Всякий кто попадал в больницу «Три Сосны» с момента входа и до самого конца, у каждого он был свой, пребывал в тихом ужасе. Нет, специализация Сосен вовсе не в этом. Она вполне обычная больница, в том смысле, что тут теоретически лечатся больные, просто сама по себе удивительна. Там было много коридоров, пересекавшихся под различными углами, иначе как туннелями их было сложно назвать. Туннели были далеко не всегда прямоугольные, они еще и сами по себе изгибались, и не только стены были подвержены этим деформациям.
Двери были подстать, вели в такие же комнаты, из которых было минимум два выхода, включая тот через который вы вошли, иногда вели в коридор, иногда в другую комнату. Никогда нельзя было точно определить куда, если вы, конечно, не знаете плана.
Выражение, определяющее, так называемый, «графический критинизм»: «заблудился в трех соснах», пошел из этой больницы. Без карты и хорошего чувства направления и местоположения тут было невозможно попасть из одного места в другое. Надо заметить, что именно туда, куда вам надо, а не туда, куда хочется больнице.
Стены были сплошь исперещены различными цветными закорючками, линиями, следуя по которым можно было пройти куда-нибудь. И, несмотря на такие очевидные подсказки, люди умудрялись теряться, и в помощь таким пострадавшим, на каждом перекрестке и ответвлении были повешены таблички с указанием местонахождения, и даже куда ведет тот или иной ближайший коридор. Но без карты все равно было не обойтись, поэтому одной из частей дохода бальницы, была именно продажа этих самых буклетов в регистратуре при входе. Не все, к сожалению, их покупали, поэтому и извлечение заблудившихся приносило тоже не малые деньги.
На больных тут смотрели с нисхождением и чтобы не мучить их сверх меры оставляли там, где притомился санитар. Зачастую пациенты оказывались вовсе не там где надо. Чем гордились тут, так это автоматической подачей тел в анатомичку, служившую по совмещению также моргом: через каждые сто-двести метров стояло сооружение наподобие телефонной будки, туда ставили умершего или необязательно такового, и тот по воздушной трубе улетал вниз.
Операционные, помимо своей постоянной дислокации, имели свойство передвигаться, из-за чего порой возникали пробки, так как частенько перегораживался единственный проход.
Врачей, это отдельный разговор, таких как в трех соснах вы больше нигде не найдете. Белые халаты зияют разноцветными и разнокалиберными дырами и пятнами: результаты химических опытов, в одной руке у него может быть книга по химии, другой он оживленно встряхивает колбу с дымящимся раствором неопределенного цвета. Очень часто это заканчивалось новыми пятнами на одежде и стенах, и на пациенте, если тому уж слишком сильно повезет. Невезучим приходилось довольствоваться утешением, что жизнь продолжается. Пробирки, колбочки и им подобная чепуха стояла в кабинете у каждого уважающего себя врача, и также из карманов на халатах. Уважать там себя любили.
Одной из страстей, кроме химии, была анатомичка. Больные, в табели ценностей, занимали одно из самых низших мест, если вообще умудрялись туда попасть. Если вы смотрели фильмы ужасов про безумных докторов, которые расчленяют или делают все что им заблагорассудиться со своими пациентами, то они по сравнению с персоналом в этом месте просто дети, играющие в песочнице и постигающие науку строение тела.
Раскладывать вытащенные органы после вскрытия по баночкам докторам анатомички быстро надоело, да и вытащили уже все, повторяться было неинтересно. Стали испытывать различные химические препараты, термообработку, на практике постигать науку ликторства, детали опустим, они слишком несъедобные. Если врач чувствовал голод, он мог, и часто пользовался этим, утолить голод и подкрепиться бутербродами и другой едой, лежащей рядом на столике, равно как и будущие врачи, что наблюдали за процессом сверху, правда, у них были свои обеденные места. Доктор мог предложить еду оперируемому, если тот, к несчастью, был еще живой. Зачастую они отказывались от столь щедрого предложения.
В народе, который про нее знал, да и у обучающихся ремеслу трехсосенского врача, это помещение носило также название инквизиторская. Во-первых, за методы, уж очень они смахивали, да за песню, которая частенько играла в этих стенах как звуковое сопровождение операции, кроме нее врачи еще любили ставить «Царь Сна». Они и в самом деле были царями в этом уснувшем мирке, изредка разрываемым воплями ужаса.
Еще одно из достопримечательностей этого поистине громадного апофеоза ужаса и абсурда, был дух врача, бывший главврач этого сумасшедшего дома, летающий неприкаянно по коридорам и комнатам, посещающий операции и дающий далеко не бесполезные советы. Еще он любил читать стихи своего собственного сочинения, довольно и даже очень хорошие, настолько, что его просили остановиться и почитать вслух. Иногда его осеняло умными фразами, например эта, которая вошла в анналы: «кто не убийца, тот, стало быть - вор». Все это было, когда дух находился в приподнятом и отчасти возвышенном состоянии и настроении, стоило ему только чуть-чуть ухудшиться, как раздавались стенания, вой и далее в том же духе.
Это мне рассказали не далее как в миле отсюда, в придорожной харчевне. Там же посетовали, что это единственная больница на многие сотни миль вокруг, и люди от безысходности идут туда. Что самое интересное, судя по интонации и поведению рассказывающих, оттуда многие все таки выходят.
Но как бы то ни было, мне нужно было туда и вот я промокший стою перед воротами, на которых красуется табличка: «Больница Три Сосны»…