Глава первая
Скажите, что любой нормальный человек сделает, если у него на глазах, холодным ясным декабрьским днем, в центре города, да не где-нибудь в темном проходном дворе дома до¬революционной постройки, а у входа в новый наимоднейший кабак, на человека накинется вампир? Правильно, любой нормальный человек немедленно обратится к психиатру. Потому что технический прогресс идет вперед семимильными шагами, и многие провайдеры телефонной сети предоставляют абонентам скорую психологическую помощь по телефону. А плата за такой звонок сравнительно невелика. Особенно если сравнивать ее со зритель¬ными и звуковыми галлюцинациями. Они ведь, как известно, одни из симптомов неприят¬ного заболевания с мудреным названием шизофрения. А шизофрения приводит с собой кучу других расстройств и неприятностей – взять, к примеру, гения русской литературы, Льва Николаевича Толстого. После эпохального “Война и мир”, после “Анны Карениной” он начал проповедовать непротивление злу насилием и получил заключение гения психиатрии того времени – шизофрения. С параноидальной направленностью. И суицидальной.
Насчет ясного дня, я, конечно, загнула, потому как солнце зимой скрывается рано, и уже в пять часов темень стоит, хоть глаз выколи, однако, если принять во внимание электрификацию всей страны, о которой так долго нам рассказывали на уроках истории, то и это время можно отнести к светлому времени суток. Тем более что подъезд любого мод¬ного злачного заведения всегда ярко освещен множеством фонарей, прожекторов, ламп и лампочек. Одним словом – не слишком подходящий антураж для появления вампиров и прочей нечисти, которой, как известно, и в природе-то не существует.
На моей, памяти, конечно, была пара личностей, на полном серьезе ловивших чертиков и зеленых человечков, но личности эти себя считали невероятно творческими и повышенно ранимыми, а потому употребляли горячительное в качестве лекарства, причем сильно превышали рекомендуемую дозировку. Но черти и зеленые человечки русскому человеку, особенно русским женщинам, давным давно стали как родные, ведь личности невероятно ранимые и творческие в последнее время имеются в каждом третьем доме, и лечатся они от повышенной ранимости все одними и теми же средствами.
В ресторане, а именно в “Самолете”, мы праздновали день рождения Леши, моего соседа, а по совместительству и “гражданского мужа”, как теперь принято говорить, моей лучшей подруги. Меня на сие мероприятие притащили почти силой. Нельзя сказать, что Леша мне неприятен, но есть у него одна особенность, вернее, привычка, а еще вернее – настоящее призвание… Но об этом лучше, конечно, по порядку.
Итак, пункт первый: Лешка – блондин с яркими голубыми глазами и наливными щечками, что согласитесь, не произведет впечатления на привередливую блондинку типа меня, которая тащится от цыганистых роковых брюнетов.
Пункт второй – его блондинистые волосы не видны, потому как голову он бреет и везде сверкает лысиной, да и вообще, обладает типично бандитской внешностью. Впрочем, такую типично бандитскую внешность любой филолог назовет былинной или богатырской, да и занятие у Леши сейчас весьма законопослушное, он совладелец мультисервисной сети. Кабельное телевидение, реактивный интернет и все такое. Свое не слишком добропорядочное прошлое парень не скрывает, но и особо о нем не распространяется.
Конечно, на все эти пункты мне, собственно говоря, наплевать, живу то с ним не я, а Инга, и ей он нравится именно таким. Да и мне приходится признавать, что у него наличествует один очень большой плюс – Леша Синицын настоящий раритет, археологический артефакт и динозавр среди современных мужчин. Начнем с того, что у него не имеется никаких родственников, ни тетушек, ни дядюшек, ни братьев, ни сестер, следовательно, вместе с ним в комплекте не идет свекровь. Одно это обстоятельство может послужить ему рекламой. Но дальше…
Дальше дамам со слабой нервной системой лучше не читать, потому что даже я, испытывая к Инге искреннюю симпатию, готова скрипеть зубами от зависти. Леша относится к тому редкому типу мужчин, которые, забив мамонта, приволокут домой не только его окорок себе на ужин, но и его шкуру на шубку своей женщине.
А еще он помог Инге открыть свой собственный салон магии, который назвала она “Оракул”. Сама Яганова все ожидает, что в ней вскоре проснутся те силы, которыми обладали все женщины ее рода, благодаря которым они и получили свою фамилию, но силы все дремлют, а ее мама так и вовсе о них не слышала, да и в салон клиенты не стоят в очереди…
Историю знакомства Ягановой с таким редким экземпляром я уже рассказывала и повторять не буду, скажу только то, что существование Леши ставит под сомнение все те принципы, которые мне так долго вдалбливала в голову сначала мама, а потом бабушка. А когда я, не выдержав однажды прилива зависти при виде безоблачного счастья этой парочки, ехидно напомнила, что длинные ножки Ягановой приводят к тому, что у ее мужей всегда очень быстро растут хорошенькие рожки, Леша на полном серьезе мне ответил:
- Это потому, что ей мужика настоящего не попадалось. Да и тебе тоже.
Взглянув на его физиономию, которая в этот момент была совершенно серьезной, я прикусила язычок, хотя на самом его кончике вертелся вопрос – считает ли он себя этим самым настоящим мужчиной, или как?
Ну, вот теперь я и подошла к той самой ложке дегтя, которая портит весь этот медовый экземпляр размером с сорокаведерную бочку из русских народных сказок. Леша – самозабвенный сводник. Наверное, ему следовало родиться на пару сотен лет пораньше и женщиной, тогда бы его талантам нашлось применение, разъезжал бы в цветастой шали на удалой тройке и устраивал судьбы молодых купчих и захудалых дворянчиков, короче, исполнял бы роль свахи.
А так он постоянно капает мне на мозги тем, что и мне нужно найти настоящего мужика и осесть дома, жаря картошку и отбивные, которыми настоящие мужики питаются для поддержания формы. Преследуя эту цель с упорством, которому мог бы позавидовать маньяк, выслеживающий свою очередную жертву, Леша знакомил меня со всеми своими друзьями, не имевшими второй половины, пока друзья не закончились.
И тут подвернулся такой фантастический случай – в наш город вернулся какой-то его старый приятель. Точнее, вернулся-то он давно, и познакомиться с ним я уже имела несча¬стье, однако это знакомство было мимолетным и не слишком приятным. Некий Андрей Жуков, один из региональных директоров мегакорпорации “Экономикс”, недавно купившей наш моторостроительный завод. Завидный жених тридцати трех лет и цыганистой внешности, которому я полтора месяца назад невольно спасла репутацию . Благодарности никакой я тогда от него не получила, и продолжать знакомство была не намерена.
Так что сами понимаете, я с нетерпением ждала того момента, когда вся честная компания пресытится японскими деликатесами и отправится куда-нибудь поужинать по настоящему. А я бы в этот момент тихонечко свалила под шумок, потому как являюсь че¬ловеком трудящимся, исполняя синекуру в одном из районных отделов внутренних дел. Раз в неделю я появляюсь перед журналистами, зачитывая сводку и давая интервью, а мама, весьма удачливая безнес-вумен, владелица трех мультибрендовых бутиков, гордится тем, что ее дочь не бездельница, как большинство местной “золотой молодежи”, а лейтенант, да еще и в должности следователя по особо важным делам, и делает своим магазинам бесплатную рекламу, в конце каждой передачи появляется сообщение, что одежда ведущей предоставлена сетью магазинов “Шик”.
Сам же следователь по особо важным делам, то бишь я, ваша покорная слуга Алина Веретенникова, обретшая свою должность с бухты-барахты, не получает даже зарплаты, потому как ни одного дела в производстве не имеет, и является “ лицом” отдела. Что поделаешь, отголоски основ маркетинга достигли даже наших правоохранительных органов, особенно они слышны с тех пор, как депутаты начали вести споры – нужно ли вновь создавать дружины добровольных помощников, или родная милиция и так справится.
К моему великому облегчению, посиделки закончились довольно быстро, и уже в восемь часов веселая компания решила перебраться в “Асторию”, ресторан не слишком знаменитый, но отличающийся хорошей классической кавказской кухней и шикарной картой вин. Я, Инга и Светка Воронцова, дама еще одного Лешиного приятеля, мирно охорашивались в холле перед большими зеркалами в хай-тековских рамках с подсветкой, и тут с улицы раз¬дался отчаянный женский вопль.
Этот вопль крещендо звучал с минуту, потом резко оборвался на самой высокой ноте, раздался второй, третий, в партию вступил другой крик, принадлежавший уже мужчине, и затем все это перешло в жуткую хоровую какофонию. Потом же случилась совсем уж странная вещь – вместо того, что бы окружить место происшествия, как и полагается это делать нормальным любопытным гражданам, всегда готовым поохать над несчастьем, случившимся не с ними, люди рванули в стеклянные двери ресторана. Первым заскочил швейцар, и захлопнул за собой дверь, подперев ее собственным телом, но немедленно был отброшен напирающей с улицы толпой. В этой толпе были и просто прохожие, случив¬шиеся в недобрый час у ресторана, и парковщики, и даже бугаистый охранник… И у всех у них лица были искажены ужасом.
Секунду мы стояли, удивленно хлопая глазами, а потом, не сговариваясь, рванули на улицу, пробираясь сквозь поток, отбрасывающий нас обратно к залу. Уж не знаю, куда в этот момент делся мой инстинкт самосохранения, но я и представить не могла, что может вызвать такое массовое бегство. Террористы, которыми нас ежедневно пугает телевидение? Но в таком случае логично бежать из здания, а не в него, да и в случае пожара желательно находиться на открытом пространстве.
Первой на мраморную лестницу выскочила Инга, за нею, едва не врезавшись в окаменевшую мгновенно подругу – я, немедленно за этим Леша, взявший с места хороший разгон, наподдал всем своим весом мне в спину, и мы чуть не покатились по ступенькам…
В самый последний момент я успела ухватиться за перила и устояла, вглядываясь в странную копошащуюся кучу внизу. При более детальном рассмотрении куча оказалась черной шелковой тканью, из - под которой торчали четыре ноги – две женские и две мужские, причем эти ноги были расположены именно так, как рисуют на похабных картинках для мобильной камасутры.
- Совсем народ охренел. – Подал сзади голос Лешка, а я в тон ему завопила:
- Помогите, насилуют!
- Кто насилует, кого насилуют? – Высунулась из-за Лешкиной спины беличья мордочка Светы. – Странный, однако, народ пошел. – Продолжила она. – Вместо того, что бы растащить придурков, все застеснялись и дружно попрятались. Макс… - Капризно проныла она. – Оттащи ты от нее этого козла, может, на самом деле насилует.
- Насилует, как же. - Рассудительно заметил Андрей, предназначенный мне в кавалеры, вышедший самым последним и теперь степенно прикуривающий сигарету. – Девка даже не брыкается. Так что нечего мужику мешать!
- Ыыыыы…- Донеслось до нас откуда-то снизу и сбоку, обернувшись на звук, я увидела второго охранника, пытавшегося прикинуться ступенькой, трясущегося и бледного, словно он только что узрел саму смерть. Леша задумчиво почесал бритый череп, что у него явля-ется признаком напряженной работы мозга.
- Может, новый закон какой ввели? Типа, тех, кто наблюдает за таким вот непотребством - к стенке, без суда и следствия? – Выдал он результат размышлений. – Линка, ты ни о чем таком не слыхала?
Я отрицательно помотала головой, разглядывая охранника, от ужаса ничего не соображающего и издающего только какие-то нечленораздельные звуки, и в этот момент жутко завопила Инга. Я аж подскочила на месте от неожиданности, потому как лучшая моя подруга ханжеским понимание морали не страдает и вид предающейся разврату па¬рочки вряд ли вызовет у нее такую бурную реакцию. Вот совет она дать не постесняется, но орать, да еще так громко…
Посмотрев вниз, я и сама завопила не тише – подняв на нас окровавленное лицо, свер-кая красными глазами, на коленях рядом со своей жертвой, из горла которой все еще текла кровь, стоял самый натуральный вампир. Я не шучу, четное слово! Как иначе можно на-звать мужчину, одетого в лучших традициях голливудских ужастиков, в черный шелковый плащ-пелерину с кровавым подбоем и лаковый цилиндр? Особенно если во рту этого мужчины торчат настоящие вампирские клыки?
Увидев все это, я потеряла дар членораздельной речи, да и сказать что- либо мне в тот момент в голову не пришло. Хотя был один во-прос… Вот в такой вот кошмарный момент мне стало жутко интересно – каким обра¬зом этот лаковый цилиндр держится у него на голове? Думаю, жертва его брыкалась и сопротивлялась, да и наклонялся он над ней, так что шляпчонка по всем прикидкам должна была валяться на земле…
Громко икнув, Лешин приятель Макс завалился в обморок на мраморные ступени, а изо рта рассудительного Андрея, который только что предлагал не мешать мужику, выпала сигарета и упала прямо на лоб Макса. Яганова, не переставая вопить, как пожарная сирена, попятилась назад, а мое мировоззрение разом перевернулось.
- Изыди, сатана! – Жалобно, очень тихо запищала я, от всей души жалея, что мое детство пришлось на те времена, когда пионерская организация охватывала все детское население Советского Союза и я, верная идеалам этой организации, не прислушивалась к тем молитвам, которые ежевечернее читала бабушка. Почему я не верила в бога тогда, да и сей¬час моя вера не настолько крепка, что бы сподвигнуть выучить хотя бы “Отче наш”? Почему я никогда не верила в демонов, чертей, и другие порождения ада, считая их бредом расстроенного воображения? Надо было внимательнее смотреть голливудские пособия по борьбе с этими существами, а так информация о защите от таких тварей у меня очень и очень ограниченная. Вроде как вампиры боятся солнечного света, чеснока и серебряных пуль, а убить их можно, отрубив голову и воткнув в сердце осиновый кол. А еще они сгорают от капли святой воды. Но в съеденных суши и ролах не содержалось чеснока, а в моей сумочке не имелось святой воды и осинового кола, даже если бы удалось разжиться на кухне теса¬ком, в сердце вампиру выткать было нечего. Не думаю, что бы кто - то из моих спутников носил нечто подобное с собой…
Жуткое существо поднялось с колен и, пошатываясь, направилось к черному “Лотосу”, с открытой дверцей поджидавшему своего кошмарного хозяина буквально в полуметре от жертвы. Ноги у меня немедленно стали ватными, доселе я такое испытывала только в страшных снах, когда пыталась убежать от чудища и не могла, потому что воздух становился вязкой тянущейся массой, не пускающей меня с места. А еще мелькнула мысль, что правы те, кто объединяется в секты и дружно ожидает конца света. Сколько помню пророчества, судный день наступит непосредственно за тем, как ад разверзнется, и его порождения начнут спокойно разгуливать по земле.
Наша компания, еще недавно такая веселая, молча глядела вслед убийце, и тут Леша в который раз подтвердил свою репутацию настоящего мужчины. Кровопийца уже садился в сверкающее лаком произведение английских автомобильных гениев, когда мой сосед схватил тяжелую мусорную урну и, отчаянно ринувшись по ступенькам, от всей души приложил вампира по голове, аж звон пошел. После удара новоявленный Дракула повел себя совершенно не по вурдалачьи – он закачался и рухнул на промерзший асфальт неподалеку от своей жертвы.
Дрожь от моих ног немедленно перешла в желудок, и я едва успела перегнуться через перила, как съеденные суши рванули вверх.
- Он умер, да? – Спросил какой-то парень, вылезая из-под бумера седьмой серии. Парень обладал комплекцией внушительной, может быть на размер поменьше Лешиной, а посадка у седьмой серии сами знаете, низкая. Так что вылезал парень с трудом.
- Черт его знает. – Признал Леша. – Может, его еще раз, для верности?
- Ему голову отрубить надо, а то ведь оживет, всех загрызет. – Подали голос из ресто¬рана, приоткрыв дверь на какой-то миллиметр. – Может, топорик принести?- Непосред¬ственно после этого дверь закрылась.
- Тут топорик не поможет. – Сообщила Инга, клацая зубами. Новоявленная ведьма с непроснувшимися способностями испытывала явный ужас при встрече с собратом по цеху, и при этом не проявила и капельки цеховой солидарности. – Нужно по - быстренькому, пока он не улетел, его сжечь.
- А я в кино видела, - вступила в беседу дама средних лет, с огромными бриллиантовыми серьгами, чудом не рвавшими ей уши, до этого момента изображающая кустик, причем весьма удачно. - Что и вампир, и его жертва, оживают и в летучих мышей превращаются. Может, и ее надо сжечь? Если что, у меня в машине есть канистра бензина, я всегда с собой вожу. Обольем, и зажигалочкой!
Юморной народ у нас, однако! Только что на их глазах непонятное существо, то ли вампир, то ли человек, загрыз молодую девушку, сами они перепугались до потери человече¬ского облика, а теперь лезут с советами, вполне попадающими под статью уголовного кодекса. Ту самую, в которой говорится о вандализме и глумлением над телами. С другой стороны, может быть, это они нормальные, а я какой-то психический урод и недопонимаю ситуацию?
Набравшись смелости, я взглянула на распростертую в луже крови девушку. Молодая, очень красивая блондинка, про таких принято говорить “модельной внешности”, одетая в куртку от Миуччи Прада, с развороченным горлом…
При взгляде на ее горло меня вновь скрутил приступ тошноты, а еще один свидетель произошедшего ужаса выдал, наконец, дельное предложение:
- Тут милицию вызывать надо. Убойный отдел, как по телику показывают.
Инга истерически расхохоталась на это предложение. Она прыгала на месте и хлопала себя по полуголым бокам, загибалась от хохота и трясла головой. Если бы я была в состоя¬нии, то немедленно бы отвесила ей хорошенькую оплеуху. Или облила холодной водой, во всех романах пишут, что это старое, проверенное героинями восемнадцатого века средство от истерики. Хотя и мне бы оно не помешало.
- А чего она смеется? – Поинтересовался бугай, наконец-то выбравшийся из-под машины. Вид у него был несколько грязноватый и потрепанный, но донельзя радостный – еще бы, смертельной опасности избежал, можно сказать, да и протиснулся в такую щель, куда залезть и не помышлял ранее. Будет что рассказывать деткам и внукам, если он, конечно, детками обзаведется и до внуков доживет.
- А милиция уже здесь. Тошнит ее. – Пояснил Жуков, и, весьма невежливо приподняв мою голову за волосы, заботливо поинтересовался: - Солнышко, ты как?
Солнышко, то есть я, наградила его таким взглядом, что даже записному своднику типа Леши мгновенно бы стало ясно – с этой подлой, трусливой, ехидной и абсолютно нечуткой личностью мне лучше больше не встречаться, особенно ночью, без свидетелей и на узкой тропинке. Если новоявленный вампир испытывал к своей жертве хоть малую толику той ненависти, которую я чувствовала сейчас и к Андрею, и к подлецу Лешке, придумавшему праздновать свой день рождения в таком вот паранормально - активном месте, то я вполне его понимаю.
Глава вторая
На следующее утро, когда я, совершенно не выспавшись, скучала над чашкой холодного бергамотового чая и размышляла, к кому бы пойти потрепаться, ко мне в кабинет влетела ярко рыжая, высочен¬ная девица, и без всяких церемоний плюхнулась на стул, который, по идее, должны занимать фигуранты по моим делам. Но так как дел никаких я не веду, стул этот обычно пустует, если только Гришка Трусов не заглядывает на огонек, перекусить да потрепать мне нервы. Как ни странно, в то утро капитан еще не показал своего носа, дабы стрескать печенье на правах старого знакомого, а заодно пройтись по поводу того, что если в городе у нас и случается какая-нибудь жуть, то Алина Веретенникова всегда в центре событий.
Настроение у меня после Лешиного дня рождения было отвратительное, всю ночь я протряслась под одеялом, в ужасе обнимая крест, привезенный в качестве сувенира из Толгского монастыря в древние школьные времена, разумом понимая, что вампиров на самом деле не существует, а вчерашний вурдалак был всего - навсего ненормальным, в вампира об¬ряженным. Разум это понимал и пытался заставить тело спокойно лечь спать, напоминая, что на работу как-никак надо отправляться выспавшись, а вот тело его разумные доводы признавать отказывалось и, при малейшем шорохе, начинало трястись словно заяц, у которого вместо обычной солевой батарейки стоит “Энерджайзер”.
В свете так вот весело проведенной ночки подвиг гостеприимства я совершать была не намерена, и наградила девицу взглядом тяжелым и подозрительным. С первого взгляда я поняла – личность смутно знакомая, после второго взгляда в душе появилось смутное беспокойство…
- Линка, помоги! – Громко заявила она, когда я примеривалась, с какой бы стороны бро-сить на нее взгляд номер три, а я едва удержалась от того, что бы замахать на нее руками, приговаривая “Свят, свят!”. По моему горькому опыту фраза “Линка, помоги!” лично для самой Линки, то есть для меня, является началом крупных неприятно¬стей. Сильных ощущений мне вчера хватило на год вперед, так что не позвонить ли на пост и не попро-сить ли дежурного выставить эту чересчур рыжую, чересчур длинную и явно чересчур наглую девицу? Но какой-то черт удержал мою трепетную руку, и на пост я так и не позвонила, а девица пару раз взмахнула длинными, явно не своими ресницами, и улыбнулась, продемонстрировав великолепные зубы:
- Что, не узнала? Маринка Фрянцева!
Тут в моей голове что-то щелкнуло, я мгновенно вспомнила Фрянцеву и то, что неприятности при ее появлении всегда начинают сыпаться как из рога изобилия… Надо было сразу звонить на пост, надо было! Но теперь-то уже поздно, и сия особа прочно утвердила пятую точку на продавленном стуле. А если Маринка это сделала, то ее не сдвинет с места даже отряд омоновцев, вооруженный самоходной ракетной установкой.
- Сильно изменилась? – Радовалась она. – А ведь всего лишь полгода не виделись!
Я подавила горестный вздох. Полгода – не слишком большой срок для отдыха от такой деятельной личности. Маринка старше меня года на два или три, вероятнее всего, ее возраст уже приблизился к тридцатнику, она успела три раза побывать замужем, и все три раза – очень удачно.
Первым ее мужем стал сын ректора медицинский академии, как раз в тот год, когда Фрянцева, тогда еще Рокотова, поступила в сие учебное заведение. Парень был на четыре года старше, но наивен до невозможности, а у Маринки, впридачу к весьма симпатичной мордашке и обалденной фигурке, имелся некоторый любовный опыт, коий она продемонстрировала по полной программе. Уж не знаю, какую семейную жизнь она устроила несчастному умному мальчику, гордости папы и надежде всей науки, но спустя полгода юные супруги развелись. Несмотря на развод, папа продолжал всеми силами поддерживать бывшую невестку, которая, впрочем, сама с легкостью постигала трудную штуку хирургию, и Ма¬рина благополучно переходила с курса на курс, а в ее зачетке красиво теснились пятерки.
Второго супруга господь ей послал в начале четвертого курса, этим супругом стал весьма удачливый бизнесмен лет на двадцать старше ее. Разница в возрасте Фрянцеву не смутила и она с радостью побежала под венец резвым галопом полной сил молодой кобылки. Супруга благополучно пристрелили через три месяца, и четвертый курс Маринка судилась с его первой женой и тремя детками из-за наследства.
А самая большая удача выпала ей после того, как Марина академию закончила, с крас¬ным дипломом и благословением декана, разумеется. Месяц спустя она выскочила замуж за американца, не помню, как его звали, Билл, Смит или Гарри…
Получив гражданство, опять таки с легкостью, как и все в своей жизни, Маринка благополучно укатила с мужем за океан, а вот полгода назад вернулась. В качестве компенса¬ции за потраченное на Билла, Гарри или Смита время, она притащила энную сумму денег, спортивную машину и мотоцикл от “Orange County Copper’s”.
Когда я ее встретила, Маринка рассекала по проспекту Ленина на этом сверкающем хромом монстре с длинной вилкой, вызывая охи и завистливые вздохи мужиков. На мой вполне резонный вопрос, зачем девушке, даже такой неугомонной, как она, мотоцикл, Ма¬ринка мне гордо ответила:
- Деревня! Ты хоть знаешь, сколько этот байк стоит? Все мотоциклы этой мастерской эксклюзив стопроцентный, их собирают только по спецзаказам. Мой козел этот байк черт знает сколько ждал, а потом мне все время с ним на нервы действовал – не ходи рядом, не дыши! Тряпочкой его по сто раз на дню полировать начинал, ну я его и забрала при дележе совместно нажитого имущества! Эх, Линка, цивилизованная страна – и законы цивилизованные! Не то, что у нас, из-за паршивой квартиренки все нервы истреплют!
Так что ее появление с отчаянным воплем “помоги!” скорее всего - результат очередного замужества. Наверное, супруг на этот раз оказался не таким покладистым, и вместо того, что бы тихо – мирно поделиться, решил, что пристрелить эту активистку брачного фронта выйдет дешевле.
- Что случилось? – Спросила я, холодея. Вполне возможно, что если я начну ей помогать, несговорчивый супруг решит избавиться и от меня. В нашем городе это несложно, уж поверьте, торчков, готовых за дозу пришить не то, что бабушку топором, но и дедушку лопатой, на каждом углу в определенных районах имеется в достаточном количестве, а если учесть, что мужей Маринка всегда выбирает по российским меркам весьма и весьма обеспеченных… Порадовать в такой ситуации может лишь то, что супруг обратится к профессионалам, они, говорят, работают качественнее, клиент даже не успевает понять, что происходит, а его уже замочили.
- Меня могут лишить лицензии! – Выпалила она.
- Какой лицензии? – Робко поинтересовалась я. – Брачной аферистки? Не знала, что на такое занятие лицензию требуется получать!
- Дура! – Протянула она, и я попыталась обидеться. Не получилось. Вернее, она просто не дала мне на это времени. – Ты хоть знаешь, чем я сейчас занимаюсь?
- Понятия не имею. Могу предположить, что разводишься. Это у тебя стабильное со¬стояние. А если не разводишься, то выходишь замуж.
- Не, с этим я завязала. Надоело. Все равно от этих мужиком никакого толку!
Никакого толку? Ладно бы эту фразочку выдала я, ведь именно мне вечно попадаются алкоголики и жиголо, но заявлять о никчемности мужей женщине, построившей на них свое материальное благополучие все равно, что в колодец плевать.
- Мне теперь принадлежит косметический салон. Пирсинги, пилинги, татуировки…
- Не слишком на косметический салон смахивает.
- Да и плевать. Лицензия нужна была, а теперь из-за этого гада меня ее лишить могут.
- Из - за какого гада?
- А слышала, что вчера у “Самолета” случилось?
Я немедленно начала наливаться злобой. Интересно, кто надоумил ее придти сюда и поиграть мне на нервах? Еще бы не слышать, я же принимала в действе самое живое участие! Как вы думаете, кого заставили вызывать милицию? Разумеется, меня! Именно мне пришлось объяснять сначала диспетчеру, а потом дежурной бригаде, что произошло, при¬чем, озвучивая весь этот бред, я чувствовала себя полной идиоткой. Слава богу, что еще в понятые и свидетели не записали, а вот Лешке не так повезло. Его даже камеры родного кабельного канала запечатлели, как героя, скрутившего порождение темных сил. Какова вам подобная слава?
- Тебе как ответить, по-русски, или совсем понятно? – Зашипела я, подумав, что
дружба дружбой, а дежурного я сейчас вызову. Да и о какой дружбе между нами может идти речь, когда она отбила у меня парня? Помнится, тогда я училась в одиннадцатом классе и пребывала в полнейшей уверенности, что романтическо – платонические отношения вполне достаточны для обоюдного счастья. Витька, курсант Ракетного училища, решил, что нет, недостаточны, и свалил к этой распутной дылде. А когда месяц спустя он постановил одну распутную дылду поменять на другую, такую же распутную, но росточком поменьше, она надавала счастливой сопернице по роже, прямо на дискотеке. И всю нашу ком¬панию замели в обезьянник, откуда мамы забирали по одиночке, высказывая все, что о нас думают. Причем обезьянник был местный, того самого РОВД, в котором я теперь тружусь на ниве охраны правопорядка. А уж то, что мне тем вечером высказала моя крайне интеллигентная мама-филолог, большой знаток русского языка, об этом лучше и вовсе не знать! В свете таких вот воспоминаний о юношеской дружбе, если ее выкинут из моего кабинета, будет весьма и весьма справедливо. Даже, пожалуй, еще и недостаточно жестоко. Вот если бы посадить суток этак на пятнадцать…
- Ладно, ладно, не бесись. – Замахала она руками. – Я, конечно, предполагала, что будешь злиться, когда увидела тебя сегодня с утра в криминальной хронике, вид у тебя был не блестящий, в воскресных выпусках лучше смотришься. Суши-то теперь вовек не захочется, а? И правильно, нечего эту гадость трескать, я тебе как врач это говорю, что японцу хорошо, то русскому – смерть. Сама подумай – сырая рыба должна быть свежей, только что выловленной, в Токио ее все владельцы ресторанов в четыре утра на рыбном рынке закупают, еще живую, а у нас только пишут – султанка свежая, или си-басс свежий. А ловят ее явно не в Волге, вон я позавчера султанку покупала, написано – свежая. Спрашиваю, откуда, мне и отвечают – из Эмиратов. Свежая, как же, по минимуму двенадцать часов, как плавники отбросила, для ботулизма самое то, скажу я тебе. Без тепловой обработки употреблять не советую. Вот ты погляди сейчас на мою руку, сколько пальцев видишь? – и Маринка в порыве врачебного вдохновения сунула мне под нос растопыренную пятерню.
- Пять. – Растерянно пробормотала я, пересчитав ее ярко-красные ноготки.
- Слава богу. Как только десять увидишь, сразу к врачу беги. Двойное видение – один из признаков, по которым ботулизм диагностируют. А еще во всех этих суши да роллах могут быть личинки и яйца гельминтов, пистархоз, наконец! Лучше всего иди сегодня же к врачу, пусть он тебе направление на анализ выпишет, на яйца глист, если так японскую кухню любишь. А то уже был случай, лечили, лечили одну от всех болезней сразу, а когда померла – вскрыли, так патологоанатом чуть в обморок не свалился, у нее одни черви в желудке, в кишечнике… И такие живучие ведь попадаются…
- Кто? – В полном обалдении пролепетала я, чувствуя, что мне не то, что суши в жизни больше съесть не удастся, а и ничего нормального, родного, русского. – Больные?
- Да какие больные! – Отмахнулась от подобного абсурдного предположения Маринка. – Больные- то как раз нормальные, мрут в положенное при таком раскладе время, я о паразитах говорю. Наши врачи еще их всех и не знают, с этими прозрачными границами. Некоторых ветконтроль даже выявить не может, такие они специфические. Травишь их, травишь…
- Кого, червей?
- Да каких червей? Пациентов! Это я так говорю, травишь, потому что лекарства все эти чистая отрава. Предположительно, что травить этими препаратами надо гельминтов, но это только в теории, на практике же выходит, что травишь клиента, а гельминты его так живыми и остаются. – И Маринка, со смаком тряхнув рыжей головой, прикурила длинную черную сигариллу.
Я же растеклась по своему допотопному креслицу в полной прострации от вылитого на мою голову потока информации. Кажется, пару недель назад я съела стейк из аллигатора, десять дней назад был акулий суп, а уж сколько китайских деликатесов за последнее время перепробовала! Ладно, утка по-пекински вполне могла быть выращена где-нибудь в волжских заводях, ее посчитаем безопасной, а вот змеюку явно привезли из –за этой самой прозрачной границы. И еще большой вопрос, прошла ли эта змейка ветконтроль, потому как законы ввоза продуктов мне не известны. И вообще, может, ее как экспонат для террариума привезли, а уже здесь заколбасили…
Теперь понимаете, почему я всегда недолюбливала эту личность? Пяти минут не прошло, как она мое просто отвратительное состояние довела до состояния, близкого к суициду. Ей богу, после такого детального рассказа, какие страшные муки ждут любителей и невольных потребителей экзотики, проще самой повеситься, не дожидаясь, пока врачи залечат до смерти от неизвестной науке заразы.
- Ну, да ладно, такое не с каждым случается, случай один на сотню в край. Лучше поговорим о моем деле.
- Каком? – Застонала я, мысленно прикидывая, смогу ли на выходных смотаться в Москву, в институт тропической медицины. Говорят, там таких гадов из людей вытаскивают… Пройду обследование, недаром ведь кто - то придумал умную теорию, что лучше перебдеть, чем недобдеть… И вообще, что за жизнь пошла? Вчера вампиры, сегодня червяки разные экзотические, вкупе с сальмонеллезом и ботулизмом… Ох, близок конец света, близок…
- Ты знаешь, кто мой последний муженек был?
- Вроде как врач из Америки.
- Ага, из Америки, как же. В Мексике мы жили.
Тут мир качнулся, который уже раз, а ведь стрелки на часах еще не достигли цифры двенадцать! Наконец-то мне стало плохо конкретно, я даже не думала, что вчерашний кровопийца и червяки, с которых Фрянцева начала беседу, мне покажутся милейшими созданиями. Потому что для меня Мексика – страна отчаянных брюнетов с большими пистолетами и полным отсутствием каких-либо моральных ограничений. А заодно и дебри, типа Колумбии, которая, как известно, рай для торчков. Сейчас Маринка вывалит на меня какую-нибудь жуткую историю, о кокаине, который она сперла у супруга при дележе имущества, и о мексиканских бандитах, теперь преследующих ее с целью этот кокаин вернуть законному владельцу.
- Он занимался дизайном медицинского оборудования, - продолжила Фрянцева, и у меня на душе немедленно наступил розовый рассвет. – Ну, и трансформациями, заодно. К нему клиенты со всего мира ездили.
- Какими трансформациями? – Уточнила я, чувствуя, что рассвет в душе понемногу исчезает, уступая место черным тучам, таким, какие появляются только перед глобальными катаклизмами. После вчерашнего вампирчика у ресторана слово “трансформация” немедленно вызывает у меня в памяти Брема Стокера и десятки голливудских фильмов о всяческой нежити.
- Разными. – Пожала плечами Маринка, не замечая, или делая вид, что не замечает ужаса в моих глазах. – Делал из людей тигров, леопардов, рептилий, эльфов, волшебников… Кого пожелает клиент, того и делал. А уж восставших из ада, так тех вообще штамповал десятками, самые ходовые трансформации. В Штатах-то его лавочку бы мгновенно коми¬тет здравоохранения прикрыл, вот он и обосновался в Мексике.
- Как делал? Какие восставшие из ада? Какие трансформации? – Завыла я, сильно жалея, что табельного оружия, в связи с полнейшим бездействием на рабочем месте, мне не полагается. Так что для самозащиты имеется только макетный нож черт знает какой давности. В деле защиты от порождений этого самого черта сей предмет вряд ли мне поможет…
Маринка выпучила глаза, словно только сейчас заметила мое крайне взвинченное состояние, и расхохоталась.
- Деревня! – Вынесла она вердикт, вытерев выступившие от смеха слезы. – Ты что здесь, совсем как в болоте сидишь, совсем закисла. О людях - трансформерах вовсе не слышала? Которые чувствуют себя не человеком, а животным, например, или тем же самым вампиром, Дракулой? Ну, и изменяют свою внешность, что бы больше походить на тех, кем себя ощущают?
- Видела. – Призналась я. – У подруги одной сын мультик про нового Бэтмена смотрел, там вот таких вот мутантов показывали. Но я думала, то фантастика, да еще которая только для таких вот мультиков и годится?
- Сама ты фантастика. Знаешь, сколько таких вот трансформеров по Земле гуляет? Я, когда Питу помогала, десятка три сварганила. Одних только порождений ада. Их-то проще всего делать, раздваиваешь язык, для начала, парочку тефлоновых шариков под кожу на лбу, что бы, типа, зачатки рогов, ну, или штифты, что бы эти рога поверх кожи навинчивались, штучек десять шариков под скальп, рельефом пускаешь – вид, скажу я тебе, жуткий! Видала, хоть раз?
Я отрицательно помотала головой, тихо радуясь, что не видела подобных Маринкиных творений.
- А уж об эльфах, да вампирах, и говорить нечего. Эльфам-то только форму ушного хряща изменить надо, да липосакцию, что бы потощее казались, под Орландо Блума. Вампирам- то еще клыки делать надо, да и зверятам тоже…
И тут до меня начало доходить.
- Погоди, погоди… - Завопила я. – Хочешь сказать, что вчерашний вурдалак – твоих поганых ручонок дело?
- Почему это поганых? – Оскорбилась Фрянцева. – Очень даже не поганых. Между прочим, когда с Питером развелась, у него половина клиентов ко мне переметнулась. Образование у меня медицинское, как никак хирург – профессионал, я же в Италии стажировалась на пластика. Да и с художественными нюансами у меня получше, чем у него будет. А ты, однако, тормоз! Вчера дежурная бригада, и то сразу доперла, кто из Вадика Дракулу делал, мигом ко мне заявились, и давай мурыжить – почто да почто из психа кровопийцу смастрячила. Один вообще озверел, заявил, что я теперь не имею права проводить какие-либо манипуляции, потому как он добьется приостановления действия моей лицензии.
- Правильно сделает! – С энтузиазмом сообщила я. – Хотя лично я бы еще в психушку тебя заперла. А то настругаешь армию таких вот демонов…
- Вот так вы все! – Заныла Фрянцева театрально. – Никто не понимает нестандартную личность, всех хотите причесать под одну гребенку! Мы, между прочим, общественно-полезное дело делаем!
- Ага. Очень полезное – помогаем пугать мирное население! Да если хочешь знать, из-за вчерашнего дебюта твоего творения, сегодня пришлось патрулирование усилить, на улицах чуть ли не революция начиналась. Ты хоть сама-то представляешь, что он натворил, сколько народу перепугал? В управлении есть психологи, которые работают с жертвами террористических актов, с заложниками бывшими, и с их родней. Так после вчерашнего эти психологи на год вперед работой загружены, свидетели теперь постоянными их клиен¬тами станут. Почему бы тебе, перед тем, как делать из этого твоего Вадика вампира, не отправить его было к психиатру?
- Ограниченное обывательское мышление! – Выдала Маринка и прикурила очередную сигарету. – Как я его отправлю с такой проблемой к обычному психиатру? У нас транссексуалов лишь недавно за людей принимать начали, а раньше все по дуркам распихивали, что же с таким сделают?
- А что он с девчонкой сделал? До сих пор, как глаза закрою, ее вижу.
- А ты не закрывай. – Посоветовала мне она. - Нежная ты слишком для мента, Лин-ка, скажу я тебе. – Горестно вздохнула Фрянцева. – Я ведь и предположить не могла, что такое случиться может. Когда я Вадику ушки делала и протез зубной, он еще нормальным парнем казался. Ведь полгода назад, второй мой клиент из города. Сама подумай, полгода назад! Обычно такие, как Вадик, абсолютно безобидны. В Америке, в институте доктора Кинси, исследования проводились, там доказали, что трансформация человека в одно из животных или сказочных персонажей всего лишь новая форма транссексуальности. Начали обсуждать, стоит ли разрешить проводить такие операции в клиниках, ведь меняют же пол. Пока же мы проводим вмешательство, называя все это пирсингом – со всеми вытекающими обстоятельствами. Только под местной анестезией, и так далее, и тому подобное. Но это дело второе. Понимаешь, я ведь этим занимаюсь вот уже третий год, научилась различать, кому для чего трансформация нужна. Кому-то для выпендрежа, такому лучше только ушки поменять, ну, в крайнем случае, язык раздвоить, хотя и это перебор. А кто-то на самом деле жить по - другому не может, как Тигр, например.
- Кто?
- Один индеец. Теперь он называет себя Тигром. Трансформация зашла очень далеко. Ему раздвоили и накачали силиконом губу, увеличили лоб и щеки, чтобы лицо приобрело очертания тигриной морды, потом лицо покрыли татуировками. Вживили штифты для вибрисов, изменили форму ушного хряща. Мы с Питом сколько вместе работали, столько он к нам и ездил. Теперь парень хвостом бионическим обзавелся, их Волк делает, и ждет, когда кто-нибудь придумает, как шерстный покров приживлять. Ему человеком так кисло было, что сейчас счастлив, как ребенок. А Вадик – он обычный банкир русский, хоть и шизанутый немного был, когда ко мне пришел. Но когда я его делала, могла бы на библии присягнуть, что ни на кого кидаться не будет.
- Так что же ты от меня-то хочешь? – В конец прибалдела я, переставая потихоньку различать грань реальности и фэнтази.
Да уж, прогресс движется вперед семимильными шагами, скоро эта грань вконец сотрется, и тогда на улицу можно будет выходить, только вооружившись “Магнумом” сорок пятого калибра, стараниями Мариночки город заселят вурдалаки, оборотни и прочая нечисть. Вполне, заметьте, нормальная на голову, как утверждает горе - творительница!
- Понимаешь, через месяц ко мне приедет Тигр. Я шарики сделала тефлоновые, в которые вставлены шелковые нити, имитирующие тигриную шерсть. Сами шарики микроскопически малы, на квадратный сантиметр кожи их можно вживить больше десятка. Конечно, апробацию я не проводила, но он хочет посмотреть, и, быть может, рискнет сделать, хотя бы на плечах. А тут меня могут лицензии лишить. Я человек законопослушный, без лицензии ничего делать не рискну, а то черт вас, родную милицию, знает. Найдете какую-нибудь статью, которую я нарушила. Если же я ничего ему не сделаю, потеряю большие деньги и свою репутацию в их мире. Тогда мне клиентов до скончания двадцать второго века не видать.
- А я-то что могу? Ей богу, даже не представляю, кому здесь можно взятку дать. Да и дело громкое, никто не возьмет. Шутка ли, посреди города вампир загрыз человека. Шуму на всю Россию!
- А я никому взятку давать не собираюсь, прекрасно знаю наши порядки. Дашь взятку одному, потом надо дать другому, потом третьему, у каждого должность повыше, чем у преведущего, да и запросы побольше. Кто-то жене на норку возьмет, кто-то себе на мерин, а кто-то сынка-оболтуса в Гарвард мечтает отправить, мне наших взяткобрателей не потянуть. И на жалость давить не собираюсь, и в мэрию не пойду, хотя мое существование в этом городе приносит неплохой доход гостиничному бизнесу. Клиенты едут косяками, в день трех иностранцев принимаю, не говоря уже о наших тусовщиках со всех концов необъ¬ятной отчизны.
Тут в другом дело – мой профессионализм под вопросом, а это, знаешь ли, единственное, за что могу сама глотку перегрызть. Зуб даю, что когда Вадик обращался ко мне, он не был социально опасен. И не операция его таким сделала.
- Зуб твой никому и даром не нужен. – Парировала я. – Ты его отдашь, а сама себе клы-ки вставишь и начнешь по темным улицам бродить, за свежей кровушкой православных охотиться.
- Линка, да не прикидывайся ты дурой! – Завопила Фрянцева, чуть не подпрыгнув на стуле. Я перепугалась, никак и клыки вставлять ей не придется, судя по озверелом виду, сейчас и набросится, сожрет и косточек не выплюнет. – Еще полтора месяца назад все местные газеты, газетенки и газетеночки вопили о том, какой ты гениальный следователь новой формации. Со своей теорией раскрытий преступлений! Не зря же тебя назначили следаком по особо важным! И даже дел пустяковых не навешали, свободной держат!
Я аж покраснела. О своей теории раскрытия преступлений и о том, как опозорилась с ней на пресс-конференции, я теперь вспоминаю только в кошмарных снах, и никогда не думала, что мое бездействие кто-то может расценить как ожидание по настоящему важного и интересного дела.
Когда на съемках еженедельной сводки журналисты начинают докапываться до меня, расспрашивая, какое расследование я сейчас веду, едва сдерживаю краску и отговариваюсь тайной следствия. Конечно, где-то в глубине души мне жутко хочется всем доказать, что та удача была не просто игрой случая и насмешкой фортуны, мне жутко надоело вопло¬щать дуру-блондинку, у которой вместо мозгов в голове космический вакуум.
Но никакого, даже самого завалященького дела, хотя бы о краже двух помидоров из ближайшего овощного ларька мне не доверят. Это приказ Самого, нашего главного и страш-ного начальника, который тоже только в страшных снах вспоминает мое интервью и мою теорию.
По его повелению я зачитываю сводки и даю интервью, то есть выполняю обязанности пресс-атташе, а еще, когда приходит очередной циркуляр о том, что надо сотрудничать с населением, а приходят такие циркуляры все чаще, потому что Наверху, в страшных кабинетах министерского здания, упорно решают, стоит ли восстановить институт народных дружин, я должна встречаться с этим самым населением и пропагандировать идею добровольных помощников. Один нюанс – население отказывается встречаться со мной, наотрез.
На последней моей профилактической беседе в актовом зале школы неподалеку, присутствовало ровно тринадцать старшеклассников, все мужеска пола. Закончилась эта лекция тем, что один, видимо, самый продвинутый, поинтересовался – своя у меня грудь, или это все-таки силиконовые протезы. В тот момент я объясняла ребятам, что девяносто девять процентов из тех, кто попадает в ОПГ, заканчивают жизнь очень плохо. Шестьдесят процентов – на нарах, а тридцать девять – на ближайшем кладбище, причем случается это в первые два года бандитской жизни. Пришлось этому продвинутому пообещать, что он попадет в обе категории разом, потому как будет ранен при задержании и скончается в медсанчасти следственного изолятора.
Завуч, которая курировала эту беседу, нажаловалась начальнику, и, как сами понимаете, мои встречи с подрастающим поколением были тут же прекращены. А тут Маринка, которая искренне считает меня новым Шерлоком Холмсом! Эх, за такое я готова ей простить и отбитого Витьку, все равно он мне не нравился, и встречалась я с ним для того, что бы парень не достался Инге, и мое трехчасовое сидение в обезьяннике после драки на дискотеке, и даже все то, что мне сказала мама по пути домой, после того, как из этого обезьянника она меня забрала!
- Линка, ведь ты же умная! – Почти взмолилась Маринка, и я едва сдержалась от того, чтобы не напыжиться, как индюк. До чего приятно, когда тебя хвалят, особенно такие вот заклятые подруги! Не даром ведь говорят, что доброе слово и кошке приятно, а уж человеку-то, человеку-то как от этих самых добрых слов хорошо становится! – Помоги, все равно ведь сейчас у тебя ничего стоящего нет! Ведь без дела сидишь, а даже по телику говорили, ты – гений! Я ничего, кроме хирургии не знаю, и если мне запретят оперировать, просто повешусь! В больницу не пойду, квалификацию для этого потеряла, фиг восстановишь, да и привыкла я уже к своим трансформерам, веришь или нет, они гораздо лучше многих обычных людей. Ты должна докопаться, почему он так поступил! Должна доказать, что моя операция здесь не при чем! Если он рехнулся, то по совершенно другому поводу!
- Как доказать-то?
- А я-то откуда знаю? Кто у нас следователь по особо важным, я или ты?
- Так дел-то таких в практике не было! – Сделала последнюю отчаянную попытку от¬биться от чести такого расследования я. Но где- то в глубине души подлый чертик любо¬пытства и упрямства уже проснулся и начал прыгать, топая копытцами, напоминая, что еще полтора месяца назад я мечтала стать новым Мегре, Пуаро и Шерлоком Холмсом одновременно. И тут такая удача! Правда, в результате может оказаться, что никакого дела тут и нет, рехнулся банкир на почве перипетий русского бизнеса задолго до операции, а Маринка этого и не заметила, сама же сказала, что он был то ли первым, то ли вторым ее клиентом в России. А за годы жизни в благополучной Мексике и общения с разными представителями Евросоюза, она вполне могла позабыть, каким бывает нормальный русский банкир…
- Линка, если ты мне не поможешь, я тебе гоблинский нос сделаю. Стукну по голове и сделаю, причем так, что потом ни один хирург не исправит!
От такой угрозы я невольно схватилась за свой маленький аккуратненький носик. Че¬стно признаюсь, что мой носик является одним из лучших творений местного гения пластической хирургии. Причем на таких гениев мне везет стабильно, что первый оказался не совсем в ладах с законом, впрочем, об этом я уже рассказывала и повторять не буду, что Маринка…
Глава третья
После того, как Маринка благополучно умелась восвояси, оставив в покое мой носик, я побродила немного по кабинету, сделала еще чашечку чая, размышляя, способна ли Фрян¬цева выполнить свою угрозу. Угроза эта звучала слишком уж по-детски, но кто знает, мо¬жет быть, за то время, пока она общалась с трансформерами, которые ей, по ее же собст¬венному признанию, стали милее людей, и она рехнулась? Тогда украшению моего лица, вто¬рому по значимости после моих голубых глаз, грозит серьезная опасность.
С другой стороны, она утверждает, что люди - трансформеры вполне психически нор¬мальны. Насколько можно понимать под нормальностью ощущения человека, запертого в чуждом ему теле. Наверное, я и в самом деле отстала от прогресса, потому что слышала о таких отклонениях впервые, но что остается современному, цивилизованному человеку? Поступить именно как цивилизованный человек, и если не в силах понять, то принять дан¬ность, не вдаваясь в глубокие размышления. Ведь есть транссексуалы, гетеросексуалы и трансвеститы, сексменьшинства, наконец, к которым лично я отношусь спокойно. Каж¬дый волен распоряжаться собой и своим телом так, как ему заблагорассудится. В рамках закона, разумеется. И если трансформация кого-то в порождение ада или мага Нарнии делает его счастливым, то флаг ему в руки и барабан на шею.
Но если этот человек, этот банкир, фамилию которого я позабыла уточнить, вполне нормален, как тогда можно объяснить его поступок? Психология не мой конек, и я не знаю, что может вызвать у человека приступ немотивированной агрессии. Как в таком случае нападающий выбирает свою жертву, понятно мне еще меньше, ведь вечером у ресторана толпилось довольно много народа, однако новоявленный вампир напал на девушку. И если он нормален, то почему был одет, как Дракула из голливудской пародии?
Столько вопросов, и получить на них ответы просто не представляется возможным. Девушка мертва, а банкир лежит сейчас в реанимации Соловьевской больницы с переломом основания черепа. То ли Лешка приложил слишком много сил, то ли черепушка упыря-само¬учки оказалась слабоватой, то ли карма моя такая, все, кто попадают в поле моего зрения, то есть в круг подозреваемых или потерпевших, оказываются именно там? Но если моему носу грозит опасность, то опасность эта неумолимо приближается.
Что ж, будем изобретать новую теорию, подходящую к данной ситуации и надеяться, что теорема рано или поздно станет аксиомой. Принимая во внимания Маринкину угрозу, лучше пусть это случиться раньше, чем позже.
Как утверждал кто-то из великих сыщиков, между жертвой и преступником всегда есть связь, и главное эту связь найти. Тогда можно определить мотив преступления, а мо¬тив – это уже полдела. Не знаю, поверите ли, но преступления, связанные с жаждой на¬живы и преступления, на которые людей толкает ненависть, заставляют очерчивать со¬вершенно разный круг подозреваемых. Второй тип расследовать гораздо труднее, потому что в жизни люди гораздо лучшие актеры, чем на сцене, за каждой улыбкой может скры¬ваться воткнутый в спину нож, и подгоняемые местью, завистью или вульгарной злобой, преступники измышляют гораздо более остроумные способы расправится со своей жерт¬вой, чем придумает банальная племянница, желающая получить наследство после любимой тети как можно быстрее. Но тут я говорю преступлениях изысканных, если можно так их назвать, а не о серийных ограблениях толпой подростков в подворотне проходного двора.
Что ж, начнем искать связь между банкиром и девушкой. Может быть, они были лю¬бовниками, а может, партнерами по бизнесу, и она кинула его на конкретную сумму, отчего парень и взбесился?
В любом случае, у меня нет доступа к материалам дела, об этом начальник позабо¬тился, и стопы мои следует направить в комнату номер тридцать шесть, где располага¬ются ребята из уголовного розыска, и где Гришка Трусов протирает штаны в свободное от погонь за социально опасными элементами время. Настал страшный для него час отра¬ботки за все сожранное у меня печенье.
Час этот бравый капитан наверняка чувствовал шкурой, потому что как только я толкнула дверь, тень промелькнула и спряталась под столом, а его сосед по кабинету, Ана¬толий Юрьевич, тоже капитан, несмотря на то, что скоро ему выходить на пенсию, по¬смотрел на меня с невыносимой укоризной. От такого взгляда я должна была немедленно покраснеть и, извинившись, удалиться восвояси несолоно хлебавши. Однако долгое знаком¬ство с нашим уголовным розыском научило меня наглости.
Из-под стола донесся тяжелый сдержанный вздох, а я, громко протопав к нему, накло¬нилась, и узрела капитана в не слишком приличной для мужчины позе.
- Вылазь. – Предложила я, решив действовать лаской.
- Ни за что. – Донеслось из-под стола. Обтянутый потертой голубой джинсой зад за¬шевелился, и спустя пару секунд капитан повернулся ко мне лицом. Капитан, конечно, слишком респектабельно звучит для этой личности. Трусов – хороший оперативник, но вот все остальное… Ему недавно исполнилось тридцать лет, детей нет, и жена сбежала. В отделе он исполняет роль придворного шута, и на правах скомороха вовсю хамит началь¬ству. Почему после такого он ходит в любимчиках у Самого, неизвестно. Он хороший при¬ятель, и неравнодушен к хорошеньким женским мордашкам. К тому же у Трусова цыгани¬стая внешность, и на первых порах моей работы в РОВД мы попытались, было, закрутить роман, который плавно завял на стадии начала. Все-таки два мента в одной паре – это слишком, даже если один из них, то есть я, тогда находился в должности инспектора по регистрации оружия, и никакого толку от меня не было. Впрочем, как и теперь, как ни горько это признавать. – Уж поверь, прекрасно знаю, зачем пришла. Достаточно было твою физиономию с утра по телику увидать. Ей богу, не буду больше “Городской” за завтраком включать, аппетит весь пропал. Кстати, у тебя что, с Жуковым - то амуры?
- Ага. По крайней мере, на Джонни Деппа в “Пиратах Карибского моря” он гораздо больше похож, чем ты. Не вылезешь, выйду за него замуж.
- Вот так всегда. Тип плохого парня гораздо больше привлекает женщин, чем мы, пар-ни хороши и добрые, но с маленькой зарплатой. Хоть ты то, коррупционерка, могла немного отойти от общепринятых норм, так нет. Всем вам пиратов Карибского моря подавай.- Ответил он, но из-под стола не вылез.
- Теперь ясно, почему от тебя жена сбежала. – Подал голос его сосед, с хрустом разгры¬зая древнюю сушку. Откуда они берутся в отделе, никто так толком и не понял за долгие годы существования, ведь обычно “кчайные” припасы расходятся в лет, по принципу кто не успел, тот опоздал. – Ты был просто слишком хорошим мальчиком. И Линка бандюгана себе выберет. Во приколы будут!
- Обсуждение моих любовников и возможных супругов можно на потом отложить? Я здесь уже год законность берегу, моя служба и опасна и трудна, а вы все не угомонитесь. Как будто другой темы для разговоров не найти. – Разозлилась я. – Наслушаюсь вас, точно бан¬дюгана найду. Нельзя же обманывать ожиданий общественности.
- А какую ж другую-то? Коррупционерка - то у нас ты одна. – Фыркнул Гришка, чувст¬вуя себя под защитой полированной столешницы в полной безопасности.
- Трусов! Смотри, возьму у Инги на прокат тарантула, поселю в отделе, как на работу ходить будешь?
Тарантул Джок, впрочем, не только он, но и все остальные шести и восьми лапые соз¬дания, вызывают у спокойно задерживающего вдробадан обколотого наркошу с ножом ка¬питана корчи по типу пляски святого Витта. В психиатрии сие называется мудреным сло¬вом арахнофобия.
- Все равно ничего не скажу.
Я горестно вздохнула и уселась на стул. Дурацкая игра, потому что мы оба знаем - та¬рантула я не принесу, не отдаст Инга своего драгоценного паука, который ей явно дороже любого мужика, а уж дороже меня тем паче; так же Трусову прекрасно известно, что он мне выдаст всю информацию, которую я только попрошу, и опять таки, вовсе не потому, что я угрожаю всяческими пытками и карами, а … Причина, по которой он мне все ска¬жет, неизвестна, смею думать, что от дружеского расположения, а вполне возможно и от своей безалаберности и наплевательского отношения к таким понятиям как тайна след¬ствия – кому ее выдавать, все ж свои! – и приказы вышестоящего начальника.
Но, к сожалению, таковы правила игры, я требую, он героически молчит, как партизан на допросе. На такие глупые занятия уходит время, которое, как стало известно с некото¬рых пор, стоит дороже золота…
- Ну! – Повторила я, вытягивая ноги.
- На столе бумажка лежит, сама все и читай. – Раздался из пол стола голос, немед¬ленно после чего захрустела очередная сушка. И как это он умудрился прихватить с собой под допотопное чудо мебельного искусства чай?
На самом верху Монблана из папок, отдельных листков и прочей макулатуры, которую Гришка на протяжении всей своей службы исправно на столе складирует и, пожалуй, ни разу не разбирал, лежал один разодранный тапок с биркой, свидетельствующей о том, что тапок этот является важной вещественной уликой, а именно, был преподнесен капитану сослуживцами на День милиции, рядом же с тапком красовался розовенький, изрядно помя¬тый, выдранный из ежедневника листок.
Синим маркером было подчеркнуто заглавие – “Рапорт”. Пропустив посвящение на¬чальнику, я уставилась в текст и едва удержалась от того, что бы поддать ногой под стол – авось попаду по наглой цыганистой физиономии.
- Это еще что такое? – Грозно спросила я, чувствуя, что если Инга не отдаст паука добровольно, то я его выкраду и тайком запущу Гришке в квартиру.
- Рапорт. – Как и в чем ни бывало, пояснил капитан, громко отхлебнув чаю и чертых¬нувшись. – Горячий, зараза. Начальник же сказал – что бы Веретенникова и близко к мате¬риалам подобраться не могла, даже если это материалы по делу о хищении трех кирпичей.
- А что, уже и по три кирпича тырят? – Удивился Анатолий Юрьевич. – Во народ! А дело-то тогда зачем заводить, ущерб-то вроде как не нашего размера?
- А ты потаскай ежедневно со стройки по три кирпича! – Посоветовал ему Гришка. – Да еще не один, а с приятелем, и три раза в день, на протяжении года. Тогда и будешь гово¬рить о размерах ущерба. Я тут этого гения задерживал два дня назад, а терпила и заявляет – не буду иметь к нему претензий, если все награбленное вернет. Как, интересно, он все это возвращать будет, если из этих кирпичиков домик уже почти сложился? Что же до ра¬порта… Мне приказ начальства нарушать неохота, тем более что дело это не по нашему району идет, вот я и написал бумагу – не при делах, под пытками выдал только общую ин¬формацию, которую до меня растрезвонило наше телевидение. Я ведь как только эту ры¬жую дылду, к которой ребята вчера ездили, внизу увидел, сразу понял, что скоро ты пожа¬луешь. Да что там дылда… Как только твое зеленое личико по телику с утра увидал. Кстати, ты Жукова-то где подцепила?
- Не цепляла я его, сам прицепился. – Пояснила я, углубляясь в чтение Гришкиного ра¬порта. Образец высокого стиля и полета фантазии! “ Под невыносимыми, бесчеловечными пытками, сродни тем, которым подвергали несчастных кооператоров в начале девяностых злобные бандиты – вымогатели, в те времена именовавшие себя рэкетирами, я был вынуж¬ден признать – да, сегодня с утра я смотрел криминальную хронику по городскому каналу и видел сюжет о нападении вампира на клиентку ресторана “Самолет”. Мне так же при¬шлось признать, что я слышал имя вампира – Волков Вадим Олегович, председатель прав¬ления банка “Фьюжн”, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, прожи¬вающий по адресу: котеджный поселок Парково, улица Цветочная, дом номер семь, и имя его жертвы, Майи Федоровны Колесниченко, тысяча девятьсот восьмидесятого года рож¬дения, ныне безработной, проживающей по адресу: котеджный поселок “Яблоневый посад”, дом номер тридцать четыре. Имя следователя, ведущего следствие по факту загрызения я не сообщил, ведь сам его не знаю, это по Дзержинскому району, вас спрашивал, вы не ска¬зали. Еще раз напоминаю, что все это было сделано мной только под угрозой ужасной и му¬чительной смерти от руки вышеозначенной Алины Михайловны Веретенниковой.” Стиль и орфография оригинала сохранены мной в точности до запятой.
Тщательно сложив бумаженцию, я сунула ее в карман и наклонилась, что бы посмот¬реть наглецу в глаза. Глаза его были абсолютно чистыми и кристально честными, такими глазами обычно смотрят подследственные в кабинете прокурора.
- И не лень тебе было все это писать? - Поинтересовалась я. - Свободного времени мно-го, оттого и преступ¬ность на улицах!
- А что еще мне было делать? Терпила не пришел, у меня опознание было назначено, по разбойному нападению, прикажешь теперь и за потерпевшими мне гоняться? Целый час свободен, думал, дай, напишу. Оправдаюсь, опять же, что бы начальство любило, а не пинало – Трусов шут, Трусов скоморох! А то вон как Толик, на пенсию капитаном выйду.
- А чем тебя не устраивает на пенсию капитаном? – Тут же поинтересовался Анато¬лий Юрьевич.
- А у меня, быть может, амбиции! Я, быть может, генералом хочу стать! - Теат¬рально обиделся капитан и вновь со вкусом прихлебнул чай. Чай издавал сильный запах бер¬гамота, и не надо было проводить следственный эксперимент, что бы сказать – спер он его во время последнего посещения моего кабинетика.
Я вздохнула. Гришка считается одним из лучших в розыске, он отлично знает район и может притащить подозреваемого спустя час после объявления того в розыск, быстренько прошустрив все злачные места, но вот обратиться к психотерапевту ума у него пока не хватает. А я где-то читала, или от Инги слышала, что подобное поведение – следствие тщательно скрываемых комплексов родом из детства. Впрочем, в психиатрии все ком¬плексы родом из детства, спасибо Фрейду, который придумал, кого можно обвинить во всех неудачах.
- Дурак ты, Гришка! – Сообщила я, направляясь к двери. – И не лечишься.
Глава четвертая
Послав сводки куда подальше, все равно зачитывать из мне только завтра, я слиняла с работы и решила съездить для начала по адресу Волкова. Председатель правления “Фьюжн” в нашем городе личность довольно значительная и известная, просто удиви¬тельно, что его вчера не узнали ни Лешка, ни Жуков, и тем более удивительно, что эта личность решила перевоплотиться в вампира.
Я сама с ним никогда не встречалась, и все счета маминой фирмы открыты в другом банке, потому что мама терпеть не может фьюжн, ни в моде, а уж в ней-то мама экс¬перт, к ее мнению можно прислушиваться, ни в кулинарии. По этой причине она решила иметь дело с банком, носящим гораздо более прозаическое название “ Северный”, чему сейчас можно только порадоваться. Неизвестно, как повлияют на финансовые дела банка такие вот события. Никогда не могла понять, почему землетрясение в Никарагуа влияет на рост или падение акций какой-нибудь “Новой яблочной посадки”, но влиять-то оно влияет. Ду¬маю, что арест или помещение в психиатрическую клинику председателя правления заста¬вит банк сильно сдать позиции, но это, впрочем, лирическое отступление и совершенно не мое дело.
Однако то, что личность Волков известная, заставляет надеяться – у него имеется не только домишко в котеджном поселке, но и супруга, к которой прилагается прислуга, води¬тель, и прочие атрибуты красивой жизни. Можно поговорить с ними, предварительно для понта сверкнув удостоверением, может быть, мне там сообщат – Волков на голову был давно и прочно болен, и тогда Фрянцевой придется оставить в покое меня и мой нос? Ко¬нечно, время для визита мной выбрано не слишком подходящее, в доме, пожалуй, сейчас во¬царился траур не столько по хозяину, сколько по материальному благополучию, вместе с сумасшествием хозяина ставшему сильно нестабильным, но я ведь представляю органы ох¬раны правопорядка, не так ли? А, как известно, эти органы всегда являются не вовремя…
В своих предположениях ошибалась я сильно. Вернее, в той их части, которая каса¬лась траура. Нарядная горничная, долго смотревшая сначала на мое удостоверение, а потом на ботиночки “Маноло Бланикс” и никак не способная соединить это воедино, проводила меня в гостиную, сильно смахивающую на гостиную в доме моей мамы. Те же бежевые стены и белые шторы на хромированных изогнутых палках, долженствующих изображать карнизы. Та же мебель, привидевшаяся алкоголику в кошмаре абстинентного синдрома, те же не-удобные, низкие и жесткие кресла…
А вот вместо прозрачных шезлонгов сумасшедший дизайнер в мамину гостиную за¬толкнул две козетки времен Марии-Антуанетты, ну, или может быть, очень хорошие под¬делки под те времена. На потертом голубом бархате еще виднеются коро¬левские француз-ские лилии, что при хай-тековском дизайне комнаты и плазменной панели на стене выгля-дит совсем уж дико. Увидев это творение первый раз, мама, которая в глубине души мечта-ла о гостиной уютной, с весело полыхающим камином и креслом качалкой, покрытым клетчатым пледом, горестно вздохнула, обозвала дизайнера неприличным словом, и гости-ную теперь практически не посещает, зато все гости почему-то в диком восторге. Глядя на их восторг, возникает вполне резонный вопрос – или они идиоты, или мы с мамой не доросли до понимания современного высокого искус¬ства…
Правда, этот же вопрос возник у меня в Париже, в Музее Современного искусства, где я почти весь день бродила по залам, вертя головой в полном обалдении. Оттуда я выбралась с жутким комплексом неполноценности, зашла выпить кофе в маленькое бистро, заказала блинчики, а мне принесли самые настоящие русские блины. Такие и на родине редко где удается попробовать, у нас почему-то постоянно путают блины и блинчики, и к семге подают нечто сдобное и сладкое. Впрочем, речь сейчас не о блинчиках и блинах, а о том, что в маленьком бистро на Монмартре, негр-бармен, шустро приплясывающий за стойкой красного дерева, сохранившейся там с незапамятных времен, чуть ли не с того момента, кок Наполеон провозгласил себя императором, так вот, этот негр по-русски и почти без акцента, поинтересовался:
- Из музея?
А когда я, обалдев до крайней степени, кивнула, успокоил:
- Туда все такие выходят, если первый раз. Особенно психиатры. Говорят, многое очень похоже на то, что их пациенты в клиниках рисуют.
Слова этого уроженца Африки и выпускника университета имени Патриса Лумумбы, трудящегося барменом в Париже, я обдумывала до вечера. После чего решила, что это не у меня не хватает чувства прекрасного, это у творцов нынешних его в переизбытке, а лучшее, как давно известно, враг хорошего. Помните бальзаковского художника, который так долго писал свою “Прекрасную Нуазезу”, что испортил полотно полностью, и лишь в самом уголке его первые зрители смогли увидеть кончик женской ноги, написанный с подлинным совершенством?
Дверь напротив открылась в тот момент, когда я рассматривала фотографии, укра¬шавшие стены гостиной. Обрамленные в дизайнеровские рамки, яркие, глянцевые фотогра¬фии, на которых была изображена женщина невероятной толщины. На одних фотогра¬фиях она была в бикини, на других и вовсе голой, прикрытой то газетой, явно на пятьдесят или шестьдесят размеров меньше, чем необходимо, то куском полиэтиленовой пленки. Вроде как эти снимки еще совсем недавно были представлены в городском выставочном зале, их привезли то ли из США, то ли из Великобритании, и наши ценители ходили вокруг них, причмокивали и притопывали, но цена была обозначена с тремя и четырьмя нолями, причем со знаком евро в конце.
- Не правда ли, это настоящая роскошь? – Заявила девушка лет двадцати, от силы двадцати двух, зашедшая в гостиную. Даже в паспорт ей смотреть не надо, по одному виду можно было смело сказать – жена банкира. Очень гладкое лицо, кожа ухоженная, та¬кую не получишь, если просто мазать лицо кремом, даже если делать это как рекомендуют кос-метологи. Нет, для такой кожи нужны SPA, причем желательно итальянские или фран-цузские. Тоненькие ножки обтягивают кожаные брючки от “Гуччи”, той же самой модели, которую обычно ношу я. А надеть их решиться только бывшая модель или девушка, твердо уверенная в красоте собственных ножек.
В красоте своих я уверена, они всего лишь на два сантиметра короче ног, занесенных в книгу рекордов Гинесса, а вот девушка – бывшая модель, зуб даю, как недавно выразилась Маринка.
- Вы – жена Волкова? – Вопросом на вопрос ответила я. Уж что- что, а обсуждать фотографии у меня сил не хватит. Совсем недавно, буквально два дня назад, у мамы были гости, представители одной весьма известной итальянской обувной фирмы. Так темой беседы за ужином они почему-то выбрали творчество Энди Уорхола, наверное, гостиная на них такие вот мысли нагнала. Впрочем, если вспомнить, что банку томатного супа этот художник изобразил бессчетное количество раз, то его творчество - вполне подходящая для ужина тема…
Девушка кивнула, а потом совсем по-детски воскликнула:
- А я вас знаю! Вы дочка хозяйки “Шика”, классные магазины, я только там одеваюсь! И еще я вас каждую неделю в телике смотрю, отпадно выглядите! Правда, у вас шмотки - эксклюзивные, таких больше в магазине нет, а мне так ваш костюмчик понравился, тот, в котором вы на прошлой неделе были! Я звонила в магазин, так мне ответили, что это весенняя коллекция и вывесят ее только в январе.
После хвалебной оды, спетой мне Фрянцевой всего лишь пару часов назад, немного обидно было вновь шмякнуться лицом о землю. Дочь владелицы “Шика”! Уже который год я ношу этот титул и, будь на моем месте человек с психикой послабее, ему бы туго при¬шлось, ей богу. Хорошо, что хотя бы последний месяц окружающие начали подзабывать о том, чем владеет моя мама, и, видя меня, сразу же вспоминают программу “Криминальная хроника”, а не мультибрендовый двухэтажный магазин на центральном проспекте.
- Знаете, я к вам по поводу вашего мужа, вы уже в курсе, что произошло?
- В курсе, в курсе! Да вы садитесь! Ой, а можно я вас буду просто Алиной называть, и на ты? Девчонки в фитнес-клубе просто обалдеют, когда узнают, что именно вы Вадькино дело ведете, вы же знаменитость, совсем как мисс Марпл!
Садитесь? Однако, девушка со странностями, у нее муж лежит в реанимации, потому что его стукнули по голове, неизвестно, выживет, или нет, а она жизни радуется и щебе¬чет, аки птаха небесная. Впрочем, если припомнить Ингу, она в такой ситуации вела себя не лучше. Взять, хотя бы ее Лешу… Да и неизвестно, как бы вела себя я на ее месте, потому как еще большой вопрос – что же все-таки лучше, скончавшийся супруг, или супруг, осуж¬денный за то, что вечерком решил прикинуться вампиром и загрыз, походя, некую блонди¬ночку?
Очень осторожно я примостилась на шезлонг из прозрачного пластика, выглядевший так же жутко, как и фотографии. Неизвестный гений вделал в шезлонг деревянный круг от унитаза, а вокруг него расположил тропических рыбок, бабочек и рыболовные крючки всех форм и размеров. Некоторые снасти угрожающе сверкали направленными вверх остриями, и, хотя разумом я прекрасно понимала, что острия эти прочно спрятаны в пластике, си¬деть на них было несколько… некомфортно.
- Вас уже вызывали к следователю? – Спросила я, поерзывая на шезлонге и в деталях представляя свой визит к хирургу, если мебельный пластик вдруг продавится под моим цыплячьим весом.
- Ага, сегодня в восемь утра приезжали двое молодых людей, очень невежливых. Разбу¬дили меня, не дали ни причесаться, ни накраситься, я выглядела жутким чучелом. Пове¬стку какую-то всучили, сказали, что завтра к восьми утра я должна быть в Дзержинском РОВД, давать показания. Только какие я показания могу давать, меня же там и близко не было! Да и восемь утра! Я им говорю, вы имеете хотя бы представление, во сколько мне надо встать, что бы приехать к вам в восемь утра? Час на душ, еще час, что бы волосы уложить, еще час на макияж нужен, ладно, маникюр опустим… А они мне и говорят, что тысячи женщин приходят на работу к восьми утра, и ничего, как-то умудряются при этом не вставать среди ночи. Вот ты, например, как к себе на работу собираешься, во сколько встаешь?
- Да, в общем-то, как когда, - быстро ответила я, чувствуя, что беседа пошла куда-то не туда. Уж не буду объяснять ей, что о прическе и макияже по утрам мне давным-давно пришлось забыть, потому что сборы на работу напоминают подготовку к экстренной эва¬куации, я ношусь, словно обожженная, наступая на хвосты трем своим кошкам, а однажды чуть не задавила черепаху. Благо, ее панцирь оказался крепким и мои пятьдесят восемь дистрофических килограммов выдержал. После этого я заказала побудку с телефонной станции, надеясь, что если и забуду завести будильник, то уж телефонный звонок услышу обязательно. Но так должно было происходить в теории, на практике же, руки мои, как только телефон начинает отчаянно верещать, автоматически тянутся к трубке и вы¬ключают звук, при этом голова так и продолжает мирно почивать на подушке.
- Вот, и я им о том же! Мне мама всегда говорила, что уважающая себя женщина не выйдет на улицу с непричесанной головой! Ты у какого мастера причесываешься?
- Да я вроде как ни прически обсуждать пришла, у меня времени-то особо нет…
- Понимаю, куча дел! Я по телику видела, что у следователей по сто, а то и больше дел в производстве, одновременно. Это ж совсем с катушек съехать, можно начать на лю¬дей бросаться. – И, сообразив, что ляпнула нечто, не слишком пристойное в данной ситуа¬ции, девушка смущенно умолкла. – А вы с протоколом? – Продолжила она, справившись, на¬конец, со смущением. – Наверное, мне представиться надо?
Я кивнула, потихоньку радуясь, что девчонка гораздо лучше меня представляет, как надо вести допрос, и жалея, что не сообразила разжиться на работе хотя бы одним блан-ком. Несолидно как-то выглядит следователь, не имеющий и клочка бумаги для записи показа¬ний, да и с памятью у меня плохо, обычно такую память именуют “девичьей”.
- Волкова, Анна Валерьевна, тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения, паспорт серия …
- Про паспорт не надо, не надо! – Завопила я, чувствуя, что работа следователя все-таки не для меня. – Мы пока без протокола поболтаем, ладно? Я ничего фиксировать не буду, задам пару вопросиков… Скажите…
- Ну, мы же договорились на ты перейти!
- Скажи, у твоего мужа раньше наблюдались проблемы с психикой? Может быть, он обращался к психиатрам, или к психотерапевтам?
Анна Валерьевна наморщила свой лобик восемьдесят первого года рождения, минуту размышляла, а потом торжествующе выдала:
- Не-а. Вадька был здоров, как черт. На него ничего не действовало – ни дефолты, ни указы разные. У меня папа говорил, что Вадькиной нервной системе любой космонавт поза¬видует, акции падать будут, как индекс Доу-Джонса в связи с крушением мирового капита¬лизма, а у Вадьки даже давление не поднимется.
- Может быть, это и было признаком его заболевания? – Решила я попытать счастья во второй раз. – Или он каким нибудь образом снимал стресс? Ничего не слышали?
- Вадик – образцовый муж и идеальный бизнесмен. – Рассмеялась девушка. – Поэтому-то я и вышла за него замуж. Лучше бы все равно никто не подвернулся, я и решила, черт с ним, с этой разницей в возрасте.
- И давно ты за него замуж вышла?
- Уже почти три года прошло.
- И ни разу не пожалели? – Удивилась я, совершено позабыв, что доброжелательное существо предложило перейти на ты. Первый раз встречаю женщину, которая младше своего мужа и при этом не жалуется на семейную жизнь. Все мои знакомые поступают обычно с точностью, да наоборот. Ленка Филимонова, закончившая местное театральное училище, и выступавшая в нашем драматическом театре на вторых ролях, удачно вышла замуж за крупного бизнесмена, явившегося в наши края откуда-то из Дагестана, так она постоянно жалуется на зверский темперамент мужа, ревнующего ее ко всем мужчинам и на его неутомимость в деле выполнения супружеского долга. А Ирка Якушева, уже почти пять лет как носящая титул местной бензиновой королевы, потому что ее муж владеет почти всеми бензозаправками области, воет из-за скупости супруга, дотошно проверяю¬щего все ее траты и контролирующего все ее передвижения. Из-за таких проверок она не то, что любовника завести не может, она недавно жаловалась, что вибратор купить не в состоянии, потому что супруг немедленно узнает о покупке и поинтересуется, зачем это ей подобная штука, при живом-то муже. Тут один нюанс – муж - то у нее живой, но в силу возраста, или иных каких причин, в вопросах супружеского секса он не лучше мертвого, по¬тому как даже виагра давно не помогает.
- Не-а.- Последовал короткий ответ и довольная улыбка, этот ответ сопровождаю¬щая. – А хотите кофе? Кофе глясе. Я скажу Дарье, что бы она сделала его по моему фир¬менному рецепту, никаких калорий, вы же тоже следите за своей фигурой? - Почему – то перешла на вы хозяйка, еще недавно с детской непосредственностью предложившая гово¬рить друг другу ты.
Шерлок Холмс учил обращать внимания на любые мелочи, вроде как все, что угодно может показать, кто же настоящий преступник. Ее переход к более консервативному и уважительному обращению – признак того, что ей некомфортно со мной разговаривать, а, следовательно, она что - то скрывает, или Анне Валерьевне, несмотря на юношеский воз¬раст, все- таки в детстве долго объясняли, как следует вести себя с малознакомыми людь-ми? Ох, кажется, я становлюсь или параноиком, или старухой, ведь мысли о возрасте и воспитании кого-то другого – первый признак собственной старости.
Девушка в накрахмаленном передничке молча выслушала указания хозяйки и бесшумно удалилась. Я машинально вспомнила что Ольга, украинка-домработница, которую мне на¬няла мама, передвигаясь по квартире, топает как слон, и никогда вот так вот уважительно не кивает. Она упорно считает кухню своим царством и меня туда пускает время от вре¬мени, когда несчастная хозяйка начинает почти что выть от голода. При этом кошачья стая в совокупности начала весить, как приличная рысь, жрет только телячий фарш и филе судака.
- Значит, вы не возражали, когда он сделал эту … трансформацию?
- А чего мне было возражать? Вадик уши изменил и поставил съемные клыки. Съемные потому, что ему же не на сцене работать, а в банке, люди разные бывают, приедет какой -нибудь англичанин, а ему председателя правления с зубками наружу предъявят… Уши – то волосами закрыть можно, а зубы не спрячешь. Знаете, даже прикольно было, по крайне мере, на тусовках все балдели. Правда, мы на тусовки редко ходили, Вадик все в делах да в делах…После вадиковской операции клиенты к этой женщине просто валом повалили. Кому, конечно, пирсинг простой надо было сделать, а она хирург дипломированный и делала все операции под общим наркозом. На кое-кого ведь новокаин с лидокаином не действуют, да и жутко смотреть, как в тебя иголки втыкают. Мне одна подружка рассказывала, у нее парень язык себе раздвоил. Ощу¬щения – сказка просто.
- И в его поведении никогда не проскальзывало, что у него есть идея кого-нибудь поку¬сать?
Девушка задумалась, в очередной раз наморщив лобик. Очевидно, грустные размышле¬ния о неизбежности появления морщин пока еще особо ее не волновали.
- Ну, иногда, конечно, кусался, бывало. – Признала она. – Но кто не кусается, сами по¬нимаете когда. А так, что бы загрызть кого-нибудь… Вадик жутко безобидный.
- Безобидный? – Удивилась я. – Председатель правления банка – безобидный? Как-то должность у него с определением безобидный немножко не того, не вяжется?
- Ну, в бизнесе-то он, может быть, и не безобидный был, а вот в жизни, так вообще караул. Иногда, дурак, на кладбище всем подряд нищим подавал. Я ему много раз говорила, что у этих нищих все не так плохо, просто кто-то банки организовывает, а у них бизнес людей жалобить, так он меня не слушал, черствой назвал даже как-то. А уж что бы убить… Это вообще что-то невероятное, он ведь даже муху с извинениями убивал.
- Убивал с извинениями муху? Это как?
- Ну, прилипнет муха на липучку, мучается, лапками дрыгает… Ведь маленькая па¬кость, и тоже ведь жить хочет… Так он, прежде чем ее придушить, горько так вздохнет, чуть ли не молитву прочитает…
Горничная принесла подносик с двумя покрытыми инеем бокалами кофе-гляссе, поста¬вила один передо мной. Машинально сделав глоток, я уставилась на Анну жуткими глазами. Большей гадости мне в жизни не доводилось пробовать. Неужели это и есть фирменный кофе по ее эксклюзивному рецепту? Может быть, девушка еще не вышла из ребячьего возраста и так по-глупому решила пошутить над взрослой тетей из ментовки?
Но хозяйка, как ни в чем ни бывало, прихлебывала напиток, даже по цвету и конси¬стенции не напоминающий мое любимейшее в детстве лакомство.
- Из чего это сделано? – Пролепетала я, когда, наконец, смогла проглотить угощение.
- Клево, да! – Радовалась Волкова, отставив свой полупустой бокал. – Все продукты выбирала я сама, полгода повариху заставляла готовить, как я требую. Вадик до меня вся¬кой гадостью питался, свининой, картошкой фри. А в наше время цивилизованному человеку необходимо следить за своим здоровьем, своей фигурой, а, следовательно, в первую очередь, за тем, что ешь. Пришлось посадить его на диету, ничего вредного, жирного, соленого, холе¬стеринового и алкогольного. Слава богу и нашему правительству, теперь это не сложно, производят сотни соевых заменителей, есть даже низкокалорийные соевые сыры и икра. А для кофе теперь используют кофе без кофеина, молоко ноль процентов жирности, замени¬тель сахара и соевое мороженое. Вкусно, и никакого вреда ни организму, ни фигуре!
Я кивнула, соглашаясь. Жуткий дом на поверку оказался этот роскошный особнячок, а уж идеальная жена в свете таких вот взглядов на меню нормального человека выглядит и вовсе ведьмой. А я считала ненормальной Таньку Борисову, которая после развода ударилась в религию, да не в православие, а в буддизм. Теперь Таня не употребляет в пищу ничего, что хоть каким-то боком связано с жизнью или ее зачатками.
Ортодоксальной вегетарианкой Борисову не назовешь, все- таки она пьет молоко, не чурается сливочного маслица. А вот сыры для нее под запретом, как известно, их делают с использованием сычужного фермента, добываемого из желудка телят, а коровы - священ¬ные животные и любимицы Будды. Под запретом также продукты, содержащие желатин и рафинированный сахар, яйца. Зато она готовит множество блюд из гороха, фасоли, и че¬чевицы, на первый взгляд жутких, а на первый укус – восхитительных. Да и домашний тво¬рог повышенной жирности, который она именует паниром, вполне заменит кусок колбасы. Но мужики от такой кормежки сохнут и хиреют, в буддистской диаспоре нашего города их по пальцам пересчитать можно.
Каково же было несчастному банкиру, у которого день за днем, на протяжении трех долгих лет отбирали его законный кусок мяса? Если мужика лишить всего жирного, соле¬ного, алкогольного и сладкого… Если в его кофе нет кофе, в молоке – молока, а в морожен-ном – мороженого…
Вчерашний вампир не выглядел изможденным и исхудавшим, наверное, тайком от же¬нушки все-таки перекусывал в ресторанах любимыми всеми лицами мужского пола свиными котле¬тами на косточке а ля-натурель, однако только при мысли о том, что его дома ждет неизбежная соя… Бр…
Даже мне его становится жалко. Неудивительно, что бедняга рехнулся и бросился на девушку с мыслью отведать человеческой кровушки. Может быть, у него случилось времен¬ное помутнение рассудка, и он вместо Майи Федоровны Колесниченко видел свою супругу?
В таком случае странно, что он не сделал этого гораздо раньше. Бедный Вадик!
Глава пятая
Едва я успела плюхнуться на сиденье и включить зажигание, как затрезвонил теле¬фон. На экранчике появилась надпись “Частный вызов”, а я очень не люблю отвечать на звонки людей, скрывающих свой номер телефона. Звезд знакомых у меня не имеется, так что обычно подобные Штирлицы оказываются или телефонными хулиганами - хулиган¬ками, кстати, чаще – или доброжелателями, спешащими донести до тебя, что совсем не¬давно, прямо вот- вот, на этой самой минуте, видели твоего супруга у замызганной гости¬нички, в которую он направился с профессионалкой в черных сетчатых чулках. Впрочем, на звонки с неопределенным номером я все же отвечаю, потому что мужа у меня нет, а теле¬фонные хулиганы утухают через минуту разговора со мной, и больше никогда нет звонят. Хотя нет, пару раз звонила девчонка лет пятнадцати, просила проконсультировать. А то ведь нынешнее поколение способно придумать только что- то типа “Это квартира Зайце¬вых? А почему тогда уши из трубки торчат?”. Вымирает искусство, вымирает, а какие раньше мастера были!
Вместо ожидаемого монолога с претензией на остроумие, в динамике зазвучал смутно знакомый голос:
- Привет, солнышко. Как дела?
На долю секунды я прибалдела. Голос идентифицировать никак не удавалось – старый бой-френд, которого я от великой любви упекла в наркологичку на целую неделю, вряд ли бы стал мне звонить – он теперь меня обходит за километр, а если видит на улице, а видит он меня довольно часто, так как живем все-таки в одном районе, то переходит на другую сто¬рону. Вероятность того, что он назовет меня “солнышком” равнялась полному и абсолют¬ному нулю. Другого же кавалера я не завела, и заводить в ближайшее время не намерена. После всех сумасшедших, тихих и буйных, после алкоголиков, тунеядцев и дебоширов, после перестрелки в ресторане и прочих прелестей прекрасных отношений между мужчиной и женщиной… После всего этого лично мне любви не хочется, и не захочется еще долго.
А раз так, то нечего ломать голову. Может быть, парень просто ошибся. Звонил себе тихо мирно любимой блондинке, а нарвался на меня.
- Хреново. Тучки набегают, да и вообще, пошел к черту. – Сообщила я на всякий случай. Если ошибся номером, то впредь будет внимательнее, а если нет…
Рано или поздно люди расстаются, за знакомством следует стадия охов, вздохов и по¬целуев, потом на первый план выходят раскиданные по квартире носки, а в результате двое влюбленных разбегаются в стороны с громкими воплями, костеря друг друга на чем свет стоит. Зачем тогда вообще нужно знакомиться с мужчинами? Для того, что бы потом рыдать в подушку или в плечико первой попавшейся под мокрое лицо подруги? Нет уж, я второй раз, а тем более третий, или даже пятый, наступать на одни и те же грабли не со¬бираюсь!
Закинув телефон на заднее сидение, я, плюясь и недобрыми словами поминая градо¬строителей, поселок котедждный возведших прямо посреди самой что ни на есть настоя¬щей деревни, в которой куры гуляют прямо по дороге, начала выруливать на шоссе.
После разговора с женой банкира, мне начало казаться, что носу грозит опасность все большая и приближающая неминуемо. А если серьезно – похоже, никакого криминала, кроме самого “факта загрызения” в этом деле нет. Обидно конечно, и не слишком удачно для Ма¬ринки, которую разъяренные работники прокуратуры и министерства здравоохранения мо¬гут лишить лицензии…
Для успокоения совести остается съездить к безработной Майе Федоровне Колесни¬ченко. Судя по адресу, девушка жила вовсе не на пособие по безработице, вероятнее всего, жена или дочь удачливого бизнесмена, лучше бы конечно жена, потому что сунуться с рас¬спросами к родителям у меня наглости не хватит…
Плохо то, что “Яблоневый посад” на другом конце города, а с тех пор, как городские власти затеяли ремонт моста через Волгу, попасть на другой берег весьма проблематично и занимает порой не один час… С другой стороны, на работу мне не надо, моего там отсут¬ствия все равно никто не заметит, разве что Трусову приспичит в неурочное время попить кофе или потрепаться о том, что Веретенникова опять сует нос не в свое дело. Тогда, ко¬нечно, начальник сильно озвереет и немедленно позвонит мне, угрожая всеми карами и вы¬говорами в приказе с занесением в трудовую книжку…
На этом пункте моих размышлений вновь затрезвонил мобильник, да при чем так на¬стойчиво, что пришлось останавливать машину посреди дороги и лезть на заднее сиденье, отыскивая там крохотный аппаратик. Другие водители отчаянно засигналили, а один, уви¬дев в приоткрытое окно мою блондинистую голову и сопоставив ее с размерами “Лэндкру¬зера” не долго думая обозвал “бандитской подстилкой”, плюнул, попытавшись попасть на хромированный диск, не попал, и так газанул на своей “ Мазде”, что не дал мне возможно¬сти рассмотреть свой номер. Причем лет было парню не так уж и много, обычно ребята его возраста гораздо лояльнее относятся к блондинке за рулем внедорожника, считая, на¬верное, что женщине трудно справиться с такой машиной, а блондинке – тем более, и ко¬гда я их подрезаю, не выскакивают с громкими воплями, потрясая над головой монтировкой либо бейсбольной битой.
Радостная Инга завопила в трубку:
- Ты дома?
Я фыркнула, вновь перебираясь за руль через спинку кресла и включая зажигание. Луч¬шая подруга – мастер глупых вопросов. Если она звонит мне домой, то обязательно интере¬суется:
- Ты где?
После того, как на ее глупый вопрос я однажды дала не менее глупый ответ, что я в поезде, мирно еду на юга, Яганова долго гадала – как можно с собой взять квартирный телефон. Обидно только то, что “бандитской подстилкой” меня придурок на “Мазде” обозвал из-за нее, я же, размышляя о начальнике и Трусове, почему –то решила, что именно начальник мне и звонит.
- Да ладно, впрочем неважно, дома ты или нет, я сейчас в “Дивине”, прическу делаю.
- Рада за тебя. – Брякнула я, объезжая парочку поцеловавшихся прямо у въезда на мост легковушек. Одна машина была вполне симпатичненьким желтым “Жуком”, его хозяйка, невысокая брюнетка лет двадцати пяти скакала рядом с машиной и, топая ногами, гневно что-то орала в телефон. Вторая же машина оказалось той самой красной “Маздой”, ее хо¬зяин, являя собой наглядное подтверждение теории о том, что все в этом мире взаимно связано и друг друга уравновешивает, стоял рядом с машиной и чесал затылок. “Мазда” впаялась в зад “Фольцвагену”, а у нас давно известно каждому водителю – кто сзади, тот и не прав, дистанцию держать надо, так что парню следующие пару часов вряд ли пока¬жутся приятными. Особенно если принять во внимание бурный монолог брюнетки, обра¬щенный к некоему Толяну. – И по какому поводу?
- Забыла? Сегодня открытие “ Golden Ring’s Premier Hotel”. Приглашения уже черт знает когда пришли, там весь город будет, такая тусовка грандиозная намечается… Твоя мама два раза приезжала, пока я еще дома была. Я в окно видела, только не думай, что под¬глядывала… Ну ладно, подглядывала. Просто у меня-то нет неограниченных ресурсов мага¬зинов твоей мамы, вот и посматриваю, во что нарядишься. Вдруг то же самое нацеплю! Привезла тебе такой наряд обалденный, только сегодня доставили, говорит, по моему Алишер… Кстати, Жуков звонил, он у Лешки номер твоего мобильника спрашивал. Не, все- таки везет тебе на красавчиков. Я дала номер, ты не возражаешь?
- Возражаю! – Завопила я в трубку, закладывая одновременно крутой вираж. Теперь понятно, кто назвал меня солнышком. Еще вчера меня успел он выбесить этой своей мане-рой. Потеряв¬шая всякий страх и совесть маршрутка выскочила из-за поворота, проигнори-ровав все пра¬вила дорожного движения. Вокруг немедленно запищали тормоза, а за стекла-ми маршрутки виднелось довольно ухмыляющееся лицо водителя и побледневшие пассажи-ры, которые на¬верняка вспомнили сейчас первое и единственное правило перевозки пасса-жиров в таких “Газельках”, число трупов должно совпадать с числом посадочных мест.
Но подлая подруга уже к тому времени отключилась, а меня увидал злой дядя гаишник и замахал своим жезлом. После чего минут десять втолковывал несознательной Алине Ми¬хайловне, что, разговаривая за рулем можно навсегда оказаться вне зоны доступа сети, при этом тыкал жезлом куда-то вверх, где раньше находился плакат социальной рекламы, изо¬бражавший кучу покореженного железа рядом с мобильным телефоном. Еще десять минут я клялась и божилась, что больше так никогда делать не буду, демонстративно нацепила на ухо “Bluetuf”, и попыталась всучить взятку.
Дяденька оказался честным, взятку не взял, а выписал мне штраф за отсутствие ог¬нетушителя и знака, а потом, на прощание, за непристегнутый ремень безопасности…Так что когда я вновь двинулась в путь, то злилась до невозможности. Во первых, на ГАИ, или ГИБДД, или как там теперь эта структура называется, которое отсутствует, когда оно нужно и немедленно, как чертик из коробки, выскакивает, когда ты нарушаешь правила. Во вторых, на Ингу, которая раздает мой телефон каждому встречному и поперечному, и лишь потом спрашивает моего согласия, не подглядывает в окно, а посматривает, и, слу¬чайно мою маму увидев, немедленно так же случайно спешит с ней пообщаться. В- треть-их, на этого самовлюбленного идиота, которого я послала к черту и правильно сде¬лала, в четвертых – на маму, уж она-то непременно узнает, что я послала его к черту, не знаю уж, каким образом, но узнает. А так как она жаждет устроить мое семейное счастье гораздо больше, чем этого хочу я, то немедленно прочитает мне пространную лекцию на тему, что кавалерами разбрасываться нельзя, иначе окажешься в должности вдовы гораздо дольше, чем того требуют приличия.
Так что дом Колесниченко, выдержанный в мрачном готическом стиле соответство¬вал моему настроению как нельзя лучше. Не понравилось только то, что ни в одном из мно¬гочисленных окошек – бойниц не виднелось света, как полагалось бы в богатом доме зимой в четыре часа пополудни. Сразу рождались подозрения, что коттедж необитаем, и погово¬рить мне, следовательно, ни с кем не удастся…
Надеясь на лучшее, я все - таки нажала кнопку домофона, потом еще раз и еще раз… За литой чугунной решеткой не слышалось ни звука. Не лаяли собаки, как в любом уважаю¬щем себя доме, не шевелились голые кусты, аккуратно подстриженные и обрамлявшие так же аккуратно вычищенные и посыпанные гравием дорожки.
Из-за этих аккуратных дорожек мне становилось все хуже и хуже, злость достигла красной отметки. Во дворе маминого дома проложено много аналогичных тропинок, и кусты их обрамляют почти также. Что поделаешь, фирма, занимающаяся ландшафтным дизайном у нас в городе одна, и у дизайнера ее идея фикс – везде присутствуют эти до¬рожки, словно вырванные из общего плана английского парка и от того смотрящиеся весьма дико. Но садовник, которого наняло правление “Вишневого Сада”, поселка, где находится мамин коттедж, хоть и состоит в этой фирме, никогда так не вычистит и не выровняет гравий. Тут он словно только что вымыт горячей водой с мылом и приглажен граблями, да еще так тщательно, будто работник, это делавший, не имел ног и не оставлял следов.
И вот, когда я почти потеряв терпение, собиралась разворачиваться, отправляясь во¬свояси несолоно хлебавши, из темноты донесся звук шаркающих по гравию – настоящее ко¬щунство – шагов, а потом грубоватый женский голос:
- Кто там?
Я с облегчением вздохнула. Кажется, сегодня закончу это дело, которое и не дело во¬все, и смогу послать Маринку куда подальше. Если, конечно, женщина, которая, судя по всему, в таких же ладах с современной техникой как и тетя Дуся, мамина домоправитель¬ница, упорно не признающая домофон и каждый раз отправляющаяся в путешествие к во¬ротам открывать их по старинке, доберется до решетки раньше, чем наступит завтра.
Спустя минут пять в свете мощных галогеновых фар появилась дородная фигура дамы, которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Дама накинула поверх черного платья с белым передником древний полушубок и выглядела в нем вовсе устрашающе. Ши¬рокой ладонью она прикрыла глаза от слепящего света фар и грозно спросила снова:
- Кто?
- Откройте, милиция. – Гордо заявила я. Сколько дней, сколько долгих недель я меч¬тала сказать, наконец, эту фразу! Как она звучит, словно музыка! – Следователь по особо важным делам, лейтенант Веретенникова.
- Милиция, говорите… - Протянула женщина, разглядывая джип и мою блондинистую голову в окне джипа. – Милиция, говорите… - Повторила она без должного уважения к зва¬нию и должности. – А удостоверение у вас есть, лейтенант Веретенникова?
Я растерялась.
- Конечно, есть. А что, вы меня по телевизору не видели?
- Если есть, то покажите, пока его не увижу, ворота не открою, а телевизор я не смотрю, ну его к бесам, этот ящик. А что, вас по телевизору показывают? И часто?
- Каждую неделю. – Обиженно протянула я, выбираясь из машины и вытаскивая из су¬мочки удостоверение. Так всегда в жизни бывает. Только почувствуешь себя знаменито¬стью, звездой можно сказать, как тебя шмяк – и лицом о землю приложат. Закон мирового равновесия – Маринка на полном серьезе назвала меня гением, а Волкова заявила, что смот-рит ка¬ждую неделю “Криминальную хронику”. Но тут появилась эта мадам, и мое само-мнение резко понизилось, в душу немедленно закрался червячок сомнений… А что, если Маринка во¬все не считает меня гением, а решила польстить самолюбию и таким образом заставить меня делать работу, за которую частный детектив взял бы не одну штуку, да еще и в бак¬сах? А банкирша Волкова всего лишь рассматривает мои наряды с мыслью, что бы этакое слямзить и при этом не обращаться к стилисту?
Пришлось протиснуть книжечку сквозь прутья решетки и сунуть ее чуть ли не под нос недоверчивой и бдительной гражданке. Она цепкой рукой ухватилась за нее, и мы мину-ту тянули удостоверение в разные стороны. Я, памятуя о должностной инструкции, призы¬вающей не выпускать из рук драгоценную книжечку, отчаянно не давала выхватить ее, а мадам с таким же упорством тянула на себя. Потом она смирилась с поражением, наце¬пила очки и еще пять минут с видом пограничника изучала фотографию, сравнивая с ориги¬налом. Потом еще пять минут тщательно разглядывала печать и подпись… Я, облаченная в тоненькую курточку и кожаные брючки с низкой талией, жутко замерзла на пронизывающем декабрь¬ском ветру, а мегере по ту сторону решетки казалось, все нипочем.
Наконец она выпустила удостоверение, мучительно долго снимала очки и укладывала их в футляр, потом прятала футляр в карман передника. И где, интересно, люди нанимают таких вот церберов? Уверена, что она хозяев обзывает контингентом и стережет их как особо опасных преступников, а раньше трудилась в какой-нибудь колонии супер строгого режима, охраняя население от женщин - маньячек, приговоренных к пожизненному заклю¬чению. Интересно, в нашей стране есть такие?
- Проходите. – Кивнула она. – Надо бы, конечно, в ваше отделение позвонить, узнать, на самом деле там такой следователь есть…
Я готова была завыть – представляю, какими словами ответят ей наши дежурные! Да мне придется удирать отсюда, сверкая пятками, вернее шинами, потому как отсутст¬вие громкого лая не говорит об отсутствии собачек. Наверняка они здесь такие же много¬словные, вернее молчаливые, как и эта женщина, то есть приучены бросаться на наруши¬телей, пересекших контрольно- следовую полосу, без предупреждения. Но, к моему великому счастью, она потянулась к замку, вскоре ворота медленно поползли в стороны, и я бросилась к машине.
- Джип здесь оставьте. – Приказала она. – На машине не пущу, нечего дорожки пога¬нить. Здесь его никто не угонит. Некому.
Пришлось тащиться вслед за ней по длинным дорожкам, чувствуя, как острые ка¬мешки продавливают подошвы ботиночек, не предназначенных для ходьбы по гравию, да и вообще для ходьбы не предназначенных, а пятая точка леденеет на ветру. И даже мысль о том, что по новейшим сведениям от итальянских косметологов, холод препятствует по¬явлению и даже лечит целлюлит, не радовала.
В довершение ко всему, домоправительница проводила меня не к главному входу, а к уз¬ким дверям кухни, что повергло меня просто в шок. Так со мной еще никогда не обращались. С другой стороны – сама виновата. Слышала, конечно, что и у нас в городе появились снобы, отказывающиеся принимать на равных людей не своего круга, каковыми считают почти всех, кроме таких же снобов как и они. Но до сих пор с такими ней встречалась, вот по¬этому и не заказала визитки: “Алина Веретенникова, мент не простой, а дочь владелицы “Шик””. А еще недавно радовалась, что теперь меня узнают не как мамину дочку… Как там сказал какой-то мудрец – у каждой правды две стороны, плохая и очень плохая?
- Мне бы поговорить с хозяевами. – Строго сказала я, заходя на кухню и не увидев там никого, абсолютно. – У Майи Колесниченко был муж? Или родители?
Женщина сняла полушубок и повесила его на крючок за дверью, стало понятно, что она несколько старше, чем показалось мне с первого взгляда. Если в темноте она выглядела мак¬симум на пятьдесят, при ярком свете галогеновых ламп стало видно – даме за пятьдесят, вернее, даже ближе к шестидесяти пяти.
- Был. – Повернулась она ко мне. – И муж был, и родители были, как же их не быть, ро¬дители у каждого человека есть. Только никого не осталось. Майка-то последняя была.
Я тряхнула головой, переваривая информацию.
- Как это, последняя?
- Да вы садитесь, садитесь. – Предложила мне женщина. – Меня Марией Федоровной зовут. Что же вы так отправились, ничего не прочитали? Ваши, точнее, из прокуратуры, с утра уже были, я им все рассказала. Чаю хотите?
- Прокуратура нам сведения не предоставляет. Они за страничку удавятся. - Пробор¬мотала я, присаживаясь за стол. Причем сообщила чистую правду. – Кто кроме вас в доме есть?
- Никого. Но дом на сигнализации, и тревожная кнопка включена.
- Не собираюсь я вас грабить. Мне с родственниками Колесниченко поговорить надо. Они есть?
- Так, наверное, есть. Теперь появятся, когда наследство делить будут. А таких, кото¬рые поблизости, о которых я знаю, таких нет. Насчет же грабежа – черт вас, ментов, знает. У вас вон какая машина, да и одеты вы не по зарплате, хозяйка тоже такие вот шмотки любила, так что я знаю, сколько они стоят. Или муж богатый?
- Мама. – Огрызнулась я, растерявшись окончательно. У банкира была хотя бы жена, правда, и она ничего путного или необычного мне не сообщила, а здесь так вообще облом.
- То-то я и смотрю, при муже- то девицы не спешат работать. – Вздохнула еще раз Мария Федоровна, наливая чай в большую керамическую чашку. Чай был горячим и крепким, правда, сорта непонятного, я люблю только бергамотовый…
Что ж, по крайней мере, выпью горячего чаю, после того, как эта домоправительница, больше похожая на домомучительницу, вытащила меня из машины, это единственное утешение. А Маринке скажу… Что я скажу Маринке придумать не успела, потому что в наушнике прозвучал грозный мамин голос:
- И где ты?
- На работе. – Жалобно пискнула я. Мама серьезно относится к всевозможным пре¬зентациям и тусовкам, потому как модный бизнес обязывает постоянно быть на виду. А владелица модного магазина и тем более ее молоденькая дочурка – лучшая реклама для этого магазина. Нужно всегда выглядеть сногсшибательно, и появиться на людях в шмотке из по¬запрошлогодней коллекции равняется дефолту и введению коммунизма вместе взятым. Я слышала, что в Нью-Йорке, например, нет ничего зазорного надеть костюм известного мо¬дельера даже если костюму уже пять лет, а вот у нас… Если вдруг я, или тем более мама, позволим себе такой выкрутас, местные модницы немедленно объявят магазинам бойкот, заявив, что торгуют там залежалым товаром.
- А туфли, значит, я тебе повезу? Ладно, закину, но ты хоть Светку не упусти, прие¬дет она к восьми. Часа хватит тебя накрасить, так что полдесятого встречу. Мы поедем с Ниной Львовной.
Ну вот, час от часу не легче. Нина Львовна старинная мамина знакомая, бывшая учи¬тельница математики, а теперь владелица частного учебного заведения. В этом заведении применяются уникальные преподавательские методики, и любезные улыбчивые педагоги, авторы этих методик, с дипломами, выданными знаменитыми и всевозможными универси¬тетами, и грамотами, врученными на не менее известных и знаменитых конкурсах, утвер¬ждают, что каждое дитя талантливо по-своему, надо только этот талант разглядеть. А уж коли разглядели, то тут рукой подать до его развития и превращения ребенка в гения. Ломоносовых не обещают, а вот нобелевских лауреатов – пожалуйста.
Методики наверняка действенные, потому что многие детки маминых знакомых шко-лу посещают, причем результаты на лицо. Если в обычной общеобразовательной, или в губернаторской гимназии, чадушко с трудом переползало из класс в класс, а то и вообще по два года сидело в каждом, в школе Нины Львовны оно начинает исправно получать пятерки, и проблем с переходами на следующую ступень – так она именует классы – не испытывает.
А еще у Нины Львовны есть сын, Петр. Парню лет двадцать пять, может быть боль-ше, и я никогда не слышала, что бы он состоял при каком-нибудь институте. Да и во¬обще, лично мне кажется, что все эти уникальные преподавательские методики были раз¬работаны, с целью обучить Петеньку хотя бы зачаткам грамоты. Читает он по слогам, считает при помощи калькулятора – благо, хоть цифры освоил, а Нина Львовна, закатывая глаза, сообщает, какую жуткую сумму ей пришлось выложить председателю военкоматов¬ской комиссии, что бы Петеньке поставили диагноз, полностью исключающий выполнение великовозрастным неучем своего гражданского долга. Подозреваю, что этот диагноз был связан с сильным отставанием парня в умственном развитии, и не стоил чадолюбивой ма¬мочке ни копейки.
Несмотря на все это, матушки девиц на выданье, в частности моя, считают парня прекрасной кандидатурой в мужья. Он не пьет, не курит, уважительно разговаривает со старшими… А как он управляется за столом с ножом и вилкой! Когда Петенька орудует этими предметами, его мама раздувается от гордости, как воздушный шарик. Главное, что бы нож и вилка у тарелок находились в единичном экземпляре.
Обладающий всеми этими достоинствами парень еще не женат. Одни невесты не нравятся его маме, другие – ему самому, потому что Петеньке подавай не больше, ни мень-ше, а Клаудию Шиффер, да еще милую, скромную, непритязательную, увлеченную му¬жем и боготворящую его, способную зарабатывать и при этом на себя не тратить…
Короче, подобно переходящему красному знамени, парень побывал в сопровождающих у всех вошедших в свадебный возраст девиц нашего города, чьи родители были более, чем ме¬нее, заметны на арене провинциального бизнеса, и теперь очередь этого переходящего крас¬ного знамени дошла и до меня.
Может быть, прямо сейчас рвануть в РОВД, пока начальник еще в своем кабинете, объяснить ему ситуацию, пусть назначит меня дежурной на ближайшие трое суток? А если откажется, пообещать совершить акт самосожжения прямо на ступеньках здания, в котором наш РОВД размещается. Лучше уж неприкаянной душой бродить по свету и пу¬гать по ночам прохожих, чем наблюдать рядом с собой Петеньку или, тем паче, Нину Львовну. Совсем уж мама отчаялась выдать меня замуж, раз обратила внимание на вечного жениха.
- Майя не работала? – Задала я глупый вопрос, когда мама отключилась.
- Нет. А зачем ей? Вдова, как никак. – Ответила экономка с таким выражением, слов-но статус вдовы автоматически влек за собой понятие “дама неработающая”. Причем лично она, Мария Федоровна, такое положение вещей резко осуждает.
- И давно вдова?
- Да уж два года как Олег Семенович скончался.
Я допила чай и уже собралась, было уходить, но для успокоения совести решила задать последний вопрос:
- Скажите, почему вы такая спокойная? Хозяйку вампир загрыз, смерть дикая, даже если учесть, что вампир – это не вампир, а сумасшедший. На психику-то подобное давит.
Мария Федоровна пожала плечами и понесла чашки к посудомойке. На полпути обер¬нулась и невозмутимо сообщила:
- Вампир-то может и не настоящий, а смерть самая что ни на есть настоящая. Та¬кая, какая и должна быть, коли человек душу дьяволу продает.
- Вы верующая? – Ляпнула я. Больше ничего просто в голову нет пришло после такого ответа – продажа души дьяволу, заслуженная за это жуткая смерть… И откуда в нашей стране взялись тетеньки, вернее, бабушки, так истово верующие в бога и сатану? Семьде¬сят лет в стране проповедовали атеизм, и знаете, по моим наблюдениям, именно эти истово ве¬рующие бабушки его и проповедовали.
В нашей приходской церкви, куда я иногда захожу поставить свечки за упокой душ мо-их дедушки и бабушки, а заодно и супруга, сгоревшего на даче по великой пьянке, самая фанатичная, самая ограниченная и узко понимающая церковные обряды прихожанка –Галина Евдокимовна недавно отпраздновавшая свой сотый день рождения. В начале три-дцатых она была начальником ме¬стного управления НКВД и ловко расстреливала контру и белогвардейцев, в середине три¬дцатых боролась с троцкистами в составе ЧК и чистила верхушку красной армии, а в конце этих же тридцатых загремела в Сибирь как враг народа, втершийся в доверие и пользую¬щийся своим положением, чтобы уничтожить честных борцов за идею господства миро¬вой революции. О ее карьере недавно городской телеканал целый фильм снял, поэтому-то бабушка и стала известной.
Так вот, режиссер где-то отрыл старую ленту, на которой молодая и довольно при¬влекательная Галина Евдокимовна с трибуны призывала без жалости и сантиментов уничтожать классового врага. А на протяжении всего фильма старая и согбенная, она при¬зывает всех в массовом порядке идти в церковь и опять таки уничтожать классового врага, каким теперь является каждый неверующий.
А еще она причащается каждую неделю и соборуется два раза в год, собираясь в рай. Конечно, такая предусмотрительность похвальна, ведь бабуле уже больше ста лет – от¬менное долгожительство! Батюшка крестился после того, как встречал ее или беседовал, а потом сам отправлялся на исповедь, потому что впадал в грех, осудив ее в душе. Причем батюшка в нашей церкви – классический русский поп, чистая душа, таких Лесков воспел в своих “Соборянах”. Тут надо добавить был, и перекреститься, потому что самого отца Михаила, которого любило все население прихода независимо от того, верующие или неве¬рующие, не так давно отпевали в его церкви при самом большом за ее современную исто¬рию скоплении народа.
- При чем тут верующая? – Удивилась женщина. – Майка душу дьяволу продала за смерть Олега Семеновича, и дьявол свою часть сделки выполнил. Пришла, наверное, пора платить по счетам.
Волосы у меня зашевелились и встали дыбом по всему телу, даже те, которые были безжалостно уничтожены на сеансах фотоэпиляции, а воздух в кухне неожиданно наэлек¬тризовался настолько, что если бы на стене неожиданно появились огненные роковые: “Мене, текел, фарес”, то и этому бы я не удивилась, ну нисколечки.
Я не верю в сатану и сделки с ним, я не верю во всевозможную нечисть. Но загрызенная вампиром девушка, которая продала сатане душу… В этом что-то есть, чего я понять не могу. Потому что по моему глубокому убеждению, сатана, даже если он и существует, не будет покупать душу современной супруги удачливого бизнесмена. Знаете, иногда кажется, что по сравнению с такими женщинами повелитель ада – несчастный, белый и пушистый.
- Можно с этого момента поподробнее? - Попросила я, возвращаясь на стул, толком еще не осознавая, что же я хочу услышать. Но где-то в глубине души уже готовая поверить – в сумасшествии банкира виновата далеко не Маринка Фрянцева.