9.
Помню, летом, когда с пацанами «попа» гоняли допоздна, у кого была возможность – отпрашивались у родителей на сухой остров, чтобы посидеть до рассвета возле костра с пастухом Ефимом и послушать его рассказы. Он пас колхозных коров. Летом у меня отец уезжал в город на специализацию, за учебниками, за материалами для школы. Со мной рядом всегда была Ольга и Таня с Наташей за меня не волновались. Оля тоже с охотой слушала рассказы Ефима. Ефим с нами разговаривал как со взрослыми и проблемы обсуждал совсем не детские. У него была своя очень странная, непонятная, накрученная, но поразительная философия. Он много читал. Отец мой, я помню, всегда любил с ним поговорить, хотя недолюбливал за «ветер в голове и вольномыслие». Ефим говорил с нами о любви, о добре, о космосе, ничему нас не поучая, отчего слова его западали глубоко в душу. Читал нам Библию. Когда я теперь перечитываю Новый завет и дохожу до того места, когда Иисус собирался со своими учениками на Елеонской горе, я невольно вспоминаю Ефима, глядящего на звёзды, всполохи костра, обжигающую нёбо печёную картошку с луком и солью и удивительные, просветлённые глаза своих друзей, таких же как я пацанов-непосед, сидевших в эту минуту тихо и заворожено. Мы все в эти минуты были объяты какой-то необъяснимой, только нам ведомой тайной.
Ещё раз вспомнил эту картину, когда читал «Идиота» Достоевского и дошёл до того места, где князь Мышкин рассказывал о своей жизни в деревне, о своём общении с детьми. Эх, Ефим, Ефим…
Я был у него постоянным слушателем. Мне казалось, что меня он любил больше остальных. Как Иисус Иоанна. Все это чувствовали и втайне завидовали мне. Я частенько у него дома бывал. Сам-то он дома сидеть не любил, но не оттого, что недомоседом был, а оттого, что климат в семье был нехороший, недобрый, вот и брал меня с собой в гости.