А где же твои рога?

Бабенко Надежда
Эту историю давным-давно рассказала мне моя мама Мария Ивановна Федорченко– в девичестве Михайличенко. Тогда мое пионерское «я» воспринимало ее совсем по-другому, мне было страшно неприятно, что мама могла по-доброму отзываться пусть даже об одном немце. Как она могла! О фашистах! О врагах! Но с тех пор прошло немало лет, и захотелось вновь услышать то, что случилось в ее детстве. Расспросив о некоторых подробностях, я решила сделать эту запись.Вот ее рассказ:


… «Мне шесть лет было, когда война началась. Конечно, в силу возраста я не могла понять, что это такое, и скромный быт нашего дома вряд ли чем отличался от довоенного: голод – вечный спутник ребятишек того поколения.


Немцы вошли в село Садовое - а жили мы в то время в Калмыкии - летом сорок второго. Помню, мы спрятались в подвал, когда они становились на квартиры. Не автоматов страшились, не гранат, боялись самих фашистов – ведь взрослые говорили, что они с рогами.


В скромной нашей хатенке поселились семеро немецких солдат. Видимо, статус их был невелик, потому что другие немцы жили в больших домах и по два-три человека. По соседству, в доме полицая, расположились важные чины. Они-то в основном и обижали местное население. Расстрелов, правда, не было, но последний кусок хлеба отбирали – это точно.


Нас, детишек, шестеро было, младшая, Рая еще в люльке. Бывало, напечет мама лепешек, мы сидим и слюнки глотаем, тут заявится толстомордый офицер, сграбастает все прямо из печи, мерзко так захохочет и убежит, обжигаясь хлебами.


А однажды у нас отелилась корова, но через три дня ее утащила со двора та же толстая морда, зарезали буренку фашисты и начали пировать. Остался только теленок, но чем же его кормить, коль сами с голода пухнуть начали. Тогда один из наших постояльцев стал маму учить, кому пожаловаться. Только, говорит, меня не выдавайте. Разговаривал он по-русски плохо, но все же можно было кое-что понять. Показывал фотокарточки своих детей, и про Гитлера высказывался не очень хорошо, а когда получал паек, то обязательно давал нам шоколадку и банку консервов – таких вкусностей мы сроду не пробовали. До сих пор помню изможденное лицо этого солдата, не боялась я его совсем и даже спросила однажды: «А где же твои рога?». Он ничего не понял, а родительница пригрозила мне лозинкой.


И вправду, шутить с фрицами было опасно: в соседнем селе, говорят, все колодцы были забиты трупами, и особенно свирепствовали фашистские прихвостни из местных. А над нашим Садовым постоянно летала немецкая «рама», приводившая в ужас все население. Взрослые хватали детвору в охапку и старались спрятаться в подвал.


Вскоре мама пожаловалась на поборы офицеру, и лепешки из нашей печки больше не исчезали.


А скоро немцы, проиграв Сталинградскую битву, спешно начали отступать. Однажды утром мы проснулись, а постояльцев-то нет. Исчез из огорода и танк, спрятанный под стогом сена. А на топчане, где спал наш безрогий квартирант, лежали шоколадка и губная гармошка. Тогда мы подумали, что он просто забыл их, но сейчас понимаю: оставил специально, как бы извиняясь за то, что заставил их сделать Гитлер.»