На дворе забрехала собака, легонечко скрипнувшая дверь отворилась, и, огласив свой приход гулким ударом головой о притолку, в избу вошел Андрей.
- А, чорт! – состроив смешную гримасу, выругался он. – Настасья, ну что у тебя за дом! Темно, как в преисподней! Окошки крохотные, маленькие, не то что света белого, ромашку в палисаднике не разглядишь...
- Не ругайся, Петенька, зимой-то, ты же знаешь… Холодно… Выдувает тепло из избы-то… Да бог с ней, с избой-то, ты бы щец-то лучше покушал, щец-то сготовила наваристых, из свежей крапивки-то… - Настасья засуетилась возле стола, загремела тарелками.
- Ну, в самом деле, почему из «крапивки-то»! Что ты, в самом деле… Я тебе разве продукты не приношу? Настя, ну что ты… Только вчера галеты принес, консервы… - Андрей снял китель, аккуратно повесил его на спинку стула, стал вглядываться в мутную зелень супа.
- Зимой будем есть консервы-то, - севшая рядом Настасья прикоснулась к красивой нашивке на рукаве офицерского кителя – две голубые полоски, пересекаясь, соединяли углы вышитого белого поля, чуть выше застыли три буковки.- В крапиве пользы-то знаешь, сколько? Петенька, а что такое «Р.О.А.»?
- Ладно… Но, знаешь, до зимы еще дожить надобно… - Андрей, задумавшись, стал машинально разглаживать ложкой зелёную гущу, словно была та гуща не крапивная, а кофейная, и будто могла она сказать чуть больше, чем рассказывал сегодняшний полный неизвестности день. Да и в самом деле – красные наступали, немецкое командование того гляди, могло отдать приказ об отступлении, а тут еще неопределенность с Настей – как ей скажешь, что надо собирать вещи, что скоро придется уезжать? Настя, Настя – растерявшийся от бессилия разума человек… Как донести до твоего встревоженного ума всю равнодушную жестокость правды – не только скорый отъезд, но и весть о том, что похоронка оказалась права, и сидящий рядом с тобой мужчина не твой суженный Петенька, а по большому счету незнакомый тебе офицер Русской Освободительной Армии Андрей Королёв…
- Настя, я… Я хотел тебе сказать…
- Петенька, да ты спишь уже… Ложился бы, я-то и постелила тебе уже… - перебив Андрея, Настасья ласково погладила его по голове.
«Будто в детстве… - прошелестела в голове Андрея мысль, когда он, еще не успевший прикоснуться к прохладе пуховой подушки, уже начал погружаться в спокойное море сна. – Ладно, завтра… Завтра скажу…»
Андрей ничего не успел рассказать Настасье – после того, как ранним утром ворвавшиеся в избу партизаны выволокли его на крыльцо, он только и успел крикнуть:
- Женщину не трогайте! Мужики, пожалейте её!
Да кто ж знает, услышал он или нет, как Настасья, выбежав в исподнем из избы, шептала:
- Как же… Фашисты… Да что ж вы творите… Фашисты!..
…После того как вновь наступила тишина, Настасья долго, еще очень долго лежала рядом со своим Петенькой, целовала его в охладевшие губы, обнимала… Обнимала своего любимого, умершего во второй раз.