прошелся по траве
озноб глухонемой
нет, это ветер, ветер,
просто ветер.
в колодезной глуби
колышется прибой –
он чувствует меня,
и страшен этим…
Е. Тидеман
От шоссе отходила хорошо прочищенная дорога, ведущая в лес, ее было отлично видно в лунном свете, и мы свернули на нее, оставив за спиной широко раскинувшуюся деревню с редкими желтыми огнями. Странная эта дорога была расчищена от снега почти до земли, по обочинам высились угловатые неопрятные сугробы. Удивительно думать, что еще не так давно эта дорога была белой и глухой, и я, идя на лыжах по ее еле заметной колее, оставляла за собой глубокую и шершавую, с неровными краями лыжню.
Теперь же мы – я, Пушистый и маленькая Маруса – могли свободно идти без лыж, как будто по дороге аккуратно, не задевая сугробы, прошла весна. Мы наступали на резной тракторный след, а кое-где чернели следы копыт, пропечатавших тонкий снег до самой земли.
В лунном лесу мягко падала с деревьев кухта. На лбу у Пушистого светился холодной звездой диодный фонарик. Когда он погас, мы увидели как светло и прозрачно в лесу. Свет фонаря был мертвее молочного лунного света.
Снег лежал, тихо светясь, на деревьях, – лунных, ненастоящих - шапками, шалями, воротниками, охотящимися рысями, пухлыми змеями. Лес казался прозрачным, но разглядеть что-либо было трудно – луна наколдовывала причудливые сочетания света и тени, и лес оказывался неузнаваем.
Мы шли по распахнутой, растревоженной дороге, а впереди, то и дело возникали таинственные лесные фигуры. Я уже давно знакома с молодыми сосенками, растущими вдоль дороги – они могут в сумерках, а тем более при луне превращаться в кого угодно. Те, которые поменьше играют в кабанов и волков, а сосенки побольше – в лосей и зубров.
Как-то раз зимой я возвращалась по этой дороге в сумерках, и увидела впереди, почти на дороге, темное пятно, из которого начал вырисовываться большой, неподвижно стоящий кабан. Но его неподвижность и неестественность позы смущали меня, и я ждала, когда он сделает хоть какое-нибудь движение. Но когда я достаточно приблизилась к кабану, его растительное происхождение стало очевидным. Я смеялась, стоя напротив сосенки, невинно растопырившей ветки, и не понимала, как она, пусть даже в сговоре с нечеткостью вечера, смогла так меня обмануть.
Маруса держалась за мою руку своей маленькой теплой лапкой, а потом уцепилась еще и за черную и страшную, в перчатке руку Пушистого. Маруськины ножки оставляла на лесной дороге неправдоподобно маленькие следы.
…Необычайно светлое ночное небо опять напомнило мне тугой зонт из синей тонкой материи. Я подумала, что это пошлое сравнение, наверное, обижает небо. Сквозь ткань пробивались звездочки, и я почему-то вспомнила, как в раннем детстве шла под большим папиным зонтом и ловила ртом капельки московского дождя, стекавшие через маленькие дырочки в синем куполе зонта, спицы которого таинственно поблескивали. Под ногами текли мутные реки, а над моей маленькой светловолосой головкой висело туго натянутое, дырявое ночное небо, по которому колотил грязный городской дождь…
Ну а сейчас мы втроем, шли по дороге через тощий сосняк, в котором деревья не похожи на такие обычно, простые и понятные сосны. Они скорее напоминали вытянувшихся в струнку леших, или гигантские древоподобные сосульки. Но, скорее всего, это просто были ночные тайны, похожие на деревья. А мы шли мимо них, и изредка переговаривались.
А переговаривались мы о диких зверях. Удивительно, что в этом лунном лесу живут своей обычной жизнью теплые, живые и мохнатые зайцы, кабаны, лисы и волки. Я подумала, что глаза зверей сейчас отражают луну, и отсветы ложатся на их пушистые морды…
А луна была уже высоко-высоко, и надо было задирать голову, чтобы рассмотреть ее. Луна была теплее своего света. Наверное, больше всего она была похожа на оплавившийся с одного боку кусочек сливочного масла. Оплавившийся на сковородке… Я подумала – «До чего только не договоришься, вот уже и небо сравнила со сковородкой. Сначала с зонт, а теперь еще и сковородка. Небо, прости…»
Луну окружали слабо заметные разноцветные кольца, вроде тех, бензиновых, которые плавают в городских лужах.
Мы повернули обратно, дойдя до очередной таинственной лесной фигуры. Как-то неуютно поворачиваться спиной к неведомому сейчас лесу. Но, наверное, каждый из нас давно думал, под каким бы предлогом повернуть домой.
Дорога всеми силами, всеми своими уцелевшими снежинками, старалась отражать луну. Но подводили черные раны лошадиных копыт. Повернув к дому, мы почувствовали себя увереннее. Мне вдруг показалось, мы отказались от чего-то важного и трудного, но теперь можно было разговаривать в полный голос и смеяться.
…Маруса, держась за нас, шла с закрытыми глазами и рассказывала про удивительного зверя, которого она сейчас видит. Личико ее было измазано лунным светом, она счастливо улыбалась. Свет луны проникал в ее голову, и наводил в мыслях особенный, лунный порядок.
- «Нос как у собаки, сам весь желтый, ушей нет, попа толстая…»
- «Тигр?»
- «Да нет, какой тигр – у него же копыта!»
- « Кабан?»
- «Да какой кабан, рыла нет!»
«Ну, кто же это? Рассмотри его там получше! Дома спросим у Ушастого, он всех зверей знает, даже лунных, наверное»
…- «Пушистый, ну, правда, же здорово?» - спросила я, захлебываясь в лунном свете. Теперь, когда мы повернули домой, остался только лунный свет, все тайны леса стали бледнее и безопаснее.
- «Что здорово?»
- « Ну, все здорово. Эта луна, этот лес, эта дорога!»
-«Да, конечно…Жалко только, что до нашего дома дорогу не прочистили, а то бы на машине проехали»…
…«А ведь знаешь, Пушистый, Марусе очень повезло. Вот, например, со мной родители никогда не гуляли по лунному мартовскому лесу. А с тобой?»
«Не помню. Нет, наверное»…
Маруса по-прежнему не открывала глаз, она общалась с невидимыми зверями. Пушистый был мрачен. А мне очень хотелось, чтобы этот лунный лес хоть как-то подействовал на него, хоть немного отвлек бы его от мыслей о не прочищенной дороге до дома, о машине, которой приходится ночевать в сугробе возле шоссе.
«…Я вспомнила историю про луну и детство. Хочешь, расскажу?»
«Давай.»
«Когда я была маленькая, как Маруса, наверное, мы с мамой, бабушкой и другими родственниками жили летом на даче. И вот, однажды, нам надо был зачем-то позвонить в Москву, и мы отправились в дом отдыха, так как ближайший телефон был там. Ушли мы из дома с утра, идти надо было километра четыре, нас было много – но хорошо я, почему-то помню только бабушку – бодрую, взволнованную и молодую. Остальные же люди, как часто бывает в детских воспоминаниях похожи на призраков, от них остается в памяти только настроение. Взрослые нервничали. Мне хотелось пить, было жарко. Мы сильно задержались там. Не все складывалось, как хотелось, и возвращались уже в темноте. Меня везли на сидении большого велосипеда. Я, должно быть, хныкала, а потом задремала, и, проснувшись – я увидела луну точно такую же, как сейчас. Она была похожа на оплавившийся кусочек сливочного масла. Я очень обрадовалась. И взрослые радовались. А бабушка, моя строгая, серьезная бабушка сказала: «нет ничего страшно в том, что мы задержались, ведь так здорово идти по дороге, освещенной луной». Я была совсем маленькая, может быть, все было совсем и не так. И слов смешных этих бабушка и не говорила. Но я запомнила ее веселое, сильное, какое-то просветленное лицо в лунном свете. Именно такой она мне теперь снится.»
…Я молчала, и думала о нашей дороге. Куда бы мы по ней пришли. Зачем мы повернулись спиной к тайне, которая так хотела нам приоткрыться. Человеку в этом лесу не может быть места. Звери прячутся за лунными соснами, бесы, или… Что заставило нас повернуть к дому, идти вон из этого леса…Я тогда знала точно, больше никогда не будет такой светящейся мартовской дороги, такого леса, и таких нас.
…
«Как ты думаешь, куда ведет эта дорога»
«Ну, прочистили либо до поселка, либо до зубропимника.»
…Мы вышли из леса на поле, а там и на шоссе, по которому пошли в сторону деревни. Маруса крепко держалась за меня и Пушистого, нам было хорошо и спокойно. У Пушистого мерзли ноги.
С шоссе мы повернули на узкую тропинку, идущую среди сугробов давно не чищеной дороги.
В сосульках, свисавших с крыш блестели звездочки, луна, выгнув желтоватую спинку мазала сливочным светом усталые крыши домов, а единственный фонарь горел грубой фальшивой звездой, и тщетно старался сгустить вокруг себя тугое небесное вещество.