в Городишке, конечно, кто во что горазд старались. Кто осуждал, кто прималкивал, кто жалел, мол, кто ж на калеке-то женится. Но приговор Матюше был один – «байстрюк». Он-то еще не понимал этого. Что ж – четыре годика всего.
Присматривать за Матвеем Марьяна наняла бабку Федору. Прижилась бабка у нее за три года-то. Так и жили втроем. Отца Матвея не знал никто. Хотя знать хотели все. Марьяна молчала – бабки придумывали. И уж чего только не плели про нее. И такая, мол, и сякая… И студенты летом работали. И шабашники клуб ремонтировали. Да было еще одно горе у Марьяны. Родился Матюша с врожденным вывихом бедра. Говорили, вроде как по наследству от Марьяны передалось. А самые злобливые утверждали, что это наказание такое Марьяне. «За блуд». Да кто ж знает то.
Да только одна Марьяна и знала, что отцом мальчика был Матвей Силин. Жили они через улицу. Матвей-старший был видным парнем, за ним все девчата гонялись. Учился он в Большом Городе. Вот в одно лето, когда был он дома на каникулах, случилась свадьба их общих знакомых. Тогда-то все и произошло. Да и была то Марьяна с ним всего один вечер, да и он уж об этом не помнил. А она молчала. Теперь Матвей Силин жил в Большом Городе. Говорили, приженился там. Жена красивая да ревнивая. Мать почти не навещал. Вот так и жили.
А на днях дали Марьяне направление в больницу, в Большой Город. Матюшу показать. Потому что все хуже и хуже мальчонка ходить стал. Марьяна свезла. Сказали, оперировать надо. Затянула она болезнь. А кто ж знал то, что раньше было надо? Врач же местный молчал. Если бесплатно – года два в очереди стоять, протез суставный ждать. Если заплатить – можно хоть завтра ложиться на операцию. А вся штука в том, что если два года ждать, уж 100% гарантии, что только одну операцию надо будет делать, и городские не дают.
Проплакала Марьяна всю ночь. Где денег взять? Деньги большие – полтысчи долларов за немецкий протез. Таких денег у Марьяны не было. И взять было негде. Никого не было у Марьяны на этом свете, кроме Матюши.
Так и пошла на работу с красными опухшими, потухшими глазами. Ей казалось, будто кровь из нее выпустили всю. Нету больше ни кровинки. Как у мертвяков.
Авдотья пришла в магазин с утра пораньше, купила хлеба да сахару, глянула мельком на Марьяну, да и домой – дел невпроворот. А по пути встретила Федору с Матюшей. У Федоры то язык за зубами не держится. Все и поведала.
Пришла Авдотья домой, кряхтя, забралась на табуретку, достала из-за образов «смертные деньги» свои. Последние, что берегла пуще глаза. Все боялась – похоронить не за что будет. Перекрестилась на икону, да и подалась в магазин.
Молча протянула Марьяне завернутые в тряпочку деньги.
- «Тут сотни не хватает. Может, найдешь где.»
Марьяна тихо сползла по стенке на пол. Никогда и никому она не говорила. Никогда и никому. Только она знала, что Матюша – внук Авдотьи. Знала потому, что никогда и ни с кем более не была.
А Авдотья знала потому, что…. знала… сердцем матери знала….