Так хорошо было Ясону....
Но нет у меня сына аргонавта, нет невестки - жены его - Медеи, которая бы вернула мне молодость.
Что за выражение – «вторая молодость»? Насмешка. Надежда, уходящая с ветвями гиперболы в бесконечность.
Почему я вдруг полюбил смотреть на течение реки? Надеюсь подглядеть эту бесконечность. Хотя бы в виде точки на горизонте. На что я надеюсь? Опять же на насмешку из бесконечности. Вторая молодость…. Тихая мечта.
«Первая» забыта. Господи, как же всё это было давно! …Забыта?
Я выкладывался, вернее, втискивал в каждый час тех дней все свои силы. Получал в результате опыт, когда на основе неудачи, когда – вкусив глоток победы. Спасибо предкам, дали возможность образоваться. Но для самооценки я сразу и учился и работал. Вернее, я подрабатывал в фирме дальнего родственника. Надо сказать, это была низкая по человеческим качествам, но великая по критериям бизнеса личность. Величайшей хитрости соковыжималка. Но …опять же опыт получил. Начал с того, что научился делать правильную ставку на личность. Не гнушался прогнуться. Вместе с упорством это помогло мне – человеку ума не великого выйти на путь относительно свободного выбора. Сделал себе имя, выкладываясь «на дядю». Вечерами завоевывал авторитет у партнеров на корте, по ночам – за карточным столом. Приятно было некоторое время походить в «королях виста». Но без засасывания, исключительно для имиджа. Чтобы слыть денди, придать себе светского лоску, таскал за спиной клюшки для гольфа, но жутко терпел это скучное для меня занятие. Другое дело прогулки на яхте вдоль побережья. Своей я тогда ещё не имел, брал на прокат. Да в общем многие удовольствия тогда были для меня доступны лишь в виде «проката». Помню, жутко экономил, чтоб купить себе хороший смокинг. Приобрел его с плеча известного кутюрье. Зато честное слово, залюбовался фото в журнале, где описывалась местная вечеринка. На фото - я крупным планом за спиной одного известного актера. Мои приятели тыкали в фото пальцем и спрашивали: «Тед, это ты с кем?». Льстило, …до небес вырастал. Грело. Нет, правда, тогда даже такая мелочь была громадным успехом. Была ступенью. Я и не задумывался тогда, куда ведет та лестница. Женщины….Чтоб заставить о себе «мечтать», заводил незаконченные романы с ними. Подыгрывал моде, разбивал сердца и мужчинам. Водил тесную дружбу с каким-нибудь симпатягой в шелках от Версачи. Появлюсь с ним на пижамной вечеринке, в элитном ресторане, поглажу его в присутственном месте по узкой спине. Но по сути ничего такого. По мне, так это просто мужская дружба, время провождение из-за схожих интересов.
Я был словно только что открытый на площади фонтан. Фонтанировал идеями, энергией, желаниями. Гордился, если мое имя (в лучшем смысле этого слова) обсуждается наверху, что обо мне шепчутся пониже. И стремился жить красивее, качественнее. Лучше, чем вчера, чем жили мои успешные предки.
К сорока годам я достиг многого. Всё, что нужно для состоявшегося мужчины: должность коммерческого директора в солидной компании, статус эксперта по живописи импрессионистов ХIХ века, прочные связи, семья – всё это я имел. От отца - респектабельного антиквара, эксперта по французской живописи мне перешли светские знакомства, редкие коллекции картин, украшений. Дом я, правда, отчий продал. Кому-то нравится старина, а я люблю комфорт. Приобрел небольшую усадьбу в пригороде. Как раз под жизнь тихую, семейную. Женился я по расчету. Но так получилось, что чувства всё же тот брак всколыхнул. Расставаясь с первой женой друзьями, заранее подыскав себе приличную замену, я не просто умыл руки, я грустил. Брак «браком» не был. Опыт опытом, но мне было жаль, что я кинулся в волну чувственности и решился на новый брак. Женился второй раз по любви. Та получилась менее нежной, чем я ожидал. К счастью даже что, не прочной. Обошлось без особых драм, слава всевышнему, без детей. Третий брак был уже обдуманным. По крайней мере, с моей стороны. Я выбирал не жену, а будто коня под своё седло. Чтоб и удобно, и красиво. Но главное - надолго. На жизнь. Думаю, я был моей супруге хорошим мужем. Лучше многих, мне так кажется. Выросли дети - Роберт, Жаклин. То есть семья наша считалась крепкой. И любовницы у меня время от времени заводились. Некоторые любили даже не только мои широкие возможности, но и меня. Но особых чувств я к ним не питал. Всё в семью уходило. А женщины – те на стороне оставались. Для тонуса, для самооценки. Семье я старался не навредить. Может жена, что и знала про мои адюльтеры, да только ей мудрости, а мне хладнокровия хватало, чтоб после парочки свиданий кончать игру и возвращаться с подарками (а так же с тонусом и самооценкой) обратно в спальню, где и запахи мною облюбованы, и вторая половина кровати только мною и опробована. Ну, по крайней мере, я спал, уверенный в этом. Без взаимных упрёков жили - приятно.
Всем, всем этим я горжусь. И считаю, имею право, потому как, всего этого достиг я сам.
Но время начало лететь. Не идти, а лететь птицей, стремящейся из дальних стран в родные края. То есть, ускоряясь внутренним стремлением успеть сделать лишний взмах, лишний рывок в ту же самую секунду. …Снова цели, снова промахи, снова достижения…своего уровня, конечно.
Достижения, …цели. Но я и теперь не считаю, что после пятидесяти цели идут исключительно накопительные. Мысли о здоровье, разумеется, стали гуще, но отнюдь не подземельными. Ещё особой актуальности оно не имело, на первом месте по-прежнему было стремление. Желание самоутвердиться, ничуть не показаться отработанным. Потом уже как-то незаметно пошли юбилеи. Просто-таки юбилей за юбилеем. Но как праздник отыграет, становилось грустно. Никак не хотелось приписать себя в старики, хотя дети, думаю, меня именно так и называют.
Шестьдесят один…
Да, к достигнутому, конечно, добавилось еще кое-что. И это «кое-что» есть грусть. Начала проявляться тонзура на темени, беспокоят спазмами шевелящиеся камешки. Я начал пользоваться очками, снотворным. Супруга упорно снабжает меня новомодными средствами по чистке печени, кишечника. Любовницы стали больше утомлять, чем радовать отдыхом. Одежда привлекает теперь исключительно удобством. Интерьер не волнует совершенно, стал как кот, предпочитать уют и тепло. Воистину, радует, что жена живет своей жизнью. Что не тревожит грузом на руке, всё больше по дому, занята цветником, не лезет в сопровождение. Дети? …Дети так быстро, так незаметно выросли, что я просто удивляюсь, как же коротко их детство! …Детки мои… стали предпочитать свою собственную жизнь и окружение. Бобу двадцать семь, Жаклин - двадцать два, ...жизнь идёт.
Так кто ж теперь я? Старик? Я «блещу» сединой, вальяжен, выделяюсь пикническим сложением и предпочтением застольного общения и игр. Развлекаюсь старым анекдотом, кажущимся мне более пристойным и веселым. Анекдоты, которые предпочитают двадцатилетние, я подвергаю осмыслению. Как информацию, не как шутку. Они замолкают и прячут улыбки, если я начинаю разговор со слов: «А вот лет двадцать назад...», ну да, их же двадцать лет назад в помине не было. Им то время архаично, смешно. Возможно, они посмеиваются над наивным анекдотом, возможно, над седым рассказчиком, натягивающим на себя призрак наивности. Но, я не сержусь. Замечаю, но без обид. Им положено смеяться. Вот они и смеются. Это похоже на аплодисменты гостей ребенку хозяев, поставленному на стульчик для прочтения стиха о щедром Санте.
Я старый глупец. …На что я надеюсь? На «вторую молодость»? «Жизнь Лоренса – часть вторая». …Откуда она возьмется, вторая молодость? Из чуда? Ну, про второе дыхание я понял, там вопросов нет. Там даже особого здоровья не нужно. Одно желание. А как быть с этой «молодой - немолодой» особой? Каким ураганом закинуло её в мою душу? Обрушило на мою седую голову. К чему я должен быть готов? …Вторая молодость, …здрасьте вам!
Конечно, я не оставил без своего ежедневного присутствия корт. Но исключительно для тонуса. Сердце берегу. Выхожу, теперь уже на своей яхте, прогуляться вдоль побережья. Только больше с такими же, как я - «запятидесятилетними». С теми, кто помнит мои старые анекдоты. И потому стимулируют меня на знание чего-то новенького. Новой системы выхлопа в последней модели «мерседеса»; новой компьютерной программы, новой версии фильма о Титанике, …новой историйки любви, чаще придуманной на половину, про себя и какую-нибудь замужнюю женщину. Допустим, последнюю жену босса, мэра, может быть даже, губернатора. «Мы встретились у Джима Майлза. Ну, ты знаешь, того, что занимается цветными металлами. Так вот, мы с ней случайно оказались за столом и подальше от своих половинок, и ...вдруг решили, что мы сами - неплохое целое. Да! Очень милая. Без комплексов. Такая, знаешь, из числа «весёленьких» женщин. И я тебе скажу, энергичная…. Да, любопытная штучка, хе-хеа-ха».
Чушь! Однажды я действительно попробовал приударить за одной такой …на вечеринке. И что? …А ничего! Было стыдно. Думаю, и ей тоже. Наша спешка в исполнении танца легкого секса была смешна и одновременно слезлива. Я конечно, справился. Но, честное слово, когда действуешь в спешке, то есть, когда чувствуешь в женщине и желание, чтоб ей овладели; и страх, что это может быть обнаружено её мужем или твоей супругой, просто раздваиваешься в своих собственных эмоциях. Как в шестьдесят держать курок на взводе и двигать перископом и локаторами синхронно? Есть рецепт? Покупаю!
Черта с два! Нету рецепта! И удовольствия - нет!
В бизнесе значительно проще. Опыт - вроде защитной пленки от заносчивых начинающих. Исходя из него, можно мигом определить, как себя вести с данным человеком. Уверенный - послушаешь, умный - поговоришь, дурак - выяснишь, кто его двигает. Все! Ясно, как на пасху!
Но я не об этом. Я не о бизнесе. Там я еще продержусь, умножая припасенное на черные свои последние минуты, когда у гроба соберутся те, кто будет ждать первое и, увы, второе.
Я о любви. О нежданной – негаданной. Желанной, но пугающей. О любви, которой, как необходимого глотка вина, не хватает, чтоб голове и мышцам, и сердцу моему сказать: «Все старик, труба отыграла. Теперь всего – досыта!».
Вот-вот… о ней. О больном.
Это не колики, не куриная слепота в сумерки, не стыдливая осторожность старика, прикрываемая за светскую вальяжность. Это действительно бьет на повал. Как смертельный снаряд попадает в каждый жизненно важный участок моего Я. Потому как сердца такой любви мало. Ей всего меня требуется, с потрохами и …душой.
Я влюбился.
Как последний (льщу, конечно) идиот! Как старый осел! Как ...
Боже, как я измучился?! Как я измучился этой поздней любовью. ...Да где же этот проклятый Дон Жуан во мне, что свободно перешагивал через самое - самое и бессовестно спешил к той, что свежее? …Да где ж ты, дешевый юбколюб? Дай мне сил, хотя бы клином выбить её из моей, уже живущей под склерозом седой головы.… Что ж это за любовь, что это за огонь такой, на каком топливе он разгорается во мне, испепеляя, казалось бы, последнее из желаний… - помолодеть.
Молодость….Не вернуть её – натуру несерьезную. Не воскресить, не воссоздать по памяти. Потому желаю разжечь заново, на остатках смеси из Любви, Надежды и Веры.
Э-хе-хе… Ни клин, ни совесть, на которую давит жена, и безмолвно указывают мои дети, ничто и никто не в силах помочь мне. Ничто и никто! Ни время, ни люди. Будто при людях я, и будто нет их со мной. Будто я - это даже не я, только диву даюсь поступкам своим, ибо разум – не в счет, а только сердце волнует, увижу ли её снова? Осилю ли миг разлуки с ней?
Я уезжал из города (в том числе и в поисках иных увлечений); я вдруг становился примерным семьянином и отцом, наконец, уходил с головой и пятками в бизнес... Ничего кроме бессонных ночей, туканья в висках, да отсутствия аппетита не получил от всего этого. И везде, и в любой день, минуту, мгновение было одно лишь желание - все кинуть и бежать к ней. Увидеть её.
Я сочинял её образ в лицах других людей. Даже не обязательно женщин. Добавлял, разбавлял, ретушировал лица, характеры других людей. Чтобы получилась Она. Только она. Вот у этой почти такая же улыбка. У этой, почти тот же цвет волос. У этой такие же духи. Вот только мешаясь с её запахом, они пахнут иначе…. Для меня – более притягательно.
Она лучше. Она красивее. Она – желаннее многих. Всех - выходило так.
А как, наверное, тяжело приходилось ей....
Скрыть я её не мог. Как такое скроешь? То тут, то там знакомые мои, жены, детей. А смущенно отскакивать в сторону, выпускать из своей руки её руку, изображать, будто тепло ее все еще не греет, пока меня приветствует муж подруги жены, …господи, глупо! Да и это совсем не тот случай, что был у Джорджа на вечеринке! Тут не то, что руки отнять не возможно, я глаза от неё отвести боюсь! Вдруг пропадет, как видение! Как неповторяющееся в мире чудо. Нет, я наоборот, я крепче за нее цепляюсь при таких встречах. Даже вторая моя рука работу находит. Я перехватываю её руку, а другой - обнимаю за плечи и прижимаю поближе к своему плечу. И поминутно заглядываю ей в глаза, будто интересуюсь: «Не надоело ли тебе пережидать наш минутный разговор, милая? А то может, к черту этого сохатого - мужа подруги моей жены?»
Странно, но, кажется, и у нее не вызывали комплекса суетливости такие минутные уличные встречи. Она даже будто тоже интересовалась делами, жизнью, темами разговора двух повстречавшихся партнеров по гольфу. Тоже, без скуки слушала о неплохой погоде и прочей нейтральной уличной чепухе.
На Грасс (счастье моё) поглядывали. Соизмеряли вес, рост и градиент в возрасте с моей женой. И со мной. А она, чуть улыбаясь, приподняв лицо, слушала беседующих и вполне позволяла себя соизмерять. Господи! «Соизмерять» …с моими рыхлыми мышцами, углом прищура близоруких глаз, сединой, которую я никогда не рискну подкрашивать, если только состригу ещё короче. ...
Господи, господи, помоги мне в отчаянии моем! Молодость, да приди ж ты! Вторая, десятая - какая разница, приди!!!
Я ревную её к каждому встречному. К встречному! К каждому, кто подойдет к нам и, улыбнувшись именно ей, спросит: «Я заблудился. Не подскажите, как пройти...» Только мое уважение к её безграничному терпению, не дает мне права перейти границы своего терпения, и тут же сердито ответить спросившему: «Да иди ты, ...куда хочешь!»
Однажды в ресторане к нашему столику подошел, как я узнал позже, её знакомый. Они вместе учились в колледже. Он, очень вежливо, подчеркнуто вежливо, пригнулся и попросил у меня разрешения потанцевать ...с моей племянницей. Не знаю, может, я был тогда чуточку больше, чем обычно пьян, и именно это помешало мне сказать другое, но я ответил так: «Девушка, которая пришла со мной, вправе сама сориентироваться в своем выборе». Грасс, даже не поприветствовав своего знакомого, отказала ему. Я был в тот вечер, особенно весел. Очень весел. Моё чересчур Грасс сразу заметила. Она, как могла (как умеет только она!), сначала отвлекала меня от моих грустных мыслей, а потом, поняв, что я ни о чем не хочу говорить, покорно и молча шла рядом. Так умеет только она. Только …она. Я могу себе позволить сравнивать её, только ...она.
Мы тогда гуляли вдоль улочки с малюсенькими магазинчиками, но, любуясь витринами их, искали в отражении взгляд друг друга. Я молча внушал ей хмуростью своего отражения в витрине: «Я стар. Ты молода и прекрасна. Что мне делать? Убежать? Купить тебе вот такое колечко, эту брошь в качестве откупного, и слинять из яркой картинки твоей жизни? Что мне делать, скажи?!»
И пусть смеется надо мной весь, ставший теперь вторичным мир, но мне казалось она, глядя в моё отражение в витрине, отвечала именно так: «Будем любить. Что нам ещё остается».
А правда, когда многое уже испытал, когда многого уже достиг и уверен, и завтра - не последний в жизни день, и победы ещё будут, как хочется и такой мечты. И такой любви. Как хочется верить, что она - любовь – это тоже ещё не достигнутая вершина, и есть силы ещё взлететь (не докарабкаться, взлететь!) до её пика.
Я редко позволял себе остаться у неё на ночь. У меня правило - дом, семья, дети - ночью должны быть под моим личным присмотром. Так вот в тот вечер, когда я решил, что и дом – пустяк, и жена - подождёт, и дети – переживут, я не поехал домой. Позвонил жене, соврал, что буду играть в карты у приятеля и тут же повесил трубку. Чтоб не врать еще и в деталях.
Я тогда Грасс всё сказал. А, думаю, позор мой - это мелочи в масштабах дикости целой цивилизации. Я ей всё сказал. И что стар я. И, увы, не только телом, во многих желаниях даже стал тусклым. Ну, отцвел, что сделаешь? Что, конечно же, понимаю, как и насколько юна она, чтоб начинать судьбу, заскочив на чужую подножку. Что мне больно и даже стыдно касаться её нежности, прекрасно осознавая, что не по грехам моим такая степень счастья – добровольная, взаимность в нежных чувствах. Даже, кажется, пробовал на самом деле сдержать себя, остановиться на тихой беседе. …Ну, или на ровной, без всплесков ласке. Думал, ладно, без взаимных испугов обойдемся. Без касаний друг друга. И, кажется, она тоже не кидалась, чтоб тут же остановить мои глупые признания. Выслушала меня. Молча. А когда я заткнулся, действительно заткнулся, как брюзжащий и потрясающий своей глупостью идиот, она взяла меня за руки, за обе руки взяла и, сильно сжав, спросила, не разлюбил ли я её? Не просто ли слушатель она для сердца моего?
Я тут же и осёкся. А потом опомнился, кинулся целовать ей руки, плечи, волосы. Я на колени перед ней встал, совершенно забыв о том, что начал лысеть, что в пока еще темных, но бессовестно редких волосах, её прекрасные глаза заметят мою плешь.…Печаль мою.
Я даже прослезился, когда она поцеловала меня в неё...
В общем, вел себя, как и положено испуганному счастьем, растерявшемуся человеку.
А в довершении всего меня подвела моя боевая готовность. Может, от моего волнения, может от её пылкости, но я ...не смог справиться с волнительностью сил своих.
А тут ещё сердце принялось играть с разумом. А разум стал дергать за ниточки нервы мои, а они - мальчишку во мне. И я начал играть с ней.
За кого тогда она приняла меня? За мастурбатора - извращенца? Думаю, что со стороны просто бы наблюдающего я выглядел именно так.
А, оказалось – я попал в точку! В идеале её любовь - не безумие секса. Ей нравится затянувшаяся прелюдия. Игра, где сочетаются слова и молчание, касание и провоцирующая его заторможенность, тепло поцелуя и прохлада смущения. Не сказав мне это словами, она дала понять, что именно это ей и нравится. А когда через время уже и я дошел - доехал, она была уже на такой высоте удовольствия, что кажется, моя вершина сил - всего лишь две с половинкой минуты, промелькнули ею так и не замеченными. Но выключились мы оба как-то разом. Будто выжали из себя всё. И…полный восторг от усталости….
Очнувшись, бок о бок с женщиной, которую утром видишь будто впервые, я всегда до абсолюта бывал уверен, что она мне более нелюбопытна. Аналогично и я ей. А Грасси вдруг предложила уехать куда-нибудь вдвоем. И я посчитал, что это будет наиболее разумным решением. Ибо суток нам не хватило. Катастрофически не хватало!
И мы уехали.
Только это не помогло. Это не разделило.
Через две недели срочного отпуска я вернулся к работе.
Пусть не домой. То есть не в дом, где мною была брошена семья. Но в город, на улицу, где я мог видеться с ней. С семьей.
Элиза нашла меня в моем новом жилище. Она плакала. Перечисляла на пальцах всё, что мы пережили, чего вместе достигли, живя в долгом счастливом браке...
В снятый мною небольшой домик приезжали и дети.
Роберт вздыхал, интересовался, как дела. Я отвечал. А что дела? Какое кому дело до меня на работе? Чем я жив - никого не интересует, прибыль бы приносил. Босс, правда, проехался усмешкой по моей прыти. Мол, понимаю, если б ей было сорок с хвостиком, страсти «мадам бон шанс» а то ведь тут кажется, «девушка – четвертинка века» .… На его «хо-хо!» я промолчал. Я промолчал. Пусть попробует, если считает, что сладко.
Приезжала и дочь. Ту интересовало больше моё здоровье. “Как сердце, папа?”
Что я мог ответить ей, у неё такие же, как у меня глаза. Не соврешь. “Сердце, - мог бы ответить я, - занято только ей, дочка. Тебя там уже нет. Нет и мамы, нет и Роби. Одна Грасси Старр”. Это я, конечно, про себя сказал. Просто выжидал, когда вопросы кончатся. Дочка много и не задавала. По глазам видит, я не хочу с ней об этом говорить.
Всё. Все ушли, будто бы поняли, не болен я. В здравии.
Грасс все оставалась там, на острове Лансарота. Я снял ей домик недалеко от пещерного дома Цезаря Монрике. Это абстракционист, художник. Настоящий был островитянин, лансаротец.
На этом острове ветров мы были с Грасс счастливы покоем. Гуляли по черным пляжам в поисках редкого камня - олевина. И нам повезло. Мы оба нашли себе по камешку.
Вот с этой парой камней я её там и оставил. В белом малюсеньком одноэтажном домике. Среди ветров, застывшей лавы и с видом на памятник Маэстро абстракционисту.
А я был здесь. Будто бы дома. И мы, …ну это я так решил, что “мы“, вообще-то - я пытался убедить себя, что время само всё расставит на свои места, мы разъехались. Стали как бы оба сами по себе.
Ни черта подобного!
Сердце ныло, бессонница вымучивала, таблетки только усугубляли моё тяжелейшее пережидание болезни - разлуки. Кризис не наступил. Я только сходил с ума, злясь, что снова обознался, остановив на улицу невысокую худенькую брюнетку с косой ниже пояса, признав её за Грасс.
Шел один месяц, другой, а я держал себя, если уж не тем, что это нужно мне, для моего же спокойствия и здоровья, так - для неё. Будто и в правду хотел, чтоб Грасс нашла себе там кого-нибудь... помоложе.
Я позвонил на Лансарота. Хозяйка снятого мною домика сказала мне, что девушка, переночевав лишь пару ночей, после того, как я уехал, тоже уехала. Это было столь для меня неожиданно, что я просто растерялся. «Как уехала? Где её искать?!»
Стал искать по всем знакомым. Её знакомым, разумеется, у которых она могла бы жить все эти два с половиной месяца.
Я с испариной под носом бегал по этим адресам, выспрашивая у ехидных сплетниц, не знают ли они, куда могла деться моя подружка?! Я молча сносил любопытство и упрёк в их взгляде. Терпел перешептывания за спиной коллег, слышавших, как я обзваниваю наших с Грасс общих знакомых.
Я знал, кого я искал. А то, как называют меня и её они, разве для нашей весны есть какая-то разница?
Мы столкнулись с Грасси, конечно же, не случайно.
Хотя казалось, по-моему, и ей тоже, что все это действительно дело счастливого случая. Оказалось, Грасс все это время жила на этой же тихой улочке, что и я! Более того, в соседнем с моим доме! Девчонка просто следила за мной!
На её столике, в снятой ею комнате этого дома, я нашел те же самые таблетки снотворного, какие пил я, пытаясь заглушить своё воображение и уснуть хотя б под утро. Вид у меня за эти два месяца стал столь жалким, что примолкли все сплетни. Все будто затаились, в ожидании бури. Нашего разрыва. Даже будто смирились с делом члены моей семьи. И босс, и секретарша его, и ворчливая хозяйка снятого мною дома – никто уж не перешептывался. Уж молча жалеть меня начали, как ...неизлечимо душевнобольного, наверное.
И вот тогда я сказал ей: «Хочешь, давай поженимся. Но жить отдельно - близко ли, далеко ли от тебя - я не могу. Жить мне осталось, я думаю, не так много. Поэтому мучить я себя не хочу. Вот, посмотри на меня. Нужен я тебе такой? Бери! Нет.… В случае нет, я даже не знаю, что будет со мной в этом, летальном для меня случае.... Но жить, жить ещё хочется, Грасс... И только с тобой!»
Она не стала ждать исповеди о моих вынужденных выходах из создавшейся ситуации. Она согласилась.
И вот завтра мы идем в церковь. Потом мэрия, потом ...ужин в ресторане, в кругу моей семьи и наших друзей.
Босс, тоже понимая моё состояние, дал мне неделю на загул.… А я, глядя на себя в зеркало, в сомнении. А оправдаю ли я его скорейшую надежду на моё выздоровление и возврат на круги своя?
-------------------
Включился яркий свет. Я, щурясь, оглядываюсь на Грасс. Та в ночной сорочке, босая стоит у двери ванной комнаты и обеспокоено смотрит на меня. - Тед? Тебе нехорошо?
-Нет, нет, всё в порядке. Так, рассматриваю прыщик на подбородке. Вот, надо же, вскочил прыщик.
Грасс улыбается, хмыкнув, оглядывает мой подбородок, меня. Обнимает за пояс и ухом вперед лезет в щель моей пижамы. Потом она уткнулась мне в грудь носом. Чувствую прохладный кончик его и радуюсь.
-Прыщавый ты мой юноша, пошли-ка спать. Я должна быть завтра свежее всех в церкви, и красивее всех - в ресторане.
-А почему должна? Почему именно там?
Грасси поднимает ко мне лицо, хитро щурится и, морща нос, отвечает: «А чтобы ты не бросил меня после всей этой утомительной процедуры браковенчания. Уверена, чтобы поглазеть на неё сбегутся все твои приятельницы. Я надеюсь, бывшие».
Я глажу её волосы, целую её руку и клянусь сам себе - не стать трусом.
Я тоже должен соответствовать её. Я должен встретить достойно свою вторую молодость.
Здравствуй, моя хорошая, с нетерпением жду тебя! С нетерпением. Приди.
март 1998 Пермь
mel5@yandex.ru