3.
В восемнадцать лет я пошёл на флот. Плавал на подлодке в Восточном море. Когда оставалось три месяца до демобилизации, пришла телеграмма от сестёр, что отец умер при операции на глаза. Катаракта у него была.
Отца я всегда немножко недолюбливал и побаивался. Старался, короче, держаться от него в стороне. Когда я стал немножко подрастать и умнеть, сёстры очень много про него нехорошего рассказывали.
Был он сталинистом прочной закалки. Бил маму часто, даже когда я уже был у неё внутри. Сестрёнки очень боялись за меня, но мама старалась меньше плакать, потому что понимала, как это всё влияет на формирующийся организм. После смерти мамы он ещё больше ожесточел и замкнулся в себе. Запустил однажды в Олю поленом и так ударил, что у неё остался большой шрам на боку. Хорошо, что хоть ребро не сломал.
В школе его все боялись, но и уважали. Директор и пропагандист он был хороший. Во время войны был политруком в капитанском звании. Повсюду освещал ход военных действий, вселял в людей веру в победу, проводил политику партии в рядах солдат и офицеров. После войны вернулся в родную школу, развалившуюся уже наполовину. В первую очередь отремонтировал её, хотя рядом стоял свой развалившийся дом и бегали мы, пухлые от голода.
Когда в пятнадцать лет я написал маслом свою первую большую картину и её хотели отправить на выставку в областной центр, а сёстры мои нарадоваться на меня не могли, он картину разбил вдребезги и обломки сжег в печи, потому что я нарисовал не Ленина со Сталиным, а обнажённую прекрасную девушку, купающуюся в чистой прозрачной реке, в которой отражалась прибрежная зелёная трава и ослепительно-жёлтое солнце.
А когда в семнадцать лет я собрал по схеме из журнала свой первый и последний ( потом всякая охота отпала ) радиоприёмник, который мог ловить музыку, и вывел через громкоговоритель на деревенскую улицу, то отец прибежал, даже сорвав свои занятия, и в дикой ярости растоптал мой приёмник своими тяжёлыми кирзовыми сапогами.
Даже когда маму хоронили, сёстры рассказывали, что он всё больше на фотографа позировал, чем горевал. Я потом обратил внимание: и правда – все на маму смотрят, а он один - на фотокамеру.