Кулак с посиневшими пальцами обрушивается на мою детскую голову. Удар приходится на переносицу. Кажется, голова разломится пополам...
Я бегу, перепрыгивая через ограду палисадничка, обжигая босые ноги крапивой. За мной, разматывая бесконечно длинную цепь, несется овчарка. Ее кличка Чарли, но мы, дети, между собой прозвали ее Чертом. Матовые, как старые кладбищенские кости, клыки хватают воздух рядом с моей пяткой, и я вовремя захлопываю дверь сарая прямо перед собачьим носом. Замираю в кромешной темноте сарая, слушая разъяренный лай и царапанье когтей по толевой обшивке двери. Беззвучно, затаив дыхание, двигаю напряженными пальцами заржавевший засов. Надо искать другой выход. Он должен быть где-то здесь. Под ногами шуршат кипы полуистлевших бумаг, скрипят битые стекла. В крошечные пыльные окошки начинает пробиваться свет. В полумраке поблескивают на полу медицинские орудия пыток - шприцы, скальпели, пробирки. Случайно раздавив ампулу, чудом не раню ногу. И вдруг о ужас! - впереди темнеет чей-то силуэт. Съеживаюсь. Человек делает движение, и в темноту сарая золотым ветром врывается свет. Не помня себя, я бросаюсь вперед, на свободу. Пролетаю мимо человеческой фигуры, бросаюсь за угол дома. Там за штакетником ничей пустырь с ничьим домом, но его какое-то проклятье! охраняет такой же злобный цепной пес. Между штакетником и домом есть узкое пространство. Туда я и протискиваюсь. В глубине этого сомнительного убежища что-то призывно поблескивает и переливается, и я верю, что стоит только дотронуться до этого блестящего предмета и произойдет чудо, я буду спасена. Впереди скачет перед глазами, исходя лаем, оскалившаяся собачья маска, сзади змеятся белые губы на багровом лице. Белый свет опять заслоняет огромный кулак. Как тесно...
Собирая все силы, я выпрыгиваю, точно из окна, из своего кошмара только в ушах засвистело. Сквозь неплотно занавешенные шторы иногда радостно и буйно, как шторм, ворвутся золотые фигурки солнечных бликов, и снова утренний сумрак с унылым упрямством надвинет на утреннее небо серые кепки туч. За окном взахлеб скандалят вороны. Только и всего... Учащенное дыхание постепенно подстраивается под размеренно-строевой ритм часовых стрелок. Собака Чарли-Черт, сарай, побои все это уже далеко и неопасно. Прошлое тает где-то за шторами, оседает за штакетник, зарастает лебедой с крапивой и пропадает из виду. Но сны... В них все и персонажи, и чувства запечатлены четко, как на фотоснимках. Хотя с фотографиями проще их можно порвать, выбросить или сжечь. А что делать с въешимися в память воспоминаниями?
Телефонный звонок прекращает муторное самокопание.
Гаврилов, сказала трубка, и от негромкого голоса комната почему-то покачнулась. Как вы себя чувствуете?
Обычная вежливость?
Теперь, кажется, лучше.
Мне тоже.
Да что происходит? Ведь это не флирт, не банальное ухаживание и не пылкий роман. Так что же? Почему на душе становится теплее? Вот и трубка уже греет щеку.
По-моему, я нашел для вас подходящее дело.
***
Леонард Гаврилов появился в моей жизни в тот момент, когда я была на грани отчаяния. Решительно все хорошее, что начинало прорастать после долгих трудов, скашивалось на корню чьей-то невидимой рукой. Я видела: события идут не своим чередом, как им полагается идти. Где-то на определенном этапе на их пути возникает из ниоткуда водоворот, цепочка дел и событий безнадежно запутывается, пока, наконец, алчная воронка не заглатывает клубок целиком. И все, что остается, ноль, пустота. И, сколько ни начинай попытки наладить жизнь, все без толку. Водоворот, воронка, омут подстерегут в самом неожидан-ном отрезке пути.
И я остановилась. Заставила себя вычеркнуть из памяти номера телефонов бывших возлюбленных и перестать просматривать колонку объявлений о приеме на работу. Я продолжала машинально тянуть лямку на фатально бесперспективной должности с грошовым окладом в одном из загнивающих издательств. Меня трудно было чем-либо по-настоящему разочаровать, поэтому я безо всяких надежд забрела в маленький офис, где издавали книги по искусству. Адрес дала мне одна добрая душа пожилая сотрудница, из тех, кому невыно-симо больно смотреть на гибнущее во цвете лет юное дарование. Вот для очист-ки совести и отчета перед сей доброй душой я и решила туда заглянуть. Просто на всякий случай. Кроме того, мне было элементарно по пути.
Гаврилов не вписывался в привычный образ бизнесмена или директора частной фирмы. С такой высокой худощавой фигурой и несовременно благородными манерами ему бы играть роль рыцаря Печального образа. “Рыцарь Печатного образа”, промелькнул в моей филологической голове, как всегда некстати, неожиданный каламбур. На моем лице в самом разгаре делового разговора заплавала неопределенная улыбка, первая уже, наверное, за целый год.
Но, вняв гласу рассудка, я прикрыла бдительной рукой эту игрушечную улыбку-кораблик и спрятала подальше, с глаз долой. Иначе, как всегда, зазеваюсь и не замечу роковую воронку.
Гаврилов продемонстрировал стопку роскошно изданных альбомов по живописи. Я вежливо похвалила, но честно призналась, что вряд ли смогу быть полезной в этом направлении. Мой хлеб печатное слово. Шеф заметил, что хорошо платит, было бы желание заработать. На что я независимо пожала пле-чами: “Большие деньги не научат меня профессионально разбираться в живопи-си”. Действительно, я так для себя решила: искать только свое дело. И еще одна мысль промелькнула у меня во время беседы с Гавриловым. Не странно ли, как настойчиво предлагал он мне, девчонке “с улицы”, наняться к нему на работу? Он не знает, чего я стою и тем не менее обещает хорошо платить. Я же для него “кот в мешке”. Может, передо мной очередной любитель молоденьких девочек? Тогда все банально и старо, как мир. Или, на худой конец, как Рим. Я с охлаждающей учтивостью попрощалась с г-ном Гавриловым, который тем не менее записал мой номер телефона и выразил надежду на скорую встречу и успешное сотрудничество.
И оно, это сотрудничество, состоялось...
Я вслушивалась в его распоряжения, сопровождаемые назойливым стрекотанием в трубке. Точно там завелся сверчок.
Рукопись нуждается не только в издательской обработке. Ее нужно закончить. Да-да, дописать. Есть один нюанс: автор неизвестен. Возможно, его уже нет в живых. Прежний хозяин квартиры, той, где теперь размещается наш офис, был изрядный библиофил. Я разбирал книги, коих было превеликое множество, и вот наткнулся на стопку страниц, исписанных от руки. Прочел с инте-ресом и решил, что это знак судьбы. Как раз тот случай, когда рукопись сама находит своего издателя. А теперь, кажется, и редактора тоже. Даже соавтора. Что вы думаете на этот счет?
Когда можно ознакомиться с текстом? ответила я вопросом на вопрос, и сердце у меня заколотилось.
...Офис размещался в трехэтажном особнячке. Мне еще не доводилось бывать на верхнем этаже, точнее в мансарде. Здесь, объяснил Гаврилов, и обна-ружился ценный манускрипт. Сам Бог велел мне прочесть его именно в этих стенах.
“Вам ведь интересно взглянуть на место рождения литературного шедев-ра?” “Безусловно да”.
В миниатюрной квартирке странным образом уживались старинные и со-временные вещи. На массивном дубовом столе на львиных лапах молчаливо затаилась, в любой момент готовая зажужжать, компьютерная техника. Рядом с низеньким, украшенным ажурной резьбой буфетом подмигивал зеленым глазом двухкамерный холодильник. Стены сплошь покрывало множество картин в зо-лотых рамках. Изящно изогнулись на полках под стеклом антикварные статуэт-ки. Сам хозяин выглядел торжественно. Бархатный темно-синий костюм с осле-пительно-белой рубашкой и бледное лицо. Мне показалось, что он как-то уж очень волнуется. Напоив меня крепким кофе, сваренным по-турецки, Гаврилов откланялся и оставил меня одну в мансарде.
Прошу простить меня, сказал он. Я должен по делам отлучиться на несколько часов. Могут быть звонки, очень важные. Поэтому прошу вас немно-го побыть моим, так сказать, секретарем. Спросите, не нужно ли что передать, и обязательно запишите. Надеюсь, вам не придется скучать. Кофе, чай и все, что найдете в холодильнике, в вашем полном распоряжении.
Интересное кино, подумала я. Заманил девушку увлекательной работой, оставил ее у себя дома, чтобы попривыкла, а через несколько часов будет со-всем поздно, так что... Но тут же фривольные подозрения развеялись. Средневе-ковый облик Рыцаря Печатного Образа внушает скорее благоговение. Живет, судя по всему, там же, где и работает, издает прекрасные книги, собирает ан-тиквариат. Я поставила на торшерную полочку кофейник, зажгла лампу с розо-вым абажуром и принялась читать строки, написанные порывистым, но краси-вым и разборчивым почерком. Черная тушь на пожелтевшей, местами покоро-бившейся бумаге.
***
В уютном доме с садом жила-поживала одна славная семья пожилой писатель Габриэль, его дочь Эльза с мужем Леонардо и их дочь, соответственно внучка писателя Анна-Мария. Их имение так и называлось “Счастливый сад”. Здесь исполнялись все желания, потому что писатель сочинял волшебные кни-ги, своего рода биографию наоборот. Придуманное им становилось реально-стью. У него был свой кабинет или даже лаборатория, где он творил новую жизнь, глядя в магический кристалл. Образы сначала рождались в его вообра-жении, а затем, оживляемые лучами светящегося кристалла, воплощались в дей-ствительность. Талисман без фантазии творца не мог сотворить ничего, но и писатель без волшебного камня не сумел бы воплощать свои видения. Габриэль придумывал истории только со счастливым концом. Он сделал так, что его дочь Эльза повстречала замечательного ходожника, Леонардо. Красота Эльзы снача-ла вдохновила его написать ее портрет, а затем... Молодые люди полюбили друг друга, и у них родилась дочь Анна-Мария. Она унаследовала от деда любовь к сочинительству. Девочку часто находили с тетрадками, испещренными запися-ми...
Но однажды маленькая наследница заболела. Род Габриэля до этого дня не знал болезней. Никто не мог понять, что случилось. Ведь в книге старого сказочника не было места никакому страданию. В тот день, когда мир для Анна-Марии стал стремительно блекнуть, Леонардо отправился в магазин за самыми яркими и нежными красками. Эльза лечила девочку травами, а отец решил на-писать новую картину в надежде порадовать больную дочь. Его картины тоже обладали волшебным свойством творить новую реальность.
Когда Леонардо вернулся в имение, то нашел его разоренным, а Габриэля больным и постаревшим. Горю старика не было предела. Он обнаружил, что кто-то похитил его бесценный талисман. Он больше не мог воплощать свои ви-дения. Габриэль закрыл глаза и больше их не открывал. Скоро настала осень, налетел холодный порывистый ветер. Он забросал дом и сад сухими листьями, которые теперь зловеще шептались, словно и они замышляли что-то недоброе. От частых дождей золотые буквы на воротах стерлись. Остались только две, последние в названии некогда цветущего имения, и эти буквы были “ад”...
Телефонный звонок заставил меня оторваться от чтения. Я сняла трубку, сказала “алло!”. На другом конце провода со мной явно не желали разговари-вать. Именно не желали, а не могли, потому что было слышно чье-то дыхание. Потом этот кто-то положил трубку. Странные люди, подумала я. Хотя, воз-можно, смутил негавриловский голос. Тогда вскоре могут перезвонить.
Воспользовавшись вынужденным перерывом, я включила электрическую кофеварку, достала из холодильника кое-что из припасенных заботливым хо-зяином деликатесов соленую празднично-красную семгу и сыр с гигантскими дырками. И тут мой взгляд зацепил предметы, которые я заметила сразу, но сначала не придала им большого значения. На полочке с антиквариатом побле-скивали пирамидки из темного камня. Все разных размеров, мал мала меньше. Целая дюжина. Откуда такое пристрастие к пирамидам? Дань моде? Вера в их благотворное воздействие на здоровье? Возможно-возможно. Озадачивало дру-гое. Поскольку рукопись обнаружена здесь, вполне логично, если ее автор и хозяин загадочной мансарды, в одном лице, и был собирателем пирамид... И вдруг меня осенило. Как же я сразу не догадалась?! А имена? Они ведь тоже совпадают. Художник Леонардо и есть Леонард Гаврилов. Картины на стенах, вполне могут принадлежать его кисти. Возможно, по каким-то причинам он не может дописать свою книгу, вот и обратился ко мне. Замечательно! Рыцарь, одинаково ловко владеющий пером и кистью.
Подкрепившись бутербродами, я снова с головой окунулась в чтение...
Жизнь обитателей имения превратилась в ад еще раньше, чем появились эти буквы. Рожденное страхом Анны-Марии существо обретало силу. Сначала оно пряталась бледной тенью в самом дальнем и темном углу лаборатории. По-ка это было всего лишь привидение. Но в тот самый день, когда семья спасала больное дитя, призрак воспользовался шансом материализоваться окончатель-но. Магический кристалл помог ему воплотить уродливые, как он сам, фанта-зии. Колдуну был необходим покорный исполнитель. Он выбрал для этой цели юношу с неустойчивой психикой, который после неудачной попытки самоубий-ства долго лежал в отделении реанимации. Завладеть его сознанием не состав-ляло особого труда. Под видом врача колдун проник в палату, где лежал юноша. Отныне бывший призрак носил белый халат и звучное имя Вольдемар Ари-манский. А молодой пациент считал Ариманского своим спасителем и слушал каждое его слово. Врач давал ему советы, какие принимать меры, чтобы не до-пустить ухудшения со стороны психики. А основания для беспокойства дейст-вительно были. Юноша страдал провалами памяти, мучительными головными болями, перепадами настроения. А ему так хотелось чего-то добиться в жизни! Ведь именно тотальные неудачи подтолкнули его к самоубийству. Ариманский проводил с послушным пациентом сеансы терапии. Благодаря своей уникальной методике чудесный врач защитил докторскую диссертацию, имел почет и нема-лые деньги, которые ему охотно платили в надежде на исцеление. Суть его ме-тода, как он говорил, заключалась в благотворном, гармонизирующем воздейст-вии пирамиды. Разумеется, никто не знал про похищенный магический кри-сталл. Своим коллегам он предъявлял его копию, и у тех, кто пробовал лечить по его методике, ничего не получалось. Научный мир и больные преклонялись перед необыкновенным мастерством и, как утверждали, мощной энергетикой доктора Ариманского. Его пациенты на глазах выздоравливали и даже добива-лись определенных успехов, каждый в своей области. Вот, например, тот не-удачливый самоубийца стал конструктором-изобретателем.
Больные, однако, возвращались к доктору, так же как и приступы болез-ни возвращались к больным, и всегда неожиданно. Доктору была выгодна по-добная зависимость.
Экс-призрак переписал многие страницы книги Габриэля по своему вку-су...
Странный скрежет заставил меня вздрогнуть. Я вскочила и почему-то на цыпочках бросилась в угол комнаты, откуда доносился звук. Это был всего лишь факс., Будто завороженная, я следила, как белое полотно бумаги выполза-ет, казалось бы, из ниоткуда. Что это? Какой-то большой текст, не реклама. С первых же строк становится понятно, что это глава из той же книги. Странная все же фигура этот Гаврилов.
К розовому абажуру я возвращаюсь с новым материалом.
...Дед читал ее литературные эксперименты и иногда хвалил. Но сама юная писательница была недовольна своими достижениями. Она мечтала так же, как дедушка Габриэль, сочинять не простые, а волшебные истории. Те, что становятся реальностью. Ей хотелось тоже творить жизнь. Но для этого необхо-димо иметь с руках магический кристалл. Как же им завладеть? Дедушка обыч-но писал по утрам. Еще до рассвета он поднимался наверх в свою лабораторию. А днем Анна-Мария, или попросту Мари была всегда под присмотром страших. Оставалась только ночь, когда все спят.
Итак, однажды ночью Мари бесстрашно прокралась по лестнице наверх. Дверь в кабинет Габриэль не запирал, как, впрочем, и все другие двери в име-нии никогда прежде не было ни воров, ни каких-либо иных преступников. Де-вочка тоже не собиралась красть дедушкин талисман. Она хотела попросту взглянуть на него, испытать его волшебную силу и воплотить для начала какую-нибудь крохотную незатейливую фантазию. Вот он, на столе рядом с окном. Сейчас на дворе темно, а утром первые лучи солнца устремляются в самый центр кристалла, пронзают его, как сердце стрелами. Темный камень начинает светиться, и его кажущаяся чернота пламенеет вместе с занимающейся зарей. И с первыми трелями птиц вписывается новая страница в вечную книгу Габри-эля...
Мари осторожно дотрагивается пальцами до матовых граней кристалла. Прохладный камень в форме пирамиды кажется мертвым. И вправду он безжиз-нен, пока его не оживит чья-нибудь фантазия. Как жаль, что сейчас нет солнца! Мари вдруг удивилась сама себе. Почему ей не пришло в голову попросить де-душку взять ее сюда с собой, и тогда она бы вместе с ним смотрела, как оживает кристалл под их взглядами? Но, конечно, ей хотелось испытать все самой. Ка-кая-то оторопь пробегает по ее телу. Что она делает здесь ночью, совсем одна? Что сказал бы дедушка, узнай он о ее поступке? Ее никогда не ругали, но рань-ше между нею и взрослыми и не возникало никаких серьезных противоречий. Ей стало не по себе. Захотелось вернуться, уйти отсюда и забыть, как сон. Но... взгляд уже не в силах оторваться от волшебного талисмана. Внутри камня про-исходила какая-то работа. Его темная гладкая поверхность начала очень мед-ленно блекнуть, терять четкие очертания. Серебристый туманец окружал теперь пирамиду. В жуткой напряженной тишине зашептались чьи-то голоса. Мари действительно хотела, но не могла отвести взгляд от завораживающего камня. Ее дед умел владеть талисманом, но маленькая Мари не обладала его силой и искусством. Она была слабее. Ее детское воображение подчиняла себе магиче-ская сила, заключенная в камне... Фосфоресцирующее свечение плавно, но не-умолимо разрасталось. В клубах тумана стали высвечиваться силуэты людей. И снова шепот, сдавленные крики, плач. А затем на стене у окна Мари увидела искаженные страхом лица в одном из них она узнала себя, другое было мами-но. Последнее, что запомнилось ей, картина опустевшего сада, усыпанного неубранными осенними листьями. Ажурная решетка, огораживающая сад, на-половину сломана. На воротах стерлись почти все золотые буквы. Остались только две последние в названии дедушкиного имения. И эти буквы были “ад”...
Новый телефонный звонок. На этот раз я услышала взволнованный голос Гаврилова.
Мне кто-нибудь звонил?
И да и нет. Не захотели разговаривать. А потом еще пришел факс с гла-вой из вашей рукописи. Ее отправили вы?
О чем эта глава? тихо спросил Гаврилов.
Я вкратце пересказала содержание.
Он помолчал. Потом спросил опять тем голосом, от которого нагревается трубка:
Скажите, вы можете еще побыть у меня? Дела затягиваются, и я не смо-гу вернуться так скоро, как мне хотелось бы.
“Конечно, да!” чуть было не сорвалось у меня с языка. Но тут же с го-ловы до пят меня встряхнуло, как от электрического тока.
Как же я могла забыть! Ведь отец звонил вчера из больницы. Его леча-щий врач сказал, что нужно письменное согласие кого-нибудь из родственников на особо сложную терапию. Есть риск потери памяти и других мозговых нару-шений. Мне нужно было обязательно сегодня придти в больницу. Просто не понимаю, как я могла об этом забыть.
Вспомнился кулак над головой из сегодняшнего сна. Сон в руку. В руку, сжатую в кулак. Сейчас это уже не так пугает, как лет 15 назад...
Это я виноват, сказал Гаврилов. Отвлек вас своими сказками. Види-те, какова сила искусства? Ну да ладно. Я вас подвел, я вам и помогу...
***
Собиралась я в спешке. Уже вечерело. Сейчас сюда должен подняться снизу заместитель Гаврилова Роман Радов и отвезти меня в больницу на маши-не. Я бросилась к зеркалу в прихожей и резко остановилась, чуть не провалив-шись в Зазеркалье. Медленно оглянулась и увидела их напротив зеркала. Бар-хатная занавеска, до этого скрывавшая полотно, была отдернута. Не иначе, как это сделал Гаврилов уже перед своим уходом.
С картины на меня смотрели, как живые, знакомые и незнакомые лица. Моя мама, Гаврилов, барышня с моим лицом и еще некий дедушка. У него уди-вительные умные и добрые лучистые глаза. Семейство собралось за празднично накрытым столом в саду. Мне стало хорошо и странно...
И не хотелось размышлять о том, что все это значит. Тем более, что вре-мени на раздумья тоже не оставалось. Уже вовсю заливался дверной звонок, прозвучавшийся для меня благостной соловьиной трелью.
На пороге солнечно улыбался молодой заместитель Гаврилова Роман Ра-дов. Улыбка Аркадия нравилась мне. На нее невозможно не ответить тем же.
Уже совсем стемнело, что придавало поездке дополнительную роман-тичность. Перед выездом я позвонила в больницу и выяснила, что врач Владлен Владимирович Нариманов работает допоздна, едва ли не круглосуточно. Слава Богу, не все потеряно. Хотя реакция отца, скорее всего, будет бурной. Он не прощает ни малейших отступлений от своей воли.
Фешенебельная часть города быстро осталась позади, и машина запрыга-ла по колдобинам. Улицы, так же, как и 20 лет назад, не освещались ни единым фонарем. Все вокруг было от земли до неба словно вымазано грязью. Внизу и вправду было слякотно, так как весь день с самого утра лил дождь. А безлунное небо казалось черным и сливалось с землей.
Ничего, танки грязи не боятся! пошутил Роман.
Я улыбнулась его улыбкой, но тут же вспомнила о предстоящей миссии и поежилась. От моего решения зависит дальнейшая судьба отца, а значит, и наша с мамой тоже. Как на него может подействовать терапия? Конечно, доктора На-риманова хвалят, о нем пишут газеты, но до сих пор отец не вылечился оконча-тельно. Надежда на то, что он станет нормальным человеком, едва появлялась, как он снова превращался в яростного зверя, не менее опасного, чем Чарли-Черт. А может, уж лучше все оставить, как есть? В последние дни отец жало-вался на резкое ухудшение самочувствия, лежал без движения, ничего не ел. Правда, для нас с мамой было хуже, когда он был полон сил и одновременно агрессивен. А сейчас его гипнотическое воздействие на нас было минимальным, и мы могли хотя бы немного свободно вздохнуть.
Наконец, автомобиль притормозил на углу улицы Хирургов и Больнич-ного проезда.
Дальше будет не проехать, Роман махнул рукой в сторону необъятной, как море, лужи. Пойдем пешком.
Вы пойдете со мной?
А как же? серьезно подтвердил заместитель Гаврилова. Леонард с меня шкуру спустит, если с вас упадет хоть один волос. Видите, какая тут те-мень и топи. Прямо Йоркширские болота.
Под ногами чавкала грязь, и путь нам освещал только узкий лучик фона-рика. Я до сих пор не очень дружила с темнотой и на всякий “пожарный” слу-чай всегда носила при себе эту маленькую, но незаменимую вещицу. Прошло много лет с тех пор, как отец приобрел новую квартиру, и наша семья покинула этот глухой район. Но за многие годы здесь ничего не изменилось. Те же напо-ловину провалившиеся в землю глиняные домишки, неасфальтированные, иско-лесованные грузовиками дороги, отсутствие освещения. И я все очень хорошо здесь помнила. Например, как беззвучно отворить скрипучую калитку с ржавым засовом, как усмирить злобного пса, охраняющего этот неприветливый дом. Собака уже, конечно, была другая, но тоже овчарка и на той же длинной цепи. А главное хозяин оставался прежний. Отец периодически приезжал сюда по-жить, на время лечения. Больничные корпуса тянулись сразу за домом.
Роман по моему знаку швырнул Церберу солидный ломоть свинины с приправой из снотворного, и угрожающее бряцание цепи вмиг угомонилось.
Заглянем может, отец не в палате, предположила я. Он не любит больницу и обычно уходит ночевать сюда, поскольку рядом.
Однако на двери висел замок.
***
Ну, вот мы и встретились, Нариманов резко крутанулся в кресле, и я увидела его, а он меня.
На вид я бы дала ему и 50 и 60 лет, и даже больше, несмотря на хорошо сохранившуюся стать. Было в его желто-зеленых глазах и складках кожи на ли-це и шее что-то от древнего ящера. Седые жесткие волосы, гребнем петушив-шиеся на голове, усиливали сходство. Ископаемое пошевелило губами и, как мне показалось, плотоядно ухмыльнулось.
Я уже боялся, что вы не придете, почти кокетливо пробасил Ящер че-ловечьим голосом. А так хотелось познакомиться с дочерью пациента, кото-рый лечится у меня, так сказать, с младых ногтей. Вас зовут, кажется, Марина? Ну, вот, Мариночка, дела обстоят таким образом. Здоровье Вашего батеньки пребывает в довольно плачевном состоянии. Нет-нет, не пугайтесь, никакого страшного заболевания у него нет. Все-таки не бесплодны усилия стольких лет. Я много, колоссально много уделял внимания этому пациенту. Поверьте мне, это очень интересный, я бы даже сказал уникальный случай в моей практике. Такая болезнь и при этом такие ошеломляющие успехи в науке. Он живет все эти годы полноценной жизнью, какой может позавидовать любой нормальный, я хотел сказать здоровый человек. Но, очевидно, для организма подобное ба-лансирование на грани возможного не прошло бесследно. Томография показала, что его мозг поражен опасными очагами. Эти новообразования появились, ви-димо, совсем недавно. Ну, не буду вдаваться в медицинские сложности, вам это ни к чему. Короче говоря, нужна срочная операция. Да-да, это уже не обычная терапия, которая поддерживала его здоровье все эти годы, а именно операция. Иначе опухоль и летальный исход, причем мучительный. Так вот, думайте са-ми, решайте сами. Все в ваших руках.
И он оставил меня одну в своем кабинете, размышлять. Мысли бродили в голове, как сомнамбулы, и ни в какую не желали сосредоточиться на поставлен-ной передо мной дилемме. Рассеянный взгляд наткнулся на стоявшую рядом с компьютером прозрачную пирамидку с золотинками внутри. Встряхнешь пира-мидку и золотинки радостно мечутся внутри наподобие золотой метелицы. Пирамиды словно преследовали меня в этот день. И еще не давало покоя чувст-во, будто я здесь не одна. Меня сверлил чей-то взгляд. Ага, вот это кто. Со сте-ны над креслом, где восседал только что доктор, с книжной полочки на меня глазел игрушечный единорог. Глаза у него точь-в-точь, как у хозяина, из некое-го желтовато-зеленого камня. Мне показалось, будто они хитровато блеснули и скосили вниз, туда, где по темному экрану компьютера ползала светящаяся строка с фамилией доктора. Первая буква выпала и растворилась в аспидной черноте экрана. И вот уже вместо Нариманова по экрану ползет Ариманов. Ариманов это уже почти Ариманский. О Боже! Значит, я думаю сейчас вовсе не об участи больного отца, а о непрочитанной до конца рукописи. Но до чего же поразительны аналогии! Ведь и Ариманский доктор. Я все больше утвер-ждалась в мысли, что Гаврилов автор неоконченной рукописи. По каким-то причинам он не может или же не хочет дописать ее до конца и обратился ко мне. Безусловно, есть тут какая-то тайна, связывающая его с моей матерью. И все персонажи из сказки имеют реальных, известных мне прототипов.
Явь и вымысел до того тесно переплелись, что от этого впору умом тро-нуться. Это ведь совсем нетрудно, когда находишься в кабинете врача, специа-лизующегося на болезнях мозга. Скорее вырваться отсюда вон, хотя бы в кори-дор, где меня ждет Роман. Общение с нормальным человеком должно помочь вернуться, наконец, к реальности и подумать о насущной проблеме.
Однако попасть на волю не удалось. Дверь оказалась запертой. Стучать в такие двери то же самое, что кричать с кляпом во рту, поскольку стены и двери в больницах для психов делают из звуконепроницаемого материала.
Зазвонил телефон на столе Нариманова. Я оглянулась, и в глаза броси-лась белеющая бумажка, приклеенная к телефону. Что-то заставило меня по-рыться в листочках рукописи, захваченных мною из гавриловской мансарды. Так и есть. Знакомый номер. Такой же был на факсе, полученном несколько часов назад.
Нет, хватит. Надо звонить Роману. У него при себе есть мобильник, и его номер, к счастью, записан в моем блокноте. Я успела пробормотать только три слова: “Меня, кажется, заперли”, как сзади раздался негромкий хлопок, от чего моя рука инстинктивно нажала на рычаг телефонного аппарата.
Дверь не открывалась, и тем не менее Нариманов вновь очутился в кабинете.
Простите, что заставил вас ждать, пророкотал Ящер. Больных много, каждому требуется внимание. Он вытер лоб платком, изображая крайнюю сте-пень усталости. Ну, что надумали?
А я могу предварительно повидаться с отцом? спросила я, стараясь не выдать неприятного впечатления, вызванного запертой дверью. Иначе заподоз-рит, чего доброго, в клаустрофобии. Нельзя сказать, что встреча с наверняка взбешенным отцом представлялась мне радостной и желанной. Скорее, мною двигало желание отодвинуть момент принятия рискованного решения.
Ну, конечно. Разумеется. Безусловно, раскланялся Нариманов.
Алле-гоп! пробормотал он, хлопнув в ладоши, как фокусник, и как раз напротив запертой двери стена разошлась надвое. Доктор галантным жестом предложил мне пройти в образовавшийся проем.
Я очутилась в узком коридоре. По всей его длине по обеим сторонам вы-строились каталки для тяжелобольных. Ни одной живой души здесь не наблю-далось. Только я и странный доктор. Что у него на уме? В конце-концов не от-куда-нибудь, а именно из его кабинета отправлена по факсу глава рукописи. Кто же, в таком случае, автор? Если Нариманов, то он выставил себя в невыгодном свете. В самокритичности ему не откажешь.
Сейчас мы с вами проделаем маленькое путешествие в места не столь отдаленные.
Нариманов повел меня по длинному коридору, который петлял, как запу-танный лабиринт, по лестницам, ведущим то вверх, то вниз. Вздумай я бежать, обратную дорогу ни за что бы не удалось найти. И вот последний пролет лесен-ки, по которой я спустилась вслед за доктором вниз, привел в кромешную тем-ноту.
Не надо бояться, произнес Нариманов, доставая фонарь.
Куда вы меня ведете? я невольно остановилась, не решаясь продол-жить странный путь.
Опять превратившись в ящера, доктор лукаво ухмыльнулся.
Не узнаете знакомые места?
Он посветил фонариком по сторонам. На полу валялся разнообразный мусор в виде бумаг, стекловаты, шприцев.
Похоже на сарай, предположила я, и сцена из сна воскресла в памяти во всех леденящих душу подробностях.
Именно. А вот куда он ведет, вы, я полагаю, и не догадываетесь.
В самом деле, в одной из стен обнаружилось отверстие, загороженное длинными и широкими досками.
Ну-с, полезайте, галантный доктор неизменно пропускал дам впереди себя.
Как-то не верится, что в это игольное ушко может пролезть взрослый человек, сказала я, с недоверием осматривая мрачное отверстие.
Извольте, Нариманов ловко изогнулся и исчез в черной дыре.
Это мне и было нужно. Я толкнула прислоненные к стене доски, чтобы они кучей завалили лаз, и пустилась наутек по хорошо известному мне маршру-ту. Инстинкт самосохранения оказался сильнее страха темноты.
***
В следующую минуту я барахталась в плену чьих-то объятий. Рот мне зажали все, как положено, когда собираются покончить с жертвой. А что еще можно делать в такой кромешной тьме? В общем, сбывался, похоже, мой ноч-ной кошмар. Жаль, рукопись не успела дочитать, промелькнуло в угасающем редакторском сознании.
“Тихо, пожалуйста, не бойтесь”, прошептал незримый убийца. Вот так же успокаивал и маниакальный доктор, заманивая в сарайные трущобы.
И вдруг прямо в темноте просияла неповторимая улыбка. Она была не-видимой, ее можно было только почувствовать. Я ответила ему тем же, то есть улыбнулась его улыбкой прямо в его ладонь. Слава Богу, это Роман, и очень похоже, что убивать он меня не собирается. Тогда зачем же так пугать?
Роман вернул мне свободу только после того, как шепотом объяснил си-туацию.
Я примерно догадываюсь, что затеял Нариманов. Надо постараться не-заметно проследить за ним.
Мы прислушались. Еле различимый шорох был единственным звуком в мертвой тишине и принадлежал он, скорее всего, какой-нибудь серой люби-тельнице пожевать бумагу.
Возможно, он затаился, предположил Роман. Крадется где-нибудь... Хотя вряд ли. Вы же завалили дыру в стене досками, и он оттуда не вылезал, было бы слышно.
Эх, зря я струсила, страх исчез, как будто его и не было. Теперь мне самой уже казалось непонятным, чего это я так перепугалась. Подумаешь, док-тор запер в кабинете. Подумаешь, привел в сарай. Нафантазировала себе чего-то. Тем более, что Роман шел следом и если что, пришел бы на помощь. Если бы вдруг доктор оказался маньяком-убийцей.
А кстати, почему вы здесь оказались? опомнилась я.
Когда-то я работал в этой больнице санитаром и знаю о том, что корпу-са больницы соединяются с вашим домом сараями.
Как это работали в больнице? Вы же заместитель директора, то есть Гаврилова... Вы же художник! опешила я.
Се ля ви, пожал плечами Роман. Вы полагаете, художники небожи-тели? Если и так, то они ведь тоже иногда ходят по земле. Вот, к примеру, Лео-нардо да Винчи... Впрочем, будем скромными. Но согласитесь, существует мас-са примеров, когда медицина прекрасно уживается с литературными, артисти-ческими или художественными способностями. Тем более, что художнику ни-когда не повредит хорошее знание анатомии... Вообще-то я шучу. Санитаром я устроился работать ради нашего дела. Габриэль напал на след Нариманова, и надо было получить об этом чудо-докторе как можно больше информации.
Вы меня очень удивили, я безуспешно пыталась всмотреться в лицо Романа, чтобы окончательно удостовериться в том, что это действительно он, а не кто-нибудь другой, с его голосом и улыбкой, стоит рядом со мной. Странно, что он не признался в своем сложном профессиональном совмещении, когда мы подъезжали к больнице и соседствующему с ней дому моего отца. Как будто и он что-то держит от меня в секрете. Сегодня вообще день тайн. Они окружили меня неотчетливыми силуэтами во мраке и бродят, и кружатся вокруг. Вот-вот кольцо сомкнется и станет совсем тесным и тогда я или разгадаю их загадку, или сойду с ума.
Когда вы мне сообщили по телефону о том, что вас запер Нариманов, я стал его искать, продолжил Роман. Его нигде не было. Тогда мне и пришло в голову, что в своем кабинете он вряд ли причинит вам какой-либо вред. Скорее всего, воспользуется потайным ходом, ведущим в сарай.
Один вопрос нетерпеливо изгибал хвост и так и норовил вмешаться в разговор. Пришлось опять приструнить его, как и ранее непрошенную улыбку, и спросить о другом.
Скажите, а что за человек этот Нариманов? Он и в самом деле опасен?
Роман многозначительно помолчал, отчего силуэт загадки задышал пря-мо в спину.
О, этот доктор престранный субъект, проговорил он, наконец, скоро-говоркой и ни к селу, казалось бы, ни к городу, спросил: А как вам понрави-лась гавриловская сказка?
Она занятная, и я согласилась с ней поработать. Только не знаю, полу-чится ли написать продолжение.
Загадка зашептала прямо у моего уха голосом Аркадия:
Можете считать меня сумасшедшим, только это никакая не сказка. Все так и было. И Габриэль, и магический кристалл, и все остальное не вымысел.
Ноги меня более не держали, и я рухнула о нет, не в обморок (а жаль, это была бы классика: и она упала в его объятия!), а на свои собственные кор-точки.
О многих удивительных вещах мы не подозреваем, живя бок о бок с ни-ми на протяжении многих лет. Например, вдруг узнаешь, что в комнату, в кото-рой провел свое детство, можно попасть из соседней больницы через сараи. Замки на потайных дверях, к нашему удивлению, оказались незапертыми. Мы попали в темную каморочку, где умерла 15 лет назад моя прабабушка. В ней отсутствовали окна, и темнота была не просто кромешная поистине гробовая. В детстве я не осмеливалась в одиночестве сюда заходить. Только вместе с кем-то из взрослых и то всего только на минутку, чтобы попытаться заглянуть в без-ликое зеркало, висевшее слишком высоко для меня на стене.
Конечно, я не сразу поняла, куда мы попали. Впереди за занавесками, от-делявшими каморку от комнаты, горел довольно яркий электрический свет. Мы затаились. Единственными звуками, нарушавшими тишину, было позвякивание вилок о тарелки. Стало быть, несколько человек ужинают. Что ж, в этом, по крайней мере, нет ничего страшного, если, конечно, там едят не каннибалы. Но стоило мне только успокоенно вздохнуть, как за занавесками раздался резкий лязг, скрежет, стук падающих стульев, вскрики и плач. Затем мужской голос с бешеной яростью проорал ругательства и угрозы. Сжавшись, как от удара, я вздрогнула. Это был голос моего отца! Я невольно выглянула в щель между за-навеской и стеной. То, что я увидела, ужаснуло меня не меньше, чем гнев отца. Я отпрянула.
Теперь ваша очередь сомневаться в моей вменяемости, подготовила я Романа.
Что вы там такое увидели несусветное, говорите. Иначе придется мне рискнуть и высунуться наружу. А этого, как я понимаю по вашему состоянию, лучше не делать.
Хорошо, я скажу. Только вы дайте слово, что не засмеетесь во весь го-лос и не закричите, что я впечатлительная особа и, может быть, сильно не в се-бе.
Обещаю. Если мы будем так долго и энергично препираться, то нас все равно застукают.
Приходилось ли вам когда-нибудь видеть в двух шагах самого себя, а также своих родителей такими, какими они были лет 15 тому назад? Нет? Так вот мне посчастливилось, только что.
На этот раз прошлое предстало передо мной не на картине и не во сне. За занавесками все было точно так, как 15 лет назад. Мы вот также сидели втроем за столом, и ни с того ни с сего у отца возникла резкая вспышка ярости.
После осторожного наблюдения из нашего просцениума Роман протянул завороженно:
Да-а... Я видел историю болезни вашего отца, я имею в виду Шестова. Там были фотографии разных лет. Действительно, один к одному. Вашу маму, Эльзу хорошо помню по леонардовой картине. Конечно, там она другая. Так и сияет, а здесь... Как цветок без света, тепла и влаги. Ну, а вас просто невозмож-но не узнать. Вы совсем не изменились, только выросли, ну, и, конечно, поум-нели, похорошели.
“Сейчас не до комплиментов,” хотелось мне отмахнуться, однако новые крики, шум и всхлипы заставили сжаться в комок.
Что же делать? Вот так стоять и слушать все это? услышала я голос Романа. Он, в отличие от меня, сжал кулаки и готов был броситься в бой.
Где вы были 15 лет назад? вздохнула я. Тогда нас некому было защи-тить. Никто, кроме вас и Гаврилова, даже не смог бы понять, в каком положе-нии мы находились и что нам угрожало.
Увы! Если бы мы знали тогда доподлинно, что произошло в Счастли-вом саду...
А где сейчас Гаврилов? вспомнила я о своем настоящем отце.
Не знаю. Он сказал только, что сегодня предстоит решительное объяс-нение.
Так или иначе, рационально объяснить происходящее на глазах аномаль-ное явление не удавалось. Непонятен был и дальнейший план наших действий. Если сцена за занавесками явь, то это одно. Если на наших глазах припадоч-ный больной избивает жену и ребенка, то было бы преступлением не вмешать-ся. Если же это какой-то странный фарс, чья-то и для чего-то придуманная игра, то какая роль в этом спектакле уготована нам с Романом? Хотя кое-что уже яс-но, как дважды два.
А знаете, что сейчас будет? Девочка побежит в сарай, прятаться от разъяренного отца. Так было когда-то, и это повторяется вновь.
И значит?
А это значит, мой милый Роман, что пора положить конец этому кош-мару. Вы оставайтесь здесь. Ваша помощь может здесь пригодиться. А мне нужно догнать девочку.
Я решительно рванулась к двери, через которую мы проникли в каморку из сарая, толкнула ее плечом.
Что-то не открывается... Помогите мне может быть, там что-то меша-ет.
Но и сильному мужскому плечу Романа потайная дверца не подчинилась. Мы были готовы уже покинуть свое укрытие через другой вход, махнув рукой на риск столкнуться лицом к лицу с двойниками моих родителей, как раздался мощный щелчок. Один, другой... Запахло чем-то паленым, и кромешная тьма каморки озарилась ярко-желтым светом. Как будто буря налетела в глазах все померкло и качнулось. А когда мы вновь обрели зрение, то увидели прямо перед собой все того же доктора Нариманова. Древний Ящер был, похоже, доволен произведенным эффектом.
Все в порядке, Мариночка. Женское любопытство оказалось сильнее страха. Так я и думал. Не стал вас догонять. Был уверен: успокоитесь и сами придете взглянуть, что же такое замыслил это чудаковатый старикашка в белом халате... Ловко вы меня провели. Прямо как Лутонюшка дочку Бабы-Яги. Поле-зай, мол, в печку, сама, а я посмотрю, как у тебя это получится... А-а, и вы здесь, обратился он к Аркадию, протягивая ему руку. Как мир тесен, а? Помню-помню, вы были расторопным санитаром. Не знал, что вы настолько тесно... знакомы. Проходите, присаживайтесь. Небось, напридумывали про меня что-то несусветное. Что я монстр какой-то, маньяк? Так ведь, угадал? А между тем, доктор Нариманов стоит у истоков открытия, которое потрясет мир. И мои экс-перименты еще оценит человечество и скажет мне “спасибо”.
Он провел нас в комнату, где только что происходила семейная драма. Все персонажи куда-то исчезли, и даже стол, за которым они обедали, был дев-ственно чист. Никаких тарелок и блюд. Никаких следов.
Что здесь было? Что делаете здесь вы? строго спросил Роман.
Нариманов ответил не сразу. Походил, заложив руки за спину. Остано-вился рядом со мной. Глядя в пол, словно японец, он заговорил:
Вы правы, Марина. Все произошло точно так же, как много лет назад. И девочка хотела бежать в сарай, потому что находиться рядом с отцом опасно. У него состояние, близкое к припадку. Вспышки агрессивности. А по моим расче-там, все должно было измениться.
Одним словом, вы производите эксперименты над людьми? строго спросил Роман. Кто они? Может быть, клоны?
Ну что вы! доктор победоносно взглянул на бывшего санитара. Кло-нирование уже практикуется. Но это не даст людям существенных улучшений. Что такое продлевание жизни тела по сравнению с исцелением души? Я же вра-чую души...
Но до сих пор вы не исцелили моего отца. Его душа как была больной, так и остается до сих пор. Не считая временных улучшений, пока все остается неизменным, напомнила я.
Вот именно пока, согласился Нариманов. Но я работал над этой про-блемой многие годы. И кое-что уже удается. Я воздействую на биополе больно-го с помощью электромагнитных волн определенной частоты. Ведь не секрет, что у каждого человека биополе отличается особыми параметрами. Вот эти-то здоровые параметры и начинают воздействовать благотворно на больного. Именно таким способом мне и удавалось добиваться положительных результа-тов. Но, к сожалению, эффект был временным. Существует такая упрямая вещь, как память. Из прошлого выплывает вновь и вновь негативный опыт. Как его убрать? Стереть память? Человек может стать идиотом. Вместе с негативом со-трется и все, чему он научился в жизни, в том числе все полезное и необходи-мое. Значит, нужно каким-то образом внедриться в прошлое и изменить биопо-ле еще в тот момент, когда болезнь только-только зародилась. Несколько минут назад вы видели результат моих опытов. Опять-таки при помощи электронно-магнитных волн я воссоздал поле, соответствующее по всем просчитанным по-казателям эпизоду из прошлого. Конечно, надо копать глубже. То, что вы виде-ли, уже не есть начало болезни, а ее развитие. Но пока я не рискую возвращать-ся в момент, когда мой пациент Шестов находился на грани между жизнью и смертью, то есть к попытке суицида, после которого он и заболел.
Ну, это не факт, перебил его Роман. После попытки самоубийства Шестов попал к врачам, но кто знает, был ли он здоров раньше. Скорее всего, вряд ли был здоров. Так вам придется вернуться к грехопадению Адама и Евы. Ведь именно после этого печального эпизода в истории человечества появились болезни и смерть.
Нариманов тяжело вздохнул. Очевидно, вопрос этот он предвидел и мысленно не раз на него отвечал.
Возможно, вы и правы. Все попытки ученых как-то улучшить и про-длить человеческую жизнь могут оказаться пустыми, никчемными забавами. Но что вы предлагаете? Смотреть безучастно на чужие страдания? Нет, это невоз-можно. Да и достижения науки все-таки иногда пригождаются. И лекарства, и хирургические операции, согласитесь, бывают просто необходимы.
Постойте, перебил его Роман. Так вы серьезно утверждаете, что изо-брели машину времени?
Можно и так сказать, лукавый Ящер вновь ожил в докторе, самодо-вольно ухмыляясь. Я давно пришел к мысли, что излучения, поле решающий фактор воздействия на окружающую среду. Мысль на самом деле также матери-альна, как и мы с вами, если иметь в виду наши тела. Подумайте сосредоточен-но о чем-то приятном и вы можете привлечь в свою жизнь счастливое собы-тие. То же самое и с дурными предчувствиями. Но мы не властны над своими переживаниями. Не желая того, думаем о всякой дряни, испытываем негативные эмоции, раздуваем из мухи слона. Вот я и додумался исключить фактор случай-ности, который свойствен живым людям. Теперь можно будет направленно воз-действовать на психику, вызывая здоровые мысли и желания. Представляете, как преобразится человечество?
Уже представил, вздохнул Роман. До сих пор, однако, все открытия использовались во вред человеку, особенно что касается его души. Да и кто даст право на вмешательство в психику?
Если бы ученые заботились о правах и законах, то мир был бы начисто лишен даже мало-мальских открытий. А так называемая машина времени от-крывает дорогу в будущее без болезней и отклонений. Что же делать? Люди признают, наконец, правомерность нового медицинского вмешательства и ут-вердят новые законы. Так было, так есть и будет.
Наступило тягостное молчание. Несмотря на всю логичность доводов, оставалась в рассуждениях Нариманова некая зловещая недосказанность. Что-то не укладывалось в четкую и стройную, казалось бы, систему аргументов. Роман произнес:
Хорошо, уважаемый доктор. С этим понятно. Но у меня, например, ос-таются другие вопросы. Знает ли о ваших экспериментах Шестов и что с ним сейчас? Как давно вы пользуетесь потайным ходом из больницы в дом Шесто-ва? И какова, наконец, ваша роль в истории с пирамидой?
Да, вопросов действительно много. Ящер пожевал губами. Начнем с последнего. Да, это не сказка. Талисман действительно существовал и помогал писателю Габриэлю воплощать фантазии. Слухами, как известно, земля полнит-ся. Узнав о том, что есть такое имение “Счастливый сад”, где исполняются са-мые заветные желания, я отправился туда под видом садовника. Исключительно для чистоты эксперимента. На слово я бы никому не поверил, даже самому Габ-риэлю. Увидеть все своими глазами это другое дело. Действительно, жизнь обитателей имения отличалась особенной гармоничностью. Здесь отсутствовали болезни, несчастья, страдания. Я и сам ни разу не заболел, живя там. Сам кли-мат как будто в этой благодатной зоне был совсем иным, нежели в нескольких десятках километрах от имения. Мне, конечно, очень хотелось проверить на себе воздействие чудесной пирамиды. Для этого пришлось бы проникнуть в лабораторию Габриэля, но, разумеется, это был слишком большой риск. Я часто разговаривал с маленькой внучкой писателя, Мари, то есть с вами, Марина. Де-вочка показывала мне сказки, которые она сочиняла. Смешные такие, знаете, детские выдумки. А ей хотелось писать, как дедушка, исполнять желания. Вот я и спросил ее: а разве это может получиться без волшебного талисмана? Она за-думалась и покачала головкой: нет, без талисмана, наверное, не получится. И вот в ту же ночь после этого разговора я все-таки решился на свою авантюру. Забрался потихоньку ночью в кабинет Габриэля и вдруг слышу через несколько минут шаги. Ну, думаю, все, застукают. Спрятался. Гляжу а это Мари. Подо-шла тихонечко к пирамиде, постояла рядом с ней. И тут такое началось! Какие-то тени заметались по стене. Плач, крики. Потом я понял, что все, что происхо-дило в душе у девочки и у меня, смешалось и дало ужасный результат. Ведь о чем мы оба думали в тот момент? Во-первых, страх. Мы проникли туда, как во-ры. Значит, к страху добавим чувство вины и ожидание возмездия и чего-то не-хорошего. Потом ночь. Габриэль никогда не писал ночью. Только рано утром, на заре. А страх от увиденных призраков только усиливал гнетущее впечатле-ние. В итоге Мари заболела. Ну, а потом я взял пирамиду с собой и покинул имение. Надеялся, что, может быть, удастся что-то изменить, исправить.
То есть совершили еще одно преступление, уточнил Роман.
Да, какая-то цепочка пошла. Цепная реакция, как в физике. Одно зло тянуло за собой другое. Человек не всегда может контролировать свои мысли и поступки. Необходимо научиться регулировать этот сложный механизм. Так я и подошел к своему открытию. Именно электромагнитную терапию я и предло-жил Шестову. Он согласился. Оставалось получить согласие родственников. Все-таки риск велик. То есть кое-какие опыты уже проведены, как я уже сказал. Это относительно безопасно. Но возврат в момент начала болезни или, возмож-но, просто ускоренного ее прогрессирования я еще не практиковал. Нужно вос-создать день самоубийства, иначе никак.
Нариманов испытующе посмотрел на меня.
А если все-таки он снова совершит то же самое? сказала я. Ведь по-вторная реанимация, как бы удачно она не прошла, может только усугубить по-ложение.
Да. Конечно, вы правы. Но в любом случае Виктор Шестов неизлечим. Прежние меры поддержки его в более-менее стабильном состоянии больше не работают. И потом он устал. Особенно теперь, сами посудите: семья его разва-лилась. Вам теперь известно, кто ваш настоящий отец, а ваша мама встретится с любимым мужем. Шестов мучил вас столько лет. Прежняя жизнь для него не-возможна, смысл жизни утрачен. Так что выбора нет. Или мучительная смерть, или самоубийство, или новая жизнь.
Где он сейчас? спросила я.
Спит в палате, тихо ответил Нариманов, словно опасаясь разбудить больного. Иначе он не сможет пережить такое потрясение, когда поймет, что рухнула сама судьба. Нужно оградить его от этого знания. Просто вернуть в прошлое и сделать все возможное, чтобы предотвратить самоубийство.
Еще один вопрос, доктор, вспомнила я. Сегодняшний факс. Это как понимать?
Нариманов хитро сощурился.
А как вы думаете? Я следил за вами все эти годы. Все думал, не вернет-ся ли к вам память. Случайно встретил Леонардо. Выяснил, что в бывшем доме Габриэля находится издательство Гаврилова. Понял, что скоро все раскроется. Собственно говоря, я даже рад этому. Столько лет одиночества поверьте, это ужасно. Никто в целом мире не способен понять моей трагедии, кроме вашей семьи. И потом все эти годы меня мучила совесть. Вся моя деятельность была подчинена одной цели исправить прежнюю ошибку или, если хотите, преступ-ление. Получив факс и сверив телефонные номера, вы, по моим расчетам, долж-ны были во всяком случае заподозрить во мне зловещего доктора Ариманского. Это бы облегчило дальнейшую доверительную беседу. Историю про магиче-ский кристалл без предварительной подготовки никому не расскажешь. Даже вам, Марина.
Глаза Ящера подернулись матовой пленкой. Он отвернулся к окну. Давно не мытые стекла покрывались размытыми, как на картине Ренуара, розоватыми красками. Ночь уже снимала с небесного холста черную завесу.
Нариманов тяжелой поступью подошел к стене, отделяющей комнату от прабабушкиной каморки, отдернул занавеску, сделал какое-то неуловимое дви-жение, и нашим глазам открылся большой тайник. Там и хранилась фантастиче-ская аппаратура.
А вот этим достижениям научно-технического прогресса я обязан сво-ему гениальному пациенту, то бишь Шестову, признался Нариманов. Он был моими руками и правой, и левой. Помните, Марина, кучи разных проводков, валявшихся возле сарая? Вы так любили ими играть, когда были вот такой ма-ленькой девочкой. Правда, склонности к инженерным наукам вы не унаследова-ли. Естественно, одержали верх гавриловские гены. Шестова это приводило в бешенство. Он хотел заставить вас пойти по своим стопам. Но не удалось, не удалось, никакими побоями и угрозами... Думаете, легко было видеть ваши страдания? Отнюдь. Я был свидетелем этого кошмара, но делал все возможное, чтобы исцелить вашего невольного мучителя.
Итак, вы тайно прятали в каморке свою лабораторию, проводили опыты вот здесь? И мы с мамой даже не подозревали о том, что за нами наблюдают днем и ночью? поразилась я.
Правильно, подтвердил Роман. Вам не позволяли думать. Вам стерли память, когда вы с Эльзой находились в больнице. Иначе преступление Ари-манского было бы раскрыто. Его карьера не состоялась бы. Так? И сейчас вовсе не совесть заставила его все рассказать, а надежда подняться на новую вершину тщеславия. Если опыт с Шестовым пройдет удачно, гениальную голову доктора Ариманского увенчают новые лавры.
Нариманов умоляющим жестом остановил обвинительную речь Голици-на. Он покачал головой с невидимым лавровым венком.
Не лавры, а терн! севшим голосом возразил доктор. Казалось, силы уходили из него. Желто-зеленые глаза из-под устало прикрытых тяжелых век смотрели куда-то вниз. Что же касается талисмана... начал Нариманов.
В этот момент послышался скрежет ключа в замке. Дверь с осторожным скрипом приоткрылась, и в комнату заглянул Гаврилов. Следом за ним появи-лась и моя мама. Как странно и удивительно видеть их вместе! На мгновение мы застыли в немой сцене, обмениваясь взглядами друг с другом. Леонардо, Эльза, Анна-Мария... Да, это не сказка! Я невольно покосилась на старомодные часы с маятником, висевшие на стене со времен моего кошмарного детства. Ма-ятник неподвижно застыл. Вместе с ним медлят и стрелки наших наручных ча-сов.
Первым заговорил Гаврилов.
Ну, вот мы и вместе. Теперь никто не помешает нашему счастью...
Все невольно оглянулись. Но что с Наримановым? Негромко вскрикнув, он упал, сильно вздрогнул несколько раз и затих.
Не трогайте его, остановил меня Роман. Смотрите.
Доктор сжимал в руке оголенный провод. Несчастный, одинокий, по ошибке до сих пор не вымерший Ящер прекратил свое существование само-стоятельно. Он всегда делал то, что хотел.
Теперь нам действительно некому мешать, констатировала я безо вся-кой радости, и все опустили головы.
В полной тишине по-звериному утробно урчал аппарат, убивший докто-ра. Роман выключил его, и красная кнопка, похожая на кровавое око, погасла. Оставалось прикрыть глаза покойному, которые продолжали неподвижно смот-реть в одну точку может, в прошлое, может, в будущее.
ЭПИЛОГ
Ветер хлещет по оконным стеклам ветками сирени. Листва и цветы стали отчаянно яркими. Лиловое и зеленое, мечущееся на фоне свинцового неба, это должно впечатлить Леонардо и Романа. Тяжелая мрачная туча в золотом люрек-се молний стремительно несется к нам.
Настоящая буря начинается, всполошилась мама. Пойду закрою цве-ты и огород. Того и гляди ветер все повырывает с корнем.
Мой отец Леонардо заходит в дом, держа под мышкой мольберт с не-оконченной картиной. За ним следует Роман. Руки у него в золотой краске. Он обновлял стершиеся буквы на воротах нашего особняка.
Кажется, вся работа пойдет насмарку, говорит он. Ливень опять смо-ет позолоту.
Да, жаль, согласился Леонардо. Прямо как не судьба.
Они внесли в дом вместе с запахом краски свежесть озона. Стекла в оконных рамах качались и позванивали, как маленькие колокольчики или как голос собирающегося заплакать ребенка... Да это и вправду плачет ребенок. Наша Анета проснулась от звука грома и поднявшейся в доме суеты. Мне при-ходится оторваться от компьютера. Я бегу уже вполне привычно наверх по ле-сенке на второй этаж, успокаивать дочь.
Неожиданно дом погружается в полную темноту.
Кажется, оборвались провода! доносится встревоженный голос Лео-нардо.
Через минуту благодаря зажженным свечам мы оказались в театре теней. Не желая оставлять маленькую Анету одну в такую грозу, я осторожно спусти-лась вниз, держа малютку на руках. Семья уже собралась за столом. Мама раз-ливала по тарелкам одно из своих фирменных блюд суп с шампиньонами. Ле-онардо благодарно расхваливал ее кулинарное искусство. Как быстро все пере-менилось в нашей жизни!
Леонардо постучал ложкой по тарелке, требуя внимания.
Эльза, достань-ка из серванта бокалы, попросил он.
Зачем? Разве сегодня праздник? улыбаясь, спросила мама.
Праздник? переспросил Леонардо. Напротив. Двадцать лет назад случилось все это. Были похищены главные сокровища рода Габриэля талис-ман и вы с Марианной. Сегодня такой день, когда можно открыть вот эту завет-ную бутылку вина. Она хранилась все эти годы в подвале. Габриэль говорил мне: откроете ее и выпьете или в день великого счастья, или в день великого несчастья, хотя такого отродясь не было в нашем роду. Наверное, было бы кста-ти откупорить ее в день воссоединения нашей семьи. Но тогда почему-то я о ней не вспомнил. Не до того было.
Бутыль темно-зеленого стекла пошла по рукам. На сургучовой печати выдавлен фамильный герб рода Габриэля пирамида и девиз: “Вечно творить жизнь!” Фиолетовое вино, словно чернила, которыми сказочник записывал свои фантазии на бумагу, тяжело заколыхалось в высоких бокалах.
Когда все исчезли и только я один остался в этом доме, мне хотелось умереть. Я не знал, для чего дальше жить. Бессмысленным казалось любое дей-ствие, и я был готов к медленной смерти. И вот однажды, сидя на дороге возле наших ветшающих ворот, я увидел путника. На нем была белая чалма и восточ-ный халат. Незнакомец подошел ко мне и попросил напиться воды. Я хотел по-звать его в дом отдохнуть, но старик отказался. Я вынес ему кое-какой еды и кувшин с водой. Мне очень хотелось поговорить хотя бы с кем-нибудь и пока он утолял жажду и голод, я стал расспрашивать его, откуда он и куда путь дер-жит. Оказалось, что старик идет пешком из самого Самарканда. Помнишь, Эль-за ведь именно там нас свела с тобой судьба. Когда я рассказал ему вкратце нашу историю, азиат покачал головой, глядя как будто сквозь ворота. Поцокал языком, пробормотал что-то на своем языке и достал из внутреннего кармана халата пожелтевший листок пергамента.
На, прочти вот это, если сумеешь, сказал он. У тебя тяжелый судьба. Черный глаз глядел талисман. Много лет пройдет. Много работы будет, много слез. Но ты не бойся. Я много земли прошел. Встретил мудрый человек. Учи-тель сказал, я записал. Читай и делай, если хочешь одолеть черный глаз.
Странник вздохнул, посмотрев на ворота. От прежнего названия нашего имения остались только две последние буквы... Пока я вглядывался в арабскую вязь на старом пергаменте, старик словно сквозь землю провалился. Итак, я ос-тался один на один с загадочным письмом. Несколько недель ушло на поиски словарей и перевод с арабского. Но как-никак, это занятие наполнило мое оси-ротевшее существование хоть каким-то смыслом. Наконец, я смог разобрать эти письмена. Получились вот такие необычные строчки. Стихи, не стихи... Похоже на невнятное бормотание. Но есть в этом наборе слов что-то такое, что подска-зывало мне в те ужасные дни слова надежды. Словно нашелся кто-то, кому из-вестно про меня все наперед.
Прочти нам эти стихи, попросила мама. Мы хотим перенестись вме-сте с тобой в те дни, когда ты жил в пустом доме совсем один.
Леонардо поднес к свету листок бумаги, приколотый скрепкой к перга-менту, и стал читать вслух:
Кусочки цветного целлулоида
Уплывают вереницей в небо,
Улетают на юго-восток;
Потому что рассмотри эти
Цветные пластинки;
Ведь они запечатленные
Фрагменты восточной мозаики.
Синяя башенка мечети
Раскололась, как любимая ваза,
На мелкие осколки.
Вот один из них, истолченный,
Истонченный до целлюлоида...
Темно-оранжевые брызги
Полуденного чая с циновки
Жадно собрал и донес к нам зюйд-вест;
Апельсиновым студнем капли
Застыли зимой, загустев
От слюды до целлюлоида...
По всей охряной пустыни
Разбросаны клочья верблюжьей шерсти;
Песок просыпался
В узкую воронку судьбы;
Час поздний на песочных часах.
В субботу в обед сто лет
Этой истории. Спрессовались
Песчинки, и вот он
Желтый и жесткий, но гибкий
Листок целлюлоида.
Вот и готова мозаика,
Все на свои места
Поставлено чуткой рукой.
Пересек пустыню караван верблюдов,
Бесконечный караван,
Нет им счета, нет им конца,
Потому как движутся они кругами,
Опоясывая земной шар.
Так ничтожная случайность
Потянула за ниточку
Клубок, и так получилась
Спутанная пряжа,
И так получилась
Странная судьба,
До сих пор не разгаданная
Окончательно.
Но из кусочков целлюлоида
Сложилась мозаика;
Так же терпеливо и вдохновенно
Будем распутывать нити судьбы,
А потом уже ткать начнем
Полотно настоящего, ткать свое время.
А затем уж научимся мы
Вязать, и вывяжем свой узор.
Главное это распутать клубок,
Не смешав дорогую пряжу
С искусственными волокнами.
Когда-то эти нити
Составляли полотно прошлого,
Надо из них соткать
Настоящее продолженье вчерашнего,
Вплетая новые нити,
Заменяя гнилые, попорченные;
Главное это картинку сложить,
Добавив новые детали
И уточнив старые;
Рисунок, достойный предшественника,
Нужен, но только не ниже того.
Он будет немного другим,
Но это будет путь
По той же пустыне,
Где проходили и предки.
Главное это связать узор,
А дальше уже не важно.
Труднее всего распутать клубок,
Новый клубок распутать...
Но это сделаем уже не мы.
Мы связали Узор.
Мы долго трудились
И очень устали
И выронили его из рук,
И вновь перепутаны нити.
Кто же, кто подберет
Клубок, в пустыне оброненный
Седоком верблюда?
Груду осколков синей мечети,
Капли чая в юрте с циновки,
Горстку песка из песочных часов
Кто соберет?